Хранители Севера

– Мы больше не будем жить в страхе, – сказал он тихо, но так твердо, что слова прозвучали как клятва. – Хватит, наши дети заслужили мир.

Их слова растворялись в гуле толпы, терялись среди сотен таких же голосов, но надежда, хрупкая и упрямая, витала в воздухе, смешиваясь с тревогой. Она не вытесняла страх – они шли рядом, как две сестры, неразлучные с самого рождения. В каждом взгляде, устремленном к воротам, читалось ожидание. В каждом шорохе, долетавшем с мостовой, слышалось сомнение. Жители Атреи не забывали. Никогда. Они знали, что буря приходит тихо, что самый тёмный день начинается с ясного утра. Они помнили, как небо над крепостью внезапно вспыхнуло багровым заревом, и волны тьмы хлынули на улицы, поглощая всё на своем пути. Но сегодня они позволили себе верить хоть ненадолго, хоть на один день. Верили, что шаг принцессы за пределы стен – это не начало новой войны, а дорога к иному будущему.

Старый учитель, прислонившийся к мемориальной колонне, медленно провел ладонью по высеченным именам. Каждое – история, каждое – боль, которую он носил в себе десятилетиями.

– Пусть на этот раз все будет иначе, – пробормотал он, глядя на каменных зверей с рубиновыми глазами, застывших на вершинах. Сегодня их свирепые силуэты казались особенно зловещими.

Толпа замерла, когда где-то впереди кто-то крикнул: “Она идет!” Словно натянутая струна в одночасье лопнула – люди вытянули шеи, затихли, а где-то в глубине толпы заплакал ребёнок. Молодая мать торопливо прижала его к груди, кутаясь вместе с ним в шерстяной й шарф, стараясь унять дрожь, которая исходила не столько от холода, сколько от напряжения, витавшего в воздухе. Двери крепости распахнулись с глухим грохотом. Звук прокатился по древним стенам, ударился в каменные зубцы башен, соскользнул по мраморным колоннам и растворился в той самой тишине, что способна заглушить даже собственное сердце. Воины у входа синхронно склонили головы, один за другим прижали ладони к груди.

Из тени проёма вышла невысокая женская фигура. Её лёгкая поступь едва касалась земли, а прямая осанка и плавные движения говорили о врожденной уверенности. Королева Сицилия двигалась неспешно, будто весь мир мог подождать, пока она проходит по этому коридору из людских взглядов. На её губах играла почти неуловимая улыбка. Её белоснежные волосы были собраны в высокий, выверенный до мелочей узел, открывающий изящную шею, на которой пылало ожерелье – россыпь алых камней, оправленных в тонкое серебро. Камни сияли в утреннем солнце, переливаясь кровавыми бликами. Платье – чёрное, как вороново крыло, – плотно облегало её фигуру, словно вторая кожа. Серебряная вышивка, повторяющая контуры живых птиц, казалась ожившей при каждом движении: крылья трепетали, готовые вот-вот взметнуться ввысь. Она шла, и мир отступал. Никто не смел пошевелиться. Женщины прижимали ладони к сердцу, мужчины невольно выпрямляли спины, расправляя плечи, как будто её присутствие возвращало им забытую гордость. Даже дети, обычно шумные и непоседливые, замолкали, уставившись на неё широко распахнутыми глазами, в которых читался не страх, а благоговение. Она была не просто королевой – она была живой легендой. Могущественный воин, защитница грани, потомок первых королей, чья кровь текла в её жилах вместе с силой древних заклятий.

Позади неё, по левую руку, с глухим звуком подошв по камню, шагал сэр Лестар. Каждый его шаг отдавался тяжёлым эхом, будто сама земля признавала его власть. На фоне королевы он казался великаном – плечи, закованные в стальные латы, широкие, как дверные косяки, и взгляд, скользящий по толпе, холодный и оценивающий. Его хвост, туго стянутый у основания черепа, колыхался с каждым движением, словно хвост раздражённого льва, готового в любой момент ринуться в бой. Мелкие морщинки в углах его глаз говорили о бессонных ночах, проведённых над картами сражений, а глубокие складки у рта выдавали привычку сжимать губы, чтобы не высказать лишнего.

На площади повисла звенящая тишина, когда они остановились в самом центре. Стражи, выстроившиеся по краям, замерли. Даже флаги над башнями, обычно трепетавшие на ветру, будто застыли в почтительном поклоне. Королева Сицилия медленно оглядела собравшихся. Её глаза, холодные и ясные, скользили по лицам, впитывая каждую деталь: сжатые ладони, прижатых к груди младенцев, потёртые амулеты в дрожащих пальцах. Она чувствовала их надежду – горячую, как пламя, и их страх – холодный, как лёд. Это был миг, когда два этих чувства сливались в одно, создавая напряжённое единство, которое висело в воздухе. Лёгкая, почти незаметная усмешка тронула её губы. Сделав шаг вперёд, она подняла руку, и пальцы её слегка дрогнули в воздухе. Её голос, сильный и чистый, разнёсся по площади, достигая даже самых дальних рядов:

– Народ Атреи, – её голос прокатился над застывшей толпой, достигая самых дальних уголков площади, где люди стояли на цыпочках, стараясь не пропустить ни слова. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы проводить наших отважных воинов. Не в поисках битвы, а в поисках мира.

Тишина стала такой густой, что слышно было, как где-то далеко крикнули птицы. Подвеска в её ухе дрогнула, и солнечный луч поймал алый камень ожерелья, заставив его вспыхнуть, словно внутри него билось само сердце Атреи.

– Тех, кто покинет крепость сегодня, ждёт опасный и трудный путь – продолжала она. – Возможно, именно он изменит судьбу Королевства навсегда. И те, кто его пройдут, будут не просто воинами. Они станут символом, мостом между нами и теми, кто ещё помнит, как выглядит солнце без тьмы над головой.

На миг показалось, что время остановилось. Даже дыхание замерло в груди. Где-то в первых рядах мальчишка лет двенадцати, с пшеничными волосами и лицом, усыпанным веснушками, не смог сдержать восторга – его рот распахнулся, а глаза сияли, как два изумруда. Но через секунду он получил лёгкий подзатыльник от старшего брата.

– Прикрой, – прошипел тот, не отрывая восхищённого взгляда от королевы.

Воины, выстроившиеся у мраморных колонн, стояли неподвижно, но их лица были мрачнее грозовой тучи. Они не верили в мир с Бермоном – слишком свежи были шрамы на их сердцах и телах. Один из них, крепкий мужчина с перебитым носом и шрамом поперёк подбородка, провёл языком по сухим губам. Его пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, незаметно сжались в кулаки, будто уже чувствуя вес оружия. Он помнил тот день, когда небо почернело от дыма, а камни мостовой стали скользкими от крови. Помнил, и не мог просто так стереть это из памяти.

Сицилия выдержала паузу, дав своим словам осесть в сердцах жителей. Её глаза, холодные и ясные, медленно скользили по лицам в толпе. Она подняла руку, и солнечный луч ударил в массивное кольцо с гербом её рода, заставив серебро и сапфиры вспыхнуть ослепительным огнём.

– И пусть ваша вера станет их щитом, – прозвучало твёрдо, без намёка на сомнение. – И пусть этот день станет не прощанием, а первым шагом в новую эпоху. Да прибудет с ними сила богов!

Толпа взорвалась. Казалось, само небо содрогнулось от этого рёва. Женщины, забыв о сдержанности, замахали платками – белые и синие лоскуты взметнулись в воздух, словно стая испуганных птиц. Мужчины, сжимая кулаки, барабанили ими по груди, выкрикивая имена тех, кто уходил в этот опасный путь. Воздух гудел от надежды, смешанной со слезами. Но один человек не разделял всеобщего ликования. Старый учитель, прислонившийся к подножию колонны, стоял недвижимо. Его пальцы, побелевшие от напряжения, сжимали потёртый амулет – маленький камень с высеченным знаком судьбы. Он не смотрел на толпу, его взгляд был прикован к воротам. И тогда – под гул, под вздохи и взмахи рук – из распахнутых ворот вышли трое. Они шли ровно, сдержанно, как единый механизм, отточенный до совершенства. Солнечный свет бил им прямо в лица, заставляя щуриться, но они не сбавляли шага. Их мягкие сапоги из змеиной кожи почти бесшумно касались каменных плит, но под тонкой подошвой чувствовалась мощь каждого шага. Под куртками из тёмной, переливающейся кожи угадывались очертания спрятанных клинков. Чёрные костюмы, идеально облегающие тела, казались второй кожей. На плечах – серебряные застёжки в виде птиц с расправленными крыльями. Глаза птиц, вырезанные из рубинов, пылали алым огнём, отражая и солнечные лучи, и напряжённое внимание толпы. Руки от локтя до предплечья были защищены жёсткими кожаными наручами, а под расстёгнутыми куртками мелькали белоснежные рубахи – кристально чистые, словно вызов всему мраку, что ждал их за стенами.

Впереди шла Мелисса. Её шаг был твёрдым и уверенным, но дыхание сбивалось, предательски выдавая внутреннее напряжение. Белые волосы, заплетённые в тугую косу, тяжёлым жгутом ложились по спине, и конец её нервно подрагивал при каждом движении, словно живой. На поясе покоился массивный меч – рукоять, обтянутая тиснёной кожей, идеально лежала в ладони, а гарда, украшенная серебряными узорами, блестела под солнцем. Она подняла глаза на площадь – и на миг сбилась с шага. Тысячи лиц, тысячи глаз, их дыхание, их надежды, их ожидание – всё это обрушилось на неё тяжёлой волной. Сердце заколотилось чаще. Сегодня впервые в жизни она покинет пределы крепости. Эта мысль обожгла изнутри холоднее северного ветра. С каждой ступенью, с каждым метром, голоса становились громче. Её имя выкрикивали со всех сторон. Девушка старалась не поднимать взгляд, глядя себе под ноги. Спина оставалась прямой, гордой, но внутри всё сжималось, стягивалось в тугой, болезненный узел. Её никогда не манили дальние земли – здесь, дома, и так хватало дел, обязанностей, решений, от которых по ночам болела голова.

Рядом, чуть сзади, почти вприпрыжку, шла Талли. Её короткие белоснежные волосы танцевали на ветру, переливаясь на солнце. Щёки пылали румянцем, глаза сияли безудержным восторгом, а сдержанная улыбка никак не хотела покидать её лицо. И всё же, если бы кто-то присмотрелся внимательнее, то заметил бы, как дрожат уголки её губ, будто она изо всех сил старается не засмеяться от переполнявших её чувств.

– Нельзя, – твердила она себе в голове, сжимая пальцы. – Не сейчас. Не здесь.

За её спиной, в лёгком кожаном чехле, мерно покачивался лук. Изящный, но смертоносный инструмент, сделанный из гибкого тёмного дерева, укреплённого светлыми полосами металла. Тетива, туго натянутая, казалась струной, сплетённой не из нитей, а из жил древнего зверя, которого никто не решался называть по имени – слухи приписывали этой нити нечеловеческую прочность. Отдельный колчан за спиной был наполнен длинными стрелами, наконечники которых были заточены так тонко, что казались почти невесомыми, но при этом способными пробить даже самую прочную броню.

Ей нравилось быть частью всего этого. Каждый крик, каждое лицо в толпе наполняли её силой. Ведь совсем скоро её мечта исполнится. Она чуть повернула голову, то и дело кивала, бросала быстрые, короткие жесты в сторону тех, кто махал им из толпы. Лица, запомнившие её ещё ребёнком, теперь встречали её как воина. Кто-то улыбался в ответ, кто-то благословлял про себя, кто-то просто смотрел с гордостью.

– Вот он, – пронеслось в голове у Талли, и сердце ёкнуло от восторга. – Мой шанс, и я его не отдам.

Бернар, шедший чуть позади, мрачнел с каждой секундой. Его обычно спокойное лицо застыло маской, челюсть была сжата так сильно, что скулы выделялись резкими тенями. Он провёл языком по внутренней стороне щеки, почти до боли, и его взгляд метался по толпе, выискивая хоть одну пару глаз, в которых отразится не слепой восторг, а хоть капля сомнения. Но вокруг были только сияющие лица, крики одобрения и руки, тянущиеся к ним, как к спасителям.

“Какой ещё мир? С кем? С ними?” – ярость клокотала внутри, горячая и горькая. Сжимая кулаки, он вспоминал: Бермон предал их. Сколько друзей, сколько мирных жителей полегло после того, как договор был разорван. Он помнил слишком хорошо: запах гари и крови, крики раненых, пустые глаза тех, кто не дожил до утра. А теперь – мир?! Бернар стиснул зубы так, что боль отдалась в висках.

“Они предали нас. Они наши враги. И останутся ими.”

Но дело было не только в гневе. Глубоко, под слоем ярости, в нём тлела тревога. Старый, знакомый страх – покинуть стены Королевства, оставить за спиной всё, что было домом. Скоро они пересекут стену и ступят на чужую землю, где нет знакомых улиц, где каждый шаг может таить угрозу. Сердце стучало слишком громко, глухо отдаваясь в ушах, а пальцы нервно подрагивали. Крики толпы слились в один сплошной гул, давящий на сознание. Спина под плотной курткой взмокла, ткань прилипла к коже холодным пятном. Он расстегнул ворот, впуская глоток воздуха, но тот не приносил облегчения, только запах пыли и чужих надежд. И тогда его взгляд – беспокойный, метущийся – упал на Мелиссу. Она шла впереди, неся себя с той же непоколебимой уверенностью, что и всегда. Спина прямая, затылок высоко поднят. Всё как должно быть у лидера. И лишь один жест, едва заметный, выдавал её: пальцы, сжатые в кулаки так сильно, что костяшки побелели от напряжения. Она боялась. Чувствовала то же самое, что и он – этот холодный комок страха где-то под рёбрами, но она не позволяла себе дрогнуть. Ни словом, ни взглядом, ни шагом. И в этой сдержанности, в этой готовности нести груз, даже если он давит до боли, было нечто большее, чем просто смелость – это было истинное лидерство. Бернар медленно выдохнул. Гнев отступил, сменившись странным спокойствием. Он расправил плечи и сделал шаг вперёд, чтобы идти с ней в ногу.

“Истинная Королева,”– промелькнуло у него в голове.

Мелисса остановилась ровно в шаге позади королевы. Она опустила подбородок, прижала ладонь к груди, и за её спиной Талли и Бернар синхронно повторили жест, будто связанные одной нитью. Королева Сицилия чуть кивнула, и они выпрямились – плечи расправлены, руки по швам, взгляды устремлены вперед. Тишина вновь накрыла площадь. Сердце девушки гулко стучало в груди, отдаваясь в висках ровным, настойчивым ритмом.

Талли привычно встала справа, на полшага позади, как всегда. Её дыхание медленно выравнивалось, но плечи всё же подрагивали, выдавая напряжение, которое не могла скрыть даже годами отточенная выправка. Слева замер Бернар – напряжённый, молчаливый, его лицо было каменной маской, но в глазах читалась готовность к бою. Со стороны они казались слишком юными, почти хрупкими в своих боевых куртках, и если бы кто-то из чужих увидел их сейчас, то наверняка подумал бы, что Атрея отчаялась и послала детей надеясь на удачу. Но те, кто знал, не сомневались: перед ними – трое лучших. Боевая элита нового поколения. Они не родились в огне, но прошли через него и остались стоять. Каждый из них был непревзойденным бойцом, отточенным и опасным.

Сицилия медленно обвела их острым и проницательным взглядом. Она видела всё: чёткий изгиб сжатой челюсти Мелиссы, чуть дрожащий палец на руке Бернара, мимолётную судорогу губ у Талли. Она читала их как открытые книги – страх, сомнения, решимость. Это были её бойцы. Её выбор. Её ответственность.

– Вам предстоит сложный путь, – заговорила она наконец, и её голос прозвучал чётко, без единой ноты сомнения. – Мелисса, Талли, Бернар, вы были выбраны, чтобы исполнить долг перед Атреей.

Её слова повисли в воздухе, словно тяжёлые капли дождя перед бурей, заставляя каждого на площади затаить дыхание. Смолкли даже шёпоты, стих ветер, будто прислушиваясь к каждому звуку.

– Ваше путешествие будет опасным, полным испытаний, страха и решений, за которые никто, кроме вас самих, не понесёт цену. – Она сделала шаг вперёд, и её тяжёлый взгляд обжёг каждого поочерёдно. – Вам предстоит ступить на землю, где нас не ждут с распростёртыми объятиями. Там, за границей, нас считают варварами, врагами. – На её губах промелькнула сухая, почти беззвучная усмешка. – Вы совсем не обязаны менять их мнение.

Пауза, которую сделала королева, показалась вечностью.

– Вы должны быть готовы защитить себя, друг друга и весь наш народ, – продолжила она, и каждый её звук отдавался эхом в сердцах слушателей. – Вы – острие меча Атреи, и вы – её щит. Покажите Бермону, что мы не те, с кем можно играть. Если они думают, что смогли сломить нас, то докажите, что это не так!

По толпе прошёл дрожащий шёпот. Кто-то стиснул пальцы на амулете так, что костяшки побелели, кто-то ахнул, прикрыв рот ладонью, кто-то невольно сделал шаг вперёд, будто желая быть ближе к происходящему. Одни переглядывались с тревогой, другие – с молчаливым одобрением, кивая в такт словам королевы.

Она кивнула в сторону, и из толпы отделился юноша в длинном сером плаще, который развевался за ним, как крыло. Он нёс в руках небольшую деревянную коробку, обитую по краям потускневшим металлом. Коробка была старой, местами потёртой до гладкости, но на крышке чётко проступали защитные символы. Юноша остановился перед Лестаром, низко поклонился и передал реликвию. Мужчина принял коробку, и осторожно повернувшись, протянул её королеве.

Сицилия провела кончиками пальцев по крышке, её губы беззвучно шевелились, произнося древние слова, и символы на крышке дрогнули, оживая под её прикосновением.

– Помните, – сказала она, и её голос прозвучал так, будто обращался не только к троим, но ко всей Атрее. – Атрея всегда будет с вами. Она никогда не оставит своих.

С этими словами она потянулась к замку, вплетая в движение частицу своей силы. Раздалось тихое шипение. Замок пришёл в движение и начал медленно вращаться, символы на крышке задвигались, один за другим, сплетаясь в новый, сложный узор, который светился изнутри тусклым синим светом. Изнутри повеяло холодом.

Щелчок.

Шкатулка раскрылась, и на тёмном бархате внутри сверкнули три браслета. Металл отливал на солнце сталью и кровью, а в центре каждого – крупный алый кристалл, гладкий, как капля расплавленного стекла, застывшая в момент падения. Камень пульсировали тусклым светом.

Королева Сицилия медленно вытянула один браслет, затем второй, третий. Подойдя к Мелиссе, она молча надела браслет на её запястье. Металл сомкнулся плотно, будто оковы, но в её глазах не было страха, только решимость. Пальцы королевы при этом чуть дрожали, но голос оставался твёрдым, когда она произнесла:

– Если окажетесь в опасности… если поймёте, что вам нужна помощь… разбейте кристалл.

На мгновение её взгляд задержался на дочери, и в нём читалось нечто большее, чем просто предупреждение – тревога, спрятанная за маской уверенности. Мелисса, поймав этот молчаливый посыл, кивнула, хотя внутри всё сжалось в тугой узел. Она знала, что воспользуется этим браслетом только в самом крайнем случае. Алый кристалл открывал проход через грань, но требовал огромной магической отдачи. А сейчас, когда грань нестабильна, воспользоваться им означало нанести ей ещё больший вред. Девушка опустила взгляд на браслет, ощущая, как его магия тихо пульсирует у неё на запястье – ровно, настойчиво, словно второе сердце. Это было больше, чем просто артефакт; это был последний мост, связывающий их с домом. Она подняла взгляд на мать.

– Мы не подведём.

Сицилия кивнула.

– Пора. – Голос Лестара прозвучал резко. Он бросил короткий взгляд на часы, затем отвернулся, не сказав больше ни слова.

Талли невольно поджала губы, наблюдая за его холодным безразличием. Радость, блеснувшая было в её глазах, угасла, как затухающая искра. Сердце заколотилось так быстро и громко, что казалось, его слышат все вокруг. Она не ждала слов – знала его слишком хорошо: он не скажет ни слова, не подойдёт, не обнимет. Но, чёрт побери, она всё равно ждала. Хотя бы взгляда, хотя бы едва заметного кивка, чего угодно, что могло бы означать: “Береги себя”. Но он так и остался стоять, неподвижный и словно чужой. Его спина была прямее, чем клинок, а взгляд устремлён куда-то вдаль, где не было ни её, ни этого момента, ни всего, что могло бы дрогнуть в его душе.

Королева Сицилия, заметив это, на мгновение задержала взгляд на Талли. Но ничего не сказала, только чуть сжала её запястье, надевая браслет. Тот клацнул, обхватывая руку. И девушка поняла – больше слов не будет, ни от отца, ни от королевы, ни от кого.

– Ну и пусть, – подумала она, откидывая всё лишнее. – Я справлюсь и без него.

Бернар стоял рядом и видел, как побледнело её лицо. Видел, как дрогнули ресницы. И всё же она не отступила, не опустила голову, только слегка отвернулась, будто бы смотрит на крепость.

А потом, как будто всё происходящее было частью большого замысла, небо над площадью вспыхнуло белыми крыльями, ввысь взмыла стая птиц. Они кружили над башнями, крикливыми голосами подхватывая слова королевы, и несли их дальше – за стены, за поля, к самым краям мира.

– Идите с честью! – голос Сицилии прорезал морозный воздух.– Пусть сила предков направляет вас, а тьма боится даже взглянуть вам в спину. Да пребудут с вами силы богов!

На мгновение всё застыло, как перед ударом грома, а потом площадь взорвалась. Люди кричали, выкидывали вверх руки, кто-то рыдал навзрыд, кто-то просто стоял, прижав ладони к груди. Дети визжали, пытаясь заглянуть поверх голов, старики вытирали глаза рукавами, женщины махали платками, утирая слёзы с щёк. Толпа расступилась, открыв дорогу. Мелисса шла первой. Она смотрела вперёд, не позволяя себе ни оглянуться, ни моргнуть лишний раз. Внутри будто всё сжалось: воздух стал плотным, вязким, а сердце билось так сильно, что, казалось, его слышат даже стражи на башнях. Браслет на запястье пульсировал едва заметно, как напоминание: обратной дороги нет. Талли шла чуть в стороне, рядом. Её лицо светилось широкой, улыбкой, но в уголках губ всё же дрожало напряжение. Она здоровалась с народом кивками, поднимала руку, ловила взгляды, черпая в них поддержку. Бернар замыкал тройку. Молчаливый, сосредоточенный. Его шаги были тяжёлыми, лицо мрачным. Он не искал глазами никого, не кивал, не улыбался, лишь крепче сжимал рукоять ножа у бедра. Он шёл туда, где его ненавидели, и был к этому готов.

Королева осталась стоять неподвижно, её тяжелый и пронзительный взгляд не отрывался от одной фигуры в отряде.

“Мелисса…”

В её глазах, в этом неподвижном взгляде, горело не просто беспокойство – это была тихая, сдержанная буря из страха и надежды. Королева не произнесла ни слова, не сделала ни одного жеста, но дочь чувствовала это прощание каждой клеткой своего тела – не обернулась, не замедлила шаг, лишь чуть прямее выпрямила спину. Девушка почувствовала, как в груди болезненно сжалось, и странное предчувствие, холодное, как утренний иней, коснулось её сердца: путь их не будет лёгким, и домой они не вернутся прежними.

Они уходили всё дальше от крепости под гул толпы, под звон голосов, под пронзительные крики птиц, круживших в небе, будто провожая их в дальний путь. Двое воинов замыкали строй. Их шаги глухо отдавались в булыжнике, по которому уже начинал ложиться свежий снег, хрустя под сапогами. Ветер поднимал крохотные вихри, тут же сдувая их с тропы. И вот, среди белой пелены, выросла она. Величественная, несокрушимая ледяная стена. Она будто прорезала небо, упираясь в серые облака, уходя вдаль за пределы видимости. Её гладкая поверхность сияла тусклым синим светом, словно под слоем льда мерцали запертые звёзды. Мороз от неё веял за десятки шагов, обжигая кожу и заставляя дыхание сбиваться. Она отделяла их от остального мира, дарила защиту, и одновременно сдерживала тьму, что копилась по ту сторону. Мелисса замерла. Всего на миг.

– Помнишь, когда мы впервые увидели её? – тихо спросила Талли, подходя ближе.

Мелисса кивнула. Тогда, совсем маленькой, она стояла здесь, вцепившись в руку подруги, и смотрела на стену как на чудо. Сердце замирало от трепета, словно она стоит перед чем-то священным, вечным. И это чувство не ушло даже сейчас, спустя годы, оно стало только глубже, острее.

Двое воинов шагнули вперёд. Их ладони, покрытые шрамами и мозолями, коснулись поверхности ледяной стены. В том месте, где пальцы соприкоснулись с древним льдом, разлился мягкий голубой свет. Он проник глубоко внутрь, растекаясь по структуре стены, пробуждая её из тысячелетнего сна. Воины закрыли глаза. Их зрачки вспыхнули тем же светом. Лёд задрожал, и по его гладкой поверхности пошли трещины, они сплелись в причудливый узор, напоминающий древние руны. Из самого центра медленно открылся высокий узкий проход. Воздух наполнился низким гулом, будто стена пела свою ледяную песню, провожая их. Девушка бросила взгляд через плечо. Где-то позади, в снежной дымке, еле угадывались очертания куполов крепости – её дом, её прошлое, всё, что она знала и любила. Ещё миг – и они исчезнут из виду, растворившись в белой пелене. Она вдохнула полной грудью, задержала дыхание, пытаясь сохранить в лёгких частичку родного воздуха, и решительно шагнула вперёд. Талли практически вприпрыжку последовала за ней, её движения были порывистыми. Она боялась, что проход вот-вот исчезнет, захлопнется, и ей снова придётся остаться там, где она больше не хотела быть. Бернар замешкался. Его взгляд скользнул вверх, к серому, низкому небу. Он попытался запомнить каждый оттенок, каждую тучу на случай, если больше никогда не увидит этого. Затем качнул головой и отгоняя тяжёлые мысли, и шагнул внутрь. Проход тотчас сомкнулся за его спиной, отрезая путь назад.