Пророк

скачать книгу бесплатно


Он спрашивает:

– Джейк. Ты о чём там задумался?

Смотрю: Боб уже сидит. И сходу отвечаю:

– Да всё над докладом Мистера Джонса.

А сам думаю, как же хорошо, что я залип с серьёзной рожей, а не с идиотской улыбкой какую-нибудь хрень вспоминал. Если что: Мистер Джонс – это Боба так зовут. Роберт Джонс. Он тоже смотрит на меня, красный такой. А зам председателя продолжает:

– Ну так выскажись. Сам знаешь, Мне интересно мнение молодой крови.

Он подносит руки, сложенные в замок, к лицу. И выглядывая из-за них добавляет:

– Уверен, тебе есть, что сказать.

Ему просто нравится, когда я выступаю. Впрочем, он не один такой. Я киваю и перевожу взгляд на город за окном. Небо синее-синее, ни облачка. И думаю:

«Ну что ж, весь мир – театр, а это, кажется, – мой выход…»

Я поднимаюсь, обеими руками навалившись на стол. Как раз в наушнике начинается новый трек. Это лайв. Пока я осматриваю конференц-зал, в ухе раздаётся визг приветствующей меня толпы, но глаза присутствующих – престарелых боровов, выросших папиных сынков и потрёпанных временем дам с перетянутыми лицами, – все их взгляды устремлены кто куда (кто смотрит в стол, кто – в потолок, кое-кто изредка поглядывает на меня). Но это пока. В наушниках раздаётся разогревочное гитарное соло, а я делаю глубокий вдох и вступаю в игру:

– Я услышал в докладе Мистера Джонса одну важную мелочь. Вы, наверно, не обратили на неё внимания…

Тут включаются ударные – бас-бочка отбивает чёткий ритм. Я говорю медленно и крайне снисходительно, как бы пытаюсь донести свою мысль каждому из них:

– Дело в том, что экономика страны стоит на грани катастрофы. Мы продолжаем видеть экспоненциальное падение покупательской способности одновременно с экспоненциальным ростом производства. И, разумеется, производители слышать об этом не хотят…

Я что-то показываю руками и продолжаю говорить, а слова сами собой начинают литься из меня. Взгляды присутствующих постепенно приковываются ко мне:

– Расслоение растёт. Оно становится всё больше и больше, и скоро его будет уже не остановить…

В такие моменты, как этот, мне кажется, что за меня говорит кто-то другой. В такие моменты и я сам не знаю, что скажу дальше. Я даже могу параллельно думать о чём-нибудь другом. Слушать, как мой собственный голос, вышедший из-под контроля, раздаётся между стен просторного помещения в полной тишине. Наблюдать, как он становится из спокойного и мягкого – жёстким и бескомпромиссным. Как его слова отражаются реакцией на лицах людей.

Наблюдая за всем этим, я даже не замечаю, как начинаю расхаживать по конференц-залу. Как заглядываю в лица людей, чтобы подобрать ключ к каждому, кто ещё со мной не согласен… А когда их внимание всецело принадлежит мне, я больше не смотрю на них. Но продолжаю говорить…

Я говорю, когда подхожу к окнам, за которыми виднеется город. Он переливается на свету. Я говорю, когда наваливаюсь рукой на одну из рам, что режет стеклянную гладь по вертикали. Моё лицо отражается на залитом солнцем отражении, а губы продолжают шевелиться. Они шевелятся даже тогда, когда я замечаю, как по перекладине под моей рукой пробегает вибрация, а через несколько секунд – ещё раз. Губы не прекращают шевелиться, даже когда я отдёргиваю руку от рамы, как от горячего, испуганный воспоминанием о вчерашнем, и даже после того, как я опускаю взгляд и понимаю, – потоки людей и машин, переполняющие улицы, тоже подчиняются этому ритму… Но позже я возвращаюсь к людям в зале, вновь ощутив на спине их взгляды.

Человек во главе стола с суженными от солнца зрачками, не моргая, смотрит на меня. Он лишь на мгновение отрывается, когда я обхожу его со спины, и ему приходится практически вывернуть шею, чтобы снова встретиться со мной взглядом. Мой спокойный и уверенный шаг заставляет ощущать себя зверем, загоняющим стадо беззащитных ягнят.

Я говорю минут семь или восемь, а когда заканчиваю – гитары в моем ухе делают завершающий аккорд. Я снова у своего кресла и произношу:

– Поэтому мы обязаны идти в ногу со временем, иначе история не оставит о нас памяти даже в веках…

После моих слов на несколько секунд воцаряется молчание. Ошарашенные люди всё ещё смотрят на меня. Раздаётся шквал аплодисментов, но это в ухе, в конференц-зале происходит ещё более удивительная фигня: люди начинают аплодировать мне глазами – они принимаются растерянно моргать и озираться по сторонам, будто только что очнулись и оказались там, где совершенно не ожидали обнаружить себя.

Когда все окончательно приходят в сознание, я добавляю:

– Мы не раз обсуждали это с мистером Альваресом, – указываю кивком головы на мужика напротив. Он ошарашено смотрит на меня. – Думаю, он со мной солидарен. Может быть, ему есть, что добавить?

И плюхаюсь обратно в кресло, а Питер – мистер Альварес, – поднимается, словно обосравшись, и переводит потерянный взгляд с меня на зампредседателя. Пусть отдувается. Ха-ха.

* * *

После совещания зампред хлопает меня по плечу и хвалит. Мы идём с ним по коридору. Он улыбается. На его лице с большим крючковатым носом редко заметишь улыбку, но со мной он расплывается во все 32 своих винира. А я слышу, как другие партнёры, идущие чуть впереди по длинному коридору в стиле хай-тек, во всю обсуждают, где будут играть в гольф на этих выходных. Старпёры.

Зампред говорит мне:

– Я очень доволен твоими результатами, Джейк!

Он всегда такой после моих выступлений. Впрочем, как и все остальные. У меня просто дар к публичным выступлениям.

– Спасибо, Господин Зам Председателя.

И почтительно киваю. Я говорю нарочито вежливо и увлечённо, как настоящий имбецил. Но этим старикам только это и надо – демонстрируешь им капельку респекта, и они тут же тают на глазах. Наверно, именно этого им не хватает в общении со своими детьми.

Зампред продолжает, он говорит:

– Ты очень неординарно мыслишь.

Я скромно улыбаюсь и снова киваю, а сам думаю: спасибо – это микродозинг псилоцибина.

– Ты замечаешь то, чего не замечают другие, – говорит он.

Я смотрю на него, а сам думаю: спасибо – это аддерол.

Он говорит:

– Тобой даже доволен сам Господин Председатель.

А вот тут у меня с лица как будто смахивает улыбку.

Зампред ещё что-то говорит, но я не слушаю его:

– Господин Председатель очень заинтересован в таких молодых кадрах. Он впечатлён твоими способностями, Джейк. Так держать!

Мы идём по коридору, зампред всё болтает, а я думаю о председателе. Я разговаривал с ним всего два раза, но мне и этого хватило с головой.

Скоро мы расходимся. Зам налево, я направо. Перед этим почтительно пожимаем руки. У обоих из-под пиджаков выглядывают белые сорочки с модными запонками. Серебро и платина. Моя ладонь тонет в его – у него настоящие лапищи. Но на полпути к кабинету, я приостанавливаюсь, вскидываю рукав и смотрю на свои новёхонькие Jaeger-LeCoultre. Это швейцарские часы люксовой марки, у меня таких целая полка дома на выбор в шкафу. Длинная тонкая стрелка с отверстием, как в угольном ушке, показывает – почти час. Это значит – пора на обед. Я же так уработался. И с довольной рожей разворачиваюсь обратно.

Я стою на пересечении 2-ой и 101-ой улицы в очереди у передвижной тележки с надписью: «Корейская капуста и лучший бургеры, прямо из Кореи», и куча иероглифов вокруг. За стойкой – полуседой дедуля-азиат, ловко делает своё дело – на клиента и полминуты не уходит. Я поднимаю взгляд над головой, там бесконечные здания из белого камня и стекла, над которыми лишь бледный небосклон с одинокой полосой от пролетающего самолета. А когда опускаю глаза, уходит ещё один клиент – передо мной остаётся четыре клерка. Позади – ещё три прибавилось. На всех костюмы не дороже двухсот баксов цвета мокрой крысы, и Я – самый перспективный специалист этой улицы, а то и всего города – Джейк Салливан, стою, как белая ворона в чёрном приталенном пиджаке, сшитым под заказ. Даже люди, проходящие мимо, странно косятся на меня.

Однажды Броук, тоже партнёр фирмы (он сидел на совещании тише воды, ниже травы, через два места слева от меня) спросил:

– Джейк, на хрена ты жрешь в этой мусорке у этого Ван Чуна?

Мы сидели с ним и другими стариками в баре после трудового дня.

– Эдди, – говорю я ему. – Я кое-что смыслю в мясе… – Я встречался в старшей школе с дочкой фермера. (Да, уже тогда все девчонки были без ума от меня). Девчонка была симпатичная, но туповатая, а вот отец у неё был, что надо. Так вот, я говорю Эдди: – Я кое-что смыслю в мясе, и у этого… как ты выразился? Ван Чуна?.. Мясо самый смак, – я говорю ему и смотрю прямо в глаза. А взгляд у него, надо сказать, тупой, как у осла: – И когда ты, Эдди, будешь подыхать от неоперабельного рака желудка, помни: в этом виноват твой сраный «Алан де Круз» с шестью звёздами Мишлен, в котором ты оставил ВВП небольшой европейской страны за дешманское мясо из Макдака.

Эдди так меня достал в тот вечер, что я втихаря подсыпал в его пойло чуток белого порошка. Так он чуть не отъехал, придурок.

– Eonjenacheoleom na-ege annyeong[2 - кар. транскрипция – Привет, мне как всегда.], – говорю фразу, которую выучил из гугл переводчика, когда подхожу к передвижной тележке.

Старик-азиат за прилавком улыбается мне так, что глаз не видно:

– Kon’nichiwa, Soodesu![3 - яп. транскрипция – Привет, конечно!] – отвечает мне.

Я улыбаюсь и конечно же нихрена не понимаю. Остаётся надеяться, что он не называет меня каким-нибудь гайдзином или сукиным сыном. Старик быстро орудует щипцами и, только взяв в руки пачку соуса, переспрашивает:

– BBQ?

Киваю ему.

– Gamsa![4 - кар. транскрипция – Благодарю!] – говорю я, когда он протягивает бургер в бумажном конверте. Аппетитный такой. Этот Ван Чун всегда выбирает для меня самый сочный и здоровый кусок мяса.

Утром я толком не ел (ничего в горло не лезло), так что первым делом сглатываю хлынувшую слюну, забираю свёрток и кладу деньги на стойку – тройную цену, как всегда, – он пытается отказаться, но не настойчиво, и я уламываю его. Он говорит мне на своем:

– Jeiku-san. Watashi wa nihonjindesuga, anata no okane no tame ni Betonamu hito ni naru koto ga dekimasu.[5 - яп. транскрипция – Мистер Джейк. Я японец, но за ваши деньги могу быть хоть вьетнамцем!]

Я улыбаюсь, как идиот, беру несколько салфеток, а он кланяется мне.

А я думал, так только японцы делают…

Как только я отхожу от тележки, поток людей, переходящих перекрёсток на зеленый, чуть не сбивает меня. Я уворачиваюсь от пролетающих мимо фигур, держа в губах натертую морковку, которая неаккуратно торчала из бургера, пока не натыкаюсь на сногсшибательную даму. Она тоже замечает меня. Мельком оцениваю её, она – меня, пропускаю её перед собой вежливым жестом, смакуя морковку, а она проходит мимо и оборачивается уже через другое плечо, провожая меня взглядом. У неё ярко-чёрные глаза, а шов тугой юбки спускается прямо между ягодиц. Красивая… Но кайф ломает телефон, завибрировавший у меня в кармане – я отвлекаюсь на него.

Смотрю на экран: снова Нельсон – что-то хочет от меня. Целое утро названивает, а мне не охота отвечать. Он снял домик на побережье на два дня, так что вечером туда…

Перехожу дорогу и располагаюсь на ближайшей скамейке в небольшом скверике так, чтобы никто больше не подсел. А то бывает, какой-нибудь придурок сядет, а то и не один, и начинает по телефону болтать, а ещё хуже, если с тобой попытается завести беседу. Впиваюсь зубами в сочный кусок мяса. Ммм, мой любимый BBQ… оп, чуть на штаны не капнул. Напротив меня, сквозь редкие деревья и помехи проезжающих в плотном трафике машин, виднеется улица из стекла – ряды магазинов и ресторанов. Народу, как говна. Все толпятся у паршивых, но дорогих забегаловок. Модные чики со здоровенными пакетами перетекают из бутика в бутик. Balenciaga, Stuart Weitzman, Eton. Но мой взгляд цепляется за парочку ребят. Это молодые люди, они скромно стоят и смотрят с улицы на витрину, заваленную кучей барахла. Их силуэты отражаются на стекле, и где-то там, в глубине на заднем фоне, даже виднеюсь я. Такие ребята, как эти, – мой самый любимый тип потребителя. Потребителя, который спит и видит, как потребляет, но ещё нос не дорос. И по статистике может никогда и не дорасти.

Вообще с точки зрения маркетологии (эт я так маркетинг называю, поскольку в рамках нынешнего рынка с его засильем рекламы, информации и знаков любая маркетинговая стратегия превращается в угадайку в стиле: «Водолеи под влиянием Меркурия имеют большие шансы на успех», – только в отношении компаний, с использованием экономических терминов и взятых с неба процентов). Так вот для маркетологов и экономистов, по большему счёту, существуют четыре типа людей. Первый, в принципе вообще не люди, – назовем их человеческими существами без покупательской способности: бомжи, бедняки и прочие нищеброды. Кстати, один из них разлёгся на скамейке неподалёку и спит. Живые мертвецы. Как же я раньше этого не замечал?.. Так, о чём это я? Да, короче, дальше идёт основной потребитель – люди среднего достатка, за чью душу и карман ведётся вселенская борьба. Толстосумов и их зачаточные формы мы выбрасываем из списка – там совсем другие правила игры. Но остаётся ещё один тип (он стоит немного особняком): мой самый любимый – личинка основного потребителя.

Как сказал один известный маркетолог-экономист Клод Смит: «Хочешь получить хорошего покупателя, расти его с детства». И именно так мировые конгломераты – эти тысячеглавые гидры экономического болота, – сегодня и поступют. Они прекрасно понимают, дети – это будущее, и они втюхивают миллиарды, чтобы обеспечить его себе. Вы, наверное, стараетесь и вкладываете немало сил, чтобы вырастить хорошего сына или умную дочь, но как только вы отворачиваетесь, маркетологи растят из него идеального потребителя. И поверьте, в этом они намного эффективней вас – они настоящие профессионалы.

Сегодня продолжает набирать популярность специализация «детский нейро-маркетолог». В эту отрасль набирают самых отмороженных и тех, у кого своих детей нет, чтобы они без зазрения совести могли массово лоботомировать чужих. Основная их задача – разжижать детские мозги до такой степени, пока из всех когнитивных способностей у них не останется умение различать марки и лейблы, а также способность максимально импульсивно реагировать на рекламные призывы.

Но не стоит гнать на корпорации и маркетологов – это всего лишь их работа, а вот кто родителей заставляет детям в голову вдалбливать всякую чушь и дарить им игрушечные машинки люксовых марок? Правильно, малыш должен знать с пелёнок, что красная Феррари круче синего Ниссана! Слышал, что когда-то дети мечтали стать космонавтами или инженерами, но сегодня они знают, какую тачку купят, когда вырастут. Возрастной разброс таких недо-амбистом[6 - Автор имеет в виду аксолотлей – земноводных способных всю жизнь прожить в личиночной стадии.] от 0 до 29 лет. И с каждым годом верхний порог стремительно растёт. На 0,7%, если быть точным. И если ты родился в цифровую эпоху, и тебе ещё нет тридцати, поздравляю: ты – личинка потребителя. По данным соцопросов пределом твоих мечтаний является клёвая тачка, шикарная хата и тёлки вокруг. Вот только вряд ли ты сможешь себе это позволить. И да, только не думай, что ты сам это придумал, у тебя бы даже на это мозгов не хватило. Нам всем это втюхали, впрочем, как и все остальные атрибуты «достойной жизни».

А для того, чтобы ты не забывал про свои имплантированные мечты, Королева потреблятства смотрит на тебя с каждой витрины и делает так пальчиком: «No-No, я тебе не по карману», а классные парни, которым хватило ума заработать на всё это дело самому, – такие классные парни, как я, – проезжают мимо на рычащей спортивной тачке, вызывая у тебя дикую зависть и желание… нет, не прикупить себе мозги, чтобы позволить всё это, а просто купить себе такую же тачку. Всё потому, что маркетологи, как хитрые напёрсточники, одурачили тебя, и ты считаешь, что не твои мозги могут дать тебе классную тачку, но тачка определяет твои возможности…

Пока я сижу и думаю обо всём этом дерьме, те молодые люди у витрин уже давно исчезли, а ко мне подбегает тощая собака и, как приличный, выдрессированный пёс, садится у моих ног напротив. Не то чтобы он совсем худющий, но покормить его явно не помешало бы. С высунутым языком он поворачивает голову на бок. Глаза у него чёрные-чёрные, как у той девицы на перекрёстке. Я смотрю на бургер, от него почти ничего не осталось – на пару укусов всего. Я продолжаю смотреть на обгрызенный объедок с маленьким кусочком мяса, а сам думаю: «Над нами всеми очень хорошо потрудились. Мы все как жертвы того доктора-садюги, который над собаками измывался. Условный рефлекс. Вот только псины в его лаборатории хотя бы за это жратву получали, а что мы? Иллюзию счастья и благополучия? В таком случае дилеры из подворотен куда честнее – у них хотя бы есть товар, который они пытаются втюхать».

«Гав» – пёс напоминает о себе. Поднимаю глаза, а он всё сидит и смотрит… Да чтоб тебя! Я протягиваю остаток бургера бродяге и, почёсывая за чёрным мохнатым ухом, скармливаю ему оставшийся кусок. И да, кстати, если кому-нибудь из вас вдруг повезёт, и вы сорвёте куш, не беспокойтесь – компании продумали всё и на этот счёт. Им же нужно, чтобы вы покупали всё новее, лучше и дороже, поэтому на какой бы социальной ступени вы не оказались, вас никогда не покинет это гадкое ощущение, будто вы что-то не можете себе позволить.

Пёс облизывает мне руку, щекоча пальцы языком и счищая остатки соуса, а я вижу, как продавец-азиат, переходя на бег, везёт свою тележку по опустевшей улице. Он толкает её, держа за металлические ручки, как на строительной тачке. Это значит, обед закончился, а я и не заметил, как время пролетело…

Треплю напоследок пса по шёрстке, встаю, вытираю руки и достаю пачку сигарет из внутреннего кармана. Закуриваю и, уходя, кидаю салфетки в мусорную корзину с пары-тройки метров, а бобик провожает меня голодным взглядом своих тёмных глаз.

Когда я подхожу к кабинету, приёмная оказывается пуста – помощницы всё ещё нет на рабочем месте. Её нет с самого утра. Вспоминаю и хлопаю себя по лбу: я же отпустил её. Она отпрашивалась на этот день, и уже давно – свадьба у подруги или что-то вроде того. Я даже попилил с ней расходы на платье. Не подумайте – это не по доброте душевной. Первое правило успеха: в нашем коммерчески направленном мире каждое действие должно быть функциональным и нести прибыль. Любое решение организации, государства, слово политика, партнёра, да вообще кого угодно, каким бы заявление или обещание не выглядело благородным на первый взгляд, оно всегда несёт кому-то прибыль. Только идиот работает себе в убыток. Слава богу, таких большинство. Бухгалтерия нашей организации выделяет слишком скромные зарплаты младшим сотрудникам. Поэтому за счёт таких подачек и небольших премий я поддерживаю хорошие отношения с подчинёнными и минимизирую риск, что важный кадр свинтит на сторону в неподходящую минуту. Кто же в таком случае за меня работать будет?

Захожу в свой кабинет – шикарное, просторное помещение в стиле эклектики с огромным окном в конце (то есть напихано всё подряд, но выглядит стильно). На обшитой тёмным деревом стене слева висят маски африканских племён (наверно, «сделано в Китае»), под ними – низкий столик и кожаная софа для посетителей. На противоположной стене цвета слоновой кости висит мрачная картина моего приятеля художника в стиле Giacomo del P? «Gates of hell», под ней барный шкаф. Он пуст – я не пью на рабочем месте.

А ближе к окну стоит здоровенный стол из облегчённой нержавы и чёрного эбена, к которому я шагаю.

Падаю в кресло и секунд десять тупо пялюсь в тёмный экран широченного моноблока. Да, без помощницы я даже не знаю, чем себя занять. Обычно она говорит, что мне делать. Думаю: может устроить сегодня выходной? Но потом: не, тогда у меня вся неделя сплошной выходной выйдет.

Всё же залезаю в комп. Нахожу в планировщике пару задач, которые пламенеют красным уже как целые полгода. Таких задач там на несколько страниц, но я решаю начать с самых старых.

Делаю пару деловых звонков. Оба раза слышу в трубке:

– Джейк! Ты что так давно не звонил?

Оба раза отвечаю:

– Сам знаешь, много дел…

Потом заглядываю в квартальные отчеты: у компании дела хуже, чем я ожидал. Все графики ползут вниз, за исключением одного – корпоративных трат. Так вот о чём Боб говорил, плакали мои партнёрские. Интересно, а почему другие партнёры нихрена не делают? Хотя, наверно, они задают себе этот же вопрос.

Думаю, написать пару писем по этому поводу, но на втором же слове понимаю – это суета сует и никому в принципе не надо. Подхожу проветриться к окну. Но настроение окончательно ниже плинтуса падает. Так всегда происходит, когда я подхожу к окну, но всё время об этом забываю.

На противоположной стороне улицы стоит похожее на наше здание. И в нём целая стоэтажная стена таких же шикарных офисов, как у меня. А у некоторых они даже выше. Пока сидишь к окну спиной и наслаждаешься выверенным дизайном своего кабинета, кажется, что ты центр своей маленькой вселенной, а когда выглядываешь на улицу, возникает ощущение, будто мы все копии друг друга. Вернее, может быть, мы-то и разные, вот только кто-то очень старательно пытается стандартизировать нас. Избавиться от этих дурацких мыслей и разнообразить вид на этот убогий город помогает капелька лизергамида (LSn-5,5), хранящейся в правом верхнем ящике рабочего стола. Ну как капелька? Полпипетки выдул.

Первые сорок минут, пока я разгребал почту, меня довольно сильно мутило. Все письма отправились в корзину – там был один лишь шлак. Нет, там, конечно, была пара важных писем, но сроки давности тех дел давно прошли. Видимо, всё как-то само решилось. А потом я заметил – все буквы на экране стали плыть и убегать. Я снова подошёл к окну и вот тут-то всё ожило и зашевелилось.

Мир стал радостней и ярче. Контрастность увеличилась в разы. Шлейфы от тачек оставались такие чёткие, что казалось, я могу рассмотреть их номера, хотя самих машин уже дано не было – они уносились вверх по улице. Мне чудилось, что соседние здания дышат со мной в такт, а африканские маски на стене неожиданно заговорили. Кабинет выглядел ещё шикарней, и казалось, что он размером с целый стадион… Помещение покачивалось и по всем поверхностям бежали волны. Но вдруг раздался странный звук. До меня не сразу дошло, что это письмо на почту пришло.

Добраться до кресла не составило труда, а вот когда я взял мышку в руку, мне показалось, что я трогаю её ногой. Всё на экране плыло и извивалось, но я всё-таки попал на нужную вкладку. А увидев знакомый, но в тоже время давно позабытый, электронный адрес, я на несколько секунд завис. Потом открыл письмо и промямлил:

– Этого не может быть…

Это было письмо от Неё… Я передумал. Я сказал, что после приёма того дерьма в клубе всё покатилось к чёртовой матери. Нет, беру свои слова назад – всё пошло наперекосяк после того, как Она мне написала…

* * *

Лёгким касанием включаю поворотник (тик-так, тик-так) и обгоняю старую развалюху на своём пути. Когда проезжаю мимо, замечаю наклейку на заднем стекле с надписью: «Мы все избранные, других не бывает», а за рулем парень с усталым видом сидит. Смотрит на меня. Я выдыхаю густой белый дым в его сторону и улыбаюсь. Втапливаю педаль в пол, зверь взрёвывает, и мы оставляем беднягу позади.

Ветер бьёт в лицо и развевает мне волосы. Я опускаю стекло ниже, делаю последнюю затяжку до самого фильтра и отправляю самокрутку (или петарду, называйте, как хотите) вон из салона. Открываю пассажирское окно на полную и пару раз взмахиваю рукой – помогаю дыму и запаху травы рассеяться и убраться вон из тачки.

Когда вонь исчезает, я набираю полную грудь свежего, прохладного воздуха. Не то что городской смрад.

Вечер спускается на дорогу. До побережья два часа езды. Два часа полного спокойствия и тишины. Я, пустая дорога с желтой полосой, музыка и всё. Да, чуть не забыл: ну и конечно же мой рычащий зверь. Шум мотора перемешивается с ветром. Тянусь к приборной панели и включаю музыку погромче.

Вокруг пустынная равнина с выжженными на солнце кустами чапараля. Такое ощущение, будто ты оказался где-то на другой планете, на грёбаном Марсе подальше от всей этой херни. Справа, где уже стемнело, над проносящимися на огромной скорости старыми деревянными столбами линий электропередач висит Луна. Белая, здоровенная такая. Иногда я смотрю на неё и задумываюсь, по накури, в основном: может, продать всё, опустить фирму на бабки и съебаться на неё… А что? Раньше кто-то хотел свалить загород и жить подальше от цивилизации, но теперь это не вариант – цивилизация тебя даже из-под земли достанет. Кто-то мечтал свалить со шлюхами и коксом на необитаемый остров, но таких больше нет – они все скуплены богачами и коммерческими организациями, а некоторые их строят специально – такие острова из мусора в открытом океане. Так что новый оплот свободы сегодня – это Луна, грёбаный кусок камня в космосе, на котором тебя никто не достанет. К тому же билет в открытое пространство сегодня не так уж дорого стоит. Думаю, можно доплатить немного, чтобы тебя подкинули дотуда и скинули с небольшим количеством барахла. Я даже местечко себе уютное выбрал. Я бы построил скромное космическое ранчо в Заливе Согласия – это небольшая восточная территория в лунном Море Спокойствия. Я бы растил продовольствие на удобрении из собственного дерьма; распечатал пару дойных коз на 3D принтере; охотился бы на луноходы с бейсбольной битой; а в свободное от работы время валялся бы на лунном песке и, потягивая через трубочку заправленный в систему водообеспечения скафандра самогон, смотрел бы, как в небе над головой, среди мрака и звёзд без устали вращается наша старушка – голубая планета с миллиардами суетящихся придурков на борту… Но позже я снова задумываюсь о Ней… И знаете, что подумал? А что мне там делать одному? Может быть, мне стоит взять Её с собой?..

Но как только в моей голове вспыхивают картинки, как мы гуляем с ней в скафандрах на фоне лунного пейзажа и вместе делаем ангелов на космическом песке, через зеркало заднего вида в глаза ударяют красно-синие мигалки, а сквозь шум ветра и мотора пробивается взвывшая, но тут же захлебнувшаяся сирена. Я оборачиваюсь через спинку кресла и сквозь полумрак спустившегося вечера различаю на капоте сине-белого авто аббревиатуру: «HPPD».

«Мать твою, копы!» И кошусь очумевшими глазами на бардачок. Начинаю ёрзать на сидении, как шальной. «Давай, давай! Думай! Думай!» Я на измене. Уверен, из тачки позади видно, как я суечусь. «Что же делать? Что же делать?»

Сейчас объясню, что происходит. Дело в том, что я из тех чуваков, которые с собой в тачке полжизни возят. В багажнике можно найти: сменную одежду (в том числе два измятых костюма Тома Форда и Ив Сен Лорана со времён, когда я ещё не шился на заказ), спортивные костюмы (пара от Серджио Тачини, которую я, возможно, никогда не стирал), плавки (со срезанным лейблом), двое очков (от Гуччи) и ласты для купания. Короче, весь гардероб. (Да, иногда, когда я сам заглядываю в тачку, мне и самому кажется, что я собираюсь куда-то сбежать). Посмотрите в подлокотниках. Посмотрите, посмотрите. Вы там найдёте кучу всего, даже немного еды. Только будьте осторожны – срок годности давно истёк. А поскольку я очень люблю веселиться, мой бардачок (а может и не только он) забит всяким дерьмом в лучших традициях «Страха и ненависти Лас-Вегаса», только эфира нет. Зато есть такие вещества, о которых мистер Томпсон и не мечтал, но очень бы захотел попробовать, если бы, конечно, не вышиб себе мозги раньше времени…