Неординарные преступники и преступления. Книга 1

Неординарные преступники и преступления

Книга 1

Алексей Ракитин

© Алексей Ракитин, 2025

ISBN 978-5-0067-2643-7 (т. 1)

ISBN 978-5-0067-2376-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1898 год. Смерть по почте

Август в Делавэре, одном из самых маленьких штатов США, жарок и влажен. Ночная температура обычно не опускается ниже 20°С, а дневная переваливает за 30°С. В такие дни одна только мысль о работе способна вызвать обезвоживание и идиосинкразию, в такие дни не хочется шевелиться, а хочется лишь сидеть на просторной веранде в тени клёнов и пить холодный сок. Хорошо, пусть не сок, пусть это будет пиво или шампанское, но напиток обязательно должен быть холодным…

Именно этим благим делом и занимались утром 9 августа 1898 года, во вторник, две родные сестры – Айда и Мэри Пенингтон – отдыхавшие со своими детьми в доме родителей – Джона Брауна Пенингтона (John Brown Penington) и его его супруги Ребекки. Джон Пенингтон являлся крупным и известным в Делавэре политиком, ставшим членом парламента штата аж за 40 с лишком лет до описываемых событий. После этого он бывал и федеральным прокурором по штату Делавэр, и Генеральным прокурором штата, и даже отбыл две каденции конгрессменом федерального парламента. В интересующее нас время 72-летний Джон Пенингтон уже закончил политическую карьеру, но оставался по-прежнему бодр и активен, он управлял крупной юридической фирмой, в офис которой утром того дня как раз и собирался уезжать.

Старшая из сестёр – Айда Хэрриет Пенингтон-Дин (Ida Harriet Penington Deane) – властная и энергичная 44-летняя женщина, была замужем за крупным строительным подрядчиком Джозефом Дином (J. D. Deane). Поскольку сей почтенный джентльмен много времени проводил в разъездах, то в начале августа Айда решила приехать на несколько дней к родителям. Как говорится, погостить и, вообще, проведать… Её младшей сестре – Мэри Элизабет Пенингтон-Даннинг (Mary Elizabeth Penington Dunning) – шёл 36-й год, она была замужем за известным газетным репортёром Джоном Даннингом (John P. Dunning). Правда, именно в тот период их отношения зашли в тупик, который с полным правом можно было считать беспросветным.

Мэри Пенингтон, в замужестве Даннинг, получила утром 9 августа коробку конфет, которыми угостила старшую сестру и детей. Попробовала угощение и сама…

Следует отметить, что из пяти детей Джона и Ребекки Пенингтон к августу 1898 года в живых оставались только две упомянутые выше дочери. Старшие дети – Генри и Клара – умерли более чем за 10 лет до описываемых событий, будучи уже в зрелом возрасте [первому исполнилось 40 лет, а второй 43]. Кроме того, ещё один ребёнок – мальчик Томас – скончался в малолетстве, не дожив и до трёх лет. Это также случилось очень давно и интереса для настоящего повествования не представляет.

Итак, утром 9 августа весь клан Пенингтонов собрался к завтраку на просторной веранде, выходившей в сад. Джон Пенингтон собирался ехать в свой офис в город и встал из-за стола раньше всех. Однако он не мог отправиться в город, не прихватив утреннюю почту – утренний ритуал чтения газет не мог быть отменён ни при каких условиях. Поскольку почтальон болел уже несколько дней, почту доставляли с некоторой задержкой. Теперь же за почтой было решено отправить одного из внуков – 12-летнего Томаса, сына Айды. Прогулка в почтовое отделение, находившееся менее чем в 200-х метрах от резиденции Пенингтона, не могла затянуться надолго. В начале 10-го часа утра Томас принёс толстую пачку газет, схваченную бечёвкой, а вместе с нею письмо и небольшую бандероль. Последняя была надписана в двух местах и адресовалась Мэри Пенингтон-Даннинг.

Мэри сорвала сургучную печать и, прочитав надпись «mrs. John P. Dunning, Dover, Delaware», развернула тонкую упаковочную бумагу. Бумага, кстати, выглядела необычной – плотная, жёсткая, с рисунком, несомненно, дорогая! Оказалось, что бандероль – это коробка из плотного картона с надписью «Bon bon», то есть конфеты. Открыв коробку, Мэри увидела, что ей действительно прислали шоколадные конфеты! Мэри пустила коробку по кругу, предлагая попробовать конфеты матери, сестре и детям, сама взяла на пробу одну штучку. Затем подумала и взяла ещё парочку – она была такая сладкоежка! А горький шоколад, именовавшийся в Америке тех лет «французским», был так вкусен с холодным чаем…

Помимо коробки, Том принёс и письмо. Не совсем было понятно – это два разных отправления или же коробка и письмо посланы одним человеком. Мэри открыла письмо, стала читать его вслух, прочитав, сказала, что не понимает, кто это написал, и принялась читать повторно.

Тут на веранду вышел глава семейства – он хотел забрать газеты – и задал несколько вопросов о планах на вторую половину дня… После этого Джон Пенингтон осведомился, откуда появились конфеты, которых он не видел ранее, также спросил, кем написано письмо, которое читает Мэри.

Это был не очень долгий разговор, всего несколько минут, явно меньше десяти…

А потом началось невообразимое – дети почти синхронно пожаловались на боль в животах, через считанные секунды у них началось рвота. Забегали слуги – сначала нянька при детях, затем примчалась повариха, горничная, камердинер. Тут сползла со стула Мэри, сказавшая, что ей очень дурно и она задыхается. Буквально через минуту или две истерично закричала Айда, утверждавшая, что с продуктами что-то ненормальное и они отравлены. В отличие от младшей сестры, она нашла в себе силы встать из-за стола и лечь на небольшом 2-местном диване-лавсите, вынесенном на веранду и стоявшем поодаль от стола.

События развивались очень быстро, и их свидетелем стали как старшие Пенингтоны – Ребекка и Джон – так и многочисленная домашняя прислуга.

Через полчаса Айда, Мэри и её дети лежали в кроватях под неусыпным надзором врачей Бишопа (Bishop) и Даунса (Downs), экстренно вызванных к заболевшим. Всем было понятно, что недуг был спровоцирован пищевым отравлением, однако подозрительным казалось то, что самые пожилые участники трапезы чувствовали себя нормально. Родители, в отличие от дочерей и внуков, не ели конфеты, полученные по почте. Так неужели причина заболевания кроется в них?

Впоследствии доктор Бишоп в таких выражениях описал состоянии Мэри Пенингтон-Даннинг: «Я увидел миссис Даннинг, ничком лежащую в постели, совершенно безжизненную, слизистые оболочки её носа и рта были воспалены. У неё была рвота, она ощущала жжение в желудке. Осмотр её лёгких, трахеи и гортани показал признаки воспаления. Все слизистые оболочки оказались поражены. Тело было опухшим и покрасневшим. Пульс был слаб, дыхание – затруднено. В руках и пальцах ощущалось жжение и покалывание, даже ногти, казалось, отделялись. Она ощущала першение в горле и сильную жажду. Все эти симптомы очевидно характерны для отравления мышьяком. К вечеру симптоматика усилилась. Я уверен, что она умерла от отравления мышьяком. Я не сомневаюсь в причине смерти. Я не отметил никаких симптомов, которые не являлись бы симптомами отравления мышьяком.»1 11 августа скончалась Айда, старшая из сестёр, на следующий день – Мэри. А вот дети понемногу поправились, хотя поначалу именно их состояние внушало наибольшие опасения.

Так началась одна из самых необычных и сенсационных криминальных историй тех лет.

Тела сестёр для проведения судебно-медицинского вскрытия были переданы врачам коронерской службы, как и полученная по почте коробка с конфетами. С самого начала представлялось очевидным, что смерть женщин находится в причинно-следственной связи с употреблением в пищу полученных по почте сладостей.

Эти портреты отравленных сестёр имеют, по-видимому, весьма малое сходство с оригиналами. Но именно так в газетах того времени изображали невинных жертв злого умысла таинственного негодяя. Или негодяев…

Уже 14 августа предположение это получило научное подтверждение. Судебно-химическое исследование внутренних органов Айды и Мэри показало присутствие в них мышьяка. Разумным представлялась проверка на содержание этого яда конфет, полученных по почте. Доктор Теодор Вольф (Theodore R. Wolf), пробирный химик штата, ответственный за контроль качества алкоголя, продававшегося на территории Делавэра, получил для судебно-химического исследования пять конфет из подозрительной коробки. Вольф был опытным химиком, окончившим в 1873 году Гейдельбергский университет в Германии, где изучал аналитическую химию, после чего переехал в США, где и сделал вполне успешную карьеру. Компетентность его как специалиста не могла быть поставлена под сомнение. Доктор Бишоп, тот самый, что был вызван в дом Пенингтонов, привёз 5 конфет в дом Вольфа в городе Ньюарке и попросил провести поиск любых типов ядов, но обратить особое внимание на обнаружение мышьяка. Отравление именно этим ядом представлялось наиболее вероятным. Анализы он просил закончить как можно скорее – хотя об этом можно было в те дни и часы не говорить!

Изучив оболочку конфет, доктор Вольф пришёл к выводу, что это чистый чёрный шоколад. Удалив оболочку трёх наобум выбранных конфет, Вольф увидел в их начинке некие белые включения. Одно из таких необычных включений оказалось довольно большим – почти как горошина! – эта фракция имела диаметр около 4 мм. Исследовав необычные включения, доктор Вольф понял, что это – так называемый «белый мышьяк» (оксид мышьяка). В порошкообразном виде это вещество склонно к образованию комочков, поэтому не было ничего необычного в том, что оно не распределилось по начинке конфет равномерно, а образовало хорошо заметные фракции (включения).

Доктор Теодор Вольф, пробирный химик правительства Делавэра, провёл судебно-химическое исследование конфет, полученных Пенингтонами по почте утром 9 июня.

По подсчётам Вольфа, в начинке изученных им трёх конфет содержалось 12 гранов «белого мышьяка» (~0,778 грамма), что, по его подсчётам, в 4 раза превышало безусловно смертельный для человека порог разового приёма этого вещества. Этот вывод до некоторой степени противоречит современным представлениям. В России безусловно смертельным при разовом приёме считается доза в 30 мкг, другими словами, 12 гран «белого мышьяка» оказались бы смертельны для 25—26 человек. Но подобное расхождение заключения эксперта с современными представлениями не должно удивлять – нынешняя токсикология намного строже подходит к оценке тяжести отравления минеральными ядами и, соответственно, существенно занижает пороговые значения острого и хронического отравлений. Это касается не только мышьяка, но и иных токсичных соединений металлов – ртути, сурьмы, кадмия, свинца и прочих.

Тем не менее непосредственной причиной смерти сестёр явилось отнюдь не отравление мышьяком. При остром отравлении – то есть при однократном принятии пороговой дозы – смерть наступает в течении часа, однако Айда, съевшая одну конфету, прожила после этого 55 часов, а Мэри, съевшая три штуки, 72 часа. Совершенно очевидно, что первоначальное воздействие яда женщин не убило… И формально это действительно было так. Смерть сестёр последовала от осложнений отравления – сердечно-сосудистой недостаточности, спровоцированной обезвоживанием организма.

Результаты своих исследований доктор Вольф оформил 16 августа, но предварительные выводы сообщил уже 14 числа. Благодаря этому предположение о присылке отравленных конфет получило подтверждение, и полиция штата по требованию Генерального прокурора Делавэра Роберта Уайта (Robert C. White) приступила к расследованию инцидента, не дожидаясь, пока коронер Уиллс (Wills) соберёт коронерское жюри, проведёт слушания и вынесет вполне предсказуемый вердикт. Коронер, впрочем, не подкачал и сделал своё дело буквально за несколько часов. В тот же день 16 августа, когда Вольф передал Уиллсу акт своей экспертизы, коронерское жюри постановило считать, что смерти Айды Пенингтон-Дин и Мэри Пенингтон-Даннинг последовали в результате отравления по вине неизвестных лиц.

Заметка в газете о вердикте коронерского жюри, вынесенном 16 августа 1898 года: «смерть от отравления от рук неизвестных лиц». Фактически с этого дня детективная история вокруг смерти сестёр и закрутилась.

Оперативная работа была поручена детективу полиции штата Делавэр Бернарду МакВею (Bernard J. McVey). Сразу внесём ясность – в немногочисленной полиции одного из самых маленьких американских штатов Детективный дивизион состоял всего… из двух человек! Даже не трёх, до трёх человек его было предложено увеличить в следующем 1899 году. А потому не следует удивляться широкой известности этого человека.

В принципе, МакВей был неплохим полицейским. Нет, серьёзно! Почти шестью годами ранее – в августе 1892 года – Берни МакВей разоблачил и арестовал массового убийцу Уилльяма Эванса (William Evans). Эта история ныне совершенно позабыта, а между тем серия таинственных смертей в районе небольшого городка Оак-Гроув (Oak Grove) загадала целый букет мрачных загадок. То, что поначалу выглядело как цепь совпадений, а затем несчастным случаем, в действительности оказалось умышленным убийством конкретного человека, замаскированным сопутствующим убийством членов его семьи и случайных людей. Уилльям Эванс отравил колодец на ферме семьи Коссер и уехал в Филадельфию, уверенный в том, что никто не свяжет его с последующими смертями. МакВей, однако, «раскрутил» это преступление, выследил беглеца, опознал и произвёл арест при помощи пенсильванских полицейских. Это довольно интересная история, о которой, возможно, надо будет написать отдельный очерк.

Но объективности ради следует признать, что в послужном списке детектива имелись достижения и иного рода. Например, в июле 1896 года детектив весьма выразительно продемонстрировал свой дурной нрав, арестовав железнодорожную уборщицу Фанни Холл (Fanny Hall). Вина последней заключалась в том, что она сделала замечание малолетним сыновьям МакВея, вставшим ногами на мягкие сиденья и развлекавшимся плеванием в окно и выбрасыванием арахиса на ходу поезда. Жена детектива, сидевшая напротив, возмутилась тем, что её детям делает замечания чернокожая уборщица, включила ревун и перешла в формат «ЯЖЕМАТЬ!», а сам МакВей не придумал ничего умнее, как по прибытии поезда на станцию подвергнуть уборщицу аресту. Ну, а что, имеет право, он же детектив полиции штата, один из двух… А детишки его в тот день узнали, что они могут вставать ногами на обивку сидений и плевать из окон поезда – они ведь сыновья детектива полиции штата, одного из двух!

Детектив полиции штата Бернард МакВей.

Много позже – уже в декабре 1909 года – Берни МакВей проявил себя в другой весьма примечательной истории. Друг отца Берни – некий Уилльям Уилсон (William L. Wilson) – скончался и передал свою ферму детям. Что следует признать ожидаемым, не так ли? И вот тут-то Берни внезапно вспомнил, что его отец давал взаймы этому самому Уилсону значительные суммы денег, которыми тот выплачивал ипотеку. И началось это в высшей степени похвальное кредитование старого друга аж в 1861 году, то есть почти за полвека до описываемых событий. Берни сел в автомашину, приехал на ферму в местечке Брендивэйн-Юнион и сказал счастливым наследникам Уилльяма Уилсона что-то вроде: «Господа, эта ферма, вообще-то, моя! Вы же знаете, кто я такой и что могу, верно? Я пока что вас прощаю, поэтому ходите отсюда подобру-поздорову, а не то я за себя не отвечаю…» Может, и не такими точно словами, но общий смысл сказанного оказался именно таков.

Наследники знали, какой дрянью является Берни МакВей, поэтому далеко не ушли. Если быть совсем точным, то ушли они сразу в полицию и в суд. В суде последовали довольно комичные пертурбации, в частности, МакВей неожиданно заявил, что сам-то он особых претензий к нынешним владельцам фермы не имеет, а в переговоры с ними вступил лишь исключительно по просьбе любимого брата Дональда. Последний владел мастерской по производству паровых котлов, но из-за производственной травмы стал инвалидом и теперь ходить не может… Когда же судья пожелал узнать суть претензий Донни, то тот поспешил от всего откреститься и заявил, что ничего про наследование фермы не знает и ни на что не претендует.

В общем, дело в суде развалилось, и в феврале 1910 года судья вынес приказ, запрещающий Берни приближаться как к ферме Уилсона, так и к проживающим там лицам, дабы избежать повторного обвинения в рэкете. Можно видеть, детектив не гнушался и вполне себе бандитскими «наездами», и «отжимом» имущества у тех, кто, по его мнению, не мог дать отпор. В общем, сложный это был человек и немного подлец…

Итак, Бернард МакВей, прибывший в дом Джона Брауна Пенингтона для проведения расследования, деятельно взялся за порученное дело. Первым делом он распорядился задержать почтальона, вручившего Томасу Пенингтону-Дину бандероль с отравленными конфетами. Звали его Томас Гуден (T. M. Gooden) – это был старый и всеми уважаемый работник почтового ведомства, хорошо знавший семью Пенингтонов. Поведение почтового работника вызвало подозрения МакВея, в частности, тем, что тот не отнёс бандероль и газеты лично. Момент этот кажется до некоторой степени странным, поскольку невозможно понять, как изменила бы ход трагических событий личная доставка почтальоном отравленных конфет, но получилось так, как получилось.

Хотя Гуден категорически отвергал все подозрения в свой адрес, МакВей продержал его под стражей три дня. Это неуважение до такой степени возмутило почтальона, что, несмотря на скорый отказ от каких-либо претензий в его адрес, он на работу так и не вышел, уволившись со службы.

МакВей, изучив бумагу, в которую была завёрнута коробка, и конверт с письмом, пришёл к выводу, что они надписаны одной рукой. Отправитель воспользовался в общей сложности семью почтовыми марками, все они были погашены в Калифорнии, в почтовом округе Сан-Франциско. Этот штат находится на противоположной от Делавэра стороне материка. Немножко далековато, не так ли? Кто станет посылать отравленные конфеты наобум? Очевидно, что некто, озаботившийся отправкой смертельной посылки, был сильно мотивирован, и мотивация эта была очень личной.

Коробка с конфетами, полученная Мэри Пенингтон-Даннинг 9 августа, до открывания упаковки (рисунок вверху) и после (внизу).

Поскольку Джон Пенингтон имел за плечами весьма внушительную, растянувшуюся на десятилетия политическую карьеру, то именно в его прошлом могла таиться тайна коварного покушения. Напомним, этот человек занимал должность и Генерального прокурора штата, и федерального прокурора на территории штата, да и в ходе многолетней парламентской работы он мог нажить немало врагов…

Правда, сам Пенингтон категорически отказывался верить в то, что смерть дочерей обусловлена некими тенями его далёкого прошлого. Он настаивал на том, что причиной преступления являются обстоятельства жизни его младшей дочери Мэри, носившей по мужу фамилию Даннинг, но после расставания с ним планировавшей вернуть фамилию отца. История её брака, продлившегося с 1891 по 1897 годы, хранила много грязных и во всех отношениях неприятных тайн, но не подлежало сомнению, что женщина подвергалась преследованиям даже после того, как разъехалась с мужем.

В подтверждение своих слов Джон Пенингтон представил детективу МакВею два анонимных письма, полученных Мэри приблизительно за 5 и 7 недель до присылки отравленных конфет. Письма представляли собой сплошной поток оскорблений и насмешек, поэтому дословно их текст никогда не воспроизводился. Пенингтон заявил, что существовало как минимум ещё одно аналогичное письмо, самое первое по счёту, но оно, по-видимому, было уничтожено Мэри. Упомянутое письмо также было получено летом 1898 года.

К коробке с отравленными конфетами были приложены две записки, кроме того, на упаковке присутствовали две надписи, одновременно с бандеролью было получено письмо, исполненное тем же почерком, что надписи на коробке. Именно с этих письменных документов детективу МакВею и пришлось начинать свою работу.

Кто же мог желать зла Мэри Пенингтон? У отца имелся ответ и на этот вопрос. По его словам, дочь была замужем за известным журналистом Джоном Престоном Даннингом (John Preston Dunning). И именно с него надлежит начинать расследование.

Будущий известный журналист родился в Делавэре в апреле 1863 года. Он довольно быстро получил известность благодаря бойкому перу и неплохим актёрским задаткам. Достаточно сказать, что в феврале 1891 года Даннинг – уже будучи известным репортёром – дал довольно необычное представление из числа тех, что сейчас называют моноспектаклем или театром одного актёра. В оперном театре в городе Мидлтаун, штат Делавэр, он прочёл по памяти статью, посвящённую кораблекрушению вблизи островов Самоа, и немного порассуждал перед зрителями на общественно значимые темы. Театр был переполнен, и местная пресса уделила немалое внимание этому выступлению, ставшему, по-видимому, крупным культурным событием в масштабах штата.

В свои лучшие дни Даннинг был очень привлекателен внешне и, кроме того, неплохо зарабатывал, а потому неудивительно, что отбоя от поклонниц не знал. Имея возможность выбирать наивыгоднейшую партию, он остановил выбор на Мэри Пенингтон, но как показал дальнейший ход событий, это был брак по расчёту, и свою жену он не любил. Между прочим, Мэри была на три месяца старше мужа – она родилась в середине января 1863 года – и на момент бракосочетания – а свадьба состоялась 12 февраля 1891 года – ей уже исполнилось 28 лет. Принимая во внимание её происхождение из очень хорошей семьи и то, что она по меркам того времени явно пересидела «в девках», Мэри признавалась всеми не очень-то привлекательной. Так что Даннинг, выражаясь метафорически, женился на деньгах и связях.

После бракосочетания и последовавшего в декабре 1891 года рождения дочери стали проявляться и быстро прогрессировать дурные черты его характера. Слабость к шампанскому, женскому полу и кокаину полностью подчинила мужчину, решившего, видимо, что он уже достиг необходимого ему социального положения и дальнейшая его карьера состоится сама собой просто в силу влияния и связей тестя. Джон Пенингтон, однако, не считал нужным проталкивать наверх прощелыгу, и неудивительно, что отношения зятя и тестя довольно быстро оказались бесповоротно испорчены.

Джон Престон Даннинг был умён, красив и талантлив. По крайней мере до 30 лет. После этой отметки его жизнь и привычки во многом поменялись – неумеренное употребление кокаина и шампанского быстро превратило успешного журналиста в развалину.

Джон Даннинг вместе с женой уехал из тихого и сонного Делавэра в Калифорнию, где в в те годы кипела жизнь и ковалось будущее страны. Некоторое время Даннинг являлся суперинтендантом бюро «The Associated Press» на Западном побережье США – очень серьёзная должность для журналиста в возрасте едва за 30. В середине 1890-х годов он работал не только на территории США, но и выезжал в командировки в другие страны – в Чили, Канаду, Мексику, посетил Филиппины, Самоа. Профессиональные успехи и материальный достаток окончательно испортили характер журналиста, и в какой-то момент Даннинг, выражаясь низким слогом, окончательно «слетел с катушек». Загулы и беспрерывные развлечения стали сказываться не только на его семейной жизни, но и на профессиональной карьере. Постепенно от работы с Джоном отказались все газеты и информагентства – он банально не исполнял принятые обязательства и, получив аванс, пропадал на неделю, после чего возвращался и… просил заплатить ещё.

Подобное поведение свидетельствовало о полной деградации личности, поскольку ни один уважающий себя деловой человек такого рода выходки позволить себе не мог! К концу 1897 года от Даннинга отвернулись все, последней каплей, так сказать, добивающим ударом, явился уход Мэри. Забрав двух малолетних детишек, она уехала из Сан-Франциско, в котором проживала тогда семья, в Делавэр, перевернув страницу своей жизни, связанную с браком.

И, в общем-то, всё в жизни бывшего талантливого журналиста было беспросветно, но неожиданное стечение обстоятельств предоставило ему второй шанс. В точности по пословице не было бы счастья, да несчастье помогло! В апреле 1898 года началась испано-американская война, и Джон Даннинг сразу же напомнил о себе бывшим работодателям, дескать, я готов ехать куда угодно и рисковать жизнью в рядах идущей в атаку пехоты. Информационное агентство «The Associated Press» заключило с бывшим талантливым репортёром контракт, и он в качестве военного корреспондента умчался на фронт.