Вперёд на мамонтов

– По нам стрелял тоже для тренировки? – хохотнул Денис.

Саня вместо ответа протянул ему снайперку.

Предоставил нам право первых выстрелов. Специально, чтобы показать, какие мы слабаки. Мы с Денисом использовали забор в качестве упора. Денис поставил локоть на срез доски, долго целился… Первым выстрелом поднял пыль ниже куста (я в бинокль смотрел), вторым – выше. Я тоже в гору попадал, в мишень – ни разу.

Надо сказать, Саня был прилично захмелевшим после спирта. Пока мы стреляли по бутылкам и сучкам, его вообще развезло. Однако забор не стал использовать для упора, с рук палил. Его шатает из стороны в сторону, как на корабле в качку. Однако на качество стрельбы никак данное состояние не повлияло, будто у него система прицеливания, как у современного танка: его при движении швыряет из стороны в сторону, но башня живёт своей жизнью, гироплатформа отслеживает скачки, нырки по тангажу и рысканию, система управления отрабатывает возмущения. Раз пять Саня стрелял по пакету – ни разу не промазал. Казалось, вообще не целился – вскинул винтовку, тут же выстрел. Мы с Денисом по науке под дыхание пытались подстроить нажатие на курок.

Рука у Сани тверда в любом состоянии и глаз, как у сокола.

В Великую Отечественную войну среди солдат-якутов было немало отличных снайперов. Герой Советского Союза Фёдор Охлопков из своей винтовки убил 429 немцев. Поначалу на пару с братом Василием пулемётчиками воевали. Брата немецкий снайпер под Москвой сразил, тогда Фёдор решил стать снайпером. При Саниных способностях, доведись ему воевать, не хуже бил бы фрицев.

Больше Саня не обижался на нас, на мушку не брал. Собственно, два раза наступив на грабли, мы сами вели себя осторожно. Единственное, Саня поворчал, что хлеб съели. Я едва не все его запасы прикончил. Сане хватило бы недели на две, да я не мог остановиться. Денису говорю:

– Пора бежать, как бы Саня снова не осерчал – хлеб-то кончается.

– Тебе нет бы вовремя умерить свой пыл, как с голодного края навалился в два горла…

Попробуй тут утерпи. Настоящий деревенский не фабричного замеса хлеб. Тесто выстаивается, никакими ускорителями не пичкают его, подходит, как положено. Привозили Сане хлебушек из улуса, а хранил его в леднике…

На Санино ворчание я предложил:

– Может денег оставить за хлеб?

Саня предпочёл патроны. У нас три пачки было, две отдали.

Саня, конечно, уникум. Одному постоянно жить в тайге. Спрашивали его, ладно в охотничий сезон в тайге живёт безвылазно, в межсезонье можно в улусе отдыхать, как другие охотники-промысловики делают.

– Не-е, – мотал головой, – улус гости на чуть-чуть хорошо, а тайга – всегда-всегда хорошо!

– Медведи приходят к дому?

– Бывает…

Летом не страшно, мишки сытые, не то что, когда они после зимней спячки вылезают из берлоги… Саня больше всего за лошадь беспокоился, если мишка появлялся поблизости, может задрать животинку…

– Шуметь начинаю, – рассказывал Саня. – Банки-склянки стучать-колотить. Уходит.

Конечно, Саня мог бы завалить опасного гостя, но зря не убивает. Потому и надулся на нас: Чолбона оскорбили – раз, лишнего зайца убили – два. Всё было рассчитано: пару зайчикам нам на еду, один – собаке.

На медведя Саня охотился, если желчь медвежью заказывали. На вес золота у иностранцев желчь. А так бил соболя, песца, рысь.

Забросчики

Во время нашего визита к Сане имел место случай, которому поначалу не придали значения. Сложились пазлы в шпионскую картину позже. На второе гостевое утро слышим – моторка на реке. Видеть её не могли, находились у Сан, лес реку закрывал. Моторка мимо не прошла, мотор затих, минут через пять к избушке подошли якуты. Одного Саня знал, земляк из улуса. И ещё трое. Поздоровались…

Потом-то, когда пазлы сложились, мы поняли, что были за гости, будто невзначай к Сане заглянувшие. Документы не спрашивали, сами не представились. Поинтересовались, как бы из чистого любопытства, откуда мы взялись да куда путь держим. Сказали, дескать, путешествуем, кости мамонта немного собираем.

– Почём продаёте? – полюбопытствовали визитёры, закуривая вместе с нами.

– Исключительно для себя, – пояснили. – продажа не наш профиль.

Вроде как светский ничего не значащий разговор.

Саня попросил земляка, чтобы хлеба при случае забросили.

– Съел, – показал на меня, – шибко-шибко хлеб кушает!

Минут пятнадцать визитёры пробыли и распрощались, направляясь к реке.

Взревела моторка и пошла вниз по течению…

– Пойдём-ка к плоту сходим, – предложил Денис.

Предчувствие не обмануло. Наши вещи были аккуратно сложены, однако было видно, кто-то руки запускал в них.

– Пошарились, заразы! – сказал Денис.

Надо сказать, мы предусмотрительно ценные вещи, как приплыли, сняли с плота и унесли к Саниной избушке. Доверяй, да не зевай.

Ничего не исчезло, да осадок на душе остался. С появлением осадка пазлы начали складываться: неспроста всё это. Когда мы стояли у кладбища мамонтов, день на четвёртый я заметил дымок над лесом километрах в двух от нас. Конечно, совсем пустынным край не назовёшь, выше по Яне прииск – золотишко драгой мыли. А так никаких людных мест, никаких улусов на сотню километров вокруг. Однако кому-то дома не сиделось – варил чай или кашу на костре неподалёку от нас. До этого моторка вверх пролетела. А потом вниз с заглушенным мотором проследовала, два якута в ней сидели.

На следующий день после обнаружения дыма нашёл я зуб мамонта и понёс к табору. Отнесу, думаю, заодно кишки чайком горячим прополощу. Дениса чаепитие не прельстило, не пошёл со мной за компанию. Тащу добычу, зуб килограммов на восемь, нести неудобно, перед собой держу… Наконец выруливаю на финишную прямую и вижу странную картину – от нашего табора мужик с фотоаппаратом скачками удаляется. В брюках защитного цвета, такой же куртке. Своим появлением я спугнул его. Резво стартанул к лесу, как меня увидел…

Дурачась, крикнул ему в спину:

– Стой! Стрелять буду!

Он ещё сильнее припустил. В спешке не заметил, что у меня кроме зуба мамонта другого оружия не имелось.

Тогда ещё цифровые фотоаппараты не вошли в обиход, «Зенит» или «Фэд» у него был. Чехол открыт, объектив наружу…

Конечно, за такую фотосамодеятельность следовало по шее накостылять… Будь со мной ружьё, шмальнул бы для острастки в воздух. Что за манера устраивать фотосессию чужого лагеря без разрешения хозяев? И рвать когти, при появлении оных на горизонте. Так в тайге не делается.

Первым делом я осмотрел табор на предмет – из вещей ничего не исчезло вместе с фотографом? Сунул руку на дно рюкзака, где в полиэтиленовом пакете лежали паспорта, авиабилеты на обратную дорогу и деньги – на месте. Крикнул в сторону леса:

– В следующий раз голову оторву!

И сел пить чай. Тут-то и заметил, мой радиоприёмник подвергался ревизии. Хорошо помнил – выключил его перед уходом и поставил на пенёк. Он лежал на траве.

Люди мы городские, нам без шума большого мира тоска зелёная. Даже в тайге душа просит музыкой уши прочистить, новостями себя побаловать. Поэтому прихватил небольшенький приёмник. Был японского рода-племени – однако на внутреннюю антенну ловил слабо. Я нашёл кусок, метров пятнадцать, проволоки. Тоже нюанс: натуральная глушь, а плоды цивилизации, точнее, её хлам – налицо. Не успел озадачиться: вот бы антенну соорудить для принятия вестей из далёких волостей, как наткнулся на моток изолированной проволоки – валялась на берегу. Водой ли принесло, или кто-то из таких же бродяг бросил… Привязал к проволоке свинцовое грузило, на сосну конец забросил. Около нашего табора росли высокие сосны, одну выбрал в качестве мачты для антенны. «Японец», оснащённый антенной, взбодрился, стал бравенько вылавливать из эфира музыку и новости.

На допросе в Батагае одним из пунктов обвинений будет использование в преступных целях приёмника-передатчика с антенной. Он окончательно убедил якутских контрразведчиков, что мы – шпионы, работающие под прикрытием сбора костей мамонта. По радио получаем инструкции из центра и сами передаём стратегическую информацию. Посчитали, что под обыкновенный ширпотребовский, пусть и японский, корпус заделана шпионская аппаратура.

В Батагае мы окажемся под конвоем. И, как на машине времени, в прошлое провалилимся – в Советский Союз. Середина девяностых годов, СССР приказал долго жить, однако батагайские власти не торопились менять уличную наглядную агитацию, пронизанную коммунистическим вчера. На самых видных местах висели плакаты: «Слава КПСС», «Советский Союз – оплот мира во всём мире», «Слава Советской Армии». Дежурные, набившие оскомину, намозолившие глаза лозунги, которые в Якутске давным-давно выбросили и забыли, украшали Батагай.

И жизнь, что самое интересное, продолжалась в духе лозунгов. Горбачёвская перестройка переросла в ельцинскую неразбериху, иностранцы повалили пачками на наши сверхсекретные заводы, воинские части расформировывались, резались в утиль ракеты, подводные лодки, а новенькие танки и пушки ржавели под открытым небом. И только в Батагае продолжали ловить шпионов и диверсантов. «Слава КПСС» давно не слава, однако подозрительность оставалась на прежнем уровне. Якутская глубинка бдительности не теряла, продолжала идти проверенным курсом. Дескать, пусть в Москве резвятся, мы на всякий случай будем стоять на страже.

Трудно сказать, в какой момент записали нас в диверсанты (бабушка моя говорила – забросчики) и взяли в разработку. Нам и в голову не могло прийти, что мы под колпаком. Ничего не заподозрили. Ну, бегал какой-то ненормальный с фотоаппаратом, ну, моторка пролетала несколько раз мимо кладбища мамонтов. Дымок поднимался невдалеке… Тоже можно найти объяснение – кто-то не хуже нас в отпуск не к морю отправился бока греть, а в глухомань.

На деле получилось – за нами с самыми серьёзными намерениями следили.

Но в один момент контрразведка нас упустила. От Сани мы сплавились на плоту до улуса Коли-якута, и, не останавливаясь, прошли ниже километров на тридцать. Коля, давая наводку на кости мамонта, поделился координатами двух кладбищ. Первое – вверх по Яне от его улуса, второе – вниз по течению, у так называемой Медвежьей горы. И предупредил: у Медвежьей горы как повезёт, костей, там мало.

Нам не повезло, ничего стоящего не нашли. А место интересное. В Яну впадает речка. Из тех, что бурно разливаются во время таяния снегов, а к лету пересыхают. В половодье склон горы речка подмыла, слои вечной мерзлоты обнажились, взору открылась обалденная картина. В нижнем слое скопление доисторических растений – травы, листвы. Тысячи лет назад её мороз законсервировал, в вечную мерзлоту упрятал, текущим летом она вышла из глубины веков. С самого края ископаемая трава под воздействием тепла и воздуха порыжела, загнила, стоит копнуть глубже, куда не проникло тепло – зелёная травка, будто вчера замороженная. В первозданном виде сохранилась с тех времён, когда стада мамонтов бродили по этой траве-мураве, нагуливали многотонные туши… Какие-то лопухи с широченными листьями. Сроду подобных не видел…

Ощущение непередаваемое. Дома из морозилки достанешь зелень для супа – укроп, петрушку, осенью заморозил, и вот она свеженькая, аппетитная… И здесь точно такая по виду… Хотя в природе давным-давно не растёт… Тысячи лет не растёт. Она в твоих руках, а самом деле – это призрак, фантом, травы этой больше не существует… Чудеса в решете – дырок много, а выскочить некуда.

Я увлёкся описанием ископаемой травы и в который раз нарушил хронологию, забежал вперёд на целый день. Перед этим не менее впечатляющая история приключилась. На подходе к Медвежьей горе сидим с Денисом на плоту, течение его потихоньку тащит, вёслами не помогаем. Только-только чайку попили, я термос ополоснул. Сидим в расслабленном состоянии. Ласковое солнышко греет, ветерок свежий обдувает, волнишка о брёвна плота бьёт. Мы вполголоса ведём неспешную беседу за жизнь. Течение на Яне небыстрое, можно сказать ленивое. Красота картины реки, берегов наполняла душу покоем, располагала к философским рассуждениям о суетности бытия больших городов. Как бы хорошо вот так жить среди первозданной природы… И вдруг посреди этой идиллии из-за поворота навстречу нам вылетает «Казанка» с ревущем на всех оборотах мотором. И ужас – раздаётся настоящая автоматная очередь. Над нашими головами проходят настоящие боевые (какими они могут ещё быть!) пули, звучит резкая команда:

– Стоять!

Будто плот наш был оснащён движком, и мы могли ударить по газам и, набирая крейсерскую скорость, уйти в отрыв. Два наших плохоньких весла никак не могли конкурировать с «Вихрем».

Скорее всего, преследователи боялись, как бы мы не открыли огонь первыми. Знали про наше ружьё. Поэтому брали на понт. В лодке сидели два якута, на румпеле – в гражданской одежде, второй милиционер, лейтенант с укороченным «Калашниковым». Как потом выяснилось – участковый из улуса Коли-якута. «Казанка» с заглушенным двигателем ткнулась в плот. Лицо лейтенанта сияло от счастья:

– Попались! – произнёс тоном, которым мы говорили в детстве: попался, который кусался!

– Вы от нас прятались, – сказал победно, – а мы вас поймали!

Автомат лейтенант держал наготове. Всем своим видом показывая, если что, откроет стрельбу без предупреждения.

– Ты чё с дуба рухнул? – возмутился Денис.

Его привёл в негодование факт применения оружия, пусть даже в устрашающих целях. И сама постановки вопроса возмутила до глубины души: салага лейтенант обличает в том, чего и близко не могло быть.

– Чё бы мы с тобой в пряталки играли! Нашёл игрунов! И стрелялки ты зря затеял!

– Предъявите документы! – потребовал лейтенант тоном, за которым читалось, в случае неповиновения, открываю стрельбу на поражение.

И направил дуло Денису в грудь.

Чем окончательно разочаровал того. Коротким и резким движением Денис схватил автомат за дуло, вырвал и следующим движением опустил в реку. Осадка у плота была низкой, брёвна намокли за время сплава, Денис находился с краю. Он выхватил автомат и сунул в Яну, из воды торчал короткий ствол, останую часть грозного оружия скрывала Яна.

С лейтенанта мигом слетело самодовольство, узкие глаза от ужаса округлились до невероятных размеров. Он живо представил, как булькнет табельное оружие и навсегда исчезнет в глубинах реки. И прощай тогда погоны, хлебное место участкового.

Денис подтвердил опасения:

– Сейчас утоплю, и что запоёшь тогда? Стрелять он вздумал!

Лейтенант запричитал бабьим голосом:

– Ой-ой не надо вода!..

– Да чё не надо! – нравоучительным тоном произнёс Денис. – Чё не надо, когда ой как надо! Как тебя зовут?

– Гена.

– Так вот послушай, Гена…

И Денис сел на своего конька…

Если сделать паузу в описание сцены с обезоруженным лейтенантом и заглянуть в характеристику Дениса, найдём в ней следующее: лысеть Денис начал рано. В армии получил устойчивую кличку Ильич в честь обладателя самой знаменитой лысины XX века – Владимира Ильича Ленина. И не только за лысину звали Дениса Ильичом, он страшно любил учить и поучать.

Невежливый лейтенант вперил взгляд в дуло автомата, торчащее из воды, пытаясь загипнотизировать его, не дать уйти в глубину, а Денис начал свой назидательный монолог:

– Нельзя так себя вести! Мы, двое взрослых мужчин, среди бела дня, ни от кого не скрываясь, сплавляемся на плоту, ты вдруг выскакиваешь, как бес из табакерки, и начинаешь грозить автоматом. Ладно бы грозить, ещё и стрелять вздумал. У нас что – война? Боевые действия? Мы что – бандиты из Чечни? Вовсе нет. Мирные люди. Никого не обидели, ни на кого не нападали. Повода не давали для «стой, руки вверх!» Значит, надо вести себя с нами по-человечески. Ты не поздоровался, не представился, сразу автоматом в грудь начинаешь тыкать!

Якут, что сидел на руле, побледнел. Он тоже поначалу горел глазами – шпионов поймали, может, премию или медаль дадут. Но когда увидел, с какой лёгкостью Денис разоружил лейтенанта, перепугался. Посчитал, перед ним настоящие диверсанты. Подготовленные, обученные головорезы. Такие прикончат, труп утопят, привязав предварительно груз к ногам, и не поморщатся. Таким, что зайца прикончить, что человека – без разницы.

– Гена, а тебе вообще автомат нужен? – спросил Денис. – Вести себя ни чуть-чуть не умеешь! Разве можно такому доверять оружие?

Лейтенант, заикаясь, ответил:

– Шибко н-н-нужен!

– Да ничего не нужен! Семья есть?

– Жена, два дети!

Якут так перетрусил, что начал путаться в русском языке. Поначалу говорил чисто, с автоматом в Яне куда что подевалось.

– Я так и думал, – укоризненно покачал головой Денис. – Жена у него, дети, а он с автоматом. Прикинь, ты в меня выстрелил, и что? А то – тюрьма тебе и свидания раз в год. С твоим неуравновешенным характером можешь ни за что ни про что убить человека. Тебе не автомат, тебе разрешения на покупку охотничьего ружья нельзя давать!

С полчаса мозги участковому полоскал, уверяя, что тот абсолютно неправ, так обращаясь с гостями района.

– Какие мы бандиты? С чего ты взял. Просто отдыхаем. Кости мамонта пособирали, поохотились, полюбовались таёжной красотой. Были наслышаны о гостеприимстве ваших мест, а ты автомат в грудь – предъявите документы! Разве так среди людей делается. Прикинь, ты приезжаешь в Якутск, я тебе приставляю нож под рёбра: паспорт давай! Тебе понравится?

Денис достал из воды автомат.

– Ладно, Гена, топить не буду, – сказал, – дело казённое, тем более у тебя двое детей. Попрут из милиции, что будешь делать?

– Не знаю, – промямлил лейтенант.

– Автомат разряжу, учитывая твой неуравновешенный характер.

Денис выбросил в реку рожок, достал патрон из патронника, тоже отправил в воду.

Лейтенант, тоскливо глядя, как размундиривается табельное оружие, заныл:

– А у вас ружье есть, я знаю.

– Нет, – твёрдо ответил я.

– Как нет? – вякнул якут на румпеле. – Боря дал за бутылку «Рояля».

Всё-то они знали. Даже размер и вид гонорара.

– Утопили, – соврал я, не моргнув глазом.

Они тоже не с одним автоматом примчались. В лодке на дне под мешковиной лежало ружьё. Это я сразу заметил. Но и у меня левая рука сжимал приклад. Наше ружьё скрывали рюкзаки.

– Рожок давай, – строго потребовал Денис запасной рожок.

Лейтенант нехотя протянул.

Денис бросил рожок в воду и только после этого отдал автомат, коим теперь воробья не напугаешь.

– Спасибо, – буркнул лейтенант, отодвинувшись на другой борт. Опасался, как бы снова не лишиться оружия.

Вежливости хватило на пару минут. Чуть отплыли, из лейтенанта полилось:

– Да я вам покажу зима раков! Я вам покажу, шпионы проклятые. Приедете к нам в улус…

Лейтенант знал, мимо его улуса нам не пройти на обратной дороге!

– Ехай-ехай, Гена, контрразведчик хренов! – махнул рукой вослед лодке Денис.

– Ты прямо детективный поэт, – прокомментировал я ситуацию.

В космос посылать – только деньги тратить

За два дня до этого у нас междусобойный конфликт случился. Один из выводов экспедиции: дружба дружбой, но в космос меня с Денисом в длительную командировку вдвоём отправлять, только деньги тратить – не выдержим на орбите в ограниченном пространстве, перессоримся, завалим программу полёта. Денису если в голову что втемяшится – не выбьешь. На утиной охоте едва не утоп в болоте, нет бы – позвать на помощь, он бессловесно барахтался в трясине, чуть упрямством не поставил крест на себе и затее с костями. Опять же, когда обед перевернул в костёр. Тут, конечно, я тоже хорош. Видел, что конструкция хлипкая, ну и укрепил бы. Нет, раз не я дежурный… Опять же – ну, перевернул, с каждым может случиться… Я нет бы в шутку перевести, разнылся, как дитё капризное… То есть – оба цвай… Один другого стоит…

Был случай, Денис кроссовки мои спалил… Из обуви каждый взял в экспедицию резиновые сапоги и кроссовки. Утром, пока роса, в сапогах, потом – любо-дорого в кроссовках. В сапогах с утра до вечера тяжело ногам, не дышат… В тот день я в болотину провалился, набрал полные кроссовки. Вечером пару палок воткнул у костра, повесил обутку на просушку. Денис кашеварил, я предупредил его, чтобы не кидал много дров, пламя большое не делал.

– Не беспохлёбся, всё будет окейно! – заверил.

Сам один раз подбросил веток да другой. Мне некогда было дрова перепихивать, жар уменьшая, других дел хватало… Пока ими занимался, Денис спалил кроссовки… Один ещё ничего, можно носить, второй загнулся китайской крышей – только выкинуть. Что я и сделал, разозлившись на Дениса, зашвырнул кроссовки в Яну. Остаток экспедиции в сапогах пришлось маяться круглые дни.

Правда, потом сам Денису кроссовки сжёг. По той же схеме, подбросил в костёр дров, а не посмотрел, что жар распространился на опасную дистанцию, не передвинул обувь подальше, в результате лизнуло пламя кроссовки раз да другой, они скукожились. Денис до конца похода ворчал – ноги преют в сапогах, будто моим отраднее. Тут мы квиты.

Когда сплавлялись от Сани, Денис от нечего делать принялся нож в плот метать. У меня был отличный нож из напильника. Рукоятка простенькая, лезвие – исключительное. Тот случай, когда можно проволоку резать, сучки рубить, дерево, как долотом, долбить. Лезвие отточишь, листок бумаги берёшь, и лёгким движением на полоски режешь.

Денис взял нож и давай в бревно плота бросать, будто не вода кругом… Я попросил прекратить дурацкое занятие. Денис как Денис, будто не слышит.

– Денис, – говорю, – брёвна намокли, спружинит нож и улетит в воду. Чё ты, в самом деле, как дитё малое?!

– Не беспохлёбся!

– Да чё «не беспохлёбся»! – не сдержался я, голос повысил. – Нет у нас больше нормального ножа. Если этот…

Не успел договорить, нож спружинил о бревно и булькнул за борт.

Измучились потом без него. Складничок у Дениса имелся, да разве это нож для тайги. Лезвие никакущее, сразу разболталось в рукоятке… Маета, а не нож…

Денису сказал, когда вернулись в Якутск:

– Экспедиция показала, доведись нам проходить проверку на совместимость при полёте на Марс, завалим. Нельзя тебя и меня на красную планету дуэтом отправлять – переругаемся в дороге.

– На Марс я и сам не хочу: ни охоты, ни кладбищ мамонта. Скукота вселенская! А на Луну, поди, на пару по-быстрому разрешили бы сгонять. Полетел бы со мной?

– А ты как думаешь? Как я могу тебя бросить, ты непременно из-за своего непроходимого упрямства куда-нибудь вляпаешься, и кто тебя, кроме меня из лунного болота тащить будет?

А если подумать – экспедиция за костью мамонта одно из самых ярких впечатлений моей жизни.

Контрразведка в действии

Как говорилось выше, интересного на кладбище мамонтов у Медвежьей горы не нашли, если не считать залежей замороженной травы доисторического происхождения. Практически ничего не добавили к коллекции костей, которые собрали в угодьях Сани-охотника. А с другой стороны не скучали. Погода стояла хорошая, походили, побродили, Денис подстрелил зайчика, доказал мне – он и по зайцам мастер. Напоследок побаловали себя зайчатиной, не такая вкусная получилась, как Санина, но тоже до последнего кусочка съели.

Вася-якут не забыл об уговоре, в условленный день примчался на моторке за нами и «музыкальным» гонораром. Без приключений доставил в улус Коли-якута, на финише получил «Рояль» и радушно пригласил повторить экспедицию за костями будущим летом.

Гена-участковый больше не вязался ни с автоматом, ни без оного, несмотря на обещание показать «зима раков». Вообще его не видели. Возможно, не захотел больше с Денисом связываться, опасаясь за табельное оружие. Другие контрразведчики тоже никак не проявили себя. Мы решили: надоело ребятам гоняться за призраками, занялись настоящим делом.

И жестоко ошиблись в своём предположении. Оказывается, наши скромные персоны продолжали вызывать жгучий интерес у местных органов. Мы продолжали оставаться под колпаком, и за всеми нашими передвижениями велась неусыпная слежка. Ничего не подозревая, тихо-мирно переночевали в доме Коли-якута, утром следующего дня на машине с будкой, на которой из улуса возили народ в Батагай, отправились в аэропорт в предвкушении скорого возвращения домой. Экспедиция окончена, всё получилось чудно и ладно. Коля-якут не обманул – вывел на настоящее кладбище мамонтов, кости вымерших животных набраны, впечатлений через край, одно общение с Саней-охотником чего стоит. Погода нас баловала – практически, ни одного дождя, солнечно, сухо, только что ночами, будучи у Медвежьей горы, помёрзли в дырявой палатке, но это мелочи. Вася-лодочник сработал чётко. Всё сложилось – лучше не бывает.

Да не говори гоп, пока самолёт не приземлился в пункте назначения. По пути в аэропорт нас ждала группа захвата. На развилке (одна дорога шла в Батагай, другая – в аэропорт) стояли три крепких представителя силовых структур, полные решимости хватать, вязать, выкручивать руки, класть лицом на землю и стрелять на поражение в случае оказания активного сопротивления. Автоматов, как у лейтенанта из улуса, у них не было, пистолеты имелись. Двое одеты по гражданке, третий, возрастом старше, – в форме капитана милиции. Остановили машину… Комплекцией вся троица под стать полицейским из американских фильмов – один другого шире и плечистее. Высоченные, здоровенные, славянской внешности.