В поисках счастья

– Можно. Но поднимаются в основном всё те же лизоблюды и взяточники, и спускаются – кто не хочет жить по таким правилам.

– Интересно. А я читал, что наш этаж помогает вашему.

– Да, но это лишь видимость помощи. То есть над столом нам дают доллар, а под столом забирают три. Бывает, присылают еду, медикаменты. Но это, кстати, как правило делается не бесплатно, а просто с большой скидкой. «Верхняки» договариваются таким образом с нашими официальными властями, которые по сути их ставленники, о продаже «неликвида», который кроме этого рынка нигде не сбыть. А ещё, касательно лекарств, да и отчасти пищи, на нас, наших детях, попросту ставят эксперименты. Создадут какое-нибудь лекарство новое, и таким образом на людях тестируют.

– Мне тут сказали, что и подняться вам, ну, в экономическом, да и в политическом, военном плане, тоже не позволяют.

– Совершенно верно. Сильные и независимые территории Нижнего этажа Верхнему категорически не нужны. За счёт контроля власти и прочих рычагов, экономических, военных – а у нас, между прочим, вооружённые конфликты не прерываются – нам не дают поднять голову. У нас, по сути, нет промышленности, хотя есть всё для её создания. Всё, что нам остаётся делать – заниматься плантационным сельским хозяйством, и продавать за бесценок наши ресурсы. Многие из нас даже вынуждены продать свою почку, чтобы выжить. Но бывает и страшнее: людей похищают и разрезают на органы, которые идут наверх. Поговаривают, что и бактериологическое оружие на нас испытывали…

– Кошмар.

– Да, это реалии жизни. А мы ведь хотим не так уж и многого: чтобы всё было честно, по заслугам, по справедливости. Каждый в этом мире должен иметь равные права и возможности, независимо от места рождения и проживания, и прочих обстоятельств. И никто не должен ставить себя выше других, как на уровне отдельных личностей, так и на уровне обществ. И всё это должно быть на самом деле, де-факто, а не просто красивой фразой в умной книжице де-юре.

– Скажите, а что я могу сделать для вас? Чем могу помочь?

– Помочь, конечно, можно. Но трижды подумай: стоит ли? Ведь это здесь ты будешь бороться за справедливость, а там станешь пособником террориста.

– Признаться, этот мир разочаровал меня. Я, так сказать, все жизненные ориентиры потерял. А тут появилась вот такая спасительная палочка в виде борьбы за благородную цель. Жизнь вроде как наполнилась смыслом. Ну, вы понимаете.

– Понимаю. Я верю тебе. Тогда тебе предстоит непростая работа. Надо будет хорошо разбираться в людях. Если не умеешь – научиться. Ты понимаешь, когда человек говорит правду, а когда лжёт?

– Не знаю. Наверное.

– Смотри, должен разбираться. Итак, тебе надо будет наверху искать наших с тобой сторонников, объяснять, как всё обстоит на самом деле. Короче говоря, вербовать всё новых последователей. Это в основном должны быть или обиженные существующим строем, властью, или просто люди с обострённым чувством справедливости. Последних много среди молодых. Запоминаешь?

– Да. Среди молодых.

– Многие из молодёжи, хотя не только они, могут сотрудничать в силу авантюрности характера.

– Романтика подпольной революционной деятельности?

– Вроде того. В принципе, если ты богат, то многих можно попросту купить. Жадных полно везде, особенно на Верхнем.

– К сожалению не богат. Какое-то время назад был, но теперь…

– Кто-то может клюнуть на мысль, что после великой революции он станет большим человеком. Короче говоря, разные способы вербовки есть. Сам тоже голову включай, без этого никак. Вот тебе в помощь материалы.

Ахмед достал из-под ковра скреплённые несколько листов формата А4 с напечатанным текстом. Судя по качеству, это была размноженная на ксероксе копия, причём уже не с оригинала.

– Что это?

– Тут подробнее написано всё, о чём я тебе говорил. И касательно мироустройства, и подпольной деятельности. Постарайся размножить это для личных нужд, но не допускай до этих материалов чужих глаз. Всё понял?

– Понял. Это всё?

– На вашем этаже полно провокаторов, якобы готовых заниматься подпольной деятельностью, а на самом деле служащих чрезвычайникам и всему строю. Помни: ты вступил на очень опасный путь, и каждый неосторожный шаг может стоить тебе очень дорого. Всё. Теперь ступай. Береги себя, сын мой.

– Всего доброго. А, простите, а обратно меня проводят?

– Муса!

Внутрь зашёл бородатый, что привёз Философа.

– Муса, сын мой, проводи этого человека обратно, на его этаж.

– Сделаю.

Станислав стоял на Верхнем, в совсем незнакомом ему месте: его привезли к другому лазу, который был и ближе, и, так сказать, комфортнее. Но вокруг также ни души, тихо, унылая серота дорог и заборов: явно какая-то окраина. Солнце слегка закрывали осенние облака. На счастье невдалеке показался мужчина в плаще и шляпе с узкими полями.

– Постойте! Постойте! – окрикнул его вернувшийся на Верхний.

– Вы мне? В чём дело?

– Здравствуйте. Не подскажите, это Четвёртый город?

– Четвёртый.

– А какая улица?

– Тридцать девятая. Вон, написано же, – мотнул прохожий головой в сторону таблички на здании.

– Ах, да. А не подскажите, Третья где?

– Третья? Это вам во-о-он туда, – показал он уже рукой в другом направлении. – Там центр.

– Ага, спасибо. А далеко идти?

– Прилично. Вам лучше на транспорте.

Подумалось спросить: «На каком?», но Станислав вспомнил, что у него с собой ни цента. Поэтому они с прохожим просто попрощались, пожелав друг другу хорошего дня. Надо было идти пешком, и идти довольно далеко. Ноги ужасно устали и гудели. Ботинки и костюм испачкались и пахли канализацией. В гостинице галочка напротив фамилии «Кучеров» в столбце «Приход» за прошлый день отсутствовала, и всё это нужно было как-то объяснить.

– О! Философ! – поприветствовали его соседи по комнате.

– Здорово, мужики.

– Ну, наконец-то! – продолжил Говорун. – А мы уж и не знали, что думать. Ты где был? Мобильник не отвечает. Мы тут всех на уши поставили. И в университет тебе звонили, и уже к порядочникам собирались обратиться.

– Судя по внешнему виду, – с некой надменно-проницательной ноткой сыщика в голосе произнёс Хриплый, – в какую-то передрягу ты попал. Что случилось?

– Да, такое дело. Ограбили меня, короче.

– Ни фига себе. – Изумился Фёдор. – Где, кто?

– Ну, в общем, я из университета вышел, там перерыв в работе, хотел в магазин зайти. По пути в туалет захотел. Ну вот. А там нигде не было, зашёл в подъезд. А за мной мужик какой-то. Я к нему повернулся, и тут же удар получил по «чайнику». Короче говоря, вырубил он меня. Очнулся – ни денег, ни мобильника.

– А как же ты испачкался-то так?

– Не знаю. Он меня, видимо, волохал, когда ценности искал.

– Понятно. Надо же. Блин, не поверю, что за целый день никто там тебя не видел. Всем плевать на всех, гады равнодушные. Ладно. Ну что, надо заявление порядочникам писать. Чем раньше, тем лучше. Может, сейчас прямо? Если хочешь, мы с тобой сходим?

– Давай, сходим, – добавил Виктор.

– Спасибо, ребята. Настоящие друзья. Я сначала отдохну немного, в себя приду, отлежусь. Да и душ принять не мешало бы.

– Ну, как знаешь, дело твоё.

«Потерпевший» стал снимать пиджак, и только тут вспомнил, что под рубашкой у него находятся листы от Ахмеда. Говорун с Хриплым смотрели телевизор. Их сосед начал поправлять постель, и быстрым движением положил материалы под одеяло.

«Вроде не заметили» – подумал он, и лёг поверх покрывала. Ему предстояло «переварить» всю полученную недавно информацию, а также попытаться составить первоначальный план действий.

«То, что я услышал сегодня, или, может, вчера, потрясает. Конечно, догадывался о существенной несправедливости, но не думал, что всё обстоит именно так. С другой стороны, почему я должен безоговорочно верить тому, что мне сказал всего-навсего один человек, кем бы он ни был? Даже внизу, похоже, не все разделяют эту точку зрения. В любом случае, там считают так, а здесь – по-другому. Может правда то, что слышал я ранее? Или, как часто говорят, истина где-то посередине? Нет, почему-то я верю Ахмеду. Почему? Не знаю. Наверное, это то нечто, которое психиатр называл «изнутри».

– Стас, – прервал размышления Фёдор, – ужин начинается. Идёшь?

– Да, иду. Чуть-чуть ещё полежу, и пойду. Вы меня не ждите.

– Ну, давай.

Философ остался один, быстро переложил спрятанные листы под матрац – лучшего места он пока не придумал – и продолжил обдумывать свои действия:

«Хорошо. Но с чего мне начать? Наверное, с изучения материалов. Да. Потому что так, сейчас, никаких подходящих кандидатур на вовлечение в… назовём это сетью, или лучше революционной деятельностью, у меня нет. Хотя…»

15.10.

– Здравствуйте, Сергей Вадимович, – поздоровался вербовщик с гендиректором банка, осторожно заглянув в кабинет.

– А, Станислав Евгеньевич, рад видеть. Что вас привело? Какие-то проблемы? Деньги, насколько знаю, были все перечислены. Вы получили SMS?

– Получил, да. Я не по этому поводу.

– А что тогда случилось?

– Поговорить хотел.

– О чём?

– Да так. Скажите, властные структуры всё ещё досаждают вам? – спросил Философ, ища зацепку, ведущую к сути.

– Досаждают. Последнее время уже меньше, правда. А что?

– А вы хотели бы им отомстить?

– Отомстить? Как? Зачем?

– Да хотя бы для личного удовлетворения. Для счастья.

– Ха. Разве в этом счастье?

– А разве отчасти и не в этом?

– Оно, друг мой, в деньгах. Это хорошо известно.

– Лично знаю кучу людей, которые с вами не согласятся.

– Да, и я таких знаю. Только сдаётся мне, что лукавят они. Просто у них денег мало, заработать не получается, вот они сами себя и убеждают, что богатство – далеко не главное. Это в психологии сублимацией ещё называется, если не ошибаюсь.

– Для меня так важно, чтобы занятие по душе было, и чтобы чувствовалась важность и значимость своей работы.

– Это важно. Но вы бы, положим, не отказались, чтобы вам за вашу работу платили в два раза больше? И стали бы вы вообще работать, если бы перестали платить вовсе?

– Ну, не знаю. Скажите, а попробовать прекратить этот беспредел в отношении вас, изменить всё не хотели бы?

– Да как, как изменить-то? Ничего тут не поделаешь. Силы не равны. Ко мне тут тоже один пару недель назад приходил, агитировал вступить в какую-то тайную организацию, революционную. Мир они хотели правильным сделать, всё изменить. Так я, кстати, его спрашиваю, почему ко мне пришёл, а он так и говорит, мол, «бабки» нужны. Видите, всё в них упирается, на них зацикливается.

– То есть, не стали с ними сотрудничать?

– Да нет, конечно.

– Скажите, а что это был за человек, как его звали, откуда он?

– «Геннадий» – представился он вроде бы. Тоже, между прочим, философию преподаёт. Сказал так.

– Геннадий говорите. А возраст – лет под тридцать, и с острой бородкой?

– Да. Знаете что ли его?

– Возможно.

– Если что, я вам его не выдавал, Окей?

– Само собой.

– Скажите, а вы для чего меня всё это спрашивали? Тоже революционной деятельностью занялись?

– Нет, что вы. Я просто книгу пишу. Про счастье. Вот, материалы собираю от самых разных людей. Что ж, спасибо вам. Хорошего вечера.

– Да не за что. До свидания, – с некоторым недоумением попрощался гендиректор.

«Надо же, Гена, – размышлял Философ, лёжа в номере на кровати. – Похоже, это действительно он. Никогда бы не подумал. Завтра надо будет с ним поговорить, всё разузнать. Надо же, Генка».

Спустя какое-то время Станислав, радостный от того, что нашёл единомышленника, привстал, вынул блокнот и ручку из тумбочки и начал писать:

«Счастье, как, в сущности, и любой другой процесс, состояние, явление, сперва нарастает, доходит до максимума, а затем начинает уменьшаться, заменяясь несчастьем. То, в свою очередь, проходит аналогичный путь, в конце переходя обратно. В результате получается что-то вроде синусоиды, или чередующихся чёрных и белых полос зебры. Но именно «что-то вроде», потому как в неком абсолютном исчислении (если оно в принципе возможно) эти взлёты и падения могут не совпадать, а определяются в большей степени лишь в сравнении с соседними минимумами и максимумами. И именно это сопоставление собственно помогает понять, «плюс» это, или «минус», т.е. без предыдущего горя не было бы нынешней радости, мы бы её попросту не заметили. Такая вот диалектика».

После недолгих раздумий большую часть этих изысканий пересёк чернильный крест, порождённый мыслью, что об этом писалось и говорилось уже тысячу раз. Далее было продолжено:

«Различие людей есть и в том, какой ширины полосы на этой пресловутой зебре жизни. У кого-то они узкие, тонкие и часто сменяют друг друга, у других, напротив, длятся долго и широкие. Есть ещё и амплитуда волн, то есть, как далеко они поднимаются и опускаются. И что-то подсказывает мне, что у первых она меньше. А вот суммарная их длина (читай продолжительность жизни) наоборот больше. Возможно природой, или Всевышним как бы заложено определённое количество, помноженное на качество, счастливых моментов, которые человек должен пережить.

«Узкополосные» – это меланхолики. В их состоянии всё часто меняется, не успев толком развиться. Но жить они должны дольше. Они осторожнее, менее экстремальны, у них меньше половых гормонов, подавляющих иммунитет. Питаются чаще, малыми порциями, что полезно. Короче говоря, есть целый ряд фактов, свидетельствующих об этом.

Вторые – это сильные. У них, соответственно, всё наоборот.

Вопрос о том, как формируется это различие – человек сам меняет в соответствии со своим укладом окружающий мир, или попросту воспринимает его так, как в нём заложено – уже совершенно другой вопрос, и зависит в первую очередь от наших представлений о первичности сознания и материи».

– Ты чего там писанину развёл? – спросил Фёдор. – Опять книгу свою пишешь?

– Её самую.

– В службу порядка-то хоть ходил, писал «заяву»?

– Не, не ходил.

– А чего?

– Да всё равно не найдут.

– Напрасно. У нас вот у мужика на работе квартиру «обнесли», он обратился, так нашли, и почти всё вернули.

– Да ладно. Потерял-то всего пять долларов да телефон старый.

– Ну, дело твое.

16.10.

– О, Гена, здорово, – повстречал Станислав друга в коридоре университета.

– Привет.

– Слушай, можно тебя на пару минут.

– Конечно.

– Только не здесь. Давай в моём кабинете поговорим.

– Ну, пойдём. А что за конспирация?

– На всякий случай.

Они зашли внутрь, хозяин помещения закрыл дверь на ключ.

– Ну, чего хотел? – немного раздражённо спросил приведённый, который явно куда-то спешил.

– Я тут тебя не так давно на улице видел. Из банка «Гранд» выходил. Ты там что делал?

– Я? Да… Не помню уже… Вроде кредит хотел взять. Да. Кредит.

– Понятно. Слушай, а что ты думаешь об Ахмеде?

– Об Ахмеде. Ну не знаю даже. Здесь нам говорят, что он террорист. А ты сам-то что думаешь?

– А я вот что, – ответил Станислав и протянул собеседнику, бумаги с Нижнего этажа.

– Это что?

– Почитай.

Геннадий пробежал глазами первые два листа, затем сделал то же самое с последним.

– Так ты что, тоже несогласный?

– Да. Только я, правда, сам себя революционером называл, но можно и так.

– А из какой группы?

– В том-то и дело, что ни из какой. Одиночка. Но хотел бы к кому-нибудь примкнуть.

– Ну что, отлично. Тогда отменяй свой сегодняшний факультатив, дожидайся меня, и вместе пойдём, я отведу.

– Куда?

– На конспиративную квартиру. Мы там собираемся.

Два друга-революционера проехали три остановки на автобусе, затем пошли пешком. Попутно были посещены пара магазинов, с единственной реальной целью выявить возможную слежку, и, если она наличествовала, избавиться от неё. Философ поначалу периодически воровато оглядывался, но более опытный коллега быстро сделал по этому поводу замечание.

Во дворе показался высокий дом, номер двадцать один по Двенадцатой улице. С виду обычная многоэтажка, ничего особенного. Внизу – магазинчик продуктовый, выше – квартиры. Подпольщики зашли внутрь, поднялись на третий этаж. Геннадий четырежды нажал на кнопку слева от двери с табличкой «25»: три коротких звонка и один длинный.

– Кто? – донеслось оттуда.

– Это я, Буддист, открывай.

– А с тобой кто?

– Это свой.

Дверь отворилась. Из квартиры смотрел невысокий мужчина в возрасте с густой кудрявой шевелюрой, в халате и очках с внушительными диоптриями.

– Это свой.

– Ну, проходите.

– Станислав Евгеньевич, можно просто Стас, – представился новичок.

– Михаил Маркович. Можно просто Гельман. Или Моисей. Это кличка. Лучше по ней звать. Проходите на кухню.

Квартира, а точнее та её часть, которую довелось увидеть, была совершенно обычной. Разве что окна зашторены, несмотря на непозднее время, а в прихожей висел огромный, почти в полстены портрет Че Гевары. Хозяин организовал чай и поставил на стол какие-то не шибко вкусные сушки, печенье и конфеты.

– А мы кого-то ещё ждём? – поинтересовался Станислав.

– Да. Ещё Мохаммед с Лениным должны подойти, – ответил Моисей.

– Это тоже клички, как я понимаю?

– Да, клички.

– Но почему? Для конспирации?

– Да. Вам, кстати, тоже надобно придумать.

– Меня в гостинице Философом называют.

– Нет, надо другую. Чтобы никто посторонний её не знал. А то так легко вычислить будет. А вот, скажем, Фидель подойдёт. Вы не против?

– Да нет. Фидель так Фидель. Гена, а тебя как кличат?

– Буддист, – начал отвечать тот на вопросы Философа, которых, естественно, у новичка было много.

– Понятно. А в целом вы как-то называетесь, ваше общество?

– Называемся «На третьем».

– Это потому что на третьем этаже расположены, я так понимаю?

– Не только. Это словосочетание имеет ещё и иное значение. Ты ведь про Верхний и Нижний этажи знаешь?

– Конечно.

– Ну вот. А есть мнение, что этим мир не ограничивается. Есть ещё и Третий.

– А где же он находится?

– Не знаю. Мы не знаем. Скорее всего, высоко над нами. А может и глубоко ниже.

– А что там происходит? Там люди-то хоть есть?

– Люди там должны быть, обязательно. И они счастливы. Счастливы абсолютно, без всяких условностей и оговорок, понимаешь?

– Вроде да. И как же туда попасть?

– Этого мы тоже не знаем.

– Интересно. Но только не ясно совершенно: откуда взяли, что он вообще есть, если никто не видел, и нет никаких свидетельств. И даже приблизительно неизвестно, как туда можно попасть. Похоже на красивую сказку, миф. Только зачем это нужно?

– Может и так. Но только миф этот ежедневно питает умы всего человечества, заставляя их совершать бессмысленные по своей сути регулярные телодвижения вроде похода на работу из дома и обратно и метания от стола до дивана. Мы все живём этой сказкой, надеясь, что если не сегодня вечером, то, может быть, завтра она обязательно наступит. Эти мысли понуждают нас жить, хоть мы их, как правило, и не осознаём, и спасают от смерти бесчисленное количество людей во всём мире.

– Мне кажется, – подхватил хозяин квартиры, – этот этаж существует, и находится внутри каждого человека. Нужно только подобрать правильный ключ.

– Какой такой ключ?

– Не знаю. Он, видимо, у каждого свой.

В этот момент в дверь позвонили, точно так же, как ранее Буддист. Михаил Маркович пошёл открывать.

– Слушай, Гена, а откуда эти клички берутся. Нет, про твою и Гельмана я, в принципе, догадываюсь. А эти двое, как их, Мохаммед и Ленин. Просто потому что революционеры?

– Нет. Это всё идёт ещё и от причин, почему мы все здесь. Моисей – потому что ему на родную землю долго не давали уехать. А когда разрешили, решил из принципа остаться. И ещё потому что он самый старший здесь. Ещё просветить хочет. Мохаммед – тоже просвещает, только сам, наверное, догадываешься, немного по-другому. Ну а Ленин попросту богатых ненавидит, считает, что они всё нечестно нажили, в том числе и за его счёт. Хочет всё отнять и поделить.

– А твоя – Буддист – просто оттого, что медитируешь?

– Ну, да. Но я ведь это делаю не просто так, а ищу таким образом тот самый ключ, о котором говорили.

В кухню вместе с Моисеем вошли ещё двое и сели за стол. Мохаммед, в миру Андрей, был невысоким молодым брюнетом со значительной юношеской бородой. Ленин – он же Леонид – повыше, средних лет, с русыми волосами и постоянно недовольным лицом. Даже все нейтральные сказанные им слова казались какой-то претензией.

Геннадий познакомил новых гостей с Философом.

– Фидель, хотелось бы узнать, а вы в принципе для чего тут, чего хотите, ищите? – поинтересовался Ленин.

– Чего хочу? Я ведь и сам не знаю толком, зачем я здесь. Может, ради справедливости.

– И в чём же, по-вашему, несправедливость?

– Ну, хотя бы в том, что люди на Нижнем совершенно не заслужено живут хуже нас, а наши власти, да и отчасти все мы паразитируем на них. Выкачиваем за бесценок их ресурсы и скупаем продукцию, в основном сельскохозяйственную.

– И откуда такая информация?

– Не поверите. От Ахмеда.

– Почему же не поверим? Верим, – со спокойствием сытого вожака произнёс Михаил Маркович. – Верим. На Нижний спускались?

– Спускался.

– Вы знаете, – продолжил он, – всё, что он вам сказал, надо полагать, действительно имеет место быть. Но мы тут преимущественно занимаемся несколько иными проблемами. Дело в том, что даже в рамках нашего этажа полно всего нечестного и несправедливого. Вот, по-вашему, у нас демократия, народ выбирает себе власть и таким образом управляет всем?

– Ну да. В законе даже так написано.

– Боюсь вас разочаровать. Всё обстоит совершенно иначе. И довольно сложно. Давайте я вам вкратце обрисую картину, имеющуюся в нашем мире. Всю нашу систему, так называемый социум, можно представить в виде пирамиды, состоящей из отдельных кирпичиков. Каждый из них – отдельный человек. На вершине находится управляющая всем верхушка, посвящённые. В самом низу – обыкновенные люди. Их условно можно назвать рабочими муравьями. Между ними – масса промежуточных звеньев. И чем выше находится этот кирпичик, тем лучше его жизнь, во всех отношениях, в первую очередь в финансовом плане. Но место в пирамиде определяет и ещё одно: возможность влиять на остальных, управлять ими. Про феодальный строй слышали?

– Да. Исторический этап в развитии общества. Тоже пирамида, когда каждая её часть, вассалы разного уровня, последовательно подчиняется вышестоящей.

– Всё верно. Только тут система немного иная. Для феодального строя актуальна фраза «вассал моего вассала – не мой вассал». То есть у тебя есть подчинённые, у которых, в свою очередь, тоже есть свои. Так вот последние тебе уже не подчиняются. У нас же дело зачастую обстоит так. Каждый человек находится в зависимости от всех, кто находится выше него. На один уровень, или на несколько – не важно.

– И каким же образом строится, держится эта пирамида?

– Вот. Тут мы подходим к главному – к спецслужбам. Чрезвычайникам, отчасти порядочникам. Они с одной стороны – ключевые кирпичики, а с другой – цемент, который всю пирамиду скрепляет.

– То есть, они близки к вершине?

– Не все. Эта такая очень разночинная группа. Хотя, так сказать, в среднем у них власти и полномочий побольше, чем у других. Так вот. Посвящённые, руководящая верхушка, полностью контролирует и определяет абсолютно всё происходящее. Всё, в том числе то, что ты с завтра с утра увидишь по телевизору, прочтёшь в газетах и будешь об этом думать. И делает это с помощью спецслужб.

– То есть, все СМИ подконтрольны?

– Абсолютно. И во всех территориях. И на Верхнем, и на Нижнем. Думаешь, что сам решаешь, что истина, а что ложь. А на самом деле всё нужное для них вдалбливается в твоё сознание. Создаётся видимость, что простые люди что-то решают, в том числе за кого голосовать на выборах.

– Но каким образом это возможно? Я имею в виду тотальный контроль. Мне кажется, на счёт «определять абсолютно всё» – это перебор.

– Конечно, это я так, слегка образно. Большинство незначительных вещей пускается на самотёк, или контролируется мелкими начальниками. Но это если они чем-то всерьёз не заинтересуются. А в таком случае посвящённые через спецслужбы могут знать, и какую обувь ты носишь, и куда ходил вчера вечером. Короче говоря, в целом всё обстоит так, как я тебе говорю. И это абсолютно реально.

– Так, а как всё-таки осуществляется этот тотальный контроль? И управление людьми тоже?

– Слушай дальше. Тут надо сказать о методах работы чрезвычайной службы. Вот порядочники в основном стремятся найти преступника и посадить в тюрьму. Черисты же – завербовать как можно больше людей. И лишь изредка – отправить на нары. Что значит «завербовать»? Это, по сути, значит поставить его в зависимость, возможность манипулировать как угодно, при желании заставить сделать что нужно. Как этого добиться?