Дрозд

Когда мы оказались там, где жила Диана, Лев резко затормозил, припарковав чёрную «Волгу» среди других машин. Я вышел из автомобиля и собирался идти туда в одиночку, однако следом за мной увязался Егор. Все же остальные остались курить на улице, там, где мерцал тусклый фонарный столб.

Мы зашли с Егором в подъезд и, неспешно войдя в лифт, поехали на седьмой этаж. Почувствовав сильную усталость, я прислонился затылком к стенам лифта и низко присел, опустив голову. Мне было плохо, совсем даже тяжко. Вспоминая свои действия, то, какой же я на самом деле, мне хотелось упасть в какую-нибудь пропасть. Каждый раз я задавался вопросом, на что же ещё способна моя нездоровая голова? И ответ появлялся сам собой, неожиданно, по-настоящему жутко. И тогда я не понимал, на кого сейчас смотрит Егор. На человека… или на монстра.

– Тебе, правда, сказали просто забрать у неё деньги за наркотики? – спросил он.

Я не стал раздумывать над ответом. Я не желал ему врать.

– Нет…

Но лифт приехал раньше, чем я успел произнести что-то в своё оправдание. Мне приходилось скрывать от них истинные намерения Григория. В тот момент я меньше всего хотел, чтобы кто-то из моих знакомых мог попасть в ту же ситуацию, в которую был закован я сам. Но о большем я не думал. Мы вышли из дверей лифта.

Я вставил ключ в замок и резким движением открыл входную дверь. Это была большая трёхкомнатная квартира, которая молчала в тишине и скрывала всю свою красоту под темнотой. Я понимал, что Диана имела деньги, много денег. Но не понимал, что ей мешало отдать их Григорию сразу. Надеюсь, она сама мне на это ответит…

Без звука ступая по полу, я подошёл к горящему свету из-под закрытой двери. Руки коснулись дверной ручки. Я повернул её и прошёл к Диане. А затем увидел картину, что сломала меня, как ломают боксёры самих себя, каждый раз выходя на ринг. Они получают урон не только от соперников, но и от жизни, когда проигрывают. И тогда мало что способно их утешить. Шансов на победу нет, если ты слабый. Я же был сломан окончательно.

Диана лежала на кровати, у неё на губах – стекающая белая пена. На правой руке торчал крепко замотанный ремень и совсем рядом валялся опустошённый шприц. Я рывком подбежал к ней и попытался разбудить. Двумя ладонями приложив свои руки к её сердцу, даже не замечая боль под гипсом, я нажимал на её грудь, целясь в сердце. Но было поздно. Девушка побледнела. Вместо пены полилась её кровь. Это был труп. Егор её увидел… он взялся за рот двумя руками, сдерживая блевоту. Я не мог на это смотреть. Девушка вновь умерла, и я был этому свидетелем. Даша… Господи…

Я вспомнил её бездыханное тело, как она лежала на дороге после сбившей её машины. И тот же самый разрыв сердца произошёл со мной во второй раз. Моя голова закружилась, я почти упал на пол. И тогда слёзы без остановки лились из моих глаз. Я кричал на всё на свете, хотел вырвать все волосы на своей голове, а затем бил гипсом стену. И тогда трещина превратилась в щепки. Рука словно оцепенела, как и я в тот момент. А Диана… Она мертва.

– Блядь, блядь… Влад… – Егор пытался остановить поток рвоты, он, скрюченный, только и хотел сбежать, дабы не видеть. – Я не могу… – он отводил от неё взгляд. Но его глаза то и дело возвращались на Диану. – Бля-адь! – крикнул он, злясь на судьбу.

Труп лежал на кровати, безжизненно смотря в потолок. Голубые волосы Дианы словно теряли этот неестественный цвет. А сама она больше никогда не сможет хоть на секунду порадоваться жизни. Ведь даже будучи живым, в ней нечему радоваться.

Я перерыл всю её квартиру, разыскивая то, что было нужно Григорию. Егор не понимал, что я делаю. Он всё ещё не мог прийти в себя от почившей мир девушки. И тогда, сунув руку под кровать, я нашёл пластиковый чемодан на колёсах, какие обычно используют для поездки на отдых. Он был жёлтый, закрытый на замок. Сломав его ногой, я раскрыл крышку. И нашёл то, что от меня требовали найти. Сто тысяч не отмытых рублей.

– Влад?.. – проговорил Егор моё имя.

Я не вызвал полицию. Попросту не смог этого сделать. Нас могли заподозрить.

– Найди пакет, где-нибудь на кухне.

– Влад, что происходит?..

– Бегом! – крикнул я на него.

Взяв эти деньги из чемодана и переложив их в самый обычный пакет, я видел, как Егор с испуганными глазами пытался достучаться до моей головы.

– Уходим, – сказал я.

С ним мы оставили всё нас своих местах, но не стали закрывать дверь в квартиру. Я позвонил соседям, несколько раз надавив на их дверной звонок. Я хотел, чтобы они поняли нечто неладное. И только после этого нам удалось скрыться.

Егор не мог ровно стоять на ногах. Ошеломлённый от увиденного, он тормозил на каждом шагу, его руки тряслись и постоянно тянулись к животу. Мне было жаль смотреть на него, но тогда же, убрав от него глаза, я пошёл вперёд. Говорить об этом остальным я не решился, скрыв это между нами обоими. Подойдя к «Волге», я бросил пакет в багажник, после чего мы вернулись в машину. И когда ребята заметили нас, они поняли, что произошло нечто. А произошла смерть, вечно преследующая меня. Словно кто-то ко мне привязал её на прочный узел.

– Вы чего? – спросил нас Лев. – Что с вами?..

– Скоро сюда приедут менты, – сказал я, не упоминая соседей, которые должны найти в квартире Дианы её же бледный труп. – Мы должны разойтись.

Лев тронулся. Он увёз всех нас отсюда. Однако никакого облегчения я не получил. Я не мог представить, что увижу это. Егор и я ещё очень долго будем помнить те глаза. Закатанные, голубые, мёртвые…

ГЛАВА VIII. Позднее отчаяние

«Есть врата и у нас в головах. Такие, что удерживают во всех нас безумие, чтобы оно не охватило разум» – Стивен Кинг.

«Птица падает вниз, она снова не встанет; Крылья свои не поднимет, устанет. И смерть к ней близка, ведь змий подползает…

Он вонзается в перья и рвёт её горло, А та, лёжа на солнце, тут же сгорает… мир покидая.

И душа её гаснет, как пепел… пропадает всё сразу не свете. Всех нас ждёт гибель: что птица угаснет, что солнце уйдёт,

Что скоро угасну и я…»

– раннее стихотворение Владислава. Ноябрь 2015 г.

«Письмо самому себе»:

…Как будто я пытаюсь самого себя убедить, что всё в порядке. Но порядка нет даже в моей голове. Я словно погибаю изо дня в день. Мне всё надоело, не хочется никого видеть, хочется только забыть о себе, что я всё ещё жив. А жив ли? Это нельзя назвать жизнью. Когда я смотрю на своё лицо, то мне становится хуже, а когда пытаюсь поговорить с кем-то – не могу найти тему, ни одного слова не вырывается. Порой, мне кажется, что я мучаю сам себя специально. Наставляю себе под ноги капканы и сам же в них покорно наступаю. Но сидеть и смотреть на неё – это не самое страшное, чем я казнил себя всё это время. Страшнее была та память, которую я видел, смотря на стены. Я не знаю, нравится ли мне быть одиноким. Раньше это чувство было всегда рядом, а сейчас оно слишком близко. И всё-таки я никогда не был один. Однако к этим людям я попросту боюсь подходить, к близким. Мне кажется, что и они начинают меня бояться. А когда-то я даже не думал переживать, что буду чувствовать себя обречённым. С ней всё было спокойно, всё было именно так, чтобы я мог бороться за счастье. Но после этого… (слова обрываются)

Я собрался начать новую жизнь. Хочется уехать куда-нибудь, пускай даже за границу. Мне всё равно, лишь бы не хватило смелости сюда снова возвращаться. А куда мне ехать? Я понимаю, что не смогу оставить свою память здесь. Её не вырезать из головы, не положить в ящик и не закрыть на ключ. Это ещё больше делает меня слабым. Возможно, через некоторое время я забуду обо всём. Да, я так и сделаю. Оставлю все мысли внутри себя, но не буду их воспроизводить. И всё-таки… (слова обрываются) 

Зачем я это делаю? Зачем ты это делаешь? Для чего? Что ты хочешь? Ты хочешь собственной смерти? Ты хочешь быть с ней? Но ты не будешь. Выкинь эту тупую мечту. Жизнь сама тебя доведёт, вот увидишь. Если я останусь таким же человеком, если я не поменяюсь, то всё будет именно так. Но как же… (слова обрываются) 

Я люблю её. Я не могу забыть её. Я ложусь спать и она оказывается под моей рукой. Я хожу по улице вместе с ней, как раньше. Как это было когда-то. Она не оставит меня. Потому что я никогда не оставлю её… (слова обрываются) 

Это тебя и погубит.

– Сентябрь 2016 г.

Он закрылся изнутри. Владислав лежал в постели, не накрывшись одеялом. Из открытого на распашку окна дул холодный, почти что ледяной ветер. Его голые ноги уже не чувствовали, как свалились на пол. Владислав словно тужился, чтобы открыть свои веки. Он судорожно искал одеяло, но оно лежало там же, куда упали его стопы. Какой бы холодной не была эта осень, но Владислава она всегда только радовала, хоть и радостью это назвать было сложно. Он хотел проснуться, встать с ложа и направиться в ванную, чтобы в очередной раз взглянуть на себя и понять, что же стало с его лицом, насколько сильно оно изменилось с прошлого раза. Однако он уже знал этот ответ заранее. Владислав пощупал свой нос, обнаружив на нём рваную кожу. Он притронулся к правому глазу и над бровью коснулся вскочившего синяка. Со вздохом он убрал свою руку. Для него в этом не было ничего необычного. Его пугала лишь правая рука, с которой развалился весь гипс. Владислав притронулся и к ней, но не решился смотреть. Левой ладонью он пощупал её в районе предплечья. Сломана, сказал себе он.

Сейчас он был удивлён, что сумел уснуть вчерашней ночью. До этого пару других дней он никак не мог этого сделать. Владислав заметил возле своей кровати несколько пустых бутылок от алкоголя и опустошённую пачку Аминазина. Голову не покинула боль, он всё также испытывал её даже спросонья. Когда внутри него больше не оставалось надежды, что ему что-либо сможет помочь, он решил продолжить свою паршивую жизнь. И мягко встал с постели на ноги.

Его трясло от холода и шатало от слабости. Владислав удерживал своё тело прикосновениями к стенам, по-прежнему не забывая о той жуткой головной боли. Иногда изображение в его глазах резко менялось, становилось тусклым и совсем неразборчивым. Затем ему казалось, что холод он испытывал лишь внутри себя. Он знал, что сейчас в доме был не только он. Татьяна находилась на кухне, приготавливая что-нибудь на целый день, когда ей придётся снова отправиться на долгую работу. Он так и не рассказал ей о своём увольнении, о том, что никаких денег ему не удастся принести в эту квартиру. Татьяне придётся самой копить на ремонт. Владислав умалчивал обо всём, о чём только мог умолчать. Его состояние пугало Татьяну, она бросалась в дрожь при его виде, настолько избитом и не таком, каким он был прежде. Владислав уже перестал замечать, как она плачет из-за него. И каждый новый плачь он переживал спокойно, понимая свою родную мать.

Умывшись, Владислав тут же переступил через грань коридора и серой кухни. Он сел на узкий диван у самого окна. От его одежды пахло слабым потом, Владислав уже и не помнил, как долго он пролежал в своей постели. Он был уставшим и слишком замкнутым цепями своего прошлого. В какой-то момент Владислав даже не мог понять собственные мысли, которые постоянно лезли ему в голову. В особенности те, что заставляли его вспоминать о мёртвой девушке, которую было уже не спасти. И по какой-то причине она мучила его всеми днями и ночами, жесточайше напоминая о себе. Но ему никогда не спрятаться от кошмаров.

– Привет, – тихо сказал своей матери Владислав.

Татьяна слегка повернула на него голову и ответила теми же словами.

– Тебе сегодня на работу?

– Да. А тебе? – спросила она спокойно, всё ещё не поворачиваясь на сына. Владислав лишь смотрел на её блондинистый затылок.

Тот не отвечал, молчал, даже не придумывая какого-либо ответа. Он хотел признаться ей, а сейчас в нём появилось желание просто поговорить с матерью. Но он боялся этой беседы.

Она глянула на него из-за плеча одним глазом, после чего тут же устремила свой взгляд на порезанные овощи.

– Что с лицом? – спросила его мама.

– Ты же знаешь ответ, – сказал ей он.

После небольшой паузы она снова спросила:

– И зачем тогда жить? – обратилась Татьяна будто бы не к нему, а к себе.

– Что?

– Зачем ты тогда живёшь, если постоянно хочешь… умереть? – еле выдавив из себя это слово, спросила Татьяна. – Человек не может просто так это делать. У всего должна быть причина, цель… А тебе что это даёт? Ты хочешь убиться? – и её нож резко выпал из руки. Татьяна положила руки на края стола.

– Если бы хотел, давно бы меня здесь не было.

– А ты вообще хочешь жить? – спросила она. – Ты что-нибудь делаешь, чтобы перестать мучиться, а? Ты знаешь, как мне тяжело на тебя смотреть? На сына?.. – её глаза заслезились. – Ты не понимаешь, что я тоже страдаю?

– Понимаю.

– Тогда что? Влад, я не знаю, что мне ещё с тобой сделать… Мы же и к психологу ходили, и таблетки ты пьёшь… П-почему ты не хочешь со мной поговорить? Я для тебя пустое место или что? Или ты думаешь, что мне не понять тебя?

Владислав знал, что только одна мама способна прочувствовать всю его боль через себя. Ибо кому, как ни ей зналось, что такое – потерять любимого.

– Я же вас двоих одна растила. Никто мне не помогал, когда ваш папа умер. И вы мне оба клялись, что будете сами помогать. Всегда… Такая вот у вас помощь, да? Мучить мать?

Он ждал, что когда-нибудь этот разговор начнётся сам. И только сейчас ему представилась возможность высказать свои мысли. Рассказать ей правду.

– Ты всё время молчишь… скрываешь что-то… Я понимаю, тебе не хочется со мной говорить. Замкнуться в себе – легче, чем высказаться. Я когда-то вела себя также. Но сейчас совсем не то положение. Ты во что-то ввязываешься, приходишь домой избитый… Боже мой… Почему ты это скрываешь? Почему ты не хочешь поговорить со мной, Влад? Почему ты оттолкнул от себя всех? Почему?..

– Я…

Но Владислав замолчал. Такая правда сделает только хуже. Он встал с дивана и пошёл из кухни вон. Татьяна не могла подобрать слов, чтобы описать своего сына. Она лишь наблюдала за его медленными движениями, покидавшими её.

– Я люблю тебя, мам, – сказал ей Владислав, почти покинув кухню. – Прости меня… За всё.

– Я тоже тебя люблю, Влад…

Она хотела обнять его, но её слёзы только усилились, когда сын ушёл в свою комнату. Татьяна держала свои эмоции как могла. Но позже в один момент её зрачки покраснели, а сама она уже не понимала, что ей делать дальше. Дождь за окном лишь усилил в ней печаль. Она не знала, как это пережить, как ещё сделать так, чтобы родной сын чувствовал себя хорошо. И ни единого ответа не смогла для себя найти.

Получив сообщение, Владислав открыл дверцу своего шкафа и мигом достал из него пакет с украденными деньгами. Он переложил их в рюкзак, перебинтовал свою больную руку и, одевшись, ушёл из дома.

Её родители были полны всяких сюрпризов. Когда они внезапно пришли, Лиза сразу же подбежала ко мне с криками, словно это не её родители вернулись, а квартира загорелась. Я напугался, ибо не должен был здесь находиться. Однако её предки встретили меня, неожиданно, по-доброму: не орали, не выгоняли, а посадили за стол. Лиза захотела нас познакомить, а я вообще этого не хотел. Это трудно сделать, когда на тебя уставлены лживые и презирающие взгляды взрослых людей. Нет, вру. Был всего лишь один взгляд. Отцовский.

Утомляющий дождь сменился тусклым солнцем. Как по мне, это не дурной знак. Может, всё у меня и получится, я ведь не хочу подвести свою девушку. Я вижу, как она переживает и сразу же осознаю, что дорог ей. Это даёт мне сил.

Мария – это имя её матери. Однако, когда прозвучало имя отца, я пропустил его мимо ушей. Переспросить у кого-либо из них будет слишком неловко и даже неуважительно. Лиза сидела слева от меня с испуганными глазами, не успевшая накраситься, но по-прежнему такая же красивая. Она похожа на свою маму. У них одинаковые волосы, такой же тоненький носик и такие же губки. Её мама была не совсем молодой, но и не слишком старой. Мне кажется, что ей примерно под сорок. Но когда я посмотрел на её отца, то мне стало совсем страшно. Есть ведь такой вид людей, которые постоянно что-то требуют от тебя глазами. Так вот, он и есть тот самый пример. Меня раздражал его постоянный взор на меня сверху вниз, будто я не могу угодить ему даже внешне. В нём же я ничего особого не увидел: седые волосы, носит очки, длинный нос, однако от него Лизе достались лишь глаза голубого цвета.

Когда мы сели за стол, он протянул мне свою руку и мне пришлось её пожать. Мария, которая каждый раз переживала, что оставила меня без еды, поставила чайник и достала из пакета торт, купленный ими по дороге. Определённо, для меня этот десерт не был уготовлен, однако я рад, что мне его предложили. Во всяком случае потому, что я голоден с самого утра.

– Ну-с… – сказал её отец.

Он смотрел только на меня и ни на кого больше. В ответ на это я промычал. Мне стало слегка стыдно.

– Вам с сахаром или без? – спросила меня Мария.

– Да, две ложки, пожалуйста, – отвечаю я как можно более любезно.

– Как отдохнули, папа? – спросила Лиза своего отца.

– Да хорошо, – отвечает он. – Хотя нынче в Крыму слишком жарко и дорого всё. Один целлофановый пакет… пакет, Господи, стоит десять рублей!

– Ну ведь санкции… – зачем-то сказал я. – Крым отобрали, надо как-то терпеть это.

Он сразу же вновь оглянулся на меня, убрав взгляд с дочери, вот только это было так, словно мои слова его задели, как будто ему даже не понравился мой голос или что-то ещё.

– Да… Спасибо. Мы знаем, – ответил он.

Мария поставила на стол чашки с горячим чаем, поделила на всех белоснежный хрустящий торт и села к нам за стол. На неё было приятно смотреть, уж очень сильно я разглядывал в ней её же дочь, свою девушку.

– Ну так, значит, Евгений, да? – спрашивает меня её отец.

– Получается, что да, – ответил я стеснённо.

– И давно у вас с Лизой нашей?..

– Не так давно, чтобы вы удивились, – отвечаю я, почти даже расслабленно, не подавая испуганного виду.

– А поконкретнее? – интересуется он.

– Около месяца или вроде того, – мне пришлось соврать. Если бы он услышал цифру шесть, да ещё и месяцев, то был бы очень удивлён.

Он покачал головой и хлебнул чаю, потом снова спросил:

– И что планируете дальше? – я не успел ответить и даже не знал, что именно сказать. А потом вдруг посмотрел на Лизу, которая сидела в таком же оцепенении, как и я.

– Коленька, тебе разбавить? А-то горячий, – говорит Мария.

Мария только что помогла мне, назвав имя своего мужа.

– Николай? – говорю я резко.

– Да? – он посмотрел на меня.

– Кем вы работаете? – спросил я первое, что пришло мне в голову.

– Я машинист. Уже двадцать лет как… А ты, Евгений? Работаешь где?

– Да нет. Ну… пока нет, – отвечаю я, дёрнув плечами.

– Пока нет? – переспрашивает он меня.

– У меня есть планы. Вот, хочу отучиться и устроиться на железную дорогу.

– А почему именно на железную дорогу? Ты это сказал просто чтобы ответить или же, действительно, хочешь именно туда?

– Папа, – говорит Лиза, – Женя имеет право выбирать. Если он хочет, значит, так и должно быть.

– Хорошо-хорошо… Допустим. А… а что ты хочешь от жизни в дальнейшем?

Моё молчание слегка затянулось.

– Ты смущаешь парня, Коля, – заметила Мария.

– Мне всё равно интересно, что этот «парень» хочет от жизни.

Мне бы сейчас хотелось уйти. Просто вылететь в окно, словно птица, и лететь куда-нибудь, да подальше отсюда.

– Мне… нравится ваша дочь, Николай, – говорю я, – и я бы хотел быть с ней. Вот чего я хочу.

– Тогда мне придётся тебе отказать. Мы знаем уже, что вы тут делали всю неделю…

Я проглотил слюну и немного вспотел.

– Наша соседка всё рассказала. И про вас, и про драку в квартире… – говорит он. – Кто был вторым – это я и знать не хочу. Но один только факт, что здесь произошёл мордобой, меня тревожит. Очень сильно тревожит.

Вот сейчас мне точно нужны крылья за спиной. Надо сказать что-нибудь в ответ, хоть что-то… Но я не знаю, что ему ответить. Он поставил меня в тупик, и я не могу ничего сделать.

– Коля, – говорит Мария, взяв его за руку. – За погром мы, конечно, хотели бы вас отругать… обоих, – покосилась она на дочь, – но раз уж всё не слишком серьёзно, то…

– Это не обсуждается, – заявил он. – Я не хочу терпеть ничего подобного в своей квартире.

– Папа! – крикнула Лиза, привстав. – Это я виновата.

– А я и не отрицал твоей вины, Лиза. Ты в этом виновата даже больше, чем он. Я скажу вам сразу, что всё равно против ваших отношений. И моё мнение не изменится, – тогда он в последний раз на меня взглянул. – Вон дверь.

Я молча встал и ушёл отсюда, как и хотел сделать ещё с самого начала. Быстро одевшись, гремя ногами по паркету, я хлопнул за собой дверью и покинул квартиру своей девушки. Лиза смотрела на меня и будто бы глазами говорила, что тому не быть. Мы всё равно будем вместе. Вот только я и сам не понимаю, нужна ли она мне. И что я за человек?

Мрачная погода заслонила вдруг вспыхнувшее солнце. Капающий дождь оседал на сырую землю, предзнаменуя грозу. Белое небо сменилось на тёмно-синие тучи, после их появления всё стало ещё темнее. Вечер дался Владиславу слишком нелегко. Он никак не мог побороть себя, чтобы забыть о больной голове. Ему постоянно было плохо, становилось ещё больнее и он уже не мог понять, что с ним происходит.

Шагая по лужам, Владислав лишь углубился в воротник своей куртки, опустив голову в натянутом на неё капюшоне. Он приближался к гаражам на другой окраине города. Среди всех построек и достопримечательностей нельзя не упомянуть именно об этой. Гаражи находились впритык друг с другом, за ними стоял лес, в котором обитали трупы, закопанные на кладбище. Всего в городе было три кладбища, однако то, что стояло за гаражами, слегка пугало своей неизвестностью. Старые могилы, полупустое пространство, закопанное в глубоком лесу практически полностью заставляли человека при первом же виде развернуться и уйти назад. Но Владислав шёл вперёд, будто бы навстречу к тем самым надгробьям.

Рядом с гаражами стояло много небольших деревьев. Владислав видел целый ворох таких на своём пути, но одно из них заставило его остановиться. Он засунул руки в карманы, рассматривая высокое, одинокое, голое дерево серого цвета, почти слившееся с окружением. Тонкие ветви были направлены ввысь, в стволе имелось много круглых отверстий, на глаза попадались даже сквозные. Владислав слегка позабыл о том, куда он именно шёл. Это дерево показалось ему до боли знакомым. Напоминающем его самого. Словно он сам стоит в одиночестве, расправив ветви и ожидая, когда же вновь появятся листья.

Дойдя до того самого гаража, кажущийся только недавно смазанным новой красной краской, Владислав постучал по воротам всего пару раз. Неспешно из открывшейся щели вылез глаз какого-то человека, которого Владислав не мог разглядеть полностью.

– Кто такой? – спросили его.

– Я к Григорию.

Ворота распахнулись так, чтобы в них смогло уместиться только тело Владислава. Постоянно оглядываясь, неизвестный ему человек впустил его внутрь гаража. И, оказавшись здесь, он обернулся на этого человека за своей спиной, прячущего в руке пистолет.

– Проходи, – сказал ему рыжеволосый парень в олимпийке.

Знакомый голос Григория был в самом конце обширного гаража. Владислав, осматриваясь, всё больше удивлялся этому месту. Расставленная потрёпанная мебель, имеющийся тусклый свет, стоящий в углу квадратный телевизор, испачканный холодильник и кожаный, немного рваный диван, на котором и сидел с закинутой ногой на ногу Григорий Морозов. Он встретил гостя указанным к себе пальцем, который сразу же показывал на свободное место рядом с ним. Когда Владислава оставил рыжеволосый парень, он присел к Григорию и откинул рюкзак в сторону от себя.

– Вижу, ты не особо желал сюда приходить, der Freund…

Владислав почти не заметил его слов, поэтому и не отвечал.

– Тебя не было три дня. Что с тобой произошло? – спросил его Григорий.

– Мне стоит тебе объяснять, что всё пошло не так?..

– Nein, Владислав, я уже слышал про драку. Это была твоя идея?

– Я не думал её начинать. У меня был другой план. Появился один человек, который всему помешал…

– Что за человек?

– Он назвался каким-то… Аркадием. Сказал, что был телохранителем той самой Дианы.

– А что с ним сейчас? – спрашивал Григорий.

Владислав, немного поразмыслив, ответил:

– Не знаю. Скорее всего, ему мучительно больно.