Горбун

Таков был первый план, и эта суровая упорядоченность гармонировала с наготой Ашаза. Но за прямой линией старого жилого здания, воздвигнутого, кажется, еще при Карле Великом, следовало нагромождение крыш с коньками и башенками, которые уходили вверх по холму и выглядели неким амфитеатром. Донжон[5], высокая восьмиугольная башня, заканчивающаяся византийской галереей с аркадами трилистником, венчала эту массу крыш, напоминая великана посреди карликов.

В округе говорили, что замок намного древнее рода Келюсов.

Справа и слева от двух ломбардских башен были прорыты траншеи. Это были края рвов, некогда запертых стенами, чтобы не вытекала наполнявшая их вода.

За северным рвом, среди буков, проступали крайние домишки деревни Таррид. Дальше виднелась стрела часовни, построенной в начале XIII века в готическом стиле, на сверкающих витражах которой были изображены крестоносцы.

Замок Келюс был истинной жемчужиной пиренейских долин.

Но Кокардас-младший и брат Паспуаль не отличались любовью к изящным искусствам, они бросили взгляд на мрачную цитадель лишь с одной целью: прикинуть оставшееся до нее расстояние. Они направлялись в замок Келюс, и, хотя по прямой до него было всего-то пол-лье, необходимость огибать Ашаз грозила им еще добрым часом пути.

Кокардас был славным спутником, когда его кошелек приятно круглился, да и наивно-хитрая физиономия брата Паспуаля указывала на то, что обычно он пребывает в веселом расположении духа; но сегодня оба были грустны, для чего имелись веские причины.

Пустой желудок, пустой кошелек, перспектива, возможно, опасной работы. От подобного дельца можно отказаться, когда есть чем пообедать. К сожалению для Кокардаса и Паспуаля, их страсти сожрали все деньги. Потому-то Кокардас и говорил:

– Клянусь головой Господней! Я больше не притронусь ни к картам, ни к стакану!

– А я навсегда отказываюсь от любви! – вторил ему чувствительный Паспуаль.

И оба лелеяли прекрасные и вполне добродетельные мечты о своих будущих сбережениях.

– Я куплю полный выезд! – с энтузиазмом воскликнул Кокардас. – И наймусь солдатом в роту нашего Маленького Парижанина.

– И я, – подхватывал Паспуаль. – Стану солдатом или слугой у главного хирурга.

– А разве из меня не получился бы отличный солдат королевских егерей?

– В полку, куда я поступлю, по крайней мере, пускать кровь будут чисто.

И оба хором добавляли:

– Мы видели бы Маленького Парижанина! Время от времени спасали бы его от какой-нибудь затрещины.

– Он называл бы меня стариной Кокардасом!

– Он подшучивал бы, как прежде, над братом Паспуалем.

– Проклятие! – воскликнул гасконец, с силой стукнув кулаком свою клячу, которая еле тащилась. – Как низко пали мы – люди, зарабатывающие своей шпагой, дружище! Однако к грешникам надо проявлять снисхождение! Чувствую, с Маленьким Парижанином я бы мог стать лучше.

Паспуаль грустно покачал головой.

– Как знать, захочет ли он с нами знаться? – вздохнул он, бросив взгляд на свой костюм.

– Да что ты, приятель! – утешил его Кокардас. – У этого парня доброе сердце!

– А как он хорош в защите! – оживился Паспуаль. – А какой быстрый!

– Как держит оружие! Какая ловкость!

– Помнишь его двойной удар наотмашь при отходе?

– А его три прямых в атаке у Делеспина?

– Храбрец!

– Настоящий храбрец! Счастливый в игре, клянусь головой Господней! И пить умел!

– И женщинам голову кружил!

При каждой реплике они горячились все сильнее. Наконец оба остановились и обменялись рукопожатиями. Их волнение было искренним и глубоким.

– Смерть Христова! – воскликнул Кокардас. – Да мы стали бы его слугами, если бы Маленький Парижанин только пожелал этого! Верно, приятель?

– И сделали бы его важным сеньором! – добавил Паспуаль. – Тогда деньги Пейроля не сулили бы нам несчастья.

Из этого следовало, что отправиться в путь мэтра Кокардаса и брата Паспуаля заставил де Пейроль, доверенное лицо Филиппа де Гонзага.

Они хорошо знали этого Пейроля, и еще лучше принца де Гонзага, его господина. Прежде чем занялись обучением тарбских дворянчиков благородному искусству итальянского фехтования, они держали фехтовальный зал в Париже, на улице Круа-де-Пти-Шан, в двух шагах от Лувра. И если бы их пагубные страсти не съедали так много денег, они, возможно, заработали бы целое состояние, ибо к ним ходил весь двор.

Очевидно, в какой-то момент эта парочка приняла участие в легкомысленной и страшной шалости. Ведь они так ловко работали шпагой! Будем милосердны и не станем углубляться в причину, по которой, подсунув в один прекрасный день ключ под дверь, они покинули Париж так спешно, словно убегали от огня.

Известно, что в то время учителя фехтования общались с самыми знатными сеньорами и знали подноготную всех интриг лучше, чем даже сами придворные. Они были живыми газетами. Судите сами, сколько всего должен был знать Паспуаль, который к тому же был прежде цирюльником!

В таких обстоятельствах они очень рассчитывали друг на друга в том, чтобы извлечь пользу из своего искусства. Выезжая из Тарба, Паспуаль сказал:

– В этом деле счет нужно вести на миллионы. Невер – лучший фехтовальщик в мире после Маленького Парижанина. Если речь идет о Невере, ему придется проявить щедрость!

И Кокардасу оставалось лишь горячо одобрить столь разумную речь.

Было два часа пополудни, когда они въехали в деревушку Таррид, и первый же встречный крестьянин указал им харчевню «Адамово яблоко».

К их приходу маленький зал с низким потолком был почти полон. Девушка в яркой юбке и зашнурованном корсаже, какие носят крестьянки области Фуа, расторопно обслуживала посетителей, принося кувшины с вином, стаканы, огонь для трубок и все то, что могут требовать шесть доблестных мужчин после долгого пути по пиренейским долинам под палящим солнцем.

На стене висели шесть длинных боевых шпаг с перевязями.

На всех лицах читались слова «наемный убийца», да еще написанные крупными буквами. Физиономии у всех были загорелыми, взгляды дерзкими, усы вызывающе подкрученными. Добропорядочный буржуа, зайди он случайно в харчевню, свалился бы с ног от одного вида этих забияк.

За первым столом, у самой двери, сидели трое: три испанца, если судить по их лицам. За следующим столом расположились итальянец со шрамом от лба до подбородка, а напротив него мрачный малый, чей акцент выдавал немецкое происхождение. Третий стол занимал неотесанный с виду малый с растрепанными длинными волосами, произносивший слова с грассирующим бретонским выговором.

Троих испанцев звали Сальдань, Пинто и Пепе по кличке Матадор, все трое были эскримадорес[6]: один из Мурсии, второй из Севильи, третий из Памплоны. Итальянец был браво из Сполето; звали его Джузеппе Фаэнца. Немца звали Штаупиц, низенького бретонца – Жоэль де Жюган. Всех этих мастеров по части фехтования собрал господин де Пейроль, и все они были между собой знакомы.

Мэтр Кокардас и брат Паспуаль шагнули через порог «Адамова яблока», прежде поставив своих скакунов в стойло, и тут же оба отпрянули при виде этой честной компании. Свет в низкий зал поступал через единственное окно, и полумрак усиливало облако табачного дыма. Двое наших друзей сначала разглядели закрученные кверху усы, выделяющиеся на тощих профилях, и висящие на стене шпаги. Но шесть хриплых голосов воскликнули одновременно:

– Мэтр Кокардас!

– Брат Паспуаль!

Восклицания сопровождались ругательствами: на языке Папской области, языке берегов Рейна, кемперско-корантенском, мурсийском, наваррском и андалузском.

Кокардас приложил руку козырьком к глазам.

– Нечистая сила! – воскликнул он. – Todos camaradas!

– Все те же! – перевел Паспуаль, чей голос слегка дрожал.

Паспуаль был от рождения трусом, которого необходимость сделала храбрецом. По любому пустяку кожа его покрывалась мурашками, но в драке он был пострашнее самого дьявола.

Начались рукопожатия, те самые добрые рукопожатия, что причиняют боль фалангам пальцев; похлопывания по плечу – шелковые камзолы терлись друг о друга, соприкасались сукно и поношенный бархат. В костюмах этих авантюристов можно было найти все, что угодно, за исключением чистого белья.

В наши дни учителя фехтования, или, выражаясь их языком, господа преподаватели фехтовального искусства, являются законопослушными гражданами, верными мужьями и хорошими отцами, добросовестно исполняющими свои профессиональные обязанности.

В XVII же веке виртуоз рапиры и шпаги был либо любимцем двора и города, либо бедняком, готовым на все, лишь бы заработать денег, чтобы утолить жажду плохоньким дешевым винцом. Они еще не образовывали единого класса.

Наши знакомые из кабака «Адамово яблоко», возможно, знавали лучшие дни. Но их счастливая звезда скрылась за тучами. Они явно пострадали от одной и той же бури.

До приезда Кокардаса и Паспуаля три различные группы не успели сдружиться между собой. Бретонец не был ни с кем знаком. Немец общался только с итальянцем, а трое испанцев гордо держались особняком. Но Париж уже тогда был столицей изящных искусств. Люди вроде Кокардаса-младшего и Амабля Паспуаля, державшие открытый стол на улице Круа-де-Пти-Шан, за Пале-Роялем, просто обязаны были знать лучших мастеров клинка по всей Европе. Они стали связующим звеном между тремя группами, которые должны были уважать и ценить друг друга. Лед был растоплен, столы сдвинуты, и начались представления по всей форме.

Пошли рассказы о прошлых подвигах, и от этих рассказов волосы вставали дыбом! Шесть шпаг, висевшие на стене, отправили на тот свет больше христианских душ, чем мечи всех палачей Франции и Наварры, вместе взятые.

Бретонец, будь он гуроном, носил бы на поясе две-три дюжины скальпов; итальянца должны были тревожить по ночам двадцать с лишних призраков; немец убил двух гауграфов, трех маркграфов, пятерых рейнграфов и одного ландграфа – сейчас он искал бургграфа.

Но все это были пустяки в сравнении с подвигами троих испанцев, которые запросто могли бы утонуть в крови своих жертв. Пепе Матадор (Убийца) уверял, что меньше чем четверых за раз он не убивает.

Мы не можем сказать ничего более лестного в адрес наших гасконца и нормандца, чем то, что в этой компании головорезов они пользовались всеобщим уважением.

Когда все осушили по первому стакану и пыл хвастовства несколько поостыл, Кокардас сказал:

– А теперь, ребята, поговорим о наших делах.

Они подозвали прислуживающую им девушку, дрожавшую от ужаса в обществе этих людоедов, и велели подать другого вина. Девушка была толстой брюнеткой, слегка косоглазой. Паспуаль уже обратил на нее влюбленный взгляд, даже собрался пойти за ней следом и завязать разговор под предлогом того, что хотел бы получить вино похолоднее, но Кокардас схватил его за ворот.

– Ты обещал смирять свои страсти, приятель, – сердито напомнил он.

Брат Паспуаль с тяжким вздохом сел. Как только вино было принесено, служанку отослали, приказав больше не появляться.

– Ребята, – снова заговорил Кокардас-младший, – мы – я и брат Паспуаль – не ожидали встретить такое изысканное общество здесь, вдали от многолюдных городов, где вам пристало демонстрировать свои таланты…

– Эй! – перебил его браво из Сполето. – А ты знаешь город, где сейчас нужны твои услуги, Кокардас, caro mio?

И все покачали головой с видом людей, чьи добродетели не оценены по достоинству.

Гасконец уже открыл рот, чтобы ответить, но тут брат Паспуаль наступил ему на ногу.

Хотя Кокардас-младший считался старшим в их дуэте, он привык следовать советам своего помощника, человека разумного и осторожного.

– Я знаю, – сказал он, – что нас вызвали…

– Это сделал я, – перебил его Штаупиц.

– В обычных случаях, – снова начал гасконец, – брат Паспуаль и я вдвоем справляемся с любым делом.

– Carajo! – воскликнул Матадор. – Обычно, когда есть я, никого больше не требуется.

Каждый начал развивать эту тему в меру своего красноречия или степени тщеславия; наконец Кокардас заключил:

– Неужто нам придется иметь дело с целой армией?

– Нам, – уточнил Штаупиц, – предстоит иметь дело всего с одним человеком.

Штаупиц состоял при де Пейроле, доверенном человеке принца Филиппа де Гонзага.

Это заявление было встречено громовым хохотом.

Кокардас и Паспуаль хохотали громче всех, но нога нормандца по-прежнему стояла на ступне гасконца. Это означало: «Говорить буду я».

– И как же, – простодушно спросил Паспуаль, – имя этого великана, что сможет драться против восьмерых?

– Каждый из которых – черт побери! – стоит полдюжины хороших бойцов! – уточнил Кокардас.

– Герцог Филипп де Невер, – ответил Штаупиц.

– Но он, по слухам, умирает! – воскликнул Сальдань.

– Страдает отдышкой!

– Переутомлен, сломлен, болен легкими! – закончили остальные.

Кокардас и Паспуаль молчали.

Нормандец медленно покачал головой и отставил свой стакан. Гасконец последовал его примеру.

Их внезапная серьезность не могла не привлечь всеобщего внимания.

– Что с вами? Да что случилось? – посыпалось со всех сторон.

Все заметили, как Кокардас и его помощник молча переглянулись.

– Эй! Какого дьявола это означает? – вскричал ошеломленный Сальдань.

– Можно подумать, – добавил Фаэнца, – что вы хотите выйти из дела.

– Приятели, – серьезно заявил Кокардас, – вы недалеки от истины.

Его голос потонул в гуле возмущения.

– Мы видели Филиппа де Невера в Париже, – терпеливо пояснил Паспуаль. – Он ходил в наш зал. Этот умирающий вас всех изрубит на куски!

– Нас?! – ответил ему возмущенный хор.

И все презрительно пожали плечами.

– Вижу, – сказал Кокардас, обведя присутствующих взглядом, – что вы никогда не слышали об ударе Невера.

Все раскрыли пошире глаза и уши.

– Удар старого мастера Делапальма, – поддержал приятеля Паспуаль, – того самого, что воспитал семерых учеников от Руля до заставы Сент-Оноре.

– Все эти тайные удары – чепуха! – воскликнул Убийца.

– Крепкая нога, острый взгляд, хорошая защита, – вмешался бретонец. – С этим я плевал на ваши секретные удары, как на Всемирный потоп!

– Нечистая сила! – возмущенно заявил Кокардас-младший. – Я считаю, что у меня крепкие ноги, острый взгляд, и в обороне не слаб…

– И я тоже, – вставил Паспуаль.

– Настолько крепкая нога, хорошая оборона и верный глаз, что любой из вас может позавидовать…

– Если хотите, – вкрадчиво предложил Паспуаль, – мы можем это доказать.

– И тем не менее, – продолжил Кокардас, – удар Невера не кажется мне чепухой. Мне его продемонстрировали в моем же зале… Это что-то!

– Мне тоже.

– Удар в лоб, точно между глаз, и три раза подряд…

– Три раза в лоб между глаз!

– И все три раза я не успел даже попытаться его парировать!

Теперь шестеро спадассенов слушали внимательно. Никто больше не смеялся.

– В таком случае, – сказал Сальдань, перекрестившись, – это не тайный удар, это колдовство.

Низенький бретонец опустил руку в карман, где наверняка лежали четки.

– Тот, кто прислал нам вызов, правильно сделал, что собрал нас всех, ребята, – продолжил Кокардас с большей торжественностью. – Вы вот тут говорили об армии, так я бы предпочел иметь дело с армией. Поверьте мне, лишь один человек способен противостоять Филиппу де Неверу в бою на шпагах.

– И кто этот человек? – спросили шесть голосов одновременно.

– Маленький Парижанин, – ответил Кокардас.

– А, этот! – воскликнул Паспуаль с неожиданным восторгом. – Это настоящий дьявол! Маленький Парижанин!

– Маленький Парижанин? – пронеслось по кругу. – А имя у вашего парижанина есть?

– Имя его, мэтры, вы хорошо знаете: его зовут шевалье де Лагардер.

Похоже, все головорезы и впрямь знали это имя, потому что наступила полная тишина.

– Я с ним ни разу не встречался, – произнес наконец Сальдань.

– Тем лучше, приятель, – заметил гасконец. – Он не любит людей вроде тебя.

– Это тот, кого называют красавчик Лагардер? – спросил Пинто.

– Это тот, – добавил, понизив голос, Фаэнца, – кто убил троих фламандцев под стенами Санлиса?

– Это тот, – начал Жоэль де Жюган, – который…

Но Кокардас перебил его, напыщенным тоном произнеся следующие слова:

– Лагардер на свете только один!

Глава 3

Три Филиппа

Единственное окно низкого зала кабачка «Адамово яблоко» выходило на ведущий к рвам Келюса своего рода бруствер, засаженный буками. Пригодная для повозок дорога рассекала лес и вела к дощатому мосту, переброшенному через ров, который был очень глубоким и широким. Ров охватывал замок с трех сторон и обрывался в пустоту над Ашазом.

С тех пор как стены, призванные удерживать воду, разрушили, ров высох сам по себе, и земля его ежегодно давала по два великолепных урожая сена, предназначенного для конюшен господина.

Второй урожай был только что скошен. С того места, где сидели восемь головорезов, были видны косари, складывавшие сено в скирды под мостом.

Если не считать отсутствия воды, ров остался целым. Внутренний его край круто поднимался до бруствера.

В нем была единственная брешь, предназначенная для проезда телег с сеном. Она вела к дороге, проходившей как раз перед окном кабачка.

Вся стена, начиная со рва, была прорезана многочисленными бойницами, но человек мог войти лишь в одно окно – низкое, расположенное под могучим мостом, давным-давно заменившим подъемный. Окно это было забрано решеткой и толстыми ставнями. Через него воздух и свет поступали в баню замка Келюс – большую подземную залу, сохранявшую остатки великолепия. Общеизвестно, что в Средние века, особенно на юге Франции, бани устраивали с большой роскошью.

Куранты на донжоне пробили три часа. В конце концов, грозного бойца, которого называли красавчиком Лагарде-ром, поблизости не наблюдалось, и ждали не его; так что мастера по части фехтования, когда прошло первое замешательство, вновь принялись бахвалиться.

– Знаешь, что я тебе скажу, дружище Кокардас, – воскликнул Сальдань. – Я готов дать десять пистолей лишь за то, чтобы посмотреть на твоего шевалье де Лагардера.

– Со шпагой в руке? – уточнил гасконец, сделав большой глоток вина и щелкнув языком. – Ну что ж, – добавил он совершенно серьезным тоном, – желаю тебе быть в этот день в хорошей форме и поручить себя милосердию Божию!

Сальдань сдвинул шляпу набекрень. До сих пор еще ни один противник его даже не поцарапал: просто чудо! Похоже, вот-вот должна была начаться драка, но тут Штаупиц, стоявший у окна, воскликнул:

– Всё, парни, угомонитесь! Вот господин де Пейроль, доверенное лицо принца Гонзага.

И действительно, тот ехал по брустверу верхом на лошади.

– Мы слишком много болтали, – быстро произнес Паспуаль, – но ничего дельного не сказали. Невер с его тайным ударом стоит своего веса в золоте, приятели, вот что вы должны знать. Хотите на одном деле сколотить себе состояние?

Нет нужды приводить ответ товарищей Паспуаля. А он продолжил:

– Если хотите, предоставьте действовать мэтру Кокардасу и мне. Что бы мы ни говорили Пейролю, поддерживайте нас.

– Договорились! – воскликнули остальные хором.

– По крайней мере, – закончил брат Паспуаль, садясь, – тем, кого не продырявит шпага Невера, будет на что заказывать мессы за упокой убитых.

Вошел Пейроль.

Он первым снял свой шерстяной колпак, и сделал это весьма церемонно. Остальные ответили на приветствие.

Под мышкой у Пейроля был увесистый мешок с серебром. Он бросил его на стол со словами:

– Держите, храбрецы, вот ваша плата! – Потом, пересчитав их взглядом, он произнес: – В добрый час, рад, что все в сборе! Я скажу несколько слов о том, что вам предстоит сделать.

– Мы слушаем, мой добрый господин де Пейроль, – заявил Кокардас, поставив на стол локти. – Слушаем внимательно!

Остальные повторили:

– Мы слушаем.

Пейроль принял позу оратора.

– Сегодня, – сказал он, – около восьми часов вечера по дороге, которую вы видите за окном, приедет мужчина. Он будет верхом; спустившись через брешь в ров, он привяжет коня к опоре моста. Смотрите, видите вон там, под мостом, низкое окно, закрытое дубовыми ставнями?

– Отлично видим, мой добрый господин де Пейроль, – ответил Кокардас. – Еще бы! Мы же не слепые.

– Мужчина подойдет к окну…

– В этот момент мы на него и навалимся?

– Вежливо подойдете, – перебил Пейроль со зловещей усмешкой. – И заработаете ваши деньги.

– Клянусь головой Господней! – воскликнул Кокардас. – Милейший господин де Пейроль умеет пошутить!

– Договорились?

– Конечно; но вы, полагаю, еще не покидаете нас?

– Добрые мои друзья, я спешу, – проговорил Пейроль, уже делая движение к выходу.

– Как! – воскликнул гасконец. – Вы не сообщите нам имя того, кого мы должны… к кому мы должны подойти?

– Его имя вас не касается.

Кокардас подмигнул; тут же в группе головорезов поднялся недовольный ропот. Особенно задетым чувствовал себя Паспуаль.

– Вы даже не скажете, – продолжил Кокардас, – на какого благородного сеньора нам придется работать?

Пейроль остановился, чтобы взглянуть на него. На его вытянутом лице мелькнула тревога.

– Какая вам разница? – спросил он, стараясь принять высокомерный вид.

– Разница очень большая, мой добрый господин де Пейроль.

– Вам же платят!

– Возможно, мы считаем плату недостаточно высокой, мой добрый господин де Пейроль.

– Что это значит, дружок?

Кокардас встал, все остальные последовали его примеру.

– Клянусь головой Господней, мы хотели бы, – сказал он, резко сменив тон, – поговорить откровенно. Мы все здесь учителя фехтования и, следовательно, дворяне. А я, как вы знаете, гасконец, к тому же из Прованса! Наши шпаги, – и он похлопал по своей, с которой не расставался, – наши шпаги должны понять, что им предстоит делать.

– Вот так! – подхватил брат Паспуаль, куртуазно подставляя доверенному лицу Филиппа де Гонзага табурет.

Пейроль на мгновение заколебался.

– Храбрецы, – заговорил он, – поскольку вам так хочется знать, вы вполне могли бы догадаться. Кому принадлежит этот замок?

– Господину маркизу де Келюсу, кровь Христова! Доброму сеньору, чьи жены не доживают до старости. Это замок Келюса Засова. И что с того?

– Черт возьми, о чем тут еще думать! – добродушно произнес Пейроль. – Вы работаете на господина маркиза де Келюса.

– Ребята, вы в это верите? – с ухмылкой спросил Кокардас.

– Нет, – ответил брат Паспуаль.

– Нет, – послушно повторили остальные.

Впалые щеки Пейроля немного порозовели.

– Как вы смеете, негодяи! – воскликнул он.

– Потише! – перебил его гасконец. – Мои добрые друзья недовольны… Следите за своей речью! Давайте лучше поговорим спокойно, как приличные люди. Если я правильно понимаю, факты таковы: господин маркиз де Келюс узнал, что некий красавчик дворянин время от времени проникает по ночам в его замок через то низкое окошко. Так?

– Да, – подтвердил Пейроль.

– Он знает, что мадемуазель Аврора де Келюс, его дочь, любит этого дворянина…

– Все именно так, – подтвердил верный слуга Гонзага.

– Вы сами это сказали, господин де Пейроль! Значит, вы так объясняете причину нашего сбора в «Адамовом яблоке»? Иные могли бы счесть ваше объяснение правдоподобным, но у меня есть свои причины не верить ему. Вы не сказали нам правды, господин де Пейроль.

– Дьявол! – вскипел тот. – Какая наглость!

Но его голос был заглушен криками забияк:

– Говори, Кокардас! Говори! Говори!

Гасконец не заставил себя упрашивать.

– Во-первых, – сказал он, – мои друзья, как и я, знают, что этот ночной гость, порученный заботам наших шпаг, ни больше ни меньше, как принц…

– Принц! – произнес Пейроль, пожимая плечами.

Кокардас продолжал:

– Принц Филипп Лотарингский, герцог де Невер.

– Значит, вам известно больше, чем мне, вот и все! – заявил Пейроль.

– Нет, клянусь головой Господней! Это не все. Есть еще кое-что, чего мои благородные друзья, возможно, не знают. Аврора де Келюс не любовница господина де Невера.

– А!.. – вскричал доверенный человек Гонзага.

– Она его жена! – решительным тоном договорил гасконец.

Пейроль побледнел и пробормотал:

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, и это главное. А откуда и как – не важно. А сейчас докажу, что знаю и кое-что еще. Тайный брак был заключен почти четыре года назад в часовне замка Келюса, и, если меня не ввели в заблуждение, вы и ваш благородный хозяин… – Он прервался, чтобы насмешливо снять шляпу, и закончил: – Вы были свидетелем, господин де Пейроль.

Тот больше не отпирался.

– Ну и к чему вы клоните, рассказывая эти сплетни? – только и спросил он.

– К тому, – ответил гасконец, – чтобы узнать имя блистательного хозяина, которому мы послужим этой ночью.