скачать книгу бесплатно
Абхазия. Осенний трип
Евгений Петропавловский
В Абхазии мы добрались до затерянных в глуши византийских храмов с мироточащими иконами, прикасались к стенам Диоскурии, ушедшей на дно морское, бродили по берегу античного Гюэноса, по улицам города-призрака Очамчиры. Мы шли по следам Есенина, Мандельштама, Бабеля, Паустовского, Симонова, Твардовского, Гулиа, Шинкуба и других великих. Узнали о коренных неграх-абхазах и о немецких горных егерях, вмёрзших в ледник. Купались в Понте Эвксинском и в термальных источниках; и в море вина и чачи… Книга содержит нецензурную брань.
Абхазия. Осенний трип
Евгений Петропавловский
«Писать об Абхазии радостно и трудно. Радостно потому, что это – страна твоего сердца. Трудно потому, что о сложном и неповторимом не скажешь сразу. Иногда для этого не хватает целой жизни…»
Андрей Дементьев,
«Абхазия в моём сердце»
«Абхазия большая: если разгладить горы, то её на половину России можно натянуть!»
Из местного фольклора
© Евгений Петропавловский, 2022
ISBN 978-5-0056-0346-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая.
Краснодар-Сухум:
был день, и было утро…
– Я сегодня видел во сне красивую девушку, – сказал Толик, опершись о перила балкона и глядя в морскую даль. – Она мне устроила фотосессию, а в процессе съёмок вижу: хочется ей гораздо большего. И так ко мне прижмётся, и этак погладит, и раздеваться уже начала – в общем, мало-помалу почти дошло у нас до дела. И тут…
– Неужто не дала? – шутливо подначил я.
– Не дала, – со вздохом подтвердил он. – Вера меня разбудила, не дала досмотреть та-а-акой сон. Если б не она, всё закончилось бы хорошо.
Я сочувственно поцокал языком, и мы замолчали, слушая пение птиц и любуясь окрестной панорамой. Лучи утреннего солнца освещали безмятежную синь Сухумской бухты. Наша резиденция располагалась на южной окраине абхазской столицы, в переулке Услара, и отсюда, с балкона, открывался замечательный вид на весь город. Дома, разбросанные по обступавшим её горным склонам, тонули в буйной зелени. Ветви деревьев клонились к земле от яблок, хурмы, гранатов, мандаринов, апельсинов, лимонов – близилось время сбора урожая. Впрочем, наши мысли в эти минуты были далеки от сельскохозяйственных интенций: мы наслаждались собственными долготой, широтой и высотой над уровнем моря, помноженными на предвкушение приятного дня.
– Синь сосёт глаза, – не удержался от восхищённой реминисценции Толик, воздев руку над бухтой.
– А зелень-то какая, – указал я на обрамлявшую море сушу. – Середина октября, а на деревьях ни одного жёлтого листочка!
За нашими спинами, на двух сдвинутых столах, стояли тарелки с фруктами, баклажка с мёдом, пустая бутылка из-под чачи, ополовиненный кувшин с домашним вином – остатки вчерашнего пиршества, о котором напоминало лёгкое похмелье.
Да уж, славно мы вчера пополуночничали…
Но прежде чем рассказывать о событиях минувшего дня, представлю читателю действующих лиц моего повествования:
Анатолий Клименко – известный российский художник, непревзойдённый исполнитель казачьих песен и потайного кубанского фольклора.
Вера – его неизменная муза и спутница во всех отношениях.
Андрей Глушенко – неувядающий автор и исполнитель стихов и песен, и прочего всякоразного, а также гостеприимный хозяин особняка на горе, в коем мы получили кров и стол во время нашего абхазского трипа.
Амра – моя рыжая муза, которая на своём голубом «Додже» привезла меня, Толика и Веру из Краснодара в Сухум, а затем – невзирая на сопротивление – благополучно доставила обратно.
…А началось всё с ночного звонка Андрея:
– Женя, ну когда вы наконец приедете? Я посмотрел прогноз: целую неделю обещают хорошую погоду, а потом снова начнутся дожди. Сейчас самое время – бери Толика с Верой и приезжайте завтра же.
Несколько лет мы собирались совместно поколесить по Абхазии. Толик и Вера регулярно наезжали в гости к Андрею, а мне всякий раз что-нибудь мешало. Вот и теперь я стал лихорадочно вспоминать текущие дела, мысленно выстраивая их по ранжиру и приговаривая примерно в таком духе:
– Нет, ну не могу я вот так, сразу. Если хотя бы через неделю…
Однако мой визави не ослаблял напора:
– Можно, конечно, и через неделю, но там по прогнозу будет несколько дождливых дней. Дела подождут, а погода ждать не станет. У меня в этом году триста литров домашнего вина. Чачи, правда, поменьше, литров тридцать, но нам хватит. И хурма спеет, и апельсины. В прошлом году я посадил кумкваты – сейчас уже плоды на ветках висят! Бросай всё и приезжай, я покажу тебе такие красивые места – домой возвращаться не захочешь!
Амра сказала мне:
– Хочу кумкватов и сыра. Давай съездим на неделю.
– Тридцать литров чачи за неделю не выпить, – возразил я. – Надо ехать дней на десять-пятнадцать.
– Я могу только на неделю, – твёрдо заявила она.
– Как поедем? Поездом?
– Зачем поездом? Я всех отвезу туда и назад.
…И спустя сутки с небольшим мы уже мчались по горному серпантину на голубом «Додже» Амры, неотвратимо приближаясь к границе. На полдороге, где-то между Дедеркоем и Верхним Буу, устроили короткую стоянку над обрывом, перекусили Вериными пирожками и котлетами, запив сей фриштых фляжкой агуарденте, – и веселее прежнего помчались дальше. Толик от полноты чувств несколько раз затягивал попутные песни в курортном наклонении:
У мо-о-оря, у си-и-инего моря
Со мно-о-ою ты, рядом со мною!
И со-о-олнце светит, и для нас с тобой
Целый де-е-ень поёт прибой!
На адлерской таможне проверка паспортов и досмотр заняли минут десять. Единственным предметом, который озадачил стражей кавказского лимеса, оказался этюдник.
– Что в этой коробке? – поинтересовался абхазский таможенник. – Не оружие?
– Здесь краски, – пояснила Амра. – Художника везу.
И в подтверждение своих слов указала на Толика (чей жизнерадостный эйдос вполне убедил человека в форме в отсутствии у нашей компании отрицательных помышлений). Мы получили отмашку с пожеланием доброго пути – и через несколько мгновений уже мчались по Сухумскому шоссе.
Настроение было приподнятое. Притом чем дальше – тем больше. Вероятно, потому что его подогревало предощущение приключений, без коего не обходится начало любого путешествия. Всё же прав был Грэм Грин, выразившийся на сей счёт следующим образом:
«Граница – это не только будка пограничника, паспортный контроль и человек с ружьём. На границе всё становится другим; жизнь никогда больше не будет прежней после того, как в ваш паспорт поставили штамп».
Правда, на абхазской границе штампов в паспорта нам никто не ставил. Однако это не меняет сути дела.
Итак, наше авто резво катилось на юг. Справа мимо окон проплывали морские виды, слева разворачивалась изгибистая горная плеорама, а по обе стороны трассы сменяли друг друга указатели с диковинными названиями населённых пунктов: Гячрыпш, Цандрыпш, Арасадаха, Багрипш, Аныханста, Чигрипш… Гагра!
– Обана! – обрадовался я. – Надо прогуляться по Гагре.
Амра и Вера дружно возразили:
– Не надо. Хочется поскорее уже приехать.
– Если будем везде разгуливать, не успеем до темноты!
Толик отсутствующим взглядом выразил своё фигуральное согласие с дамами.
После этого Вера принялась рассказывать о том, как она с подругой отдыхала в Пицунде (это совсем рядом с Гагрой), Амра вставляла вопросы касательно цен, условий проживания и обустроенности пляжей, параллельно комментируя окрестные ландшафты. А голубой «Додж», ясное дело, катил себе дальше, и никого не колыхало моё мнение; а мне в помощь осталось лишь наставление Эпиктета о том, что человек всегда поступает так, как ему кажется лучше для себя, и если это на самом деле лучше для него, то он прав; если же он ошибается, то ему же хуже, ибо за всяким заблуждением непременно последует и страдание; постоянно помня это, не отыщешь смысла ни сердиться и возмущаться, ни бранить и попрекать кого бы то ни было в чём угодно.
С другой стороны, пост фактум считаю возможным высказать обиду. За всё время нашего октябрьского забега по Абхазии мне так и не удалось посмотреть места, о которых Роберт Рождественский написал:
Хочу запомнить гул прибоя,
Оставить горы неразгаданными.
И пусть над каждою судьбою —
Такое солнце, как над Гаграми.
Хотя солнце – оно, конечно, было. То же самое, что светило и Роберту Ивановичу, когда он вдохновился на упомянутые строки. Мы мчались по трассе, дневное светило от нас не отставало, а указатели на обочине продолжали информировать о проезжаемых населённых пунктах: Псахара, Бзыпта, Калдахуара, Бармыш, Хыпста… Дабы не переврать упомянутые здесь географические агнонимы, мне сегодня пришлось воспользоваться картой.
От шоссе уходили в стороны тихие сельские улочки, дома на которых зачастую были едва видны из-за разросшихся садов.
В Новом Афоне Вера и Амра тоже не позволили мне выйти из авто для осмотра достопримечательностей:
– Там не только монастырь, но ещё и пещеры. Минимум часа полтора надо, чтобы всё посмотреть, да и то – если бегом.
– Давай уже доберёмся до Сухума, а в Новый Афон потом специально съездим…
Пришлось лицезреть из окна автомобиля знаменитый монастырь, вздымавший к небу золотые купола на заросшем деревьями горном склоне. Равно как и последовавшее далее природное великолепие черноморской Ривьеры, которое трудно не оценить по достоинству. Потому что красота окружающего мира – это одна из немногих незыблемых констант в мутном потоке времени.
Вечер подкрался незаметно. «Тёщин язык» – извилистый участок Сухумского шоссе между Новым Афоном и Верхней Эшерой – мы проезжали уже в темноте. Это, я вам скажу, тот ещё аттракцион! И дело вовсе не в чрезвычайно крутых поворотах, а в том, что практически все местные водители, оказывается, устанавливают на свои автомобили дешёвые ксеноновые фары. Я сидел рядом с Амрой на переднем сиденье и, совершенно ослеплённый, не видел перед собой ни дна ни покрышки. Наша рыжая возница с оквадратившимися глазами вела «Додж» в гору черепашьим шагом, опасаясь сверзиться в пропасть, – и когда нам наконец удалось подобру-поздорову миновать треклятый «Тёщин язык», поклялась ни в жизнь больше не ездить по Абхазии в тёмное время суток.
К счастью, до Сухума теперь было рукой подать. Достигнув города, мы устремились в южном направлении по широкой улице Эшба, затем повернули на восток… Из-за темноты и резвой езды я не успел разглядеть в абхазской столице никаких особенных примечательностей. Разве что здание железнодорожного вокзала: красивое, с колонно-арочной надстройкой, увенчанной двухъярусной башенкой со шпилем. Правда, позже – при свете дня – я увидел, что оно покрыто (пылью? копотью? плесенью?) серым налётом, создававшим такое впечатление, будто вокзал возведён как минимум несколько столетий назад. Но это из-за того, что здание пребывает в заброшенном состоянии, а на самом деле его построили в середине прошлого века. Мне рассказали, что вокзал пострадал во время войны 1992—1993 годов, когда в нём разместили склад боеприпасов… Разрушенные железнодорожные пути, ведущие от российской границы до Сухума, восстановили в начале нового тысячелетия, и ныне сюда ходят поезда от самой Москвы; а до здания центрального вокзала у государства пока руки не дошли.
От привокзальной площади, слегка поплутав, мы вырулили на Кодорское шоссе; оттуда – через несколько минут – последовал ещё один поворот с крутым въездом на гору по улице Услара… И – вот он, двухэтажный особняк, перед воротами которого нас встречает щирый абхаз Андрей Глушенко с распростёртыми объятиями.
А как же, он заждался.
Обнимаемся с хозяином сухумского ранчо и танцуем танцы усталых путешественников, рекомендованные Минздравом против отекания нижних конечностей. А слегка пообочь на асфальт бубухается спелая хурма, поставив жирную оранжевую точку под вынырнувшим из памяти мира утверждением Бертрана Рассела о том, что в жизни нет ничего случайного, а всё, что происходит с нами, происходит в нужное время и в правильном месте.
***
Итак, четыре линейно независимых вектора, объединившись ко взаимному удовольствию, благополучно пересекли половину Абхазии и прибыли к месту назначения. Это событие невозможно было не отметить. И спустя полчаса мы впятером уже сидели на балконе за обильным столом (точнее, за двумя сдвинутыми столами) и провозглашали тосты, и делились впечатлениями, и строили ветвистые планы на ближайшие дни, и снова провозглашали тосты.
– Завтра повезу вас по Военно-Сухумской дороге в Мерхеул, а оттуда – в Черниговку, говорил Андрей. – В Мерхеуле родился Берия, а потом построил маленькую гидроэлектростанцию для земляков. Ущелье в Черниговке тоже стоит посмотреть, очень живописное место. Потом – в Драндский мужской монастырь, там очень старый храм, шестого века. И – на сероводородные источники в Кындыге, и в Илорский храм с мироточащими иконами, и в Очамчиру…
– Может, для начала прогуляемся по Сухуму? – предложил я, не в силах столь широко растечься мыслью по карте Апсны[1 - Апсны – самоназвание Абхазии; в переводе на русский означает «Страна души».].
– Обязательно прогуляемся, – кивнул он. – На Брехаловку тебя отведу, там с людьми поговоришь: они тебе столько сюжетов подбросят в копилку – собрание сочинений сможешь написать про Абхазию!
– Придёшь туда с бутылкой чачи и скажешь, что собираешь тосты, – вставила Амра. – Как Шурик в «Кавказской пленнице».
– У меня всегда с собой фляжка, – напомнил я.
– Пожалуй, тут одной фляжкой не отделаешься, – заметил Андрей.
– А меня подбросьте на Келасурку[2 - Келасурка – река Келасур. В пяти километрах от центра Сухума впадает в Чёрное море.] или на Мачару[3 - Мачара – река в Гульрипшском районе.] – в такое место, откуда горы видны, – выразил пожелание Толик. – Хочу остаться там часа на три-четыре, этюды пописать…
Вечер плавно перетёк в ночь. Столь же неспешно, как этот южный вечер, струилась навстречу завтрашнему дню наша беседа, разбавленная тёплыми тонами домашнего вина, чачи и гранатового сока. Посильно принимая в ней участие, я любовался с высоты огнями города, дугой обрамлявшими море и тянувшимися вдаль до самого маяка. Полнилась огнями и небесная ширь. Словно два мира играли в гляделки: нижний был много ярче, и казалось, что победа скоро будет за ним – но у верхнего мира в запасе была целая вечность.
Те же самые звёзды взирали на песчано-галечные берега Сухумской бухты, когда здесь жили древние колхи; и когда, словно яростная лавина, ринулись сюда через перевалы конные полчища киммерийцев, сметая с лица земли города и селения Колхиды. А следом за киммерийцами явились скифы: предавая огню и мечу всё живое, их орды перехлестнули через Кавказ и затопили Малую Азию. Звёзды видели, как в бухту приплыли биремы и триеры из Милета, и посланцы далёкой Эллады вышли на берег, чтобы возвести на горных склонах каменные стены греческого полиса – Диоскуриады. Они же наблюдали за тем, как город постепенно приходил в упадок в окружении варваров, коим, по словам Страбона, горные потоки приносили золото, и варвары ловили его решетами и косматыми шкурами – отсюда возник миф о золотом руне… После Митридатовых войн город окончательно оскудел и зачах, но спустя недолгое время ромеи возродили его под новым именем – Себастополис. Перейдя под византийское владение, он был разрушен арабами – и снова отстроился под названием Цхуми, сделавшись центром абхазского царства. Огни его окон веками безмятежно светились над берегами Сухумской бухты, а затем приходили очередные завоеватели, и мирные жилища занимались огнями пожарищ, чтобы превратиться в безжизненные руины. Город умирал и возрождался, а звёзды взирали на это, и ничто не менялось в горнем мире.
Так ничто не изменилось наверху и когда мы наконец встали из-за стола и разошлись по своим комнатам. Разве только вращение небесных сфер слегка ускорилось, да пол изрядно покачивался под ногами. Но это пустяки, у моряков под ногами палубу качает месяцами, а им хоть бы хны; главное – ноги расставлять пошире, чтобы не потерять равновесие…
***
Впрочем, если держаться в правдивом ключе, то не все одновременно улеглись спать. От стола до своих постелей поначалу добрались только Амра и Вера с Толиком. А мы с Андреем решили спуститься на первый этаж, дабы на кухне продолжить построение планов и умозрительных маршрутов, а также предаться разнообразным воспоминаниям о будущем.
Между разговором Андрей, указав на одну из стоявших под столом двадцатилитровых бутылей, сказал:
– А здесь у меня чача восьмидесятичетырёхградусная. Хочешь попробовать?
– Ну, в студенческие годы я медицинский спирт пивал: правда, потом першило в горле, – засомневался я. Затем решительно махнул рукой:
– Эх, была не была. Наливай.
Это оказалось весьма сурово. И я ограничился одной рюмкой, дабы вечер не закатился в окончательную темноту и брызги белой горячки.
Далее мы дегустировали другие сорта, помягче нравом. Закусывали неподражаемыми соленьями, коих Вера привезла целое ведро в багажнике «Доджа».
Единственное, что вносило диссонанс в степенную беседу двух уважаемых мужей, это периодические визиты на кухню Амры, Веры и Толика – каждый раз в наш адрес звучало примерно одно и то же:
– Ну вы и расшумелись, вас даже на втором этаже слышно. Укладывайтесь, хватит полуночничать, не то завтра не проснётесь!
Мы обещали уменьшить накал своих умопостроений и разойтись спать минут через десять-пятнадцать. А затем возвращались к прерванной беседе. Время текло благостно и ларго; порой казалось, что оно вообще остановилось. И это являлось несомненно положительным симптомом, ибо всё, что важно, не бывает скоро, а всё, что скоро – только суета; по крайней мере, так утверждал Хань Сян-цзы, один из восьми бессмертных из даосского пантеона.
– Ничего, дождёмся, пока все уснут покрепче, и можем сидеть до четырёх утра, – заверил меня Андрей, когда в очередной раз нас оставили в покое.
– Почему до четырёх? – не понял я.
– А с четырёх здесь отключают свет.
– Ого, ну и порядки. Это как у нас было в девяностые годы: система «Веер».
– Именно. Хорошо ещё, что наш район отрубают с четырёх до семи утра. А представь, каково тем, кому приходится сидеть без света вечером.
