Вперёд на мамонтов

Сергей Прокопьев

ВПЕРЁД НА МАМОНТОВ

Повесть

Костная лихорадка

Прихожу к армейскому другу Денису Горлову, а у него Коля-якут. Надо уточнить – жили мы в Якутске. Я носился с идеей… Правильнее сказать – вынашивал идею: вот бы кости мамонтов пособирать. Был у меня товарищ по имени Антон, за два года до этого перебрался из Якутска в Горно-Алтайск. Антон из племени увлекающихся, кому не терпится всё испытать-попробовать. На гитаре играл, песни сочинял, на концертах пел и с фотоаппаратом не расставался – портреты, пейзажи щёлкал и фотовыставки устраивал. Талантливый человек, известное дело, на все руки мастер, Антон вдобавок к перечисленному освоил резьбу по кости – мамонтов из мамонтовой кости вырезал.

В далёком моём детстве к кому в гости ни придёшь, на комоде семь фарфоровых слоников. Комод одежду хранить, слоники – для красоты. Мои родители, да и остальные взрослые не заморачивались китайской теорией фэн-шуй, по которой слоники приносят в дом счастье и удачу, больше на себя надеялись, чем на замысловатый фэн-шуй. Но в качестве милого украшения жилища стелилась на комод салфетка, крючком связанная или вышитая, на неё ставились в ряд слоники. Бытовало два типа фигурок – у одних хоботы победно задраны вверх, у других – смотрели в землю. В нашем доме слоники куда-то сосредоточенно шли, им было не до криков на всю Африку, поэтому хоботы опущены.

Дружок мой Антон на слоников время не тратил, для северного человека мамонты роднее, их увековечивал в поделках из кости. Перебравшись на Алтай, Антон завёл знакомства с серьёзными косторезами. В отличие от Якутии на Алтае с мамонтами сложнее, можно сказать, вообще никак, их останки если и попадаются, не в промышленных масштабах. Тогда как в Якутии, по уверениям исследователей, более восьмидесяти процентов мировых запасов мамонтовой кости. Мамонты жили во всём северном полушарии. Проливов Берингова и Ламанша не существовало, поэтому преспокойненько паслись на всей территории от современной Канады до Великобритании. Травы им требовалось много, до двух тонн в сутки, щипали её и на Аляске, и в Якутии, и на Алтае, и в Сибири, и в Скандинавии, и на пятачке будущей Франции. Тем не менее основные залежи костей на Якутию пришлись. Антон навёл меня на мысль: на мамонтах можно хорошо заработать.

Было это в начале девяностых годов, когда торговали всем, чем ни попадя. Мутная шатия-братия, захватившая власть, все эти ельцыны, чубайсы да гайдары по-крупному распродавали Россию под видом борьбы с коммунизмом, рядовые граждане свой базар организовали, без всяких высоких идеологических лозунгов, исходя из сугубо приземлённых целей – кушать хочется. В магазинах много чего оставалось советского, это покупалось в больших количествах, затаривалось в безразмерные баулы и транспортировалось куда-нибудь в Польшу. В обратном направлении везли западную экзотику – жевательную резинку, импортные сигареты. Кто-то крутился на родных просторах: торговал книгами или налаживал контакты с колхозами, кои спешно пускали под нож дойных коров, возил из сёл и деревень машинами мясо на промышленные предприятия и продавал тушами… Конструкторы торговали носками, врачи – лекарствами, инженеры – изоляционной лентой, гвоздями и так далее… Недавно анекдот попался: «В СССР были бесплатные квартиры, больницы, школы, детские садики, дома отдыха, пионерские лагеря, санатории, но не хватало бананов. Слава Богу, эти тёмные времена позади и сейчас всем хватает бананов».

В Якутии началась мамонтовая лихорадка. Как говорится, кто на чём сидит, тот тем и зарабатывает. Президентом Якутии восседал господин Николаев, он в духе демократических преобразований разрешил высоким указом: кости мамонта можно собирать сколь душе угодно! Но с оговоркой, что лежит на поверхности – бери, в вечную мерзлоту не углубляйся. Демократия демократией, да нашему брату дай запустить коготок, разроют Якутию до чрева земли-матушки. Тем более на пятки нашему брату китайский наступает со страшным аппетитом. Носом роет, добывая чужой природный ресурс, оставляя после себя распотрошённую землю. И ещё один запрет президент ввёл: найденные кости сдавать в специальный мамонтовый фонд. За пределы республики не вывозить.

Вывозили тоннами. Особенно в Китай. Если нельзя, но очень хочется, изворотливый человеческий ум найдёт лазейку… В Китае резьба по кости приобрела грандиозные масштабы, ушлые жители Поднебесной всегда отличались нюхом на покупательский спрос. А тут с одной стороны Россия, как простодырая торговка на базаре, позволяет себя обирать, а с другой Западная Европа с большим удовольствием раскошеливается на натуральный продукт, сделанный не из ширпотребовской пластмассы, а из материала, который десятки тысяч лет назад топтал многотонными ногами землю.

Китай Китаем, но не о нём речь. Вернёмся к Коле-якуту. Сидим на кухне у Дениса, беседы беседуем. Я и скажи про кости мамонта (кто о чём, а вшивый о бане). Вот бы, помечтал, съездить летом да поискать, только куда рвануть, чтобы наверняка набрать. Согласно научной статистике, аж восемьдесят процентов мировых запасов кости мамонта на Якутию приходится, но это не значит – в любом месте копни и бивень отроешь, бери и продавай. На мои мечты Коля обыденным тоном заявляет: он знает кладбище мамонтов, коего не касалась загребущая рука человека, озабоченного сбором костей. На то кладбище на Яне ни высоколобых учёных не заносило, ни чёрных копателей.

Слышать о кладбищах мамонтов я слышал, но относился с недоверием к факту – в одном месте может скапливаться множество костей. Дескать, доисторические животные, чувствуя приближение конца жизни – зубы стёрлись, кости поизносились, мышцы ослабли – шли за сотни километров в определённое место околевать.

Надо, забегая вперёд, сказать: не одни мамонты облюбовали под кладбище площадку, указанную Колей. Зря я не взял те рога. Ни до, ни после не видел в музеях ничего подобного. Что за быки носили такую красоту, так и не выяснил. Рога по всей длине витые. Взять, скажем, в две руки жгут резиновый (в сечении окружность), винтом скрутить, а потом полукольцо сделать… Бесподобные рога. Четыре штуки нашёл, полюбовался, повздыхал: если их взять, меньше мамонтовой кости увезём… В яму прикопал до лучших времён… Двадцать лет с хвостиком прошло после нашей экспедиции, но лучшие времена так и не наступили… Но это лирика, что касается костей мамонта, приходилось слышать: на таких кладбищах встречаются кости шерстистого носорога и пещерного медведя, однако нам такие не попадались.

Коля-якут был «химиком». За хорошее поведение его перевели на другой режим – мы их звали «химиками». «Химики» могли без конвоя выполнять различные работы как на самой зоне, так и за её пределами, но жили в зоне. Получил Коля срок по своей дурости. Кто сталкивался на севере с людьми местных национальностей, знает эту особенность. Многим присуще детское восприятие жизни. У нас поднять руку на близкого товарища, сжать кулак на друга, ударить – это событие из ряда вон. К примеру, случись у нас с Денисом подобное, скорее всего, помирились бы, но на всю оставшуюся жизнь лёг на сердце рубец. Что у меня, что у него. Пусть один больше прав, другой больше виноват, но терзались бы оба. Событие на уровне катастрофы. У якутов после пары рюмок потолкаться, кулаками помахать, что чаю попить. Сегодня подрались – завтра опять друзья-товарищи как ни в чём не бывало. Никаких душевных терзаний, сердечных раскаяний. Ну, было – было, да и ладно. Как при разборках в детском саду, сегодня разодрались до слёз, завтра снова не разлей вода дружба, а послезавтра опять возможен конфликт с обменом кулачными ударами. К чему это веду – Коля со своим товарищем повздорил. Даже, по его словам, не дрались – просто, приняв на грудь, потолкались. Коля вышел победителем поединка, да на его беду дело произошло зимой, настоящей якутской зимой, когда на термометре практически вся контрольная жидкость опустилась на самый низ стеклянного столбика. Побеждённый товарищ не устоял на ногах (выпили они до начала кулачного противостояние вовсе не пару рюмок, а значительно больше), упал и замёрз. Коля получил срок.

С этой детскостью позже сами столкнёмся. Саня-охотник едва не подстрелит меня и Дениса. Мужик сам по себе отличный. Никаких претензий к нему, самые тёплые воспоминания остались от нашей встречи. Стрелок – уникум. Когда-то восхищался меткостью Дерсу Узала, читая о нём у Арсеньева, а тут в жизни встретил охотника, для которого попасть белке в глаз даже в пьяном состоянии – плёвое дело. Но об этом чуть позже.

Коля-якут, когда я вышел на тему, вот бы кости мамонта пособирать, радостно вскинулся:

– У нас таких костей как грязи!

И начал рассказывать, что в ста пятидесяти километрах вверх по Яне, если стартовать из его родного улуса, ископаемых мамонтов – целое кладбище.

– Свисти-свисти, приятно слушать! – сказал я, принимая Колины слова за обычный трёп за рюмкой чая. – Не заливай выше крыши!

– Зуб даю на отсечение! – Коля поднахватался лагерной терминологии, но от волнения, вызванного моим недоверием, в его голове два фразеологизма слились в один. – Есть мамонт, как грязи!

И начал рисовать маршрут: до Батагая на самолёте, из аэропорта на машине до улуса, где ждёт его жена Мария, оттуда подняться на моторке по Яне до заброшенного улуса Охсордох. Рядом с улусом Яна делает крутой поворот, на излучине отмель – на ней кладбище.

– Жене пишу письмо, – убеждал нас Коля, – жена моя красавица и хозяйка на все сто двадцать, встретит вас в лучшем виде. В улусе кореш мой Вася Зыков, скажете, что я, Коля Петров, ваш первый друг, Вася расшибётся для меня лепёшкой. Доставит до кладбища без копейка денег. Бутылка спирта ему в зубы – Вася полные штаны счастлив! Туда довезёт, обратно – заберёт. И ни копейка денег! Но спирт давать на финиш, Вася загулять парень не дурак!

Улус Коли-зека

Помараковали мы с Денисом и постановили: едем за костью мамонта. Зачем откладывать на завтра то, что можно съесть сегодня. Сказано – сделано. В июне Коля-зек заронил идею, в августе мы скомандовали себе: вперёд на мамонтов!

С Денисом мы в армии сдружились. Он родом из посёлка Табага, это под Якутском, сначала сошлись, как земляки, а потом – на всю жизнь, у Дениса, правда, она получилась короткой.

Денис был человеком основательным, неспешным, без лукавства, какой-то хитрости, изворотливости. Если что, прямо в лоб тебе правду-матку влепит, без всякой толерантности. Друг ты не друг, а получи, если не прав. Правильный во всём. В армии женская тема – особая статья, его спрашивают:

– Денис, у тебя баба была когда-нибудь?

Он с укором:

– Разве можно так «баба»? Надо говорить – женщина.

В нём была обострённая совестливость, чувство справедливости. Старше меня на два года, в армию в двадцать пошёл, по рассудительности всем нам фору давал. И друг надёжный. Попросишь, всегда выручит. Я, случалось по жизни, подводил Дениса, грешен. Он – никогда. Обидчивый. Может оттого, что без матери рос, она рано у него умерла. В армии первые месяцы трудно нам дались, Денис хоть и сам не в лучшем положении, но хорошо поддерживал меня. Служили мы в 1988–1990 годах, самая горбачёвщина, развал армии. Офицеры пустились во все тяжкие. Занимались распродажей имущества, пьянствовали, а дисциплину отдали на откуп старослужащим. Дедовщина процветала со страшно ядовитой силой. Из части два парня моего призыва не выдержали, сбежали. Одного поймали, а второй сгинул. С тестем разговариваю, ему семьдесят лет, в Североморске служил, в морфлоте.

– У вас, – спрашиваю, – дедовщина была?

– Нет, – говорит, – беспредела никогда. Если молодой забуреет, лодыря начинает гонять, таких мы учили родину любить. А если салага нормальный парень, от обязанностей не увиливает, лишнего не заставляли делать. Тем более прислуживать – стирать за тебя, сигареты тебе искать.

Нас деды старались всячески унизить. Меня с Денисом месяца два перевоспитывали. Никак не могли смириться, что мы не пляшем под их дудку. Побьют нас, мы в ответ их поколотим. Не сдавались. Я не из слабаков – метр девяносто ростом, такого кулаками окучить – это ещё надо постараться. Денис чуть пониже, но в плечах покруче, столько за свою жизнь сельской работы переделал. Они числом брали и на измор. Дошло до того, что я смотрел на часы и не мог понять, какое время суток. Днём работаешь, а ночь бессонная – покоя не дают. Они днём выспятся, ночью подавай развлечения.

Но мы стояли на своём, не прогибались. Чтобы брюки «дедушке» гладить, сигареты искать – ни за что. Меня отдали Володе Прохорову. Он прилетел из командировки, часть наша авиационная, часто солдат в командировки отправляли. Прохорова недели три не было, приехал, ему говорят:

– Вовка, твой молодой приборзел, надо перевоспитать, мы учим-учим уму-разуму молодняк, а ты филонишь, подключайся.

Вовка из-под Красноярска, сибиряк конкретный. На турнике выход силой на обе руки делал более двадцати раз… Я пять с трудом, он легко двадцать… В борьбе на руках, которая армреслингом зовётся, никто победить его не мог. Вовка свою гимнастёрку бросил мне:

– Постирай-ка!

Ага, думаю, держи карман шире. Но беру безропотно и в умывальник. Никогда дедам не прислуживали ни я, ни Денис. За что и получали. А тут я соглашаюсь, ни слова ни полслова против. Деды на меня уставились: что такое? Надеялись, сейчас цирк начнётся. Я по своему обыкновению откажусь, а Вовка меня отрихтует. Они, если что, помогут с большим удовольствием.

– Игорь, ты чё испугался? – мой одногодок спрашивает с сожалением.

Умывальник элементарный, большое помещение, посредине его стенка метра полтора высотой, из неё с каждой стороны торчали краны, под ними глубокие длинные раковины, облицованные кафелем. Одна функционировала без проблем, вторая постоянно полная. Стоило сливу чуть засориться – и болото. Вода грязная киснет… Захожу я в умывальник и Вовкину гимнастёрку с порога швыряю в это болото. И ухожу. Следом дневальный заскочил. Ему пол мыть, а тряпки доброй нет. Видит – отличная тряпка купается. На швабру оперативно намотал, пол в казарме помыл.

Утром Вовка просыпается.

– Ну чё, – спрашивает, – постирал?

– Ага, – говорю, – в умывальнике на вешалке в лучшем виде ждёт тебя не дождётся.

Он пошёл, а гимнастёрка на швабре.

Я думал, Вовка полезет с кулаками, приготовился к обороне. Гимнастёрка не какая-то бросовая, добротная. Ситуация усугублялась тем, что Денис стоял в карауле. От Вовки я, может, и отмахался бы один, но если, думаю, гуртом навалятся – тяжко придётся. Вовка пошумел-пошумел, ушёл. А на следующий день подходит, я один сидел:

– Игорь, – говорит, – спасибо тебе большое. Я никогда молодых не обижал, а тут слабину дал. Пошёл на поводу у ребят… Но ты меня проучил, спасибо.

Мы с Денисом в один день дембельнулись, и наша дружба продолжилась на гражданке. Время было самое что ни на есть паскудное. Работы никакой, Денис пробовал заниматься бизнесом, да с его честностью, бесхитростностью разве что-то могло получиться. Пытался пару ларьков открыть – прогорел. Потом устроился в пожарку на зоне. Денис вообще таёжный человек, любил охотиться, рыбачить. У его дяди был домик в тайге. И для охоты в самый раз, да и просто в лесу пожить в своё удовольствие – по ягоды сходить, грибы пособирать. Мы с Денисом не один раз ездили в этот домик на моём уазике. Бывало, по неделе жили. Леса в окрестностях Якутска богатые. Сосна, ель, лиственница. Деревья статные, а под ними по земле толокнянка, брусничник ковром, и добра этого без краю. Цветы, какой ни возьми, нет анемично невзрачных, каждый наособицу броский. Саранки – ярко оранжевые лилии царской красоты, эти кучно не растут, поодиночке, а огоньки – полянами полыхают. И багульник в мае по склонам сумасшедше цветёт. В любое время года красиво в тайге. Денис, будь его воля, жил бы в ней безвылазно.

Поэтому с удовольствием ухватился за идею экспедиции за костью мамонта.

На дворе заканчивалось короткое северное лето, самое время для путешествия по первозданным просторам Якутии. Гнуса нет, ночные заморозки терпимые. Мы с Денисом пошли в отпуск. Были сборы недолги, наконец, летим в Батагай, центр Верхоянского района. Из школьной географии я знал, что Верхоянск спорит с Оймяконом, кто из них полюс холода, разница в каких-то десятых долях градуса, попробуй тут установи безоговорочного победителя. И там, и там холода случались под минус семьдесят градусов по товарищу Цельсию. Прямо скажем, не жарко. Но эти рекорды сугубо зимнего времени года. В нашем случае стояли последние дни августа, до продолжения принципиального спора между Верхоянском и Оймяконом, кому холоднее на белом свете, было далеко, поэтому мы с Денисом пребывали в прекрасном настроении.

Батагай назывался посёлком городского типа. Посёлок каким типом не обзывай – всё одно не город. Небоскрёбов выше двухэтажек не было. Да и на кой они на Крайнем севере. Аэропорт Батагая не сразу за околицей, он, как в настоящем мегаполисе существенно в стороне, пешком устанешь топать из посёлка до взлётно-посадочной полосы. Была она грунтовой и здание аэропорта походило на барак.

Характеризуя Батагай, я чуток забежал вперёд, по прилёту мы в сам посёлок не стали заворачивать. Торопились на кладбище мамонтов. Между собой решили, если получится на обратной дороге, заскочим в Батагай. Опять же забегая вперёд, на обратной дороге отменили мы экскурсию в посёлок, но пришлось её совершить, так как нас записали в шпионы и привезли в Батагай под конвоем. Но всё по порядку. Из аэропорта сразу направились в улус Коли-зека, считая, что главное для нас – кости мамонта, а не батагайские достопримечательности. Километрах в пяти по дороге из аэропорта развилок, одна дорога ведёт в столицу Верхоянского района – Батагай, вторая – на родину Коли-зека.

Ехать до его улуса километров тридцать. Это берег Яны. Места живописные, прямо скажем – красивые места. И Маша, Колина жена, им соответствовала – очень даже симпатичная. Среди якуток встречаются женщины настолько совершенные, что ни убавить, ни прибавить. Маша, доведись выступать на конкурсе красоты, может и не стала бы примой, но и в конец списка не скатилась бы.

Приняла нас приветливо, Коля подарки передал, мы тоже не с пустыми руками. Да не в том причина гостеприимства, душевный Маша человек, встретила, как родственников.

Я Денису ещё в Якутске сказал: прилетим, первым делом поможем хоть чуток Колиной жене. Денис горячо поддержал идею. Надо помочь женщине: муж за тысячу километров, работы в сельском доме всегда навалом. Дрова нарубить, в огороде что-то поделать, да мало ли какие надобности могут накопиться в доме, хозяин коего который год в отсидке… Приехали в улус во второй половине дня. Ладно, думаю, с дороги отдохнём, а утром часиков в шесть по холодку засучим рукава и один день посвятим Колиному хозяйству.

Как и предполагал – во дворе у Маши гора чурок, ждущих дровосека. Денис как парень с сельскими корнями технологию колки дров знал не понаслышке, не из тех, кто поперёк чурки топором тюкает. Просыпаемся в шесть часов полные азарта ещё до завтрака размяться с топорами-колунами, а вокруг тишина. Заполярье, светает рано. За ограду вышли – улус спит. В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Не стали топорами шуметь.

Я по маме из забайкальских староверов – семейских. Все школьные каникулы у бабушки в деревне проводил. Жизнь в староверческой деревне закипает с рассветом. Летом в четыре утра начинается движение, в пять всё бьёт ключом. У якутов менталитет другого замеса. Трудовая жизнь ближе к девяти просыпалась, а после обеда затихала до следующего дня. С первыми звуками просыпающегося улуса взялись мы с Денисом за топоры. Да так рьяно, что гора наколотых дров росла на глазах. Маша с возгласом: «Ой, спасибо! Ой, спасибо!» – бросилась складывать их в поленницу.

По улусу быстро разнеслась весть – из Якутска прибыли Колины друзья-товарищи. К нам потянулись местные жители. Узнали, что у нас нет ружья. Со всех сторон начались предложения, как так – в тайгу без ружья?! И медведь бродит, а зайчика на обед подстрелить или утку. Зачем консервы, когда мясо летает, бегает, по головам ходит. Якут Боря побежал домой и подогнал ружьё с патронами. Дескать, берите-берите и никакой платы не требуется. Хотя по глазам читалось – бутылка не плата, а обязательный дружеский жест за аренду столь нужного в экспедиции атрибута.

В то время колхоз в улусе ещё не упразднили в соответствии с лозунгом лукавых реформаторов «фермер нас накормит», шла сенокосная страда, в связи с этим на продажу спиртного был наложен категорический запрет. Магазин крепче уксуса ничем не торговал, местные мужчины могли махнуть рукой на мудрое изречение «день год кормит» и загулять. Для русского человека запой дело серьёзное, для представителей северных народов с их слабым на сопротивляемость к алкоголю организмом, тем паче. Боря с большим энтузиазмом принял от нас бутылку спирта за аренду ружья.

– Ой, хорошо бьёт! – нахваливал Боря ружьё (как потом выяснилось, лукавил), любовно пряча под полу пиджака литровую бутылку спирта.

Зная волшебные свойства данного напитка при решении житейских вопросов, мы прихватили с собой четырнадцать литровых бутылок сумасшедше популярного в девяностые годы спирта «Рояль». Это был бренд пьяной ельцинской эпохи. Знатоки поговаривали, «Рояль», будучи родом из цивилизованной Голландии, на самом деле технарь – технический спирт, не имеющий никакого отношения к натуральным продуктам. Это не смущало наш неприхотливый российский люд, пили «Рояль» с большой охотой и в больших количествах. Шутники окрестили процесс его употребления – «ударить по клавишам». Или – «пройтись по клавишам». Якутия не являлась исключением во всероссийской симфонии голландских композиторов.

Колин кореш Вася Зыков, о котором Коля говорил в Якутске, с удовольствием взялся доставить нас на лодке до кладбища мамонтов за то же «рояльное» вознаграждение. Договорились – одна бутылка туда и такая же плата за доставку в улус. Надо понимать, бензин лодочник не покупал, пользовался колхозным.

За день мы разделались с дровами, подправили забор – сменили пару подгнивших столбиков, а утром (по нашим меркам снова не ранним) после сытного Машиного завтрака загрузились в Васину дюралюминиевую лодку «Казанку».

– Вперёд на мамонтов! – провозгласил Денис.

Взревели моторы, лодка пошла указанным курсом.

Кладбище мамонтов

Взревели моторы, два стояло на Васиной «Казанке», лодка рванула вверх по течению. Яна в переводе с эвенкийского – очень большая река. Эвенки если и приукрасили, то немного – «очень», пожалуй, лишняя прибавка, но река настоящая. С Леной, Иртышём, само собой, не сравнить, но и не Омка. Места по берегам красивейшие – тайга, горы, сопки. В ином углу горы далеко у горизонта, в другом – к самой воде подступают. Не один раз похвалили мы с Денисом себя, какие молодцы, решились на такое путешествие. Душа сладко волновалась от запахов воды, тайги, простора… Хорошо…

Душа пела-пела от окружающих красот, да и притомилась, шутка ли – целый день в лодке… Это не яхта океанская, где можно в шезлонге на солнышке позагорать, надоест – в каюте подушку придавать. Здесь сиди и сиди, час, другой, десятый. Задница немеет, поясница отстёгивается, ноги затекают. Весь день шли, даже ночь прихватили. Среди ночи Вася, вконец вымотавшись, часа на два причалил к берегу поспать-подремать. Перед этим чуть было в воду, сморённый сном, не сверзился.

– Рыбка на корм не хочу! – прокомментировал решение на остановку. – Плавать моя плохо-плохо, топор без ручки. Надо спать маленько!

– К рыбкам, Вася, тебе нельзя, – сказал Денис, – не то жена твоя к стенке на расстрел нас поставит – мужа драгоценного не сберегли.

– Срелять она не-е-е-е – она ружья шибко боится.

– Это меня радует!

– Но дрова хорошо колет! – добавил Вася.

– Хочешь сказать, бóшки нам отрубит?

– Ага, – хохотнул Вася. – Башка-лэчигир!

– По мне лучше из ружья! – не захотел «лэчигир» Денис. – Надо тебя верёвкой к лодке привязывать, дабы избежать ампутации головы якутской гильотиной.

Подремали на бережке, на спальниках и дальше отправились. Мы торопились кости искать-собирать, Вася – к жене, чтобы «лэчигир-башка» не сделала за долгое отсутствие. Наконец Вася направил лодку к берегу и заглушил мотор. Лодка, теряя скорость, по инерции прошла метров десять, ткнулась носом в гальку. Мы выпрыгнули на сушу, ноги, уставшие от долгого сидения, обрадовались твёрдой почве. В пляс не пустились, но были близки к этому.

Денис крикнул во всё горло, воздев руки к небу:

– Уррра!

Вот он желанный берег, куда рвались, с того самого дня, когда Коля-якут рассказал о кладбище мамонтов. Было дело – всё шло наперекосяк, мечта накрывалась медным тазиком. Дениса накрыл жестокий бронхит, мой начальник вознамерился было наложить вето на отпуск, дескать, в октябре сходишь. Но все преграды вместе с препонами победно преодолены, мы в заветном месте: расчехляй орудия труда и вперёд на мамонтов.