Исцели меня

– Настя, – легонько похлопываю ее по щеке, но реакции нет, – что ты сделала? – произношу сквозь боль и слезы и пытаюсь ее растрясти, но она не реагирует. В отчаянии прижимаюсь щекой к ее холодным посиневшим губам и ощущаю слабое теплое дыхание. – Ты жива, – произнес я с надеждой, – держись, прошу, не бросай меня, – уговариваю ее, быстро поднимаю ее и несу в машину.

Я не знаю, что это – обморок, кома или просто сон, но каждая секунда может быть не в пользу ее жизни. Я аккуратно укладываю ее на переднее сиденье, опуская его, ловлю себя на мысли, что все это уже было. С волос и одежды до сих пор течет вода, пачкая сиденья. Надеюсь, Димон простит нас за свою машину.

Ускоряя темп, я забираю ключи из «мазды» и, не медля больше, ударяю по газам. Включил печь на самую мощь, пытаясь обогреть Настю. Это самое малое, что я могу сделать для нее в данный момент. Меня охватывает чувство беспомощности. Я периодически смотрю на Настю, но ничего не меняется, она по-прежнему без сознания.

– Где же твой наставник, который должен за тобой смотреть? Как он допустил все это? – рявкнул я со злостью.

Неожиданный прилив ярости на самом деле скрывал мой безумный страх и беспомощность. Что она чувствовала? Что она сделала с собой? Почему именно вчера пришла ко мне? Что хотела сказать? Столько вопросов, в голове полный хаос, среди которого я пытаюсь выстроить единственную правильную логическую картину происшедшего.

«Моя куртка, которая была на ней, подтверждает, что я напрямую причастен к ее состоянию», – подумал я и дрожащими пальцами набираю номер помощи.

С того времени, когда я ее носил на руках, она заметно полегчала. Я, не дождавшись медлительного лифта, перескакивая через ступеньки, быстро поднимаю Настю наверх. Димон открыл дверь и, увидев нас, в панике начал задавать бесконечные вопросы.

– Ты нашел ее… Макс, что с ней? – запричитал он.

– Она пока жива, – прохожу я в комнату.

– Ей надо в больницу! – крикнул он.

– Она особенная ей нельзя к врачам. Помощь уже едет, – отвечаю я, бережно укладывая Настю на кровать. – Дима набери ванну с теплой водой и сделай пену… побольше.

– Ага, – кивнул он мне и скрылся за дверью.

– Честно говоря, я думал, что буду тебя раздевать в более романтичной обстановке, – сказал я ей и начал снимать мокрую одежду.

Расстегнул молнию на спине, и тонкое платье быстро снялось. Увидев, насколько истощено ее тело, легкое возбуждение сменилось жалостью. Шея кажется длинной и худой, острые ключицы выпирают наружу, через бледную кожу виден ряд ребер, живот впал, а руки и ноги кажутся настолько хрупкими, что при неловком движении боишься сломать их пополам. Я снял мокрое белое нижнее белье и укутал Настю в махровый мягкий плед. Она лежала расслабленная, не показывая никаких признаков жизни.

Я тяжело вздохнул. Я поступал по наитию, чем на самом деле ей помочь, я не знал.

– Макс, готово, – произнес Димон, просунув голову в двери.

– Дим, у меня большая просьба. На северо-западе есть разрушенная церковь, за ней небольшой мост, больше похож на пешеходный. У моста стоит Настина машина, ее надо пригнать или определить на время куда-то. Вот ключи, – пошарив в кармане, я бросил ему ключи, он перехватил их на лету. – И еще, придумай как пригнать моего «фольца» домой. Думаю, что мне сегодня будет совершенно некогда.

– А работа? – нахмурился он.

– Я звонил отцу, он перенесет встречу на завтра.

– Хорошо, – согласился Дима и пошел на выход. – Макс, только вдруг нужна будет помощь, ты звони, – с тревогой сказал он.

– Спасибо, – поблагодарил я его, провожая.

За время моего отсутствия Дима заботливо собрал все осколки, по возможности навел порядок. Я в неоценимом долгу перед внимательным, лучшим другом.

Я подхожу к Насте, раскрывая плед, сразу узнаю знакомый запах цветов. Осторожно дотрагиваюсь до ее шеи и плеч, тело стало теплым, что меня порадовало. Взяв обнаженную и легкую Настю на руки, я несу ее в ванную. Пена скрывает ее худобу, а запах цветов пропадает в миндальном аромате мыльных пузырьков. Даже теплая вода не может привести ее в чувство, возможно, это не сон. Тревога растет, а помощи еще нет. Я беру мягкую губку и тихонько провожу по ее шее рукам, у меня получается неуклюже, Настя каждый раз соскальзывает с руки, грозя уйти под воду. Поэтому я как могу смываю с нее дождевую грязь, ополаскиваю длинные волосы в мыльной воде.

Эта непростая процедура оставила после себя залитый пол в ванной и кучу мокрых полотенец. После мытья я насухо обтер ее и из гардеробной принес теплую пижаму. С неуклюжей неопытностью я надеваю на нее свою пижаму, которая размеров на пять больше ее, но в моем гардеробе ничего подходящего больше нет. Настя просто утопает в моей одежде, я закатал штанины и рукава по ее росту, пытаясь создать хоть какой-то эстетический вид. Откидываю одеяло и бережно укладываю ее на мягкую белую подушку.

Немного успокоившись и при нормальном свете я разглядел, насколько все плохо. Ее лицо было измучено, темные круги под глазами, щеки впали, обтягивая скулы, губы бледные и поджатые. На лбу три продолговатых ссадины со свежей запекшейся кровью. Я знаю, что под этим трагическим больным лицом скрывается моя родная, красивая Настя.

– Теперь ты дома, – поглаживаю я ее по бледной щеке.

Как спасательный сигнал, раздался звонок домофона. Я резко кинулся к двери, и через пару минут на пороге стояли встревоженные родители Насти. София, как всегда, элегантна, в синем брючном костюме, с легким повязанным платком вокруг шеи. Ярослав, серьезно нахмурив брови, следует за женой, держа в руках два чемодана. Я испытываю к ним противоречивые чувства, но они единственные, кто может реанимировать Настю, поэтому, скрывая свой негатив, я вежливо прошу их пройти.

– Где она? – дрожащими губами спросила София, любопытно осматривая квартиру.

– Там, – пальцем указываю я на дверь моей спальни.

– Здравствуй, Максим, – сухо произнес Ярослав.

В его лице заметны перемены: темные волосы затмевает проседь, лицо опечаленное и заметно постаревшее, но он не потерял своего мужского шарма.

Мы все пришли в спальню. София, увидев Настю в постели, закрыла руками лицо и зарыдала. Ярослав, сдерживая чувства, ставит чемоданы на пол и открывает их.

– Моя девочка, – рыдает София, подходит к Насте и не решается прикоснуться к своему исхудавшему ребенку.

Мне так хочется поспорить с ней на тему материнского отношения с Настей, но я с усилием сдерживаю себя.

– София Вячеславовна, давайте без сентиментальностей. Надо что-то делать, – твердо сказал я, не желая наблюдать за этим спектаклем. Это они в свое время отпустили Настю на вольные хлеба.

– Она приходила в себя? – предельно концентрируясь, произнес Ярослав, доставая из чемодана дефибриллятор и провода. В комнате запахло медицинскими препаратами.

– Нет. У нее очень слабый пульс, – перевожу я дух от переживания, – и она еле дышит, будто вот-вот…

– Ярослав, она сильно истощена. Делаем капельницу, – произнесла София и начала помогать мужу доставать из чемодана различные медикаменты, шприцы.

– Может, ты выйдешь? – заботливо предложила мне София, видя мою нездоровую реакцию на происходящее.

– Нет, – твердо ответил я, – я ей не чужой, и я у себя дома.

София недовольно вздохнула, грубо и раздраженно надела медицинские перчатки. На такое проявление недовольства я отреагировал спокойно.

Началось… София нащупав вену, прокалывает Насте руку. Первая капля крови скользнула вниз на белую постель. Катетер был установлен в руку. Я закрываю рот ладошкой, вспоминая те сложные моменты, когда сам делал ей капельницу и время было пропитано ожиданием. София подвешивает пластиковый пакет с прозрачной жидкостью на специальную разборную стойку и соединяет трубку с катетером. Капельница начинает работать, я пристально наблюдаю, как капля за каплей лекарство уходит в нее, внушая мне, что она все же выкарабкается. София слушает ее дыхание, Ярослав прощупывает пульс. Вокруг ее руки лежит вата с кровью, вена оклеена белым пластырем, и мне навязчиво кажется, что ей сейчас очень больно. Всей своей душой, всем своим сознанием я ненавижу всех, кто довел ее до такого состояния.

София отходит от Насти и с печальными заплаканными глазами подходит ко мне. Ярослав остается сидеть на стуле перед дочерью, держа палец на пульсе.

– Что с ней?

– Она дошла до своего предела. Другими словами, она почти умерла. Чудо вообще, что ты вовремя успел, – она трагично покачивает головой.

От этих слов у меня померкло все перед глазами.

«Она почти умерла… Настя, как же так? Все мои страхи выходят наружу», – померкло в голове, я пытаюсь прийти в себя.

– Зачем она это сделала?

– Только она знает. Конечно, я в полном шоке, что Александр допустил такое. Будет лучше, если мы заберем ее, – вежливо с ноткой высокомерия произносит она и снимает перчатки, щелкая эластичной резиной.

– Исключено, – резко отрезал я, – я ее вам не отдам.

– Она наша дочь, – выражает София недовольство, показывая на Настю.

– Я… это я занимался целый год поиском ваше дочери! – заорал я, выплескивая на нее годовалую боль и злобу. – И нашел ее почти мертвой. Ваш ребенок почти умер! – продолжаю в бешенстве кричать. – Вам придется убить меня, чтобы ее забрать, потому что она – МОЯ!

– Макс… – настаивает София, подавляя меня хмурым взглядом.

– София, он прав, – вмешивается в наш спор Ярослав, перебивая Софию, – мы виноваты, что отпустили ее. Мы обязаны Максиму за то, что он ее спас, – однозначно и сурово произносит Ярослав, заключая свой вердикт.

– Хорошо, – недовольно произносит она, обдумывая слова мужа, – она придет в себя и сама решит, с кем останется.

– Отлично, – фыркнул я.

Через час капельницы на бледных щеках Насти появился первый румянец. Я предложил ее родителям чаю, но они тактично отказались, и мы все трое в разных углах комнаты молчаливо смотрим на Настю, ожидая хоть какого-нибудь результата. С ее появлением моя жизнь снова наполнилась ожиданием, играя на моих нервах, как на струнах арфы. Но это лучше, чем жизнь без нее.

София меняет пакеты с лекарством для капельниц и бережно гладит Настю по волосам, проявляя гиперзаботу. Мы с Ярославом подошли к окну, и он попросил подробно рассказать, как все было. Я, опуская моменты вчерашнего вечера, рассказал про сон и подробно описал, в каких условия я нашел Настю. С каждым словом взгляд Ярослава становился все пасмурнее и хмурее, и он раздраженно поглядывал на Софию. Она тихо плачет, держа Настю за руку.

Раздался неожиданный хриплый вздох на всю комнату, и Настя пошевелила рукой. Я одним прыжком подскочил к кровати, нагло отпихивая Софию.

– Максим, – еле слышно произнесла Настя уставшим голосом, – Макси…

– Я здесь, малышка, – ответил я, как мальчишка, радуясь ее первому долгожданному признаку жизни.

Я беру ее вялую ладонь, прижимая к губам. Она, не открывая глаз, слабо улыбается.

– Ох, слава Богу, мы миновали кризис, – со слезами на глазах, засмеялась София и, подходя к Ярославу, крепко обнимает его. Я пока не понимаю их радости.

– Максим, теперь она просто спит, – с надеждой в голосе произносит София и радостно смотрит на мужа.

– С ней уже было такое?

– Да, она в четырнадцать лет не рассчитала силы и переработала, тогда мы тоже вытаскивали ее с того света.

Я смотрю на слабую Настю и на ликующую Софию, которая уверена, что здесь и сейчас она победила смерть, и пришел в шок. Меня передернуло от того, что я увидел, сколько эгоизма, тщеславия и дерьма в этой идеальной семье. Теперь я отчасти понял Настин патриотизм: ей с детства внушали экзотическими психологическими приемами, что она должна быть святой.

– Максим, сейчас ей нужна забота и уход. Может, мы ее заберем? – неуверенно произносит София, не оставляя попыток меня сломить.

– Нет, – охладел я, – я в состоянии обеспечить ей уход. Если у вас есть какие-нибудь рекомендации или пожелания, то можете их оставить. Не волнуйтесь за нее, она моя девушка.

– Бывшая, – уточнила София.

– Ах да… – ухмыльнулся я. – Может, Настя сейчас ваше имя сказала или Александра?

Я еле сдерживаю свою злость в рамках разумного, София опустила глаза. Ярослав просто не вступал в наш спор, возможно, чувствуя вину за собой.

– София Вячеславовна, я располагаю временем и финансами, чтобы помочь вашей дочери. Просто оставьте нужные рекомендации.

– У нее может подняться температура, это не страшно, дашь ей жаропонижающее. И-и-и… кода она проснется, в первую очередь покорми, побольше сладкого. И звони нам, мы будем очень рады ее видеть.

– Пренепременно, – изобразил я вежливость.

София недовольно прищурила глаза, понимая мою иронию, но я, улыбаясь, отвернулся. Наши отношения в корне поменялись с тех пор, как я увидел, в каком состоянии пребывает Настя.

София прошла в комнату, очень ловко убрала капельницу, но оставила катетер в руке. Она с переживанием вздохнула и наклонилась над Настей, ласково поцеловав ее в лоб. Ярослав сопереживал вместе с Софией, бережно придерживая ее за плечи.

– Максим, мы просим тебя, держи нас в курсе, – вежливо произнес Ярослав на выходе.

Я одобрительно покачал головой. Я пытаюсь понять их печаль, найти оправдание их поступкам, но, анализируя их поведение с того момента, когда Настя ушла, моя минутная жалость сменяется гневом.

«Если она решила уйти – это ее выбор, и мы не должны ей мешать… Настя, она особенная, она святая…» – вспоминал я слова Ярослава.

– Даже святым нужна помощь, – произнес я вслух сам себе.

Она

Открыв глаза, я увидела белый потолок с рельефным цветочным орнаментом, и пахнет сладким орехом, похожим на миндаль. Мне комфортно, тепло и мягко, и если это рай, то за последние мои деяния я просто его не достойна. Ощущаю тяжесть в теле, руки лениво реагируют на приказы разума, и сквозь ломоту я подношу сначала одну руку к лицу, рассматривая пальцы, потом вторую. Согнув правую руку, я ощутила резкую покалывающую боль и увидела синюю трубочку, торчащую из тела, обклеенную толстым слоем лейкопластыря.

«Я жива, – мелькнуло у меня в сознании, от волнения сердце громко застучало. – Где я?»

Я не могу ими пошевелить, ощущая горячую тяжесть на ногах, и страх еще большего непонимания охватывает меня. Не решаясь подняться, я пускаю пальцы в разведку, чтобы понять, чем заблокированы мои ноги и на животе ощущаю чью-то теплую расслабленную ладонь. Приподнимаю голову и вижу спящего Максима.

«Максим… это же мой Максим», – мысли блуждают в голове, а глаза наполняются влагой.

Он одной рукой крепко обнимает меня, положив голову мне на колени, а вторая рука лежит на моем животе, его длинные ноги на половину свисают с кровати. Он, уткнувшись лицом в одеяло, тихо сопит, и от спокойного дыхания спина медленно поднимается и опускается. Через боль и усилия я сажусь, опираясь спиной на мягкую подушку. Боязливо дотрагиваюсь до сильной горячей руки Макса и оставляю свою ладонь под его ладонью.

На мне большая белая с синей клеткой рубаха, оттянув ворот, я увидела, что под ней ничего нет. Щеки обожгло стыдом, подумав, что кому-то пришлось меня раздевать. Трудно представить, что вообще было и как я тут оказалась. Стараясь сохранить ему сон, с тоской осматриваю его, он спокойный и расслабленный и, конечно, красивый. Голубая спортивная майка открывает его широкие плечи, а светло-серые трико придают домашний вид.

Окидывая комнату любопытным взглядом, я увидела на прикроватной тумбочке дефибриллятор из дома родителей, разные пузыречки с лекарством и использованный шприц и вата с кровью.

«Похоже, мне не дали умереть», – поморщилась я от этой мысли, осознавая, сколько проблем я принесла своим близким людям. Передо мной большая комната, на стенах шелкография с крупными золотыми переливающимися цветами на светло-бежевом фоне, а сквозь белый с золотым перламутром тюль приходит мягкий дневной свет, наполняя комнату уютом.

– Максим, – шепчу я, не веря, что это правда. Вся Вселенная посмеялась надо мной или сделала подарок, – Максим…

Я прикоснулась к его мягким рассыпчатым русым волосам, меня давит чувство жалости и вины. Задыхаясь счастьем и сожалением, тихо плачу, осознав, сколько времени было упущено зря. От моих осторожных прикосновений он медленно, постанывая сквозь сон, пошевелился. Я резко отдергиваю руку, но его пробуждение неизбежно, и он поднимает голову.

Заспанные, печальные, мудрые глаза. Он, не отводя взгляда, пристально смотрит на меня и твердо приподнимается на локти. Скулы передергивает нервами, во взгляде появилась ясность, и нас разделяет молчание. Раньше мне казалась, что перенести встречу с ним будет намного легче, но совесть поедает меня изнутри, а желудок сводит спазмами.

– Как ты себя чувствуешь? – садится он на кровать.

Я пожимаю плечами. Мой голос предательски сбежал от меня, спрятавшись за болевым комом воздуха в груди.

– Ты когда ела в последний раз? – настойчиво спрашивает он и внимательно осматривает меня, желваки на скулах учащают свой ход.

Я опускаю взгляд, рассматривая свои худые пальцы, и судорожно ищу в голове ответ на его вопрос, но понимаю, что не помню.

– Не вставай, – сурово скомандовал он и ловко вскочил с кровати.

«Он меня ненавидит», – подумала я, с горечью утирая слезы.

Мне так хотелось прошептать «прости», когда он уходил из комнаты, но мой голос так и не возвращается ко мне, и я с жадностью хватаю воздух ртом. Справа от кровати я увидела приоткрытую коричневую дверь и решила, что это туалет.

Неуверенно, сквозь боль я встаю на ноги. Пошатываясь, я еще раз удивляюсь своему необычно глупому наряду. Длинные штаны очень широкие, прихватив их рукой, я пытаюсь их удержать на себе. Второй рукой, я упираюсь в стену, чтобы не упасть, и делаю слабый шаг к двери. Обрадовавшись, что тело хоть чуть-чуть слушается меня, я делаю еще пару дрожащих шагов и захожу в комнату.

Это был не туалет, а небольшое вытянутое помещение с множеством полок до потолка. На одной стороне висели костюмы и рубашки Максима, на полках аккуратно сложены вещи, а на противоположной стороне полки были пустые, словно ждали своего хозяина. Я повернула голову и ужаснулась, увидев свое отражение в огромном зеркале. Неуверенно шагнув к зеркальной стене, я потрогала свое уродливое худое лицо и торчащие в разные стороны волосы. Этот глупый наряд просто обвис на мне, словно на вещевой стойке. Силы таяли, и я прислоняюсь к зеркалу рукой и лицом, чтобы сдержать падение.

«Лучше умереть, чем видеть себя такой жалкой», – подумала я, смотря в упор на свое отражение. Зеркало запотевает от дыхания, скрывая мое уродство.

– Ты зачем встала? – сердито крикнул Максим.

Я хочу повернуться, цепляясь руками за скользкую поверхность, но сил уже не осталось, и я начинаю падать. Макс очень быстро оказался рядом и, крепко обнимая, подхватил меня за талию.

– Ты еще совсем слаба.

Почувствовав близость его тела, сильные руки и тепло, я вспомнила про орден и Александра, про родителей и странную женщину, свою бесполезную жизнь. Все оковы пали, и я в голос заревела. Болевой ком в горле, который сдерживал все это, выходит вместе со слезами и воем. Прижимаясь к его груди, цепляясь за его футболку, я плачу, как на исповеди, раскаиваясь в своих грехах.

– Настя… – шепнул он, поглаживая меня по голове и удерживая на ногах.

– Прости, – выдавливаю я из себя, – я так виновата… перед… тобой, Максим, прости…

– Настя, я обещаю, что мы обо всем поговорим, как только тебе станет лучше. Сейчас важно, чтобы ты берегла силы, – утешает он меня.

Я прислушиваюсь к его заботливому голосу, пытаясь, унять плачь.

– Настя, я не выдержу твоих слез, – со злостью простонал он, – прошу, перестань… – настаивает он, начиная тяжело дышать. – Настя, ты мне делаешь больно! – резко крикнул он, мои слезы иссякли, и я притихла. – Умничка, – уже спокойно произносит он.

Заботливо придерживая меня за талию, он помогает мне добраться до кровати. Я украдкой, через мокрые ресницы наслаждаюсь его изменившимся похорошевшим лицом, но как только наши взгляды пересекаются, я стыдливо увожу взгляд в сторону.

– Тебе надо поесть, – строго произнес он и поставил широкий поднос мне на колени, а сам сел на стул рядом с кроватью. Из глубокой желтой тарелки тонкими струйками исходит пар.

– Что это? – недоверчиво спрашиваю я и вдыхаю вкусный аромат мутной жидкости, невольно возбуждающий аппетит.

– Это куриный бульон с сухарями, – спокойно отвечает Макс. Внимательно глядя на меня, он старается удержать мой ускользающий взгляд.

– Я не ем мясо…

– Это не мясо, а куриный бульон. В нем нет мяса, – настаивает он.

– Но оно там было, – возразила я.

Макс сердито нахмурил брови.

– Я прошу, ради меня поешь, – мягко сказал он.

Только ради него я сейчас готова перейти через все законы и запреты. Я неуверенно беру ложку, от дрожи в руке она неудержимо трясется, и я пытаюсь совладать с простой задачей, которая в данный момент оказалась для меня слишком сложна.

– Настя? – приподнимается Макс.

– Я сама, – одернула я его, крепко зажав ложку в руку, нерешительно зачерпываю жидкость и подношу ко рту.

Максим внимательно наблюдает за мной, при этом очень собран, готовый при любой моей оплошности прийти мне на помощь. В животе с жутким урчанием идет гражданская война, требуя еды. Я зажмуриваюсь и не думая о бедном убиенном животном, проглатываю горячую солоноватую жидкость.

– Ммм, – произнесла я, когда до моего желудка дошла теплая жидкость, усмиряющая в животе бунт.

Грустно осознавать, но этот бульон еще обалденно вкусный и питательный, и я с жадностью съедала ложку за ложкой, пока не показалось дно тарелки.

– Умничка, – улыбается Максим.

Я замираю, смотря в его печальные голубые глаза, выдающиеся скулы и ямочку на подбородке, и понимаю, что очень соскучилась по этому родному лицу и любимому взгляду, которые сильно хотела забыть.

– Выпей компот, – произнес он, показывая на кружку.

Я сосредоточилась на высокой желтой кружке. Думаю, что сказать Максиму, чтобы узнать, насколько все плохо между нами и есть ли «мы» вообще.

– Мы можем поговорить? – робко спрашиваю я, пытаясь угадать его настроение.

Он сразу спрятал легкую улыбку в задумчивости.

– Тебе лучше? – настороженно спросил он.

– Да… кажется, да, – неуверенно отвечаю я, прислушиваясь к своему организму.

– Будет слишком серьезный разговор, а ты еще совсем слаба, – отмахивается он.

– Не думай обо мне, – настаиваю я.

– Я не могу не думать о тебе, после того, как нашел тебя мертвую, – грубо начал он. – Настя это было ужасно! – он повышает голос, и во взгляд появилось безумие, которого я никогда не видела раньше.

– Максим, меньше всего я хотела заставить тебя страдать, я…

– Тогда почему ушла? – перебил он меня, не дав мне закончить фразу. Его лицо наполнено опасным гневом. Он прав, разговор будет горячий.

– Я думала, что у меня нет выбора. Я испугалась твоей любви и решила, что свою принесу в жертву… я решила, что, если уйду, ты просто переболеешь и будешь жить полноценной жизнью, с семьей, любимым человеком и… и детьми, – говорю я глотая слезы, – а я смогу справиться со своими чувствами…

– И как, справилась? – выкрикнул он, впиваясь в меня взглядом.

«Все не то, я все говорю не то…» – судорожно думаю я, пытаясь набрать воздуха в легкие, чтобы унять тревогу и сказать что-то стоящее.

– Максим, я знаю, что нельзя изменить прошлого, поэтому, если это возможно, прости меня…

– Нет, Настя, я не прощу тебя! – крикнул он, тяжело дыша от гнева. – Мне было слишком больно. Я сходил с ума переживая за тебя… Я читал твое письмо миллион раз, пытаясь найти ответ, почему… почему ты бросила меня? Мне было бы легче перенести все это, если бы ты просто ушла к другому парню и зажила с ним счастливо. Но, зная твою особенность, зная, какие боли ты переносишь в работе, зная, что ты внезапно можешь умереть, я сходил с ума от беспомощности. И единственной моей любовницей была мысль. Мысль о тебе, с ней я вставал по утрам и с ней же ложился. Настя, я весь принадлежал только тебе. И то, что ты видела меня с другой, не означает, что я не думал о тебе.

– Макс, я тебя не виню, что ты был с другой… я… – заикаюсь я, сдерживая слезы.

– Тогда скажи мне, черт побери, почему ты хотела умереть? – закричал он, окончательно заставляя меня трястись от стыда и страха.

– Потому что вся моя жизнь бесполезна и ничтожна и, к большому сожалению, я это слишком поздно поняла. И весь мир вокруг меня лжив и изменчив. Зачем я тебе нужна такая? – спрашиваю я, показывая на себя.

– Я тебя люблю, – легко ответил он, – со всеми твоими тараканами, проблемами мировоззрением и даром, я все еще тебя очень люблю, – на одном дыхании произносит он.

Я хочу дотронуться до его руки, но он со злостью одергивает ее. Его злость оправданна и ощутима, как и мои слезы.