Гаргантюа и Пантагрюэль

Это мне не показалось странным, но самый способ, каким ела королева, показался мне новым: она ничего не жевала, не потому, что у нее не было крепких и хороших зубов, и не потому, чтобы ее кушанья не требовали жеванья, – но таков был ее нрав и обычай. Кушанья, которые пробовали сперва прегусты, переходили к масситерам, и те очень изящно их прожевывали, – имея глотку на подкладке из кармазинного атласа с золотыми прожилками, а также зубы из прекрасной белой слоновой кости. Как следует прожевав кушанья, вливали их прямо ей в желудок через золотую трубочку. По той же причине (нам было сказано) она и очищалась только по доверенности.

ГЛАВА XXIV. Как в присутствии Квинты был дан веселый бал в виде турнира

По окончании ужина дан был бал в виде турнира, достойный не только внимания, но и вечной памяти. Прежде всего накрыли большим бархатным ковром пол во всем зале. Ковер этот имел вид шахматной доски, разделенной на равное количество квадратов, белых и желтых, шириною и длиной в три локтя каждый.

Затем вошли в зал тридцать две молодые особы. Шестнадцать из с были в костюмах золотого сукна, а именно: восемь юных нимф, как отображали их в древней свите Дианы; затем – король, королева, два караульных офицера, два рыцаря и два стрелка.

В подобном же порядке вышли и другие шестнадцать, одетые в серебряное сукно.

Их расположение на ковре было следующее: короли стали в последнем ряду, на четвертом квадрате, так что золотой король поместился на белом, а серебряный – на желтом квадрате; королевы – рядом с королями: золотая – на желтом квадрате, серебряная – на белом. Возле них, возле телохранителей королей и королев, встали с каждой стороны по два стрелка. Рядом со стрелками – рыцари, подле рыцарей – начальники караулов. Перед ними во втором ряду, поместились восемь нимф – и между двумя рядами оставалось четыре ряда пустых квадратов.

У каждой партии были свои музыканты, одетые в ее цвет: одни – в оранжевые ткани, другие же – в белые. Их было по восьми с каждой стороны, в руках у них были самые разнообразные инструменты, очень мелодичные, хорошо настроенные, меняющие темп, тон согласно ходу бала. Разнообразие движений танцующих, их вымышления, наступления, отступления и т. д. казались мне замечательными. И еще более превосходящим человеческое воображение было то, что участники турнира так быстро схватывали звуки, соответствующие движениям вперед или назад, что как скоро раздавался известный тон, они тотчас устремлялись на назначенное место, несмотря на то, что движения их были совершенно различны.

Так, стоящие в первой линии, как бы готовые начать битву, нимфы наступают на врага прямо на один квадрат вперед – за исключением первого хода, когда им позволяется пройти два квадрата. Они одни никогда отступают. Когда одна из нимф дойдет до последнего ряда, где стоит король враждебной стороны, то ее король венчает ее королевой, с этого момента она пользуется движениями и привилегиями коровы. Но до этого нимфа берет неприятеля только по диагонали и вперед. Ни нимфам, ни кому другому не позволено брать врага, если, беря его, они оставляют свою королеву без прикрытия.

Короли ходят и берут врага на один шаг во всех направлениях. Они переходят также лишь на соседний квадрат – с белого на желтый и наоборот, за исключением одного случая: на первом своем ходе, ли его ряд свободен от других офицеров, кроме караульного, король может последнего поставить бок-о-бок с собой, а сам ретироваться вокруг него и встать рядом с ним с другой стороны. Королевы ходят и бегают с большей свободой, чем все другие. Они ходят по прямой линии всем ее протяжении, если квадраты этой линии не заняты своими, также и по диагонали – по квадратам своего цвета.

Стрелки ходят и вперед и назад, поблизости и вдаль – но цвету первого своего квадрата никогда не изменяют.

Рыцари ходят и берут врага, переходя через один квадрат по прямой линии, даже если он занят своими или чужими, и затем располагаясь вправо или влево и меняя при этом цвет квадрата. Прыжки их весьма опасны для противной партии и требуют от нее усиленного внимания, так как они никогда не берут врага открытым, прямым нападением.

Офицеры караула ходят и берут по прямой линии, вправо и влево назад и вперед, как короли, но имеют право двигаться по всей линии, если она свободна, чего не делают короли.

Главная цель, которую преследовали обе партии, – в том, чтобы напасть на короля противной партии и отрезать его от свиты, так чтобы он не мог вырваться ни в какую сторону. Когда король попадал в такую засаду и не мог ни убежать, ни получить помощи от своих, – битва прекращалась, и проигрывал осажденный король. И вот для того, чтобы спасти короля от опасности попасть в такое положение, все принадлежавшие к его партии готовы были жертвовать собой; та и другая стороны беспрестанно забирали в плен противников под звуки музыки.

Когда кто-нибудь брал в плен противника, то, сделав ему поклон, легко хлопал его по правой руке, удалял с поля и занимал его место. В случаях же нападения на короля – брать его в плен не дозволялось. Был отдан строгий приказ: всякий, кто лишает короля охраны или угрожает ему, обязан низко ему поклониться и предупредить: «Храни вас бог!», чтобы принадлежащие к партии этого король могли оказать ему помощь, прикрыв его, или же он сам мог переменить место, если, к несчастью, помощь оказывалась невозможной. И во всяком случае противная партия не берет короля в плен, но, опускаясь на левое колено, приветствует его, говоря: «Добрый день!»

Этим и кончался турнир.

ГЛАВА XXV. Как сражаются тридцать два участника бала

Когда обе стороны заняли свои места, музыканты начали играть воинственный, довольно грозный марш, как при атаке. Обе партии приготовились к бою, ожидая сигнала.

Когда внезапно музыканты серебряной партии умолкли, то продолжали играть инструменты золотой, это значило, что золотая партия нападает. Так и произошло. При новой мелодии мы увидели, как нимфа, стоявшая перед королевой, повернулась налево кругом к королю, как бы с просьбою разрешить ей атаку, и поклонилась всей своей партии. После чего скромно переступила два квадрата и сделала реверанс противной партии, которую атаковала. Тогда золотые музыканты умолкли, и заиграли серебряные. Здесь не следует пройти молчанием, что нимфа поклонилась королю и всей своей партии, имея в виду, чтобы и они не оставались праздными. Все отдали ей поклон, повернувшись на полный круг налево, кроме королевы, которая повернулась к своему королю, направо. Такой порядок поклонов всех выступавших сохранялся во все продолжение зала той и другой стороной.

Под музыку серебряных музыкантов выступила серебряная нимфа, стоявшая перед своей королевой, поклонилась королю и всей своей партии, при чем и те отдали поклон точно так же, как золотые, но только поворачиваясь в другую сторону: королева – к своему королю, налево. Нимфа вышла вперед на два квадрата и, поклонившись своей противнице, стала напротив золотой нимфы, без всякой дистанции, как будто готовясь вступить в бой; но дело в том, что нимфы берут врага только боку. Их подруги последовали за ними – как золотые, так и серебряные, – и бой начался тем, что золотая нимфа, выступившая на поле первою, ударила по руке серебряную нимфу, слева от нее, чем выбила ее из строя, и сама заняла ее место. Однако же вскоре, при новых звуках музыки, сама была поражена серебряным стрелком. Тогда золотая нимфа стала его теснить; серебряный рыцарь выступил в поле; золотая королева встала впереди своего короля.

После этого серебряный король переменил квадрат, опасаясь нападения со стороны золотой королевы, и встал на место своего правого караульного офицера, которое, по-видимому, было отлично укреплено и находилось под хорошей защитой.

Два рыцаря, стоявшие налево, как золотой, так и серебряный, выкупили и взяли в плен несколько нимф из противной партии, так как же не могли отступать назад. Также и золотой рыцарь приложил все старания, чтобы захватить нимф. Но серебряный рыцарь замыслил более важное дело: маскируя свое предприятие, он, хотя и мог захватить золотую нимфу, оставил ее, прошел мимо и сделал так, что оказался перед своими врагами в таком месте, откуда поклонился королю противной партии и сказал: «Храни вас бог!» Получив такое предупреждение о необходимости спешить к своему королю на помощь, золотая партия дрогнула, не потому, чтобы она не могла оказать немедленную помощь королю, но потому, что, спасая короля, она теряла невознаградимо правого караульного офицера. Тогда золотой король отступил налево, а серебряный рыцарь взял в плен золотого офицера, что было для золотых больной потерей. Но золотая партия решила отомстить и окружила рыцаря со всех сторон так, что он не мог ни бежать, ни вырваться из их рук. Он делал тысячи усилий, чтобы уйти, его соратники прибегали к тысяче хитростей, чтобы его защитить, но в конце концов золотая королева взяла его.

Лишившись одного из важных защитников, золотая партия прилагает усилия и пытается, не рассуждая, отомстить, при чем действует довольно неосторожно и производит большие опустошения внутри неприятеля.

Серебряная партия маскирует свой план и ждет минуты реванша. Она дарит золотой королеве одну из своих нимф, устраивая скрытую засаду, так что после взятия нимфы золотой стрелок чуть не захватил в плен серебряную королеву… Золотой рыцарь замышляет захват серебряных королевы и короля и говорит им: «Добрый день!» Их спасает серебряный стрелок, которого, однако, берет золотая нимфа, но и сама попадает в плен к серебряной».

Бой ожесточается. Офицеры покидают караул и идут на помощь. Со всех сторон грозит опасность. Но богиня войны еще медлит выносить приговор. Несколько раз серебряные доходят до самой стоянки золотого короля, но быстро отражаются. Среди других золотая королева творит чудеса храбрости: одним ходом она берет стрелка и боковым ходом захватывает караульного офицера серебряных. Видя это, серебряная королева бросается вперед и, пылая равной смелостью, хватает последнего караульного офицера противников и нескольких нимф. Долго длится поединок двух королев, в котором обе то пытаются захватить друг друга врасплох, то сами спастись и защитить королей. В конце концов золотая королева берет серебряную, но и сама попадает в плен к серебряному стрелку. После этого у золотого короля остаются только три нимфы, стрелок и караульный офицер, а у серебряного – три нимфы и правый рыцарь. Вследствие этого обе стороны сражаются осторожнее и медленнее.

Оба короля, видимо, огорчены потерей своих возлюбленных королев, и все их старания и усилия направлены к тому, чтобы получить других, если можно, из числа своих нимф, возвести их в королевское достоинство, если они проникнут до последнего ряда неприятельского короля, вступить в новый брак и любить их. Золотые нимфы идут вперед, и одна из них сделана новой королевой; ей надевают корону и подают новый наряд.

Серебряные нимфы поступают так же, и только один шаг отделяет одну из них от королевского достоинства, но в этом месте ее подстерегает золотой офицер караула – и она остается неподвижной.

Новая золотая королева также хочет отличиться храбростью, силой и воинственностью. Она совершает великие подвиги. Однако серебряный рыцарь тем временем захватывает в плен золотого офицера, охранявшего границу, – благодаря этому получают новую королеву и серебряные. Она тоже пылает желанием выказать себя достойной своего сана. Бой возобновляется с большим ожесточением. Обе стороны идут на тысячи ухищрений, атак и нападений.

Серебряной королеве удается незаметно пробраться к шатру золотого короля и сказать ему: «Храни вас бог!», при чем ему может быть оказана помощь только одной новой королевой. Она без колебаний выдвигает себя, чтобы его спасти. Меж тем серебряный рыцарь, скачущий во все стороны, оказывается около своей королевы, и вдвоем с нею они ставят золотого короля в такое отчаянное положение, что ему приходится ради своего спасения потерять свою королеву. Но золотой король берет в плен серебряного рыцаря. И золотой стрелок с двумя оставшийся нимфами изо всех сил стараются защитить своего короля. Однако в конце концов все они выходят из строя и берутся в плен; золотой король остается один.

Тогда все серебряные с глубоким поклоном говорят ему: «Добрый день!», так как серебряный король остается победителем. При этих словах обе партии музыкантов заиграли вместе в знак победы.

Первый бал кончается так весело, с такими изящными жестами, такими благородными манерами и с такой редкой грацией, что мы были как в экстазе, и, право, нам казалось, что мы вознесены до высших наслаждений и до крайних пределов счастья олимпийского неба.

Окончив первый турнир, обе партии вернулись на свои прежние места и вступили, по примеру первого боя, во второе сражение, но при более быстром темпе музыки и делая совсем другие ходы.

Здесь я увидел, что золотая королева, как бы досадуя на медленность действий своей партии, прошла вперед одною из первых, вместе с одним стрелком и одним рыцарем, и чуть было не захватила врасплох серебряного короля в самом его стане, несмотря на защиту офицеров. Увидев же, что ее замысел открыт, врезалась во вражеский лагерь и столько побила нимф и офицеров, что было жалко смотреть. Вы сказали бы, что это новая амазонка Пентедилея производит опустошения в греческом лагере. Однако сокрушительная работа ее не продолжалась долго. Серебряные воины, втайне оплакивая гибель своих, не обнаруживая своих тайных намерений, устроили воинственной королеве засаду. Стрелок из дальнего угла с помощью странствующего рыцаря взял ее в плен. И скоро дело было окончено. Впредь королева будет осторожнее: будет держаться поблизости от своего короля, не выбираясь вперед, – а если и пойдет, то с более надежным прикрытием. Серебряные победили и в этот раз, как в прошлый.

В третий и последний раз обе партии сражались по тем же правилам, выказали себя еще более оживленными. При этом и музыка играла все быстрее и резче, на фригийский лад, в роде той, которую некогда обрел Марсий. Начав свой турнир, они так проворно бросились друг друга, что с каждым тактом музыки успевали сделать по четыре хода, со всеми приличествующими поклонами. Каждый поклон они сопровождали поворотом на одной ноге, что делало их похожими на вертящиеся волчки, – детскую игрушку, двигаются так быстро, что движение ее уже не заметно и красная точка на ней кажется уже не точкой, а линией, что остроумно заметил Кузан своем трактате «О возвышенном».

Непрерывные рукоплескания и разные сигналы слышались то одной, то с другой стороны. Все угрюмцы и ненавистники людей и смеха, в роде сурового Катона, Красса, Тимона Афинского или Гераклита расхохотались бы, увидав этих юношей, королев и нимф, скачущих а носящихся взад и вперед, с самыми разнообразными телодвижениями под звуки веселой музыки, так изящно и ловко, что никто не мешал другому.

Чем меньше оставалось борцов у обеих сторон, тем интереснее было следить за теми ухищрениями, с которыми, под музыку, они ловили друг друга… В конце концов победа осталась за золотым королем.

Среди турнира королева незаметно исчезла, и мы ее больше не видели. Ученики Гебера отвели нас и занесли в списки по приказу, данному королевой.

ГЛАВА XXVI. Как мы сошли на остров Годос, на котором дороги ходят

От Квинтэссенции в двух днях плавания находился остров Годос (греческое слово, по-русски – путь). «Там дороги – существа одушевленные, если верно определение Аристотеля, утверждавшего, что главный признак одушевленного существа есть способность к произвольному движению», – подшучивает Раблэ над обычаем спрашивать: «Куда идет дорога?»

На этом острове, встав на дорогу, без труда достигают того места, куда она идет, ибо идет она сама. Дороги там избегают бродяг и праздношатающихся. Правосудие задерживает «выбирающих окольный путь, самый длинный». Там поощряют выбирающих «кратчайшую, военную дорогу». Дороги на острове избегают возниц, топчущих их ногами и переезжающих их. Старые дороги там в роде стариков, с длинной седой и всклокоченной бородой, как бы ползающих на коленях…

Между прочим, в этом месте Раблэ утверждает устами Пантагрюэля, что «Селевк (античный философ I века до нашей эры) здесь пришел бы к заключению, что земля движется вокруг своей оси, а не небо вокруг земли, хотя нам и кажется наоборот, подобно тому как, плывя по Луаре, мы видим, будто движутся деревья, а на самом деле движемся лодка, на которой мы находимся».

Раблэ острит также по поводу частых на острове, как и на родине наших путников, превращений дорог из водных в проезжие: «два месяца назад плавали в лодке, а теперь проезжают в телеге».

ГЛАВА XXVII. Как мы прошли Остров Сандалий, и об ордене братьев-фредонов

После этого мы прошли Остров Сандалий, которые живут только тресковой ухой. Тем не менее мы были хорошо приняты и угощены королем острова, по имени Бений, третий этого имени, который после выпивки отвел нас посмотреть на новый монастырь, по его замыслу воздвигнутый и построенный для братьев фредонов, как он называл своих монахов, говоря, что на материке обитают братья-пажи и друзья прекрасной дамы, также славные и блаженные меньшие братья, братья наименьшие, едоки копченых сельдей; наконец скрюченные минимальные братья. По их уставу и особой булле, полученной от Квинтэссенции, гульфики их штанов имеют форму туфель, и каждый имеет по два гульфика – один спереди, а другой сзади, при чем они утверждают, что в этой двойственности гульфиков изображаются должным образом некоторые отвратительные и страшные тайны. Башмаки у них круглые, как купели – в подражание обитателям песчаного моря; кроме того борода у них выбритая, а подошвы подбиты гвоздями.

Чтобы показать, что они не заботятся о богатстве, он заставлял их брить и выщипывать, как щетину у свиней, волосы с задней части головы, от макушки до шеи. Спереди волосы, начиная с височных костей, росли свободно. Так поступали они во всем наоборот, как люди, нисколько не заботящиеся о благах мира сего. И для пущего вызова изменчивой Фортуне носил каждый не в руке, как она, но у пояса, наподобие четок, острую бритву, которую дважды в день и трижды в ночь точили.

Выше ног каждый носил круглый шар, потому что Фортуна, как говорят, имеет такой шар под ногами. Капюшон их был прикреплен спереди, а не сзади; таким образом у них лицо было скрыто, и они на свободе смеялись как над Фортуной, так и над взысканными Фортуной счастливцами, – не более и не менее как наши барышни, носящие каш-лэ, которое вы называете кашнэ, древние же называли его покрывалом, потому что оно покрывает собою премного грехов. Таким образом у них была всегда открыта задняя часть головы, как у нас лицо; по этой причине они ходили животом или задом вперед, как им заблагорассудится. И когда они шли задом вперед, то вы подумали бы, что это их естественная ходьба, как потому, что у них круглые башмаки, так и оттого, что назади у них другой гульфик. А если они шли животом вперед, – вы бы подумали, что они играют в жмурки. Очень интересно было смотреть!

Образ жизни их был такой: как только ясный Люцифер появлялся над землею, они, из милосердия, надевали друг другу сапоги со шпорами. В этих сапогах со шпорами они и спали, или, по крайней мере, храпели; спали они также с очками на носу.

Мы находили странным такой обычай; но они нас удовлетворили своим ответом, указывая нам, что, когда наступит страшный суд, люди как раз будут покоиться во сне; чтобы доказать с очевидностью, что они не отказываются предстать на суд, как делают любимцы Фортуны, они всегда обуты, со шпорами на ногах и готовы вскочить на коня, когда прозвучит труба.

Когда било полдень (заметьте, что все их колокола, как на часах, так и в церквах и трапезных, сделаны по принципу Понтануса, то есть подбиты тонким пухом, с лисьим хвостом вместо языка), – итак, когда било полдень, они просыпались и, кто хотел, разувались, мочились, кто хотел, облегчались, кто хотел, чихали. Но все, по принуждению и суровому уставу, обильно и широко разевая рот, зевали – этими зевками завтракая. Зрелище показалось мне забавным: поставив сапоги со шпорами на решетку, они спускались в монастырь, там курьезным образом мыли себе руки и полоскали рот, затем садились на длинную скамейку и чистили себе зубы до тех пор, пока настоятель не подавал знака, свистя в кулак. Тогда каждый разевал пасть, насколько мог, и все зевали – иной раз с полчаса, иной раз больше, иной раз меньше, смотря по тому, считал ли настоятель завтрак отвечающим празднику дня. После этого они устраивали прекрасное шествие, во время которого несли две хоругви, на одной из которых находилось прекрасно написанное изображение Добродетели, на другой – Фортуны. Один из фредонов нес впереди хоругвь с изображением Фортуны; за ним шел другой – с хоругвью Добродетели и с кропильницей, наполненной ртутной водой, которая описана Овидием в его «Фастах», ею он как бы беспрерывно бичевал фредона, несшего Фортуну.

– Этот порядок, – сказал Панург, – противоречит мнению Цицерона и академиков, которые считают, что Добродетель должна идти впереди, Фортуна же следовать за нею.

Нам, однако, было указано, что так и следует делать, потому что в их намерение входит бичевать эту Фортуну.

Во время процессии они напевали сквозь зубы не знаю какие антифоны; я не слышал их Пателэна, но, внимательно прислушиваясь, заметил, что они поют исключительно ушами. О, прекрасная музыка, как хорошо соответствует она звону их колоколов, – никогда вы не увидите их разноголосящими!

Пантагрюэль сделал удивительное замечание относительно их процессии. Он нам сказал:

– Видели ли вы и заметили ли хитрость этих фредонов? Совершая свой крестный ход, они вышли в одну церковную дверь, а вошли в другую.

Они остерегались войти туда, откуда вышли. Клянусь честью, это довольно хитрые люди, – высокой пробы хитрецы, тонкие как свинцовый кинжал; хитрецы, не ухищренные, но ухищряющие, прошедшие сквозь тонкое сито.

– Эта хитрость, – сказал брат Жан, – заимствована из оккультной философии, и я в ней ни черта не понимаю.

– Оттого-то она, – отвечал Пантагрюэль, – и более опасна, что в ней ничего не поймешь. Ибо хитрость понятная, предвиденная и разгаданная утрачивает всякий смысл и самое название хитрости: мы ее называем тупостью. Честью клянусь, что они способны и на многие другие хитрости!

По окончании процессии, как после прогулки и полезного для здоровья упражнения, они отправлялись в трапезную и под столом становились на колени, опираясь грудью и животом на фонарь. Пока они находились в таком положении, входил большой человек в деревянных сандалиях, с вилами в руках и наскоро угощал их; поэтому они начинали трапезу с сыра и кончали горчицей и латуком, как это было, по свидетельству Марциала, в обычае у древних. В конце каждому из них подавали блюдечко горчицы, и после обеда они закусывали горчицей. Расписание стола было у них такое: по воскресеньям они ели свиные и мясные колбасы, сосиски, шпигованную телятину и рыбу, перепелочек (не считая всегдашнего сыра на закуску и горчицы на последнее). По понедельникам – прекрасный горошек с салом, с обширными комментариями и толкованиями между строк. По вторникам – много просфор, лепешек, пирогов, галет и печенья. По средам – деревенское, то есть чудесные бараньи, телячьи головы и головы барсуков, которые водились в этом краю в изобилии. По четвергам – похлебки семи сортов и вечную горчицу в промежутках. По пятницам – только рябину, хотя бы и не спелую, насколько я мог судить по цвету. По субботам они грызли кости, но от этого, однако, не были ни бедными, ни страдающими, ибо каждый из них имел очень хороший стул. Питьем им служило «антифортунное» вино, как они называли какой-то неведомый мне местный напиток.

Когда они хотели пить или есть, они опускали капюшон спереди, и он служил им салфеткой. По окончании обеда они молились богу, всегда в трель. Остаток дня, в ожидании страшного суда, они занимались делами милосердия: по воскресеньям мяли бока друг другу; по понедельникам щелкали друг друга по носу; по вторникам царапались; по средам утирали друг другу нос; по четвергам таскали друг у друга из носа козявок; по пятницам щекотали один другого; по субботам бичевали друг друга. Таков был их образ жизни, когда они пребывали в монастыре.

Если, по приказанию настоятеля, они отлучались из него, им было строжайше запрещено – под страхом тяжелой кары – даже есть или пробовать рыбу, находясь на море или на реке; также вкушать какого бы то ни было мяса, когда они были на твердой земле, – это для того, чтобы для каждого было явным, что они, наслаждаясь каким-нибудь предметом, не соблазняются властью и похотью и непоколебимы, как Марпезианская скала.

И все они делают с приличествующими случаям антифонами, поют же всегда ушами, как мы уже сказали. А когда солнце ложится в океан, они обувают друг другу, как выше сказано, сапоги со шпорами, и с очками на носу располагаются ко сну. В полночь входит человек в сандалиях, и братья встают чистить и точить свои бритвы; затем, совершив крестный ход, ставят над собой столы и питаются, как выше сказано.