скачать книгу бесплатно
Зал оказался на удивление неплох. Оконные стекла целы, скатерть на столе идеально бела, ни толстого слоя пыли на ковре, ни отставших от стен обоев, ни единой трещины в чистых, сверкающих бокалах. Простолюдин мог бы даже восхититься роскошью обстановки, но мистер Морель, оценив состояние комнаты, тут же двинулся дальше.
Он побывал в ряде помещений первого и второго этажа, вид которых ничуть не соответствовал безобразной наружности дома.
– А где выбитые окна?
– Не понял вас, сэр.
– Где выбитые окна, которые я видел, когда подходил к дому?
– Вы уверены, что видели?
– Да, черт возьми, на все сто процентов!
– Хм… Сейчас жаркая пора, мы открываем окна в разных комнатах, чтобы не было духоты. Но разбитые…
– Что за вздор! – гость развернулся и стуча каблуками направился к лестнице. – Идемте, я докажу вам! Этот дом выглядел так, будто в нем разорвалась бомба!
Он выбежал из особняка и, не сомневаясь в своей правоте, принялся разглядывать фасад.
Мистер Морель ненавидел, когда его оставляли в дураках. Но потрясение, испытанное им в тот момент, вымело из головы даже злобу.
Перед ним, по-прежнему, стоял ветхий, не знавший ремонта, однако, ничем больше не доказывающий свою бесхозность, дом. Все окна в высоких решетчатых рамах были безупречно застеклены. Некоторые из них, и правда, оказались приоткрыты.
«Эд подтвердит! Надо позвонить домой, пусть вернется сюда и докажет… Ах, чтоб его! Он же еще в пути!»
– Как видите, сэр, окна у нас в порядке.
Дворецкий с усталым презрением в глазах подковылял к незадачливому обличителю.
– Единственный раз, когда мы лишились стекол – это было пятнадцать лет назад. Во время грозы ветром повалило клен…
– Так, ладно! Хотя я готов поклясться… М-м… Знаете, возможно, я погорячился, и ваш дом не так уж плох.
«У меня тепловой удар!» – пришла в голову внезапная догадка.
– Но, в любом случае, нужно починить мост. Это просто мерзость! Оскорбление любым визитерам!
Подбирая с земли собственное достоинство и проклиная в мыслях весь мир, Морель вернулся в дом. На пороге его вдруг охватил дремавший все это время на дне души панический страх. Он вспомнил (не умом, которым помнил об этом всегда), а сердцем конечную (без какой-либо двусмысленности) цель своего приезда.
Закурил, чтобы сбить тревогу.
– Когда я увижу хозяина дома?
– Завтра. Возможно. Если обстоятельства его не задержат.
– Хах! Прекрасно! Я сделал его семью наследниками моего состояния, а этот… чертов каббалист даже не счел нужным меня встретить!
– Прошу прощения, сэр. Он оставил вам письмо в вашей будущей комнате.
Зайдя следом за дворецким в одну из роскошных спален особняка, Морель поднял с ночного столика исписанный лист бумаги.
«Дорогой мистер Морель, приношу глубочайшие извинения… Да-да… Для нас огромная честь… Хм-хм… Да, конечно, честь! Как же иначе!»
В его памяти соткался тот недавний (и уже несказанно далекий) день, ставший ни то Рубиконом, ни то Стиксом во всей его судьбе.
Он, развалившись в кресле и дымя сигарой, с ленивым сарказмом раскрывает перед автором письма самые темные сундуки своей души:
– Да, вы не ошиблись, я смертельно болен! Лет через тридцать, в лучшем случае, сорок, я превращусь в холодный серый труп. Жизнь – самая долгая и безнадежная болезнь из всех, что существуют. Но я хозяин своей жизни! Много лет назад я дал себе слово не доживать до старости. Эта игра не стоит свеч, надо бросать карты и уходить из казино, пока ты в выигрыше! Вы согласны? Я испытал все, что только можно на этой дурацкой планете и теперь желаю для себя королевской эвтаназии! Я хочу умирать в течение многих дней от наслаждения и восторга. Понимаете, о чем я? Ваши рекламные агенты заверяли, что вы в состоянии это сделать с помощью ваших гипнотических трюков и разного рода химии. Только ни слова про магию, я в нее не верю! Так вот, если вам это удастся, я озолочу ваше семейство на пять поколений вперед. Если же нет… Поймите правильно, как только я почувствую фальшь или какое-то насилие над собой, я проживу ровно столько, чтобы заставить вас дорого пожалеть об этой афере. Вас будут судить за покушение на мою жизнь. Се клэр по ву, как говорят французы. Вам ясно? Ну что ж… Да! Важнейший пункт: кроме физического наслаждения и душевной эйфории я хочу испытать изумление. Хочу увидеть то, чего нет и не может быть. Что-нибудь э-э… Только без пошлятины, вроде парящих в воздухе предметов. С детства ненавижу цирк! В общем и целом, выражаясь деловым языком, я хочу купить у вас за свои девять миллионов достойную, комфортную смерть, которой позавидовал бы каждый. Вы ответственны за качество товара.
Он вернулся к тексту письма:
«В вазе рядом с вашей кроватью…»
На столике, и правда, стояла широкая хрустальная ваза, полная каких-то симпатичных шершаво-золотистых шариков, размером с крупные бусины.
«Каждая из этих золотых сфер вмещает один год вашей предстоящей жизни. Чтобы испытать счастье, раздавите сферу пальцами и, растерев осколки в мелкую пыль, развейте в воздухе».
Морель запустил пальцы в шарики и осторожно поигрался ими.
«Н-да! Вдыхать пыль… Боже, как оригинально!»
– Через два часа начинается ужин, – прервал тишину дворецкий. – Вы хотели бы спуститься в зал или принять пищу здесь?
– Мне все равно, я не голоден.
– Если вам что-то понадобится…
– Как ваше имя?
– Себастьян.
– Себастьян… Идите, поиграйте со своим гомункулом!
– Да, сэр.
– Исчезните!
Дворецкий поклонился и, с ледяной злостью сверкнув глазами, покинул комнату. Еще с минуту из коридора доносилось его угрюмое шарканье и стук палки.
Оставшись один, Морель выпил из графина воды, нервно вытер вспотевшие ладони и, чувствуя себя так жутко-прекрасно, как ни разу в жизни, сел на кровать.
Взял из вазы одну сферу. Он не был уверен, что хочет ее раздавить, лишь представил себе это.
Потом ему на ум пришла весьма остроумная и оригинальная вещь. Он отложил шарик. Принялся бегать глазами по комнате, в поисках карандаша. Карандаш оказался под рукой.
Морель схватил его и, облизываясь, аккуратно вывел на обоях над изголовьем своей кровати: «Арчибальд Артур Морель. 1890—1929».
При написании последней даты его рука дрогнула, и двойка вышла кривой, как лебедь со сломанной шеей.
«К чертям… Двадцать девятый год! Покойся с миром, и аминь!»
Морель снова взял сферу. Он, по-прежнему, не собирался ее крошить. Не сразу, не запросто, не прямо сейчас…
Почти против воли пальцы сомкнулись, с нежным хрустом превратив тонкую скорлупу в ворох золотого праха, гораздо мельче и легче песка. Не успел он испугаться своей неловкости, как воскурившаяся дымкой сверкающая пыль, подхваченная дыханием, хлынула ему в рот, в ноздри и даже в глаза. Он чихнул и заморгал. В носоглотке остался щекочущий привкус.
Морель почувствовал, что все меняется. Как будто что-то подмешали в тусклую цветовую палитру серо-коричневой спальни. По-иному закружились пылинки в лучах солнца. Иначе заиграли каплевидные хрусталики люстры. Шелковый шнур, приводящий в действие полог кровати – даже он преобразился, став вдруг похожим на нежную девичью косу…
– Нет, это банально! – мотнул головой Морель. – Обычное помутнение… Даже если я сейчас почувствую восторг – это не будет иметь никакого отношения к счастью.
Пение птиц за окном, шевеление полупрозрачных теней штор, прикосновения ветра – все вокруг заражалось этой непостижимой странностью.
– Ну… и?
Ни то за стеной, ни то этажом выше где-то незаметно заиграла странная, ни на что не похожая по своему звучанию, варварски притягательная ворчаще-жужжаще-завывающая музыка.
Морель понял, что ему нравится.
Он блуждал по комнате, вслушиваясь в причудливые переливы мелодии, как охотник прислушивается к шорохам леса.
– Так, так, уроды! Вот тут у вас уже есть шанс меня удивить…
Ему никак не удавалось понять, откуда проистекает эта изумительная мелодия. Казалось, она исходила прямо из стен. Инструменты, рождавшие ее тоже оставались загадкой.
Морель вспомнил, что много раз тщетно пытался объяснить самому себе, что такое музыка: единственный нематериальный феномен бытия, который его искренне и глубоко волновал. Но, даже освоив искусство музицирования и умея вникать в потоки симфоний, он не мог хоть сколько-то близко подобраться к разгадке этой многотысячелетней тайны.
«Что такое музыка? Да-да… Первобытные переживания долгой поколенческой цепочки наших предков, научившихся вгонять себя в определенные состояния с помощью ритмичных звуков», – вертелись в мозгу тени размышлений, которые прежде никак не удавалось втиснуть в словесную оболочку. – «Быть может, это и есть самая натуральная основа цивилизации? Мать культуры и языка? Поговаривают, что первые люди учились говорить через песнопения. Но… дьявол! Что же собой представляет эта музыка? Она не несет никакой информации, никакого смысла, это просто вибрации воздуха в ушах. Хотя, с другой стороны, несет ли какую-то информацию вой ветра, шум волн, топот копыт, тоскливый крик птицы в ночи? Да несет! Это все звуки, помогающие ориентироваться в окружающем мире. Звуки, предупреждающие, настраивающие на определенный лад. А музыка… Музыка, стало быть, это их вольные комбинации! Своеобразный спектакль, разыгрываемый при помощи воспроизведенных фальшивых сигналов природы!»
Окрыленный своей догадкой, он победно фыркнул и притопнул ногой.
– Вот так! Я, все-таки, додумался!
Дверь спальни отворилась. Морель вздрогнул, осознав, что не один.
На пороге стояла смуглая (или, быть может, невероятно загорелая) девица испанского типа, высокая, атлетично-стройная брюнетка, с остро отточенными, словно вырезанными из дерева, чертами лица, с невероятно большими, хищными как у ягуара, ярко-карими глазами, под порочными изломами бровей. Ее острые плечи и руки, не скрытые под черным вечерним платьем, покрывала жутковато-затейливая мозаика татуировок: ни то вьющиеся растения, ни то змеи, образующие зловещие узоры, издали напоминающие сплошную чешую рептилии. Нечто подобное у женщин Морель видел лишь пару раз в самых злачных притонах Ист-Энда. Длинные волосы, цвета воронова пера, водопадом спускались по спине.
Женщина улыбнулась чарующими багровыми губами, сверкнула глазами и беззвучно, словно призрак, стала приближаться.
«Банально!» – напомнил себе Морель.
Ее руки двумя удавами обвили его шею. Он хотел что-то выдавить из себя, но слова сухим комком застряли в горле. Ее зрачки прожигали душу и разум насквозь, как лучи от увеличительных линз.
Морелю привиделось, будто вьющиеся татуировки, оплетавшие ее тело, извилистым роем стали вдруг покидать свою хозяйку и расползаться по светлому сукну его пиджака, по белой ткани рубашки, как мелкие юркие змееныши, норовя добраться до вожделенной плоти. В иной раз он в ужасе отскочил бы, визжа и отряхиваясь. Однако теперь его охватывал блаженный трепет.
Она обволакивала его своими живыми путами, становясь все ближе и страшнее, точно врастая и вгрызаясь в него. Но он не мог оторвать от нее взгляд, как зачарованный мотылек от свечи. Он чувствовал ее сладкое дыхание, прикосновения точеных грудей, стянутых жестким платьем.
– Я… – зачем-то начал он.
– Знаю, – ответила та.
И вдруг он увидел перед собою два узких змеиных зрачка, ядовито-клыкастый нечеловеческий рот, из которого на миг вынырнул, трепеща как серпантин, тонкий раздвоенный язык.
Это была какая-то адская тварь с полотен Босха. И Морель ощутил обдавшую его в следующий миг волну ужаса, смятения и… желания. Он никогда не желал адской твари. Но сейчас и здесь его будто прорвало.
«Это прекрасно! Восхитительно! Мечта!»
Их губы сомкнулись. Он даже не заметил, как очутился с ней на полу. Она извивалась в его объятьях, превращаясь в настоящую змею. Или ему это только чудилось…
Все, что случилось дальше, напоминало дичайший, захватывающий сон.
«Зме-ейка…» – хрипел Морель, впиваясь ногтями в ковер и чувствуя, как его онемевшее тело всасывается в бездонную, завораживающую, все туже стискивающую утробу. – «Моя зме-ейка…»
Мистер Коллингвуд
– М-мистер Морель! Я т-так рад вас в-видеть! – осклабился в деревянно-вымученной улыбке мистер Коллингвуд, когда Морель, сонно пошатываясь и держась за перила, стал спускаться по лестнице к столу.
– Да… Доброе утро!
Морель криво уселся на услужливо выдвинутый горничной стул, чуть не угодил локтем в тарелку с овсяной кашей.
– Я не голоден. Кофе!
Он протер глаза.
– Как п-провели ночь?
Напротив него, ссутулившись, сидел уже виденный им однажды полноватый человек, с каким-то отчаянно-жалким, конвульсивно дергающимся, точно готовым в любой момент расплакаться, лицом. Брови съехались неровным домиком, виноватая кривозубая улыбка навевала мысли о гротескных иллюстрациях из детских книжек.
– О! П-простите! Я н-не т-то имел в в-виду, – тут же испугался хозяин дома, замахав руками. – Я х-хотел лишь уз-знать, ка-как вы спали?
«Заткнись!» – мысленно потребовал Морель.
Он презирал заик.
В мозгу по-прежнему стоял терпкий дурман. Стоило лишь качнуть головой, и муть, поднявшись густым облаком, заволакивала остатки мыслей.
– Вполне. Она была… прелестна.
– Э-ы к-кто?
– Ну эта… змееподобная… Как ее?
Коллингвуд озадаченно вытянул лицо, став чем-то похожим на изумленно-грустного переевшего Пьеро.
– Эта…
«Не могла же она мне привидеться?» – промелькнула смутная догадка. – «Или могла?»
– Неважно. И вообще, раз уж я начал убивать себя, может, вы как-нибудь избавите меня от ваших расспросов?
