Пространство-время. Хроники поиска во времени. Книга первая

– Спасибо, лучше, хотя всё болит, – сказал я. – Вы знаете, который час?

– Подозреваю, что где-то после полудня, – ответила она. – Интересно, битва уже заканчивается? Бои, похоже, утихли.

– Надеюсь, это не значит, что наши неприятные друзья вернутся, – произнёс я.

Но пока я говорил, снаружи послышался конский топот. В доме раздались приглушённые голоса. Последовало негромкое обсуждение, а затем разговор стал более общим. Были отданы приказы. Я слышал, что Билли выразил несогласие, заглушённое неприятным голосом мистера Маккриди. Несколько человек уехали на лошадях, и через пару минут дверь в нашу комнату распахнулась. В неё нетерпеливо вошёл сам Маккриди в сопровождении того же неприятного дуэта, что и раньше.

– Похоже, вы не откровенничали даже наедине, – коротко сказал он. – Я прекращаю валять дурака, у меня больше нет времени, чтобы тратить его впустую.

Я подумал, смогу ли атаковать их, используя эффект замедления времени, но всё ещё чувствовал себя физически слабым и несобранным после сна. Прежде чем я успел что-то предпринять, двое мужчин схватили меня и грубо привязали к стулу.

– Что вы делаете? – возмущенно воскликнула Жаклин. – Что вы за люди такие? Разве недостаточно вы навредили мистеру Уолтону?

– С нами нельзя шутить, мисс Джонсон, и мы ни перед кем не отчитываемся, – отрезал мистер Маккриди. – Мы получим ответы, которые ищем, и ни перед чем не остановимся, чтобы получить их. Не думайте, что Ваш пол спасет Вас. Никто не узнает, что здесь происходит, и мистер Уолтон возьмет всю вину на себя.

Жаклин в ужасе уставилась на него, лицо её побледнело, когда он вытащил из-под куртки зловещего вида нож и с выражением профессионала стал любоваться его лезвием.

– Что ж, – сказал он, – сначала посмотрим, что скажет мистер Уолтон, хорошо?

Я слишком поздно понял, что не смогу добраться до Жаклин. Даже если бы мне удалось активировать Портал, я не смог бы забрать её с собой.

Внезапный громовой рёв нарушил тишину снаружи: повторяясь и продолжаясь, он превратился в длинную барабанную дробь ярости. Все в комнате на мгновение замерли. Пол задрожал, и окна сильно задребезжали. Несколько артиллерийских батарей открыли огонь. Битва, конечно, ещё не закончилась. Я понял, что вероятно, это последний рывок на третий день боёв – начало катастрофического наступления Конфедерации против центра войск Союза. Почти единственное, что я мог вспомнить об этом сражении. Массированный пушечный огонь непрерывно продолжался, батарея за батареей, и мистер Маккриди противно улыбнулся.

– Началась последняя атака, – сказал он, громко перекрикивая шум. – Мы прорвём центр Союза и будем преследовать их до самого Вашингтона. Никто не узнает и никому не будет дела до того, что здесь произойдет с вами.

Раздался оглушительный грохот, и комната исчезла во взрыве штукатурной пыли. В течение нескольких мгновений я понятия не имел, что произошло. У меня заложило уши, а разум онемел. Когда облако пыли рассеялось, мистер Маккриди и его пособники исчезли. Я напряг зрение и через секунду разглядел их скрюченные тела, разбросанные по всей комнате. Потребовалось немного больше времени, чтобы понять это. Тяжелый снаряд пробил дом насквозь с дальней стороны. Ответное пушечное ядро от артиллерии Союза – догадался я. Оно убило одного из мужчин на месте и ужасно ранило другого. У мистера Маккриди не было явных травм, но он был мёртв или без сознания: возможно, в него попали осколки. Моё лицо горело, покрытое штукатурной пылью. Я был потрясён. Смерть пришла внезапно, но также она была освобождением.

– Милостивые небеса! – ахнула Жаклин, стараясь не смотреть на безобразно изуродованные тела.

Я запоздало осознал ситуацию.

– Быстро, развяжите меня! – прокричал я сквозь грохот артиллерийского огня, – мы должны убираться отсюда.

Мгновение она ошеломленно смотрела на меня, а затем начала возиться с веревками, привязывавшими меня к стулу. Прошли долгие секунды, прежде чем они отпустили меня, и я с усилием поднялся на ноги. Всё болело, но, подпитываемый адреналином, я чувствовал себя сильнее и взял Жаклин за руку.

– Мы должны бежать отсюда, – настаивал я. – Не думаю, что в доме ещё кто-то есть.

Она кивнула, широко раскрыв глаза. Дверь была не заперта, а коридор пуст. Мы подошли к входной двери и выглянули наружу. В поле зрения были солдаты, но никого поблизости, и никто не смотрел в нашу сторону. Мы вышли на улицу. Чувствовалась опасность, и я заставил себя сохранять спокойствие.

– Сюда, – предложил я, указывая направление дальше от города и за линию войск Конфедерации. Я надеялся, что мы сможем миновать длинную полосу противостояния между двумя армиями и обогнуть её с северной стороны. Спотыкаясь, мы побежали, Жаклин мешало длинное платье, а мне – моё ноющее тело. Я вздрогнул от оглушительного треска пушечного огня неподалеку. Казалось, что волны давления ощущаются в сотне метров от ближайшей батареи Конфедерации: странно, но я больше чувствовал тяжесть атмосферы, сопротивляющейся распространяющимся газам, чем сами взрывы. Также я нервничал из-за ответного огня Союза, хотя он и не был обширным. Только пара пушечных ядер просвистела над нами высоко над деревьями. Мы наткнулись на группу солдат-южан, изучавших карту, и Жаклин заспешила, чтобы избежать встречи с ними.

– Не давайте им повода для подозрений, – быстро сказал я, – они, скорее всего, ничего о нас не знают.

Солдаты едва обеспокоились, когда я кивнул им.

– Здесь не место для гражданских, – коротко сказал один, с любопытством разглядывая мою одежду и отметины на лице, – вы должны идти в тыл.

– Мой кузен ушибся, – сказала Жаклин, храбро импровизируя. – Мы пытаемся добраться до дома моей сестры.

– Я бы не советовал оставаться в этом районе, мэм, – ответил солдат, – бои могут быть очень жаркими.

Когда мы поспешно ушли, я повернулся к Жаклин.

– У Вас хорошо получается, – пошутил я, – Вы не шпионка?

– Я должна была что-то сказать, – резко ответила она. – Мне не хотелось, чтобы они слышали Ваш акцент.

Вдали мы заметили значительный контингент пехотинцев Конфедерации и на этот раз ждали за большой чащей кустарника, когда они пройдут мимо. Затем мы продолжили путь на юг, медленно поднимаясь на более высокую местность. Прошли милю или две, пушечный огонь стих, и вскоре ландшафт вывел нас на открытое место. Мы стояли на пологом верхнем склоне открытого уступа, который круто обрывался вниз. Он образовывал отличную смотровую площадку, с которой на мили открывался вид на протяженную неглубокую низину в земле между двумя армиями.

На некотором расстоянии ниже и слева от нас из-за деревьев появился большой отряд пехотинцев Конфедерации. Они целеустремленно двигались через кукурузные поля к расположенным напротив позициям Союза, неуклонно пробираясь сквозь редеющий дым артиллерийского огня. Пока мы смотрели, колонна становилась всё длиннее. В поле зрения появлялось всё больше и больше людей, их ряды тянулись далеко назад вдоль широкой долины по направлению к городу. Плотные шеренги солдат продвигались рваными строями: отдельные полки шли за конными офицерами с мечами в руках. Они двигались со зловещей решимостью, и солнечный свет злобно сверкал на тысячах штыках вверху и внизу по фронту. С нашей выгодной точки обзора они выглядели непобедимыми, и я мог только представить, какими они казались солдатам, ожидавшим по ту сторону долины.

– О нет! Как им можно противостоять? – ахнула Жаклин, почти шёпотом.

И всё же я знал, что они будут отражены, отброшены назад с ужасающими потерями. Мы смотрели на обрёченную атаку Пикетта3 на центр армии Союза – отметку высшей точки в судьбе Юга и предвестника нисходящей спирали упадка и поражения. Я вздрогнул при виде стольких людей, идущих навстречу своей смерти. Мне снова почудилось прикосновение некоего более глубокого «я»: некоего таинственного, безмолвного свидетеля драм человечества, наблюдающего за сменой веков с неподвластным времени знанием и безразличием. Мной овладела безмолвная и глубокая отстраненность, и я почувствовал, как зашевелился Мозговой Червь. Он боялся этого загадочного состояния бытия.

Мне вспомнились слова, прочитанные много лет назад, – всем известная знаменитая цитата Оппенгеймера из Бхагавад-Гиты, ставшего свидетелем взрыва атомной бомбы: «Теперь я стал Смертью, разрушителем миров».

Цитата прошла перед глазами, и другие строки без всякой причины также застряли у меня в голове: «Я – время, пожирающее мир, состарившееся – все воины, стоящие в армии врагов, уже побеждены мною». Эти более важные слова Кришны на поле битвы Курукшетры, говорившие о судьбе, более великой, чем судьбы людей.

Подобные явления воздействовали на меня каким-то глубоким и безымянным образом, а затем ускользали от любых попыток активировать их. «Было ли это похоже на то, чтобы находиться вне времени, – подумал я, – наблюдать, как разворачивается судьба, подобно неотвратимому сну? И, если это был сон, то, как я проснулся, и чем тогда стала реальность?»

– У них ничего не получится, – отстранённо сказал я Жаклин, и одновременно на позиции Союза разразился шквал огня. Моё состояние, похожее на транс, усилилось, и я наблюдал, как, словно грустное старое кино, разворачивается битва. Солдаты-южане десятками падали, их товарищи упрямо продвигались вперёд сквозь безжалостный град истребления. Клубы грязно-белого дыма вздымались над полем боя, взметаемые и взбиваемые смертоносными кусками металла, и огромный отряд людей маршировал в сгущающейся дымке, как будто стирая себя из истории своей жизни.

Грубая храбрость и глупая бравада смешались в похожей на сон пародии на человеческую глупость. Люди строились, как на параде: шагали на месте и равнялись направо и налево, чтобы перестроиться с другими полками, когда в их рядах падали тела, и перемешивались, чтобы заполнить пробелы. Они выглядели как дети, играющие в игру, последствий которой не понимали, считая себя неуязвимыми, а своё дело неприкосновенным. Внезапно наблюдатель во мне начал удаляться, и я снова стал самим собой – всё ещё отстранённым, но более лично осознанным. Осязание вернулось в моё избитое тело, и я вспомнил о нашем собственном затруднительном положении. Оглянувшись назад, туда, откуда мы пришли, я увидел далёкие фигуры, скачущие сквозь деревья в нашем направлении. Они выглядели так, будто искали нас.

– Быстрее, мы должны спешить! – сказал я Жаклин, стряхивая с себя остатки оцепенения. Схватил её за руку, и мы побежали прочь.

Я оттолкнул тревожащую глубину переживаний, охвативших меня. Они были слишком чужды, слишком проникновенны и глубоки, а у меня имелись более практические проблемы. Мы миновали ещё несколько южных войск на склонах под нами, но они были поглощены ужасной драмой, развернувшейся перед ними. Прошли ещё почти милю, и я почувствовал, что мы приближаемся к самым дальним позициям Конфедерации. Долина между противоборствующими сторонами углубилась, и крошечные фигурки на невысоких холмах напротив были людьми Союза. Но они отмечали конец высокой холмистой местности, проходящей к юго-востоку от Геттисберга, и укрепления южан начали петлять.

– Нам придётся спуститься в долину, – произнёс я. – Попытаемся обойти со стороны Союза.

– Там могут быть солдаты с обеих сторон, – с беспокойством ответила Жаклин, – это опасно.

– Конечно, так и есть, – согласился я, – но, скорее всего, за нами гонятся люди мистера Маккриди, и мне известно, с кем лучше не сталкиваться.

Мы продолжили путь на юг; бежали, спотыкаясь и пробираясь вниз по неровному склону, усеянному камнями и чахлыми деревьями. Адреналин начал спадать, и понял, что мне трудно успеть за Жаклин. Дважды мы замечали войска южан и поднимались выше по склону, чтобы избежать их. Позади нас затихали отдаленные звуки резни, когда мы, наконец, спустились на более низкую местность. Пробрались между большими неровными валунами и редкими зарослями кустарника, чтобы вернуться на сторону северян. Но когда прошлёпали через каменистый ручей, текущий дальше с долины, вода в котором была зловеще розовой, позади нас раздался крик.

– Мистер Уолтон, мисс Джонсон, остановитесь, или мы будем стрелять!

Это был голос Билли, и я обернулся, увидев, что он бежит к нам с тремя мужчинами, размахивая оружием. С другой стороны ручья раздалась очередь выстрелов, и Билли с товарищами, казалось, налетел на невидимую стену. Они с тяжестью повалились на землю, и с их стороны донесся ужасный, мучительно-булькающий звук. Меня удивила боль, которую я ощутил: ещё один недавний компаньон встретил жестокий конец. Мы с Жаклин тоже достаточно быстро упали. Некоторые выстрелы прошли очень близко. И я прокричал так громко, насколько мог:

– Не стреляйте! Я гражданское лицо, и здесь дама!

Какое-то мгновение никто не отвечал, а затем откуда-то издалека донёсся голос:

– Медленно идите вперёд, чтобы мы видели вас.

У нас появился шанс, но я не мог вынести ужасных звуков, доносившихся с того места, где упал Билли.

– Идите. Сперва я должен посмотреть, смогу ли что-нибудь сделать для Билли.

Жаклин дико взглянула на меня.

– Не думаю, что это хорошая идея, – прошипела она. – Мне жаль его, но мы должны идти, пока можем.

– Я не могу просто бросить его, – настаивал я, – теперь Вы будете в безопасности. Я не задержусь. Скажите им, что я следую за Вами.

– Ричард, нет! – взмолилась она. Но я подтолкнул её вперёд и повернулся, чтобы пробраться назад к Билли.

– Я вижу Вас, мэм, просто идите к нам, – крикнул солдат Союза.

Я отчаянно пробирался назад, навстречу ужасным звукам страданий: обдирая колени и наполовину не веря в риск, на который пошёл. Это было дальше, чем казалось, и я тяжело дышал, когда добрался туда. Я не знал, что чувствовать, – облегчение или глупость, когда обнаружил, что эти ужасные звуки принадлежали не Билли. Ошеломлённый, он лежал и моргал: спереди на его форме зияла дыра, но видимой крови не было. Двое других солдат не двигались, а ещё одному прострелило горло. Его жалобное бульканье в тишине стихло.

– Билли! – настойчиво позвал я. – Ты ранен?

Он рассеянно похлопал себя по груди, а затем, порывшись в мундире, вытащил из внутреннего кармана бумажник. Тот был помят и разорван, и Билли с удивлением посмотрел на него.

– Дедушкины медали, – пробормотал он, вяло улыбаясь глухому звону металла внутри. – Он сказал, они принесут мне удачу!

Однако медали не помогли мне. Послышался топот ног, и ещё с полдюжины солдат Конфедерации вбежали в неглубокую лощину, в которой лежали мы.

– Это тот самый англичанин? – задыхаясь, спросил один из них, направляя на меня револьвер.

Над головой просвистела свежая очередь пуль, и двое мужчин с винтовками выстрелили в сторону ручья, который пересекла Жаклин. Те, у кого были пистолеты, осторожно выглядывали из-за редкой листвы, выискивая цели. Со стороны Союза раздались крики, и выстрелы прозвучали с нового направления. Люди маневрировали вокруг нашей позиции, и численность войск Союза росла.

– Нужно убираться отсюда! – крикнул один из солдат-южан. – Приведите англичанина.

Пригнувшись, он вышел из нашего убежища, вглядываясь в сторону позиций северян, но пуля прошла прямо сквозь его голову, и он упал, словно камень. Стрельба с обеих сторон усилилась. Солдаты Конфедерации стреляли повсюду вокруг себя, и дым от ружей стал всё скрывать. Дела выглядели плохо, и ещё больше моих похитителей пострадало.

– Вам не следовало возвращаться за мной, – оцепенело произнёс Билли. Он с трудом поднялся на колени и пытался что-то разглядеть сквозь дым.

Я почувствовал надвигающийся конец и отчаянно пытался активировать Портал. В окружающем хаосе было трудно сосредоточиться. Но мои проблемы с концентрацией в одно мгновение закончились. Откуда-то рядом внезапно появилась группа солдат Союза, их карабины нацелились с намерением убить нас. Времени на раздумья не было. Билли вздрогнул, забыв о пистолете в руке. Но Портал ожил, и я в тот же миг прыгнул в него.

На этот раз было меньше дезориентации, и я ощутил вспышку ликования, когда реальность растворилась и потекла. Действуя чисто инстинктивно, почти рефлекторно схватив Билли, я спас нас обоих, но он был не так спокоен: когда мы падали в пустоту, я чувствовал его безмолвный крик. И всё же, самым сильным ощущением было чувство потери – расставания с Жаклин. Мы прошли через вечность небытия, если океан силы и красоты – это небытие, и пункт назначения, казалось, проявился по своему собственному желанию. Неожиданно мы покатились по земле под густым, теплым потоком барабанящего дождя. Небо было тёмным от дождевых облаков, и в воздухе гремел гром.

Глава 8

– Я умер? – выдохнул Билли.

– Нет, – ответил я, прищуриваясь от дождя.

Мы распластались на широкой, плотно утрамбованной песчаной дороге, по обе стороны которой стояли старинные кирпичные и деревянные здания несовместимого качества и стиля. Перебивая шум грозы, прозвучал неистовый грохот: за обезумевшими, несущимися лошадьми дребезжала и гремела повозка без возницы. Раздался крик. Прямо на пути повозки съёжились двое детей, а на дальней стороне примитивной улицы застыла от ужаса женщина.

Брошенная из одного отчаянного положения в другое, жизнь, казалось, превратилась в один непрерывный сумасшедший фильм. Я с удивлением наблюдал, как сам справляюсь с этой ситуацией. Ни бестелесное присутствие, ни неодобрительный Мозговой Червь не принуждали меня. И всё же я с трудом осознал свой решительный порыв спасти детей. Также не понятно, как сработал эффект замедления времени. Молотящие копыта были всего в нескольких метрах от застывших детей, когда я, как размытое пятно, перебежал улицу и сгрёб их в охапку.

Втроём мы свалились в кучу у ног испуганной женщины. Я лежал разбитый и испытывал немалую боль. Меня подпитывала безрассудная энергия, но теперь, когда всё закончилось, измученное тело яростно протестовало. Голова закружилась, ум боролся с калейдоскопом событий: стрельба в Геттисберге странным образом свелась на нет грозовым ливнем, промочившим меня насквозь. И вот теперь дети спаслись от гибели под колёсами повозки. Они с воплями вырывались из моих объятий и искали утешения у столь же истеричной женщины. Вслед за мчащейся повозкой шлёпали по лужам двое мужчин, и ещё один приближался к нам сквозь ливень. Объёмные плащи и треугольные шляпы, на мой неопытный взгляд, наводили на мысль о более раннем периоде истории.

Я понял, что для Билли это будет в десять раз хуже, и со стоном приподнялся. Он всё ещё сидел, согнувшись, под проливным дождем, там, где я оставил его, с маской полного непонимания на лице. Вода незаметно струилась по его застывшей физиономии, стекая ручейками с подбородка. Я с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, подошёл к нему. Билли всё ещё держал в руке пистолет, и я закрыл его ладонью.

– Убери пистолет, Билли, – сказал я так спокойно, как только мог, – здесь нет войны.

Он посмотрел на оружие так, словно забыл о его существовании, и, как во сне, убрал в кобуру. Его дрожащие пальцы не смогли застегнуть крышку.

– Что случилось? Где мы? – спросил Билли сдавленным голосом.

– Не пытайся понять этого, – мягко продолжил я. – Мы прошли через что-то вроде двери в другое место. Это случалось со мной и раньше. Вот почему я не мог объяснить вашему лейтенанту, как попал к Жаклин… в дом мисс Джонсон.

– Вы уверены, что я не мертвец? – недоумевал он.

– Да, я уверен. Но ты бы умер, если бы мы не попали сюда. Помнишь тех солдат Союза? Они собирались стрелять.

– Тогда, должно быть, я мёртв, – оцепенело пробормотал Билли.

– Нет, ты жив. Чувствуешь дождь? Просто мы находимся где-то в другом месте.

– Вы снова летали, – произнёс он.

Я диковато рассмеялся.

– Да, Билли, наверное, я летал. Постарайся не думать об этом. Просто принимай всё по минуте за раз, как в бою. Ты можешь это сделать?

– Пожалуй, да, – с сомнением сказал он.

Дождь поредел, и облака становились светлее. Я огляделся и попытался сориентироваться. Во многих домах были грубые окна магазинов и вывески, рекламирующие ошеломляющий набор архаичных услуг. «Кожевник», «Бондарь», «Виноторговец» и «Кордвайнер» кое о чём говорили, но детали оставались для меня загадкой. Некоторые здания были довольно солидными, трех- или четырехэтажными, с крутыми черепичными крышами. Они выглядели несколько в стиле Тюдоров: первый и второй этажи облицованы фигурной кирпичной кладкой, а на верхних виднелись открытые балки и штукатурка. Дома имели створчатые окна с корончатым стеклом, а также освинцованные створки и странное, неопределимое качество, так что требовалось несколько секунд, чтобы распознать стиль. Все строения были почти новыми.

Хуже опознаваемые и топорно выполненные здания также выглядели относительно недавними сооружениями. Проезжая часть представляла собой уплотненную массу сланца и песка, неровную и изрытую колеями. Бесчисленные обломки мусора, большие и маленькие, вдавились в её поверхность или беспорядочно скопились с обеих сторон. Воздух был определенно тёплым. Людей было видно немного, вероятно, из-за дождя, хотя крупный мужчина оживлённо разговаривал с женщиной и детьми. Дама стала удаляться, ведя подопечных впереди себя, а мужчина поспешил к нам.

– Добрый день, сэр, – произнёс он и, несмотря на дождь, приподнял свою треуголку, —глубоко обязан Вам за жизнь племянницы и племянника. Прошу, скажите, чем я могу быть полезен?

– Что ж, – ответил я, быстро соображая, – мне и моему другу нужны кров и еда. Мы были бы очень признательны за любую помощь, которую Вы можете предложить.

Мы, конечно, представляли собой жалкое зрелище: насквозь промокшие, одежда была порвана и изношена, а моё лицо избито и в синяках. Но он воспринял наше состояние доброжелательно.

– Тогда решено. Давайте уйдём от этой непогоды и продолжим разговор в доме.

Я помог Билли подняться, и мы последовали за нашим новым благодетелем к большой гостинице, называющей себя «Три короны». Надпись была сделана на вывеске жирными красными буквами, а под названием по-королевски сияли яркие золотые изображения корон. Здание было большим, трехэтажным, из дерева и кирпича, с фасадом примерно в восемнадцать метров, выходящим на песчаную дорогу. Гостиница простиралась дальше назад и отделялась от других строений узкими переулками с обеих сторон, и меньшим служебным проходом позади неё.

Мы вошли через боковую дверь и оказались в своего рода прихожей между общими комнатами первого этажа и кухней, которая представляла собой одноэтажную пристройку, стоявшую на заднем дворе. Запах готовки смешивался со странным запахом раздевалки, который я сначала не мог определить. Низкий, грубо оштукатуренный потолок был укреплён парой тяжелых балок; стены тоже были оштукатурены, а пол выложен кирпичом. Большую часть одной стены занимал широкий кирпичный камин, где над спокойно горящим пламенем висели два железных горшка. Грубые деревянные столы образовывали демонстрационную зону для еды, предназначенной обедающим, и обслуживающий персонал сновал взад и вперёд.

Вся картина была пронизана сильным чувством дежавю, как будто я помнил её из сна. Не уверен, было ли это вызвано комнатой или двумя детьми у огня. Они походили на близнецов: светловолосые мальчик и девочка лет семи—восьми. Их ангельские лица исказило страдание, когда их отчитывала и обтирала дама, сопровождавшая детей на улице. Наш хозяин с минуту успокаивающе говорил с ними, а затем повернулся к нам.

– Уильям Бэмбридж, владелец этого заведения, – добродушно сказал он, – могу я узнать, к кому имею честь обращаться?

От него исходил легкий запах тела, и я понял, что кислый фоновый аромат был ароматом людей, непривычных к мытью.

– Меня зовут Ричард Уолтон, – ответил я, – а это, э-э, Уильям Бонни.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он, пододвигая нам два крепких табурета, чтобы мы могли сесть. – Пожалуйста, обсушитесь у огня, пока я раздобуду еду, после чего буду рад обсудить вашу ситуацию.

– Что ж, похоже, нам повезло, – сказал я Билли, когда хозяин гостиницы исчез на кухне. – В прошлый раз я приземлился в перестрелке в доме Жаклин.

– Меня зовут не Уильям Бонни, – ответил он, с тревогой подавшись вперед.

– Ну, мне же нужно было что-то сказать, – ухмыльнулся я. – Ты должен быть счастлив, это знаменитый стрелок.

– Никогда не слышал о нём, – неодобрительно произнёс Билли.

Он с большим опасением уставился на странное новое окружение, очевидно, всё обдумывая.

– Хотите сказать, что явились откуда-то из другого места? – наконец, сказал он.

– Да, и я чувствовал себя в Америке так же неловко, как и ты здесь.

– Мы сможем вернуться домой? – спросил Билли с мольбой в глазах.

– Да, – ответил я, – но, возможно, и нет. Я не совсем уверен.

– Вы не знаете? – недоверчиво сглотнул он.

– Долго рассказывать, Билли, постараюсь объяснить позже. На данный момент, да, мы должны быть в состоянии вернуться, но не могу сказать точно, когда.