Вперёд на мамонтов

Недолго мы уракали, пригляделись, осмотрелись, оказалось: место самое что ни на есть то, да не совсем. Даже совсем не то, каким хотели видеть. По географическим координатам – кладбищенское, на деле ископаемые останки мамонтовой фауны характеризовались пословицей – близок локоть, да не укусишь. Излучина Яны никуда не делась, а отмель с костями находилась в подводном состоянии. Прилетели-приехали-приплыли за тысячу вёрст и вода-вода, кругом вода.

– Мы ведь не дайвингом собрались заниматься! – почесал затылок Денис, когда Вася-лодочник показал местоположение кладбища. Метр воды над ним был как минимум.

Вася принялся успокаивать: большая вода обычное дело для данного времени года, да вовсе не следует предаваться печали, впадать в панику, кусать локти – Яна через три-четыре дня войдёт в привычные берега, вода уже спадает, вожделенная отмель с костями вот-вот окажется на поверхности.

Вася помог выгрузиться, вскоре звук лодочного мотора растворился в безмолвии. Мы оказались на краю света.

Противоположный берег был пологим, наш – крутой, обрывистый. Высокие тонкоствольные сосны подступали к его краю. Оголившиеся корни беспомощно пытались зацепиться за воздух. Корни на то и корни, за землю держаться. Дерево с такой инвалидностью хороший ветер запросто может завалить, ходи рядом да оглядывайся, чтобы по голове не прилетело. Стволы нескольких крайних сосен опасно наклонились, последними усилиями держась за твердь. Скорее всего, в скором будущем им предстоит присоединяться к тем собратьям, которые лежали уткнувшись в галечник верхушками.

Между урезом воды и крутым берегом проходила неширокая полоса галечника, на неё выгрузили вещи. Прощально помахали вослед Васиной лодке рукой и принялись перетаскивать сумки, рюкзаки к заброшенному улусу. Он носил когда-то название Охсордох и стоял на высоком берегу. Домов в улусе не осталось, зато неподвластно быстротечному времени стояли два прекрасно сохранившихся загона для скота со стенами, крышей… Скотом мы себя не считали, но ничтоже сумняшеся расположились в загоне. Палатку прямо внутри его поставили. Удобно – ни ветер, ни дождь нипочём. Всё получалось, как Коля-якут нам говорил:

– Палатка на фиг не нужна! Спальник бросил в загоне и спи в свой удовольствие.

Палатка, положим, пригодилась. Ночи холодные, примусом обогревались.

Из улуса открывался вид на реку, таёжные просторы. Не захочешь да запоёшь: «А вокруг голубая, голубая тайга». Росли в ней преимущественно сосна и лиственница. Встречались посланники тундры – карликовые деревца.

– Денис, – говорю, – сейчас бы дельтаплан и парить над всем этим!

– Для начала лучше бы акваланги с гидрокостюмами, – не разделил мои полётные восторги Денис. Его беспокоила мысль о добыче мамонтовой кости.

Поблизости от загона развели костёр, вскипятили чай. Я в лодке так насиделся, что пил стоя. Заодно решил осмотреть в бинокль окрестности. За улусом была большая, заросшая травой пустошь. На одном её краю, в редком леске, как и говорил Коля-якут, было заброшенное кладбище. Дальше пустошь подходила к хорошему лесу, я скользнул взглядом по опушке. Что-то насторожило. Снова направил бинокль в ту сторону, всмотрелся. Вот оно что – медведь. Упитанный экземпляр стоял не как в цирке, здесь ему выслуживаться на задних лапах не приходилось, твёрдо попирал землю четырьмя лохматыми конечностями. Мощный загривок, круглые ушки, морда не сказать, что грозная, даже симпатичная. Нюх у потапыча не страдал недомоганием – сразу учуял чужаков и вышел поглядеть на пожаловавших в его владения. Заодно себя, хозяина, показать, дабы гости не расслаблялись. У меня сложилось впечатление, мишке не понравился мой пристальный, усиленный линзами бинокля взгляд в сторону его персоны, недовольно развернулся и скрылся в чаще.

– Денис, – говорю, – велено не расслабляться, по соседству с нами хозяин тайги обитает.

– Волков бояться, – глубокомысленно сказал Денис, – костей мамонта не соберёшь.

Рекогносцировка

На следующий день отправились на рекогносцировку. С округой познакомиться, оцениться на предмет наличия костей в других близлежащих местах. Надеялись, так как Яна река крутлявая, сдвигая русло, вымыла где-нибудь кости на нашу радость.

Взяли лопату, ружьё. По Чехову в тот раз не вышло: «Если в первом акте на стене висит ружье, то в третьем акте оно должно выстрелить». Мишка-топтыжка не нападал, зайцы мимо не пробегали, утки не пролетали – так что ружьё не задействовали. Зато другой съестной трофей попался. Открылась перед нами поляна в несколько футбольных полей. Синяя от края и до края по все площади. Посмотрел в бинокль – голубика. Крупная, как виноград, и видимо-невидимо на каждом кусту.

– Денис, – говорю, – пошли пособираем.

Он взял у меня бинокль и сказал, приложив его к глазам:

– Там уже собирают!

– Кто?

– На дальний край посмотри, – и протянул бинокль.

Прикладываю окуляры к глазам, а в голубичнике мишка уплетает ягоду. Тот ли, которого накануне видели, или другой экземпляр, но тоже не маломерок.

– Летом они сытые, – говорю, успокаивая себя, – на людей не нападают.

– Хочется верить, – отреагировал на мой научный вывод Денис, – от сытости топтыгина на сладенькое разморило. Но я десерт с ним за одним столом делить не хочу. А ты как знаешь.

– Ладно, – говорю, – на обратной дороге полакомимся. Надеюсь, весь голубичник не оберёт лохматый проглот!

– Гля, – хохотнул Денис, – мишка тебя на стихи подвигнул: «Не оберёт лохматый прогот!» Хорошо сказано. Будем надеяться – не оберёт!

Кости мамонта, как мы ни осматривали во все глаза окрестности, в надежде – вдруг бивень торчит из берега или ногами валяется, не удалось обнаружить. Ни бивня, ни куска его, ни челюсти, ни любой другой кости ископаемого животного. Будто мамонтов в помине никогда не водилось в данных краях.

– Денис, – успокаивал я друга и себя, – не расстраивайся. Мамонты следили за порядком, где в голову взбредёт не умирали. Правила строго соблюдали, как приписала природа к конкретному месту: вот вам кладбище, – так и шли на указанную площадку. В природе всё продумано и экологично. Это человек, куда ни ступит, гадит почём зря да норовит в больших количествах.

– Я так и понял, – не возражал Денис. – Но из всех правил бывают исключения. Вдруг какой мамонт не рассчитал силы не дотянул до кладбища, упал по дороге. Валяется скелет в одиночестве, а тут мы с тобой…

– «Вдруг» не считается. Коля-якут что говорил – на кладбище костей как грязи.

– Только грязь вся под водой. Ты уверен, что вода спадёт и «грязь» предстанет перед нашими очами полная костей?

Конечно, не был я уверен, посему промолчал.

Ушли мы километров за десять от стана. Денис, будучи в тот день дежурным по кухне, собираясь в радиальный маршрут, не стал следовать мудрости «хлеб сам себя несёт», решил по минимуму взять еды, чтобы легче идти. Опять же из соображения: кости мамонта попадутся, больше места в рюкзаке. Горсточку крупы взял и банку консервов. Готов был пришибить его. Этого, может, и хватило бы, но Денис начудил… Развёл костёр, вбил рогатину, положил на неё длинную палку-жердину, один конец воткнул в крутой берег, на второй повесил котелок. Хлипкая получилась конструкция. И рогатина жидкая, и палка толком не закреплена.

– Денис, – говорю, – перевернётся!

– Не беспохлёбся! Всё будет окейно!

Суп был почти готов, когда Денис запнулся за жердину, своротил рогатину, содержимое котелка ухнуло в костёр.

Я разворчался-разнылся, самому потом стыдно было. Вот, мол, говорил тебе, перевернётся, нет, надо по-своему сделать. Проголодался, конечно, не то слово. Километров десять протопали по тайге, а это не по асфальту, то яма, то дерево поваленное, то вообще не пройти, кругаля дать надо, в обход топать. Я без того поесть со страшной силой люблю, а тут просто зверский аппетит нагулялся, а весь суп в костре. Изворчался на обратном пути, Денис даже бросил в сердцах:

– Если бы я знал, Игорь, какой ты нытик – ни за что с тобой не поехал!

Это была первая наша размолвка.

Голубику ели, разойдясь в разные стороны, благо мишка-топтыжка к тому времени подсластил сытую жизнь, покинул ягодные угодья.

Утино-заячья охота

Я на Дениса надулся из-за супа, он на меня из-за охоты. Денис – охотник, я в этом деле чайник. Глаз не той меткости, рука не той твёрдости. С Саней-охотником, о котором речь ниже, Дениса не сравнить, но Саня – феномен, таких единицы на тысячу охотников-профессионалов и промысловиков, Денис среднестатистический охотник-любитель, коих сотни тысяч. Он охотник, я – чайник. На второй день экспедиции мы надумали разнообразить пищевой рацион зайчиком. Заняться было нечем, ждали у моря (вернее – у Яны) погоды (точнее – спада воды). Ждать и догонять – хуже нет ничего, посему решили скрасить томительное ожидание вкусным обедом. Денис как главный охотник экспедиции деловито взял ружьё и отправился добывать зайчатину.

– Мы в тайге или где, – сказал, сунув в карман несколько патронов – тушёнкой себя травим, когда зайцы по головам ходят!

– Согласен! – не стал я возражать!

Добывал Денис ходящих по головам зайцев бесконечно долго – часа четыре. Пару раз доносились выстрелы из леса. Два-то зайца зачем, подумал я. Однако зря беспокоился, Денис ни одного не принёс. Вернулся с испорченным настроением. Не любил проигрывать. На следующий день снова пошёл на промысел, доказывать своё охотничье мастерство. И снова вернулся ни с чем.

– Денис, – взял у него ружьё, – ничего ты в заячьей охоте не петришь, схожу-ка теперь я! И вот увидишь – подстрелю какого никакого зайчишку.

– Иди-иди! – скривился в улыбке Денис. – Косые сидят и ждут, когда такой вот городской умник пожалует.

Я, конечно, блефовал, и всё же верил в свою удачу. Когда-то читал: зайцы бегут в гору. То, что зайцы есть в округе, сомнений ни у меня, ни у Дениса не возникало. Видеть мы их не видели, к нашему огоньку не выскакивали, зато слышать, как они носятся, доводилось не один раз. У костра сидишь с кружкой чая, наслаждаешься таёжным покоем… Тишина, аж в ушах звенит, вдруг характерный топоток – заяц на рысях прошёл. Чу – ещё один несётся. Зайцы пешком, как известно, не ходят, а в вечной мерзлоте хорошо слышна поступь. То есть, не какой-то там залётный пробегал, постоянно шныряли вблизи нашей стоянки, будто издевались над нами.

Неподалёку от заброшенного улуса возвышалась серьёзная гора. Если в этажах мерить – пятьдесят не меньше наберётся. Миллионы лет назад это был берег могучей прапра Яны. Градусов сорок пять склон горы, лесом поросший. Учитывая особенность зайцев, предпочитающих бежать вверх – я поднялся на середину горы и пошёл по склону вниз. Расчёт оказался верным, потенциальные трофеи ринулись снизу вверх прямо под выстрел. Зайцы хоть и о четырёх лапах, в гору им тоже бежать энергозатратно. Два молодых зайчишки добежали до середины склона и порядком подустали, тут я выхожу из-за деревьев, здравствуйте, други лесные. Расстояние между нами метров десять, зайцы уставились на меня в недоумении, что за существо неведомое перед их косыми очами. Им бы сигануть в сторону, они дурачки глупые, ждут, что дальше будет?

Картина со склона горы открывалась знатная. Тайга во всю ширь, лента Яны серебром режет сосново-лиственничную зелень, несколько озёр пятнами разбросаны, и солнце закатом полнеба зажгло… Поэзия, если вдаль смотреть, а если перед собой – проза: зайчишки серые замерли в ожидании своей незавидной дальнейшей судьбы. И убивать жалко, и Денису хочется доказать – я не последний чайник в охоте. Ружьё поднимаю, можно было одним выстрелом обоих уложить, рядышком сидели. Один вовремя сообразил, чем грозит ружьё – прыгнул в кусты, второго я шлёпнул.

Дробь у меня была «тройка», а для зайца и «полторашка» пошла бы. Выстрелил я метко. Когда ели зайчатину, то и дело дробинки попадалась. Денис ворчал:

– Неправильно стрелял, почти вся дробь в него ушла.

Я сдержал себя, чтобы не испортить Денису аппетит, промолчал, мол, надо было самому метко стрелять.

Дениса моя удачная охота раззадорила: с первой попытки я за какой-то час добыл зайца. Он в третий раз пошёл за зайцем и снова впустую.

– Поднимись на гору, – пытался убедить его в своей методе, – и навстречу зайцам спускайся, их там как грязи.

– Не учи учёного! – не хотел слушать советов Денис.

В конечном итоге разочаровался в зайцах, отправился за уткой.

Вдоль горы, на которой я зайчиков добывал, тянулось болото. Коварное само по себе, во многих местах поросло изумрудной травой-муравой обманчивой красоты, на которую лучше не наступать – нога проваливается, как в пустоту. Ухнешь с головой и поминай, как звали.

Денис ушёл с ружьём и ни слуху, ни духу. Часа четыре миновало, сумерки сгущаются – нет друга. Денис напрямую не сказал, что целенаправленно идёт на утиную охоту, буркнул уклончиво: заодно уточек посмотрю. Два или три выстрела раздались, мне показалось – в районе болота. И нет Дениса. Надо, думаю, идти искать. В сторону болота кричу: «Денис! Денис!» В ответ тишина. Всякие мысли полезли в голову…

Когда наткнулся на него, торчал из болота. По грудь в трясине. Банальная охотничья ситуация: подстрелил утку и полез за ней. И врюхался, мама не горюй.

– Ты в своём уме? – говорю. – Нельзя было позвать меня? Ору на всю округу, он молчок! Тебя засасывает!

– Сам выберусь! – буркнул в ответ Денис.

Но чуть шевельнулся, ещё глубже увяз.

У болота торчало с десяток сухостойных сосёнок. Одну выломал, протянул утопающему, да лесина трухлявая оказалась. Тогда сразу две сунул Денису, вытащил его.

Ему бы радоваться, он дуется. Зайца не убил, утку не достал и опозорился – в болоте провалился.

– А мне каково было бы! – отчитал его. – Прикинь, ты по своей дури утоп, а мне как потом жить – друга не уберёг.

– Без тебя выбрался бы!

– Ага с помощью кикиморы! Пощекотала бы за пятки, ты от хохотунчика вылетел бы из жижи…

Кладбище мамонтов

Вася-лодочник не обманул – вода убывала. Подобно сказкам, в которых фигурирует магическое число три, через три дня Денис вылез утром из палатки, и огласил округу победным криком:

– Ур-р-р-а-а-а-а!!!

Взору явилась долгожданная отмель.

Яна река с норовом, особа, которая сама не знает, что ей надо в каждый следующий момент: то влево её потянет со страшной силой, едва не под девяносто градусов заложит поворот, и тут же теряет интерес к выбранному направлению, начинает с такой же категоричностью вправо забирать. Один из своих круть-верть фортелей делала в районе улуса, крутой дугой очерчивая каменистую отмель. Почему-то именно сюда мамонты шли умирать. Будь на нашем месте профессионалы с помпами для размывания грунта, они могли много чего добыть из костного материала. У нас весь шанцевый инструмент состоял из единственной штыковой лопаты. В принципе ей тоже много чего можно накопать, да не в вечной мерзлоте. Верхний слой на глубину штыка ещё поддаётся, дальше монолит, с таким же успехом можно гранит лопатой копать.

В первые часы поиска азарт охватил как золотодобытчиков, которые за каждой блёсткой ждут золотые жилы. Мы в каждой деревяшке, торчащей из берега, видели кости. Сразу попалось пару бивней, к сожалению, не товарных, растрескавшихся, много было зубов, берцовых костей, обломков челюстей, рогов каких-то быков или буйволов. Но и отличный бивень нам попался. Бивни – самое ценное из костей мамонта, они идут на поделки, зубы тоже, но с ними мало кто возится, неподатливый материал, очень твёрдый. На то он и зуб.

За четыре дня натаскали гору костей метра в полтора метра высотой. Понятно, столько добра с собой за тысячу километров не утащишь. Вдобавок от жадности натаскали что надо и не надо. Те же берцовые кости, куда они нам, челюсти мамонта тоже не к чему… Товарные бивни распиливали на куски сантиметров по сорок длиной – готовили к транспортировке.

Наконец мы сказали своей жадности «хватит». Принесли с кладбища мамонтов последнюю партию костей, свалили в общую кучу. Сфотографировали её для документального подтверждения, если кто усомнится в плодах нашей экспедиции. Затем Денис принялся сооружать из трофеев трон. Я отправился готовить ужин, дежурил в тот день, а Денис занялся троностроительством. Завершив его, позвал, дурачась:

– Ходи на мой сторона, фотосессия будем мал-мал щёлкать! Ты мал-мал меня снимай! Я мал-мал тебя фоткай.

Расчехлил фотоаппарат, и мы устроили фотосессию под названием – мы на троне.

– Из царей-королей, интересно, кто-нибудь сидел на троне из мамонтовой кости? – изображал из себя царя-короля Денис.

Он требовал снимать себя и в фас, и в профиль, садился, подперев голову кулаком, как великий мыслитель. Трон получился величественным, и Денис не хуже короля восседал на нём, только что лысина портила королевский вид, короной бы её прикрыть, да не было под рукой.

Пощёлкали друг друга для истории, после чего Денис предложил:

– А давай по полтяшку «Рояля» примем за успех нашего дела!

– Победу грех не вспрыснуть! – не стал я возражать конструктивному предложению друга.

Правда, победа едва не сорвётся в Батагайском райотделе милиции…

Саня, Чолбон и «Рояль» со стрельбой

Мы только-только сели за стол, нацелившись «Роялем» отметить успех экспедиции, как в нашу походную идиллию вторгся Саня-охотник! Первое его появление в кадре выглядело более чем эффектно: верхом на лошади, за спиной ружьё, грудь в патронташах. Помните революционного матроса из героических фильмов, грудь коего крест-накрест перепоясывали пулемётные ленты. Саня был оснащён боеприпасами аналогичным образом. Патронташи на груди, поясе, даже к седлу приторочены, будто наездник держал путь на затяжную войну, при этом не верил в подвозку снарядов к линии фронта, надеялся только на свой арсенал. Несколькими мазками нарисуем портрет воинственного героя. Саня не отличался богатырским телосложением, ростом как раз наоборот – парнишка и парнишка. Коррективу в предполагаемый возраст вносило лицо, по нему читалось – «парнишке» под сорок. И грудная клетка не подростковая – могутных размеров. У якутов по причине дефицита кислорода в морозной северной атмосфере лёгкие отличаются повышенным объёмом, отсюда грудная клетка раздаётся в добрый ящик.

– Дорообо, – весело крикнул Саня, вплотную подъехав к нам.

«Дорообо» – это «здравствуй» по-якутски.

– Здорово-здорово, коль не шутишь! – поприветствовал я вооружённого до зубов гостя.

Лошадь у Сани якутская, как раз под его рост. Я потом прокатался на ней, с моими метр девяносто, едва земли не доставал пятками. Этакий маленький лохматый коник. Хвост до земли, грива длинная, чёлка на сторону, как у шкодной девчонки, один глаз закрывает. Сложной многоцветной масти, сочетающей в себе бело-рыже-серо-коричневые цвета. Животина лучше не надо для якутов. Неприхотливая, выносливая, с голоду не пропадёт ни летом, ни зимой. Сама отыщет под снегом, что пожевать.

Третьим лицом в Саниной компании была лайка.

– Чолбон, – указал на пса Саня.

Лошадь не посчитал нужным представить, собаку сразу после себя назвал.

Чолбон – яркая звезда в переводе с якутского. Звезда сделала вид, что мы её ни капельки не интересуем, села в сторонке, лишь кончики ушей подрагивали, не совсем индифферентна была – прислушивалась к разговору.

Саня своим появлением сыпанул в наше путешествие колорита аж через край… Без Сани было что вспомнить, но не столкнись с ним, данное повествование вышло бы на порядок скучнее… Добавил Саня перца с солью… А вообще душевный человек. Никогда обиды на него не держал. Патриарх Кирилл, совершая поездку по российским окраинам, побывал на Дальнем Востоке и в Якутии, эту черту коренного населения точно выразил – детскость. Местный житель смотрит на мир, как ребёнок. В городах якуты меняются, как и русские, и не в лучшую сторону, в глубинке по-прежнему открыты, доверчивы, по-детски непосредственны. Скорее всего, в городах в ранешные времена коренные народы тоже отличались детскостью, да цивилизация на свой лад подрихтовала. А в глубинке бесхитростные остались, он тебе последнее отдаст. Читал, бухгалтерша ограбила оленеводов. Два или три миллиона украла. За полгода зарплату получила и исчезла с деньгами. У оленеводов мысли нет, что воровка, посчитали, человеку шибко надо было, потом отдаст, а мы не пропадём. Она прикарманила и дёру на большую землю, а они ждут, приедет с деньгами.

Когда патриарх назвал деткостью это качество северных народов, я первым делом Саню вспомнил – про него.

Саня, широко улыбаясь, ещё раз поздоровкался, на этот выкрикнул:

– Дорооболонун.

Это в переводе «здравствуйте все» или «привет всем».

– Привет-привет! – сказал Денис.

Искренне ему обрадовались. В диком безлюдном краю – человек. Да ещё охотник. Извечное наше непостоянство, вечная неудовлетворённость: от человеческой колготни рвёмся на край света, оказавшись на краю – начинаем маяться от безлюдья.

– Саня, – спросил Денис, – ты чё как матрос с «Авроры», весь в патронах?

– Надо, – уклончиво прозвучало в ответ.

Скорее всего, Саня хотел произвести на нас неотразимое впечатление. Как модница, готовясь к выходу в свет, в пух и прах наряжается, дабы сразить всех наповал, так и Саня – дескать, знай наших! И уважай хозяина местных угодий. Конечно, не на охоту он обвешался боеприпасами. При его уникальной меткости с таким арсеналом гору дичи настрелял бы. Да куда ему та гора? Куда? С утками вообще не возился, зайцев стрелял по мере надобности. Захотел зайчатинки – подстрелил, приготовил (готовил их Саня обалденно!), употребил. По теплу уж точно впрок не стрелял.

Надо сказать, Сане удалось произвести на нас в тот памятный вечер неизгладимое впечатление. Грохот канонады по сей день в ушах стоит. Но всё по порядку.

Саня нарисовался в самое время – к ужину. По закону тайги пригласили гостя разделить трапезу. Саня не стал отказываться даже для приличия. Сразу принял приглашение. Здесь мы совершили роковую ошибку, едва не стоившую нам жизни – достали спирт. Вася-лодочник не один раз предупреждал: если Саня-охотник придёт – ни под каким видом не наливать. Случись что с ним по нашей вине (краёв в выпивке не знает) – нас в улусе линчуют. Скрываться от возмездия бесполезно. Улус на обратной дороге нам не миновать. Поэтому, говорил Вася-лодочник, если жизнь дорога, не наливать. Как пояснялось выше, в связи с летними сельхозработами в районе зверствовал сухой закон. Запретный плод – даже если он горькая водка – всё одно сладок, на алкоголь имелся повышенный спрос.

– Саня вас обязательно найдёт, – пообещал Вася-лодочник. – Он всё, что в тайге творится, знает.

Подозреваю, Саня и появился в надежде на запретный плод с большой земли. Что такое алкоголь для северных народов, организм коих не имеет к нему иммунитета, мы знали, но как-то не подумали и предупреждения Васи-лодочника проигнорировали. Бутылка спирта литровая. Мы с Денисом выпили немного за успех нашего дела и сказали себе: хватит. Саня иначе смотрел на веселящий душу напиток. То и дело понукал:

– Наливай хорошую!

Нам бы сказать: «Лавочка закрывается, бутылка затыкается». Нет, мы демонстрируем хлебосольство и радость встречи с аборигеном.

Первым предупреждающим знаком стало резкое сужения запаса русских слов в Санином словаре. Его речь без того гладкой назвать было нельзя, с каждой порцией спирта (пусть и разведённого) начала стремительно терять стройность. Якутских слов звучало больше и больше, они лавинообразно вытесняли русские. Я хорошо понимаю по-якутски, да у Сани деревенский диалект, в городе по-другому разговаривают. Вдобавок алкоголь подкосил дикцию. Якутский язык чем характерен – одно и то же слово имеет разные значения в зависимости от того, куда поставлено ударение. Саня частил настолько неразборчиво, что за ударениями уследить было невозможно. Понятно дело, охотник намолчался в тайге, с Чолбоном много не поговоришь, а тут свободные уши появились – как не выговориться. Тараторит-тараторит, что-то спрашивает, а мы глазами хлопаем, понять ничего не можем.

Наша непонятливость начала Саню нервировать. Душа, измолчавшаяся в таёжном одиночестве, просила диалога. Он рассказывает, объясняет, руками жестикулирует, мы сидим с глупыми физиономиями, не знаем в каком месте, как реагировать: где смеяться, где поддакнуть, где головой сочувственно покивать…

Я, утомившись от Саниного потока сознания, поднялся с намерением оживить костерок. Дров мы, пока ждали спада воды, заготовили с запасом, дабы потом не отвлекаться от сбора костей. Нарубили толстых веток, в поленницу сложили. Мы, надо сказать, основательно обжились на стоянке. Аккуратное место для костра оборудовали с рогатинами, палкой-перекладиной, пару бревёшек притащили в качестве сидений, поодаль от кострища поленница. Я к ней подошёл, набрал беремя дров, вдруг – бабах! Выстрел. Поворачиваюсь – война: Саня отскочил от костра, стоит с ружьём наизготовку. Денис тоже на ногах, в широко раскрытых глазах вопрос – что дальше? Саня первым выстрелом под ноги ему из ружья саданул. Но добивать не стал, развернул ствол в мою сторону, обозначив свои намерения воевать на два фронта. И жахнул в поленницу, только щепки полетели за моей спиной. Я разом потерял интерес к костру, прыгнул в сторону загона, нырнул в палатку, схватил ружьё, просунул ствол между жердинами стены и выстрелил вверх. Продемонстрировал Сане, что мы тоже не фигушки воробьям крутить прибыли в его владения.