Неординарные преступники и преступления. Книга 1

В июне и июле 1898 года Джон Даннинг писал о боевых действиях на Кубе, а в начале августа отправился на остров Пуэрто-Рико, где как раз высадился американский десант. 13 августа, на следующий день после подписания перемирия и окончания боевых действий, журналист получил телеграмму о смерти его жены. В телеграфном бланке он собственноручно указал место и время получения – 18 часов, город Понсе, Пуэрто-Рико. Следует понимать, что Мэри, хотя и заявляла о намерении развестись с Даннингом и вернуть фамилию отца, формально всё же оставалась в браке, поэтому не уведомить мужа о случившемся было никак нельзя.

Даннинг находился на удалении 2700 км от Делавэра, однако он живо прыгнул на борт крейсера, направлявшегося в Чарлстон, и в ночь на 18 августа оказался в Довере, где находился центр расследования.

Детектив МакВей допросил Даннинга и предъявил ему письменные улики, осведомившись, не узнаёт ли журналист руку писавшего. Даннинг бодро отрапортовал, что узнаёт. По его мнению, надписи на упаковке бандероли и письмо, полученное утром 9 июня, оставлены Корделией Боткин (Cordelia Brown Botkin), его любовницей. У этой дамочки он арендовал квартиру в начале 1898 года, она им увлеклась и совсем потеряла голову. Отправляясь в конце апреля на войну, Даннинг заявил ей, что намерен воссоединиться с семьёй, а потому ждать его обратно не следует, он не приедет! По-видимому, Корделия Боткин пришла от услышанного в ярость и таким вот образом решила отомстить ему и одновременно убрать с пути соперницу. Детектив, разумеется, осведомился: имеются ли на руках журналиста образцы свободного почерка упомянутой Корделии Боткин и может ли тот передать их следствию для сличения почерков? Даннинг продемонстрировал готовность во всём сотрудничать с правоохранительными органами, он ретивым кабанчиком метнулся в гостиницу и в скором времени вручил МакВею несколько писем, написанных Корделией. Сразу поясним, что переданные письма представляли собой лишь незначительную часть переписки журналиста с любовницей, и в то время никто так и не узнал ни размера этого эпистолярного наследия, ни его содержания.

Как увидим из последующего хода событий, эта деталь имеет значение.

Услышанное от Даннинга произвело на МакВея определённое впечатление, во всяком случае, детектив убедился в том, что подозрения Джона Пенингтона не беспочвенны – отравление сестёр связано с супругом Мэри [пусть и опосредованно]. Стало быть, именно в Калифорнии надлежит искать завязку той драмы, что так трагически разрешилась утром 9 июня.

Крайне приободрённый полученным результатом, детектив МакВей отправился в Нью-Йорк. Там он встретился с экспертом-почерковедом Дэвидом Карвальо (David N. Carvalho), которому продемонстрировал письменные улики, и предложил ему высказаться насчёт возможности их написания одним человеком. В этом месте нельзя не сказать о том, что Карвальо являлся одним из интереснейших людей своего времени, тем человеком, кто заложил основы весьма важного направления криминалистики, связанного с изучением письменных документов. О нём и его работе можно написать отдельную книгу, и книга эта, если только она когда-либо появится, окажется исключительно интересной. В 1871 году молодой Дэвид открыл в Нью-Йорке фотоателье, а через 5 лет провёл первую экспертизу подлинности подписи на чеке. В те годы фотографические изображения получались не на плёнке, а на стеклянных пластинках, и Карвальо догадался увеличивать отдельные слова и буквы проверяемого текста и сравнивать посредством совмещения (наложения) их с аналогичными словами и буквами предполагаемого автора.

Чем больше Дэвид работал с письменными материалами в ходе своих экспертиз, тем на большее число деталей начинал обращать внимание и большее число признаков подлинности открывал. Выводы его были очень точны. Работа Карвальо неоднократно проверялась различными экспериментами, которые подтверждали высокое соответствие его выводов истине. За 15 лет работы Дэвид подготовил 450 экспертиз, с которыми выступил в судах Нью-Йорка и многих других штатов. Если поначалу он действовал в статусе приглашённого независимого эксперта, то с середины 1880-х годов ему была предложена должность штатного эксперта-почерковеда окружной прокуратуры.

Большая слава пришла к Карвальо в 1894 году, когда ему пришлось делать экспертные заключения по скандальному делу о массовой подделке документов сотрудниками нью-йоркской полиции. Коррумпированные полицейские чины принимали на службу людей без прохождения профподготовки в академии и необходимого медицинского осмотра. Подделывался как весь пакет документов, так и отдельные справки, в частности, двум соискателям, забракованным психиатрами, были даны положительные рекомендации. Общее число полицейских, зачисленных на службу по «липовым» документам, составило 20 человек.

Дэвид Карвальо.

Дэвид, изучив тысячи документов из архива кадровой службы, не только отыскал подделки, но и назвал фамилию по крайней мере одного человека, эти подделки изготавливавшего. Хотя этот человек изменял собственный почерк и довольно похоже воспроизводил манеру письма тех людей, от имени которых изготавливал поддельные документы.

Некоторые дела, к работе над которыми привлекался Карвальо, можно с полным правом назвать неординарными. Например, в конце 1904 года – то есть спустя более восьми лет со времени описываемых событий – его попросили дать заключение по скандально известному «делу Хойта Хейса». Последний был женат на Луле Хейс, которая покончила с собой в 4 часа утра 26 апреля 1903 года. Женщина один раз выстрелила в себя из пистолета, оставив лаконичную записку, в которой сообщала о том ужасе, который испытывает при одной только мысли о беременности и родах. В той же записке она просила не выдвигать подозрений в отношении её сестёр и возлюбленного Хойта.

Расследование и суды тянулись несколько лет. Хойта то обвиняли в убийстве супруги и отправляли в тюрьму, то снимали подозрения и выпускали на волю. Значительное число американцев отказывались поверить в то, что замужняя женщина могла наложить на себя руки единственно из-за нежелания становиться матерью, дескать, такая мысль противна женской природе и только мужчина мог выдумать столь нелепый повод для самоубийства.

Слева: Дэвид Карвальо. Справа: Хойт и Лула Хейс.

Эксперты-графологи, изучая предсмертную записку Лулы Хейс, приходили к диаметрально противоположным выводам, что только запутывало ситуацию. С течением времени довольно простое на первый взгляд дело обросла таким количеством всевозможных деталей, нюансов и скрытых мотивов, что разобраться в них непосвящённому человеку стало практически невозможно. Чтобы положить конец этой истории, вышедшей за всякие рамки разумного, губернатор Южной Каролины распорядился пригласить в качестве эксперта-графолога Дэвида Карвальо. Последнему предстояло дать окончательное заключение о происхождении предсмертной записки Лулы. В зависимости от выводов эксперта предполагалось Хойта либо полностью очистить от подозрений, либо, напротив, осудить.

Дэвид Карвальо изучил большое количество письменных материалов, переданных ему для сличения с предсмертной запиской Лулы Хейс, и пришёл к выводу, что записка эта написана… самой Лулой и никем иным. Таким образом история многолетнего преследования бедолаги Хойта закончилась вполне благополучно для него, и произошло это благодаря именно экспертизе Карвальо.

Автор надеется, что это подзатянувшееся отступление не показалось нудным или неуместным, напротив, оно необходимо для правильного понимания масштаба той личности, к которой детектив МакВей обратился за консультацией в августе 1898 года.

Итак, 19 августа Дэвид Карвальо встретился с детективом штата и получил из его рук ряд письменных документов, имевших отношение к делу об отравлении шоколадными конфетами сестёр Пенингтон. Изучив их, почерковед сделал ряд выводов:

– в представленных образцах свободного почерка Корделии Боткин и анонимных оскорбительных писем, полученных Мэри Пенингтон-Даннинг в июне-июле, имеются схожие специфические элементы, в частности, совместное или близкое по тексту написание буквы «p» без наклона и буквы «l» с выраженным наклоном;

– заглавная буква «С», встречающаяся в оформлении бандероли с отравленными конфетами, может быть охарактеризована как «угловатая», и манера её начертания соответствует почерку Корделии Боткин;

– буквосочетание «se» (в слове «please») во всех представленных образцах – как в анонимных письмах, так и письмах за авторством Боткин – пишется заметно выше предшествующих букв, что может считаться специфической манерой письма Корделии Боткин;

– автор всех представленных образцов – как анонимных, так и писем Боткин – получил классическое образование и демонстрирует староанглийский стиль письма, при котором кисть движется слитно с предплечьем; – нельзя исключить того, что анонимные оскорбительные письма, письмо, полученное с бандеролью, и надписи на обёртке самой бандероли исполнены одним и тем же лицом – Корделией Боткин.

Тут необходимо обратить внимание на нюанс, далеко не очевидный современному человеку. В те далёкие суровые времена люди не пользовались смартфонами и персональными компьютерами, а потому обучение детей каллиграфии являлось одной из важнейших задач начальной школы. Выработке красивого почерка уделялось много времени и внимания. Очень часто дети перенимали манеру письма учителя, разумеется, не воспроизводя её в точности, но следуя тому канону, которого от них добивался учитель. Поэтому почерки разных людей порой оказывались в значительной степени унифицированы (схожи) именно в силу того, что эти люди обучались каллиграфии у одного и того же учителя. Вывод Дэвида Карвальо о «староанглийской школе письма» как раз таки и указывал на наличие у автора текстов специфической базовой подготовки.

Заключение Дэвида Карвальо подействовало на детектива МакВея воодушевляюще. Преступная схема вроде бы определилась и выглядела довольно убедительной – стареющая женщина в борьбе за жениха сначала пишет анонимные письма, а затем принимает решение устранить его жену самым радикальным способом и для этого прибегает к яду… Неужели кто-то скажет, что такого не может быть?!

Письменные материалы, использованные при проведении графологических экспертиз при расследовании отравления сестёр Пенингтон. Вверху: несколько слов, написанных с заглавной буквы, из анонимных оскорбительных писем, полученных Мэри. Чуть ниже образец свободного почерка Корделии Боткин (фрагмент её письма Джону Даннингу). Внизу: общий вид писем Корделии Боткин (лист слева) и анонимки, адресованной Мэри (лист справа).

Уже 20 августа в прессу попали сообщения, из которых можно было заключить, что имеющиеся в распоряжении следствия улики вполне определённо указывают на Корделию Боткин. Ситуация, скажем прямо, складывалась неординарная – где-то в Калифорнии преспокойно живёт-поживает женщина средних лет, и вдруг её имя появляется в прессе, и притом в контексте, грозящем напрочь уничтожить репутацию. Понятно, что неким образом о себе должны были заявить калифорнийские «законники» – убийство посредством посылки отравленных конфет уже стало общеамериканской сенсацией, так неужели местные полиция и прокуратура могли упустить такой повод заняться саморекламой?

Конечно же, нет!

Именно по этой причине начальник Департамента полиции Сан-Франциско Исайя Лис (Lees) самым деятельным образом включился в расследование, о чём его в ту минуту ещё никто не просил. 20 августа он заявил, что подчинённое ему полицейское ведомство окажет всю необходимую помощь коллегам из Делавэра, как только получит соответствующий запрос, ну, а пока расследование в Калифорнии будет проводиться в инициативном порядке. Под его чутким руководством, разумеется…

Лис совершенно верно указал на то, что почерковедческая экспертиза при всей её важности в этом деле всё же глубоко вторична. Для обоснования вины Корделии Боткин в отравлении конфетами необходимо доказать приобретение ею этих самых конфет, получение яда, отравление конфет и их последующую пересылку в Делавэр. Эти четыре направления можно было считать не связанными между собой или мало связанными.

Заявление Исайи Лиса и последующая активность его подчинённых вызвали немалое оживление жителей Сан-Франциско и прилегающих к городу районов. В те дни было сделано много всевозможных заявлений, порой взаимоисключающих, что до некоторой степени предопределило дальнейший ход расследования. Его без преувеличения можно назвать противоречивым именно потому, что практически каждое утверждение в той или иной форме опровергалось.

Исайя Лис, начальник Департамента полиции Сан-Франциско в 1897—1900 годах, обещал всемерную поддержку коллегам из Делавэра и лично принял активнейшее участие в расследовании всех обстоятельств таинственного отравления посредством пересылки по почте отравленных конфет.

Владелец компании «Flelshhacker & Co.» по фамилии Кюн (Kuhn) поспешил 21 августа сделать заявление для прессы, в котором заявил, что его фирма является главным производителем конфетной упаковки в Сан-Франциско. Коробка, в которой находились отравленные конфеты, имела длину 17,1 см (6,75 дюйма), ширину 8,3 см (3,25 дюйма) и глубину 4,6 см (1 целый 13/16 дюйма), и такие коробки производились мастерской в доме №620 по Маркет стрит (Market street). В настоящее время таких коробок на складе нет, но они могут быть изготовлены и представлены полиции для сравнения с той коробкой, что приобщена к делу в качестве улики.

Едва только господин Кюн мягко и ненавязчиво отрекламировал собственную фирму, о себе поспешил напомнить другой предприниматель – Уилльям Томас (William R. Thomas) – крупнейший оптовый торговец сладостями в районе залива Сан-Франциско. Он заявил, что мистер Кюн ошибается, утверждая, будто его компания является эксклюзивным поставщиком описанных коробок, в действительности же их могут предложить многие поставщики, если только появится соответствующий запрос.

Кюн подобную дерзость не пропустил мимо ушей и спустя сутки дополнил своё первоначальное заявление, уточнив, что «его» коробки отличаются от любых других, поскольку одна из сторон нижней части выполняется с небольшим уклоном. Делается это для облегчения открывания и закрывания коробки. Благодаря наличию упомянутого уклона Кюн сумеет опознать ту коробку, которая произведена именно его компанией.

Эта маленькая заочная перепалка уважаемых джентльменов послужила своеобразным прологом для противоречий иного рода. И притом противоречий намного более важных для расследования, нежели адрес изготовителя коробки!

Речь идёт о предполагаемом месте продажи и упаковки конфет.

Считая, что имя отравительницы уже названо – это Корделия Боткин! – детективы полиции Сан-Франциско Врен (Wren) и Гибсон (Gibson) стали искать место продажи конфет. Следует иметь в виду, что сами конфеты в Сан-Франциско ещё не были доставлены – их должен был привезти детектив МакВей – и потому розыск продавца вёлся, можно сказать, наобум – по самому общему описанию, дескать, «примерно вот такая коробка» и «примерно такая покупательница».

Очень скоро – уже 21 августа – детективы отыскали магазин, в котором коробка конфет, похожая на ту, что была получена в Делавэре, была продана женщине, похожей на Корделию Боткин. Это был магазин под названием «Wave Candy Store» в городе Стоктоне. Управляющий магазином Фрэнк Гатрэлл, весьма импозантный молодой человек из категории тех, кого мужчины обычно именуют «дамским угодником», припомнил похожую на Корделию Боткин покупательницу. По его словам, дама появилась в конце июля – 30 или 31 числа – она довольно долго выбирала конфеты, задавала много различных вопросов, в частности, спрашивала, может ли продавец завернуть коробку в бумагу, но не украшать её лентой, затем сделала выбор, но… вложила в коробку несколько конфет, принесённых с собою. Может быть, пять штук, может быть, больше.

Фрэнк Гатрэлл заявил полицейским, что женщина «похожая на Корделию Боткин» покупала коробку конфет именно в его магазине в Стоктоне. Причём буквально на его глазах, но… продавал конфеты не он лично, а недавно принятый на работу подросток по фамилии Миллер.

Заметив недоумение беседовавших с ним детективов, Гатрэлл уточнил, что подобные вещи, вообще-то, не допускаются в их магазине, поскольку подмена конфет может компрометировать их изготовителя. И тут же «перевёл стрелки» на 16-летнего продавца Рэймонда Миллера (Raymond Miller), котоый непосредственно обслуживал женщину, похожую на Корделию Боткин. Дескать, Миллер молод и ещё не имеет опыта работы, а потому он не воспрепятствовал действиям женщины.

Юноша-продавец полностью подтвердил рассказ Гатрэлла и заверил, что сможет опознать упаковочную бумагу, в которую заворачивал покупку. Насчёт опознания покупательницы он был не так уверен, поскольку со времени продажи минули уже три недели с лишком, но готов попробовать, если это потребуется полиции. По его словам, конфеты были приобретены 30 или 31 июля – в этой части показания Рэймонда Миллера также совпадали с рассказом Фрэнка Гатрэлла.

Нельзя не признать того, что это было довольно странное повествование, рождавшее большое количество уместных, и притом неприятных, вопросов. Например: почему Гатрэлл лично не вмешался в происходившее и теперь перекладывает вину на 16-летнего подростка? Или другой, гораздо более интересный: для чего женщине, если только она действительно являлась отравительницей, заниматься подозрительными манипуляциями в магазине на глазах продавцов, а не сделать это дома в спокойной и безопасной обстановке? Ведь обёрточная бумага была не заклеена и не завязана!

Разумеется, рождала вопросы и удивительная находчивость детективов, очень удачно появившихся в Стоктоне – городе, находящемся в 100 км от Сан-Франциско! Почему они начали розыск там, ведь в окрестностях Сан-Франциско расположены многие десятки и даже сотни больших и малых населённых пунктов?

Исайя Лис, сознавая уместность подобного вопроса, впоследствии объяснил отправку детективов в Стоктон тем фактом, что именно там, в отеле «Виктория», Корделия Боткин проживала в июле-августе 1898 года. Мол, именно по этой причине расследование началось в Стоктоне. Однако это было довольно лукавое объяснение. Получалось, что начальник полиции отказывал Корделии Боткин во всяком уме и сообразительности… Неужели отравительница, придумавшая хитроумный план устранения человека на большом расстоянии, оказалась до такой степени наивной, что не догадалась приобрести конфеты подальше от места проживания – там, где она не появлялась ранее и не появится позже? Выйти из отеля, пройти 150 метров до магазина, поговорить с продавцом, купить конфеты, на глазах по меньшей мере двух свидетелей положить в коробку другие конфеты, а потом вернуться обратно… Вот так просто? Серьёзно?

В общем, удача полиции в «Wave Candy Store» рождала вопросы и сомнения, однако этот успех оказался не единственным!

Буквально в тот же день в кондитерском магазине, принадлежавшем компании «Geo Haas and son» и расположенном на пересечении Хайд стрит (Hyde street) и Калифорния стрит (California street) в Сан-Франциско, была найдена продавщица, у которой Корделия Боткин также приобретала конфеты! Продавщицу эту звали Китти Деттнер (Kitty Dettner). Её рассказ в целом напоминал повествование 16-летнего Миллера – некая невысокая брюнетка средних лет явилась в магазин в конце июля, долго выбирала конфеты, расспрашивала про обёрточную бумагу разных сортов и… в конце концов, сделала покупку. И Китти готова эту даму опознать. Правда, записи о соответствующей продаже в бухгалтерском журнале не оказалось, но для полиции это было в какой-то степени даже хорошо – отсутствие записи позволяло «сдвигать» день продажи в угоду следствию. Нельзя не упомянуть и о том, что Китти Деттнер оказалась очень важным и удобным свидетелем для полиции ещё и потому, что магазин, в котором она работала, находился в Северном Сан-Франциско на удалении порядка 5 км от дома Боткин.

Правда, наличие двух продавцов одного и того же продукта в городах, удалённых друг от друга на 100 км, представлялось до некоторой степени абсурдным, но… Два свидетеля лучше одного! Довольно быстро правоохранительные органы нашли разумное объяснение этой довольно странной ситуации – согласно официальной версии событий, Корделия Боткин купила в Сан-Франциско конфеты, которые были начинены ядом и вложены в коробку с конфетами, купленную в Стоктоне. Ну, а почему нет? Логично же…

Но что же в эти дни происходило с самой Корделией Боткин, той самой женщиной, чьё имя уже мелькало во всех газетах и в адрес которой только самый ленивый и тупой репортёр не высказывал открыто подозрений? Корделия происходила из семьи полковника Ричарда Брауна (Richard Brown), довольно известного в штате Миссури человека, являвшегося одним из командиров ополчения во время Мексиканской войны 1846—1848 годов. После войны он перебрался в штат Небраска, там в округе Немаха (Nemaha County) он основал поселение, получившее его имя – Браунсвилль (Brownville). Там он руководил отделением банка, потом открыл магазин и, в конце концов, был избран в парламент штата. В 1875 году полковник вместе со всей семьёй переехал в Калифорнию, обосновавшись в городе Ферндейле. Надо сказать, что семья Ричарда Брауна была довольно велика – помимо родителей, семь дочерей и один сын.

Корделия родилась в 1854 году, и к описываемому моменту времени ей уже исполнилось 45 лет. Её муж Уэлком Альпин Боткин (Welcome Alpin Botkin) был на 15 лет старше Корделии, сначала он вёл дела в Миссури, торгуя зерном, а затем переехал в Калифорнию, где стал региональным директором по продажам крупной компании «Armour Packing Company», специализировавшейся на предоставлении услуг по подготовке к перевозке разного рода неформатных грузов (крупных предметов мебели, фортепиано, станков, сельскохозяйственной техники и прочего). Для Уэлкома это был второй брак, в первом был рождён единственный ребёнок – мальчик по имени Беверли или сокращённо Бев – это произошло в декабре 1872 года, то есть на момент описываемых событий ему шёл 26-й год. Супруги владели домом №927 по Гири-стрит (Geary Street) в Северном Сан-Франциско, правда, проживали они там не постоянно, много путешествую [как вместе, так и порознь].

К середине 1890-х годов отношения между супругами вступили в фазу охлаждения, и хотя Корделия часто говорила, что готова к разводу, в действительности свободная жизнь при постоянной материальной поддержке мужа её вполне устраивала, и она вряд ли хотела что-то радикально менять. В 1897 году Корделия арендовала квартиру в доме №2529 по Калифорния-стрит, затем переехала в аналогичную квартиру в доме №2217 также по Калифорния-стрит. Летом 1898 года она покинула Сан-Франциско и перебралась за 100 км вглубь континента – в город Стоктон – там проживала в отеле «Виктория». Её пасынок Беверли в то время разместился в отеле «Гранд сентрал» на пересечении Маркет и Полк стрит в Сан-Франциско. В том же отеле тогда проживал его двоюродный дядя [двоюродный брат отца]. Сам Уэлком Боткин много разъезжал по территории штата, когда возвращался в Сан-Франциско, то обычно останавливался в собственном доме.

Первые изображения Корделии Боткин в газетах. В то время, когда эта женщина оказалась в эпицентре всеобщего внимания, ей шёл 45-й год, она являлась всеми уважаемой замужней дамой, матерью взрослого джентльмена и женой уважаемого предпринимателя.

Начавшаяся в прессе с 20 августа вакханалия застала Корделию Боткин врасплох. Да и не её одну, строго говоря. В первые часы и дни она, по-видимому, рассчитывала на то, что буря в стакане быстро сойдёт на нет – отыщутся нужные свидетели, появится хоть какая-то ясность по важным деталям, связанным с почерком предполагаемого отравителя и уликами… Ведь пока что никто в Калифорнии не видел ни коробки с отравленными конфетами, ни обёрточной бумаги, ни писем, приписанных Корделии – все эти улики оставались в Делавэре. Никто в Сан-Франциско не видел и не слышал детектива Берни МакВея и эксперта-графолога Дэвида Карвальо. Фактически всё расследование в Калифорнии велось, если можно так выразиться, «на слух», то есть на основании газетных публикаций и телефонных переговоров с «законниками» из Делавэра.

Тем не менее ни начальник Департамента полиции Исайя Лис, ни подчинённые ему детективы не выражали ни малейшей тревоги, связанной с очевидной ненормальностью складывавшейся ситуации, никто из должностных лиц не призывал в те дни к тому, чтобы повременить с нападками на Корделию Боткин и хотя бы дождаться прибытия в Калифорнию МакВея и связанных с расследованием улик. В течение буквально двух суток обстановка вокруг этой женщины обострилась до такой степени, что администрация отеля «Виктория» попросила Корделию покинуть гостиницу. Причина заключалась в том, что проживавшие в отеле постояльцы стали выказывать недовольство соседством с «убийцей» и грозили либо покинуть отель, либо взять правосудие в свои руки и порешать все вопросы с «отравительницей» без долгих проволочек. При этом представители администрации отеля никаких негативных эмоций в отношении Корделии не испытывали и со своей стороны стремились максимально сгладить назревавший конфликт.