Горбун

– Невер женился на дочери против воли ее отца, – сказал Пейроль. – Господин де Келюс мстит. Что может быть проще?

– Ничего не было бы проще, если бы милейший Засов знал о том, что готовится. Но вы оказались очень скромны. Господину де Келюсу ничего не известно… Клянусь головой Господней! Старик ни за что не упустил бы самой блестящей партии во всей Франции! Все давным-давно уладилось бы, если бы господин де Невер сказал старику: «Король Людовик хочет женить меня на мадемуазель Савойской, своей племяннице; я же этого не хочу, я тайно обвенчан с вашей дочерью». Но репутация Келюса Засова напугала бедного принца. Он боится за свою жену, которую обожает…

– Вывод? – перебил Пейроль.

– Вывод: мы работаем не на господина де Келюса.

– Это ясно! – вставил Паспуаль.

– Как день! – подхватил хор.

– А на кого же, по-вашему, вы работаете?

– На кого! Кровь Христова! На кого? Знаете историю трех Филиппов? Нет? Так я вам ее расскажу в двух словах. Эти сеньоры происходят из благороднейших домов, черт возьми! Один – Филипп Мантуанский, принц де Гонзаг, ваш хозяин, господин де Пейроль, разорившийся принц, осаждаемый кредиторами, готовый продаться хоть самому дьяволу, лишь бы тот дал хорошую цену; второй – Филипп де Невер, которого мы ждем; третий – Филипп Французский, герцог де Шартр. Право же, все трое красивы, молоды и великолепны! Так вот, постарайтесь представить себе самую крепкую, самую героическую, самую невозможную дружбу, и вы получите лишь слабое представление о взаимной привязанности, которую питают друг к другу три Филиппа. Вот что говорят в Париже. Если не возражаете, оставим в стороне племянника короля. Поговорим лишь о Невере и Гонзаге, этих Пифии и Дамоне[7].

– Смерть Христова! – воскликнул Пейроль. – Не собираетесь ли вы обвинить Дамона в желании убить Пифия!

– Вот еще! – ответил гасконец. – Настоящий Дамон спокойно жил во времена Дионисия, тирана Сиракуз; а настоящий Пифий не имел шестисот тысяч экю дохода.

– А наш Дамон, – вставил тут Паспуаль, – является ближайшим наследником Пифия.

– Вот видите, милейший господин де Пейроль, – продолжал Кокардас, – как это меняет суть дела; добавлю, что настоящий Пифий не имел такой очаровательной возлюбленной, как Аврора де Келюс, а настоящий Дамон не был влюблен в красавицу, точнее, в ее приданое.

– Вот так! – насмешливо заключил брат Паспуаль.

Кокардас взял свой стакан и наполнил его вином.

– Господа, – провозгласил он, – за здоровье Дамона… Я хочу сказать, Гонзага, который завтра же получил бы шестьсот тысяч экю дохода, мадемуазель де Келюс и ее приданое, если бы Пифий… я хочу сказать Невер, этой ночью расстался бы с жизнью!

– За здоровье принца Дамона де Гонзага! – воскликнули все спадассены во главе с Паспуалем.

– Ну, что вы скажете на это, господин де Пейроль? – торжествующе добавил Кокардас.

– Выдумки! – пробурчал доверенный человек Гонзага. – Ложь!

– Это резкое слово. Пусть нас рассудят мои доблестные друзья. Я беру их в свидетели.

– Ты сказал правду, гасконец, ты сказал правду! – послышалось от стола.

– Принц Филипп де Гонзаг, – заявил Пейроль, пытавшийся сохранить некоторое внешнее достоинство, – занимает слишком высокое положение, чтобы я стал опровергать подобные гнусные измышления.

– Тогда, – перебил его Кокардас, – присядьте, мой добрый господин де Пейроль.

И поскольку посланец Гонзага сопротивлялся, он силой усадил его на табурет и строго сказал:

– Мы сейчас поговорим о еще больших гнусностях. Паспуаль?

– Кокардас! – отозвался нормандец.

– Поскольку господин де Пейроль не сдается, твой черед его убеждать, приятель!

Нормандец покраснел до ушей и потупил глаза.

– Я… это… – пробормотал он, – не умею говорить на публике…

– Постарайся! – приказал мэтр Кокардас, подкручивая усы. – Эти господа извинят твою неопытность и молодость.

– Полагаюсь на их снисходительность, – прошептал робкий Паспуаль.

И голосом девушки, отвечающей урок катехизиса, достойный помощник учителя фехтования начал:

– Господин де Пейроль совершенно прав, считая своего хозяина безупречным дворянином. Вот одна деталь, которая стала мне известна; я не вижу здесь никакого подвоха, но злонамеренные умы могли бы рассудить иначе. Три Филиппа вели развеселую жизнь, такую развеселую, что король Людовик пригрозил выслать племянника в его владения… Года два-три назад я состоял на службе одного итальянского доктора, ученика великого Экзили, по имени Пьер Гарба.

– Пьетро Гарба и Гаэта! – поправил Фаэнца. – Я его знал. Тот еще мерзавец!

Брат Паспуаль добродушно улыбнулся.

– Это был порядочный человек, – снова заговорил он, – спокойный, глубоко религиозный, ученый, как самые толстые книги. Его работой было составление целебных снадобий, которые он именовал элексиром долгой жизни.

Спадассены дружно расхохотались.

– Нечистая сила! – воскликнул Кокардас. – Да ты прирожденный рассказчик! Валяй дальше!

Де Пейроль вытер вспотевший лоб.

– Принц Филипп де Гонзаг, – продолжил Паспуаль, – очень часто навещал добрейшего Пьера Гарбу.

– Потише! – невольно перебил его конфидент принца.

– Погромче! – воскликнули остальные.

Все это их безмерно веселило, тем более что за данным разговором маячило увеличение вознаграждения.

– Говори, Паспуаль, говори, говори! – требовали они, сжимая круг.

И Кокардас, погладив своего помощника по голове, с чисто отцовской интонацией произнес:

– Молодец, у тебя отлично получается, клянусь головой Господней!

– Мне неприятно, – вновь заговорил брат Паспуаль, – повторять то, что, кажется, не нравится господину де Пейролю; но факт остается фактом – принц де Гонзаг очень часто заходил к Гарбе, очевидно поучиться. Как раз в то время у молодого герцога де Невера появилась общая слабость.

– Клевета! – вскричал Пейроль. – Гнусная клевета!

– Кого же я обвинил, уважаемый? – простодушно осведомился Паспуаль.

И, поскольку доверенное лицо принца де Гонзага прикусил губу до крови, Кокардас констатировал:

– Добрейший господин де Пейроль сбавил спесь.

Тот резко поднялся.

– Полагаю, вы позволите мне уйти! – произнес он, едва сдерживая гнев.

– Конечно, – ответил гасконец, который смеялся от души. – Даже проводим до замка. Милейший Засов небось уже закончил сиесту; вот мы с ним и объяснимся.

Пейроль упал на табурет. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Безжалостный Кокардас протянул ему стакан.

– Выпейте, вам станет лучше, – посоветовал он. – Мне кажется, вам как-то не по себе. Выпейте глоточек. Не хотите? Тогда успокойтесь и дайте высказаться этому ловкачу нормандцу, который излагает дело лучше, чем адвокат Верховного суда.

Брат Паспуаль с признательностью поклонился своему старшему товарищу и вновь заговорил:

– Повсюду пошли разговоры: «Бедняга Невер умирает». Двор и город всерьез забеспокоились. Ведь Лотарингский дом такой знатный! Сам король справлялся о его самочувствии; Филипп, герцог де Шартр, был безутешен.

– Еще более безутешным, – перебил его Пейроль, сумевший придать своему голосу особенную проникновенность, – был Филипп, принц де Гонзаг!

– Боже меня упаси спорить с вами! – заявил Паспуаль, чье добродушие могло бы служить примером всем спорящим. – Я верю, что принц Филипп де Гонзаг очень печалился; доказательство тому – его ежевечерние визиты к мэтру Гарбе, к которому он ходил переодетым в лакейское платье и постоянно повторял с видом полного отчаяния: «Как же долго, доктор, как же долго!»

В низкой зале «Адамова яблока» собрались одни убийцы, но и те содрогнулись. У всех по жилам пробежал холодок. Кокардас с силой саданул кулачищем по столу. Пейроль опустил голову и промолчал.

– Однажды вечером, – продолжал брат Паспуаль, словно помимо воли понизивший голос, – Филипп де Гонзаг пришел пораньше. Гарба измерил у него пульс; у него был жар. «Вы выиграли слишком много денег», – сказал Гарба, который его хорошо знал. Гонзаг рассмеялся и ответил: «Просадил две тысячи пистолей». И тут же добавил: «Невер хотел сегодня заехать в зал потренироваться в фехтовании, но не смог удержать в руке шпагу». – «В таком случае, – прошептал доктор Гарба, – это конец. Возможно, завтра…» Но, – поспешил добавиль Паспуаль почти веселым тоном, – в последующие дни все пошло совсем по-другому. Как раз назавтра Филипп, герцог де Шартр, посадил Невера в свою карету и – гони, кучер, в Турень! Его высочество увез Невера в свои владения. Поскольку Гарбы там не было, Неверу полегчало. Оттуда, в поисках солнца, тепла, жизни, он отправился к Средиземному морю и уехал в Неаполитанское королевство. Филипп де Гонзаг зашел к моему доброму хозяину и велел ему отправиться в те же края. В ту печальную ночь я как раз укладывал ему вещи, когда его перегонный куб взорвался. Бедный доктор Гарба умер, вдохнув пары своего эликсира долгой жизни!

– О, честный итальянец! – воскликнули все.

– Да, лично я его сильно жалел, – простодушно признался Паспуаль. – Вот и конец моей истории. Невер отсутствовал во Франции полтора года. Когда же он вернулся ко двору, все изумились: Невер помолодел на десять лет! Невер стал сильным, ловким, неутомимым! Короче, вы все знаете, что сегодня Невер – первая шпага в мире после красавчика Лагардера.

Брат Паспуаль замолчал и скромно потупился, а Кокардас заключил:

– Потому-то господин де Гонзаг и счел необходимым собрать восемь отличных фехтовальщиков, чтобы справиться с ним одним… Нечистая сила!

Наступило молчание. Нарушил его де Пейроль.

– И к чему была вся эта болтовня? К тому, чтобы увеличить плату?

– Во-первых, увеличить намного, – отозвался гасконец. – По правде говоря, нельзя брать одну цену с отца, мстящего за честь дочери, и с Дамона, желающего пораньше получить наследство Пифия.

– Чего вы просите?

– Утроить сумму.

– Хорошо, – согласился Пейроль без колебаний.

– Во-вторых, после дела мы все будем приняты на службу в дом Гонзага.

– Хорошо, – подтвердил уполномоченный принца.

– В-третьих…

– Вы слишком много просите… – начал Пейроль.

– Ай-ай-ай! – воскликнул Кокардас, обращаясь к Паспуалю. – Он считает, что мы просим слишком много!

– Будем справедливы! – примирительно сказал его помощник. – Вдруг племянник короля захочет отомстить за друга, тогда…

– В этом случае, – перебил Пейроль, – мы уедем за границу. Гонзаг выкупит свои владения в Италии, и мы будем там в безопасности.

Кокардас посоветовался взглядом сначала с братом Паспуалем, потом с остальными сообщниками.

– Договорились, – объявил он.

Пейроль протянул ему руку.

Гасконец не пожал ее, а похлопал по своей шпаге и добавил:

– Вот гарант, который ручается за вас, мой добрый господин де Пейроль. Так что не пытайтесь нас обмануть!

Пейроль, наконец получивший свободу, пошел к двери.

– Если вы его упустите, – сказал он с порога, – не получите ничего.

– Это само собой разумеется; можете не беспокоиться, мой добрый господин де Пейроль!

Уход доверенного человека принца де Гонзага сопровождался громким хохотом, а потом восемь веселых голосов заорали в унисон:

– Вина! Вина!

Глава 4

Маленький парижанин

Пробило всего-навсего четыре часа. Времени у наших забияк было в достатке. За исключением Паспуаля, жадно смотревшего на косую служанку, все остальные веселились.

Они пили, громко переговаривались, пели. На дне рва замка Келюс косари с ослаблением жары заработали быстрее: они связывали сено в снопы.

Вдруг с опушки Анского леса донесся топот копыт, и через мгновение со стороны рва долетели крики.

Кричали косари: они с громкими воплями разбегались от ударов шпагами плашмя, которыми их осыпали бойцы полурегулярного отряда. Те явились за фуражом, и, конечно, лучшей пищи для своих коней, чем трава, скошенная во рву замка Келюс, им было не сыскать во всей округе.

Наши восемь храбрецов подошли к окну, чтобы лучше видеть.

– Эти прохвосты смелые! – заметил Кокардас.

– Так себя вести прямо под окнами господина маркиза! – добавил Паспуаль.

– Сколько их? Три, шесть, восемь…

– Ровно столько же, сколько нас!

Тем временем фуражиры спокойно делали запасы, смеясь и весело переругиваясь. Они отлично знали, что старые егеря Келюса не дадут им отпора.

На них были камзолы из буйволовой кожи, шляпы с воинственно загнутыми полями, в руках длинные шпаги; по большей части это были красивые молодые люди, среди которых мелькали две-три пары седых усов; вот только, в отличие от наших фехтовальщиков, они были вооружены пистолетами, лежавшими пока в седельных кобурах.

Да и одеждой они отличались. В их костюмах узнавались вылинявшие мундиры различных регулярных частей. Два – егерского полка Бранка, один – Фландрского артиллерийского, один – горных стрелков и один мундир арбалетчиков, который, должно быть, помнил еще Фронду[8]. В общем, все это сборище вполне можно было принять за банду разбойников с большой дороги.

Впрочем, эти авантюристы, гордо именовавшие себя королевскими волонтерами, и были ничуть не лучше бандитов.

Закончив свою работу и нагрузив коней, они выехали на дорогу. Их главный, один из тех, на ком был мундир егерского полка Бранка с нашивками капрала, посмотрел по сторонам и сказал:

– Сюда, господа, вот как раз то, что нам нужно.

Он показывал пальцем на кабачок «Адамово яблоко».

– Браво! – закричали фуражиры.

– Господа, – прошептал Кокардас-младший, – советую вам взять ваши шпаги.

В мгновение ока все опоясались портупеями и сели за столы.

Запахло дракой. Брат Паспуаль миролюбиво улыбался в свои жидкие усы.

– Итак, – начал Кокардас, придав себе достойный вид, – мы говорили, что лучший способ противостоять левше, который всегда опаснее…

– Эге! – заявил в этот момент главарь мародеров, сунув в дверь свое бородатое лицо. – Парни, да харчевня-то полна!

– Надо ее очистить, – ответил один из следовавших за ним.

Это было просто и логично. Старший, которого звали Карриг, не возражал. Все спешились и бесцеремонно привязали своих коней к кольцам, вделанным в стену харчевни.

До сих пор фехтовальщики не шевелились.

– Эй! – бросил Карриг, входя первым. – Ну-ка, проваливайте отсюда, да поживее! Здесь есть место только для королевских волонтеров.

Ему никто не ответил. Только Кокардас повернулся к своим и шепнул:

– Терпение, ребята! Не будем заводиться, пусть господа королевские волонтеры покуражатся.

Люди Каррига уже закрыли за собой дверь.

– Ну? – спросил он. – Вам что сказали?

Мастера фехтования встали и вежливо поклонились.

– Попросите их, – посоветовал фландрский артиллерист, – выйти через окно.

С этими словами он взял полный стакан Кокардаса и поднес к своим губам.

– Эй, невежи, – усмехнулся Карриг, – вы что, не видите, что нам нужны ваши кувшины, ваши столы и табуреты?

– О чем речь! Мы все это вам отдадим, красавцы.

С этими словами Кокардас-младший разбил кувшин о голову артиллериста, а брат Паспуаль отправил тяжелый табурет в грудь Каррига.

Шестнадцать шпаг были обнажены одновременно. Здесь собрались опытные бойцы, храбрые и любящие драки. Они выхватили клинки с азартом.

Общий гул перекрыл тенор Кокардаса:

– Проклятие! Атакуйте их! Атакуйте!

На что Карриг и его люди ответили, бросившись на врага:

– Вперед! Лагардер! Лагардер!

Это был, что называется, театральный эффект. Кокардас и Паспуаль, находившиеся в первом ряду, отступили и повалили между двумя армиями массивный стол.

– А, черт! – воскликнул гасконец. – Опустите шпаги!

Троих или четверых волонтеров уже помяли. Их атака не удалась, и они быстро поняли, с кем имеют дело.

– Что вы сказали? – спросил брат Паспуаль, чей голос дрожал от волнения. – Что вы сказали?

Остальные мастера фехтования ворчали:

– Да мы бы порубали их, как сопляков!

– Мир! – властно приказал Кокардас. И, обращаясь к пребывавшим в смятении волонтерам, усмехнулся: – Ответьте откровенно, почему вы кричали «Лагардер»?

– Потому что Лагардер наш командир, – буркнул Карриг.

– Шевалье Анри де Лагардер?

– Да.

– Наш Маленький Парижанин! Наш любимец! – заворковал брат Паспуаль, и глаза его увлажнились.

– Секунду, – не успокаивался Кокардас. – Это какая-то ошибка! Мы оставили Лагардера в Париже на службе в гвардейском легкоконном полку.

– Так вот, Лагардеру это надоело, – пояснил Карриг. – Он командует ротой королевских волонтеров здесь, в долине.

– Тогда, – сказал гасконец, – остановитесь! Шпаги в ножны! Проклятие! Друзья Маленького Парижанина – наши друзья, и мы вместе выпьем за здоровье первой шпаги мира.

– Вот это здорово! – отозвался Карриг, понимавший, что он и его люди легко отделались.

Королевские волонтеры поспешно спрятали шпаги в ножны.

– Мы, по крайней мере, получим извинения? – поинтересовался Пепе Матадор, гордый, как кастилец.

– Ты, мой старый товарищ, – ответил ему Кокардас, – получишь удовлетворение в драке со мной, если пожелаешь; но, что касается этих господ, они под моим покровительством. За стол! Вина! Я себя не помню от радости. Вот так так! – Он протянул свой стакан Карригу. – Имею честь, – продолжил он, – представить вам моего помощника Паспуаля, который, не в обиду вам будь сказано, мог бы показать один выпад, о котором вы не имеете ни малейшего понятия. Он, как и я, преданный друг Лагардера.

– И горжусь этим! – перебил его брат Паспуаль.

– Что же касается этих господ, – продолжал гасконец, – простите их дурное расположение духа. Вы, храбрецы, были у них в руках; я вырвал кусок прямо из их рта… опять-таки не в обиду вам будь сказано. Чокнемся.

Все последавали его предложению. Последние слова, ловко вставленные Кокардасом, доставили удовольствие его товарищам, а волонтеры не сочли возможным обижаться на них. Они увидели смерть слишком близко.

Пока служанка, уже почти позабытая Паспуалем, ходила в погреб за холодным вином, табуреты и столы вытащили на лужайку, поскольку зал старой харчевни «Адамово яблоко» был недостаточно большим, чтобы вместить эту доблестную компанию.

Скоро все удобно расположились на бруствере.

– Поговорим о Лагардере, – воскликнул Кокардас. – Это ведь я дал ему первый урок фехтования. Ему не было и шестнадцати, а какие надежды он подавал!

– Сейчас ему едва восемнадцать, – заметил Карриг, – а он оправдал уже многие надежды.

Мастера фехтования помимо своей воли начинали проникаться интересом к личности этого героя, о котором им прожужжали все уши начиная с самого утра. Они слушали и убеждались, что не стоит встречаться с ним нигде, кроме как за дружеским застольем.

– Да, верно, – продолжал Кокардас, оживляясь, – он оправдывает надежды? Ай-ай! Он все так же красив и храбр, как лев?

– По-прежнему пользуется успехом у прекрасного пола? – прошептал Паспуаль, покраснев до самых кончиков своих больших вытянутых ушей.

– По-прежнему легкомыслен, – не унимался гасконец, – все так же упрям?

– Прошибатель голов, но такой добрый со слабыми!

– Крушитель стен, убийца мужей!

Два учителя фехтования подавали реплики поочередно, словно пастухи Вергилия: Arcades ambo.

– Счастливый в игре!

– Швыряет деньги налево и направо!

– Вместилище всех пороков, клянусь головой Господней!

– Всех добродетелей!

– Безмозглый..

– А сердце… сердце у него золотое!

Последнее слово осталось за Паспуалем. Кокардас с жаром поцеловал его.

– За здоровье Маленького Парижанина! За здоровье Лагардера! – закричали они хором.

Карриг и его люди с энтузиазмом подняли свои стаканы. Все выпили стоя. Мастера фехтования не могли возразить.

– Но, клянусь дьяволом! – воскликнул Жоэль де Жюган, низенький бретонец, ставя свой стакан на стол. – Я хочу узнать, что собой представляет ваш Лагардер!

– У нас аж уши чешутся, – добавил Сальдань. – Кто он? Откуда? Чем занимается?

– Милейший, – ответил Кокардас, – он дворянин, такой же знатный, как король; живет на улице Круа-де-Пти-Шан, занимается своими делами. Вы довольны? Если хотите узнать больше, налейте мне вина.

Паспуаль наполнил его стакан, и гасконец, на мгновение сосредоточившись, заговорил снова:

– Это не сказка, точнее – об этом не рассказать. Его надо видеть в деле. Что же касается его рождения, я сказал, что он знатнее короля, и не стану отрекаться от своих слов; но, в сущности, он никогда не знал ни отца, ни матери. Когда я его встретил, ему было двенадцать; произошло это во Дворе фонтанов, перед Пале-Роялем. Его избивали полдюжины бродяг, более взрослых, чем он. За что? Эти молодые бандиты хотели ограбить старушку, продававшую ватрушки под сводом особняка Монтескьё. Я спросил его имя. «Маленький Лагардер», – ответил он. «А родители?» – «У меня их нет». – «Кто о тебе заботится?» – «Никто». – «Где ты живешь?» – «В развалинах особняка Лагардеров на углу улицы Сент-Оноре». – «У тебя есть профессия?» – «Даже две: ныряю с Нового моста и вынимаю кости во Дворе фонтанов». – «Это ж надо! Две замечательные профессии!»

Вы, иностранцы, – сделал тут отступление Кокардас, – не знаете, что это за ремесло – нырять с Нового моста. Париж – город зевак. Парижские зеваки бросают с парапета Нового моста серебряные монетки в Сену, а проворные ребятишки вытаскивают эти монеты с риском для жизни. Это развлекает зевак. Проклятие! Самое приятное наслаждение – отколотить палкой этих тупых буржуа! Да и стоит это недорого.

Что же касается вытаскивания костей, этим занимаются повсюду. Так вот этот маленький прохвост Лагардер делал со своим телом все, что хотел: увеличивал рост, уменьшал, менял местами руки и ноги, и мне кажется, я и сейчас вижу, – кровь Христова! – как он изображает старого церковного сторожа Сен-Жермен-л’Оксерруа, у которого спереди и сзади было по горбу.

Ну вот, этот светловолосый парнишка с розовыми щеками показался мне симпатичным. Я вырвал его из рук врагов и сказал: «Приятель, хочешь пойти со мной?» Он мне ответил: «Нет, потому что я ухаживаю за мамашей Бернар». Мамаша Бернар была нищенкой, устроившей себе жилище в разрушенном особняке. Малыш Лагардер каждый вечер приносил ей добытые ныряниями и кривляниями деньги.

Тогда я нарисовал ему картину всех прелестей фехтовального зала, и у него загорелись глаза. Он мне сказал с тяжелым вздохом: «Когда мамаша Бернар выздоровеет, я приду к вам». И ушел. Я уж про него и забыл, а через три года в наш с Паспуалем зал вошел высокий парнишка, робкий и нескладный. «Я маленький Лагардер, – сказал он. – Мамаша Бернар умерла».

Несколько дворян, находившиеся в зале, расхохотались. Этот херувимчик покраснел, опустил глаза, а потом посшибал их с ног. Настоящий парижанин, чего там! Худой, гибкий, изящный, грациозный, словно женщина, но твердый, как сталь.

Через полгода у него случилась ссора с одним из наших помощников, который зло напомнил ему о его прошлом ныряльщика и акробата. Кровь Христова! Помощник и глазом моргнуть не успел, как получил отпор.

Через год Лагардер уже играл со мной так же, как я играл бы с господами королевскими волонтерами… не в обиду вам будь сказано.

Тогда он поступил в армию солдатом. Убил капитана, дезертировал. Потом, в Германскую кампанию, завербовался в полк головорезов Сен-Люка. Отбил любовницу Сен-Люка, дезертировал. Господин де Виллар отправил его в Фрибург-в-Брисгуа на разведку; он выбрался оттуда в одиночку, без приказа, и притащил с собой четырех солдат противника, здоровенных таких лбов. Виллар произвел его в корнеты; он убил полковника и был разжалован. Вот такой он мальчишка!

Но де Виллар его любил. А кого он не любил? Господин де Виллар поручил ему доставить королю известие о новом поражении герцога Баденского. Его увидел герцог Анжуйский[9] и пожелал сделать своим пажом. Когда он стал пажом, тут такое началось! Дамы дофины[10] с утра до ночи дрались друг с другом за его любовь. В общем, его уволили.

Наконец фортуна ему улыбнулась: он вступает в гвардейский полк легкой конницы. Клянусь головой Господней! Не знаю, из-за мужчины он покинул двор или из-за женщины, – если из-за женщины, тем лучше для нее; если из-за мужчины – de profundis![11]

Кокардас замолчал и наполнил свой стакан до краев. Он это заслужил. Паспуаль в знак благодарности пожал ему руку.

Солнце скрылось за верхушками деревьев. Карриг и его люди заговорили о необходимости возвращаться, и все налили по последнему стакану за новую встречу в будущем. Но тут Сальдань увидел мальчика, скользнувшего в ров, который явно старался остаться незамеченным.

Это был невысокий паренек лет тринадцати – четырнадцати, боязливый на вид. На нем был костюм пажа, но без герба господина, и пояс почтальона.

Сальдань указал на мальчика своим товарищам.

– Черт возьми! – воскликнул Карриг. – На эту дичь мы уже охотились. Недавно загнали коней, пока гонялись за ним. Это шпион губернатора Венаска. Мы его схватим.