Хранители Севера

Мелисса скосила глаза на подругу, едва заметно приподняв бровь в безмолвном предупреждении. Бернар просто закатил глаза к небу, его угрюмое выражение лица не изменилось ни на секунду.

Адриан медленно перевел на неё рассеянный взгляд, моргнув, будто выныривая из глубокой задумчивости. Он машинально потянул за узел своего шарфа у горла, внезапно почувствовав, как плотная ткань душит его.

– Есть… одна небольшая проблема, – его голос прозвучал глухо, с лёгкой, смущенной хрипотцой. Он чуть отвел взгляд, разглядывая узоры на снегу. – Мы… не ожидали, что прибудут именно девушки. Поэтому отдельная карета для вас не была подготовлена.

Девушки переглянулись. Наступила короткая, напряженная тишина, а затем её разорвал звонкий, абсолютно искренний смех Талли. Даже угрюмый Бернар сдержанно усмехнулся, коротко качнув головой. Он мгновенно представил себе эту абсурдную картину: они, запертые в неуклюжей королевской карете, беспомощно вязнут в глубоких сугробах, заваливаются набок на первом же склоне и подскакивают на каждой кочке, как марионетки. Этого было достаточно, чтобы сцена показалась ему до смешного нелепой.

Мелисса сделала глубокий вдох, прикрыла рот ладонью и, чуть откашлявшись, с трудом вернула лицу серьезное выражение. Но в ее глазах все еще плясали веселые искорки.

– Простите, – спокойно сказала она, и её голос дрогнул от сдерживаемого смеха. – Просто… представьте себе это. Карета. Здесь? Мы бы застряли в первом же сугробе минут через тридцать. К тому же, – её тон стал чуть более деловым, – оставаться в открытой пустыне слишком долго опасно. Буря может налететь внезапно.

Она чуть склонила голову набок, и в её голосе зазвучала мягкая, но непоколебимая уверенность:

– Я уверяю вас, кронпринц, в седле мы держимся ничуть не хуже ваших самых опытных рыцарей.

Адриан на секунду задержал на ней взгляд. Его бровь едва заметно поползла вверх, а в уголках губ мелькнула лёгкая, заинтересованная усмешка.

– Прошу прощения, если мои слова прозвучали неуважительно, – вежливо произнес он, слегка склонив голову. – Просто… в столице не каждая знатная юная леди с такой готовностью и уверенностью говорит о верховой езде. Для наших придворных дам это скорее исключение, чем правило. Ваша… прямота приятно удивляет.

Он повернулся к ближайшему рыцарю, коротко кивнул, и вскоре к группе подвели троих жеребцов. Это были не парадные кони для прогулок, а настоящие боевые животные – рослые, с рельефной мускулатурой, под гладкой блестящей шерстью играла стальная сила. Их тёмные шкуры, сильные ноги и живые, энергичные движения выдавали суровую выучку. Один из них, вороной жеребец, особенно выделялся. Его чёрная грива струилась по мощной шее, ноздри широко раздувались, выпуская густые клубы пара в морозный воздух. Он нетерпеливо бил острым копытом по снегу, взметая вверх облако ледяной пыли, и вскидывал голову с гордым, почти вызывающим видом.

Бернар молча взял поводья своего гнедого коня. Он не проронил ни слова, но Адриан уловил его пристальный, оценивающий взгляд, скользящий между Мелиссой и им самим. И это молчаливое наблюдение ему даже понравилось. Осторожность – качество, без которого в их мире давно бы уже не осталось в живых.

Кронпринц сам взял поводья вороного и, уверенным движением успокоив его короткое сопротивление, подвёл могучего жеребца к принцессе.

– Северный вороной, – пояснил он, протягивая ей поводья. – Вынослив, умён и чертовски упрям, но безошибочно чувствует настоящую силу в седоке. Думаю, вы найдете общий язык, принцесса.

Она бросила на него короткий, пронзительный взгляд, но вслух ничего не сказала. Вместо этого она уверенно положила ладонь на мощную шею жеребца. И произошло неожиданное – конь сразу же притих, его нервное напряжение ушло.

– Красавец, – тихо, почти ласково прошептала она, и её рука уже скользнула в глубину дорожной сумки, чтобы извлечь оттуда сочное красное яблоко.

Несколько плавных шагов, и она уже стояла перед могучим жеребцом, протянув раскрытую ладонь с угощением. Тёплое, влажное дыхание коня коснулось её пальцев, окутав кожу мягким облачком пара. Вороной фыркнул, втянул воздух, оценивая предложение, и затем с удивительной аккуратностью взял яблоко своими бархатными, чувствительными губами. Один громкий, сочный хруст, и от плода не осталось и следа. Он громко чавкнул, довольно мотнув головой, и его тёмные, умные глаза блеснули удовлетворением.

– А вы, я вижу, умеете завоёвывать сердца, – с легкой усмешкой заметил мужчина.

Мелисса ответила короткой, почти застенчивой улыбкой. Затем, не отводя взгляда от вороного, она провела ладонью по его горячему, мускулистому боку, чувствуя под рукой живую силу.

– Как его зовут?

– Ветерок.

Она резко вскинула бровь, а затем рассмеялась – звонко, искренне, с живой иронией в голосе. Смех сорвался легко, без всякой попытки его сдержать.

– Это придумал не я, – тут же поспешил пояснить он, тоже усмехнувшись и слегка качнув головой. – Имя выбрала моя младшая сестра, когда он был еще жеребенком. Это её любимый конь, хотя она и боится на нём ездить.

– Значит, он самый быстрый? – прищурилась, и её голос стал игриво-лукавым. – Мне нравится.

Она уверенно провела ладонью по его густой, струящейся гриве. Конь фыркнул, громко выдохнул, словно в знак признания, и вдруг нежно ткнулся мощным лбом в её плечо, требуя ласки. Она на мгновение замерла от неожиданности, а через секунду снова рассмеялась и ласково потрепала его по шее.

– Вы ему явно понравились, – с тенью неподдельного восхищения в голосе отметил Адриан, не сводя с неё пристального взгляда.

Тем временем чуть поодаль Брайан подводил к Талли её коня. Рыжий жеребец, словно пылающий факел в снежной пустыне, выделялся ярким пятном на фоне белоснежного безмолвия. Его шерсть искрилась под зимним солнцем, переливаясь оттенками меди и золота, а мощные мышцы играли под кожей при каждом движении, будто живые волны. Конь громко фыркнул и нетерпеливо топнул копытом, заставляя снег хрустеть, и мотнул густой гривой.

Девушка смерила его ленивым, оценивающим взглядом, взвешивая все достоинства и недостатки его характера, но не спешила брать поводья. Вместо этого она медленно повернулась к незнакомцу, и её губы изогнулись в игривой, чуть вызывающей улыбке.

– А вы не представитесь? – спросила она, и её голос прозвучал нарочито легко, мимоходом, но глаза – глаза внимательно, почти хищно следили за каждой его реакцией. – Я Талли.

Мужчина, казалось, на долю секунды замер. Лёгкое, почти невидимое напряжение скользнуло по его плечам, заставив спину выпрямиться чуть прямее. В её манере было слишком много непринуждённости, слишком откровенный, почти бесцеремонный интерес, и это заставляло его внутренне насторожиться. Тем не менее, он ответил вежливо, хотя и с заметной сдержанностью в голосе:

– Капитан рыцарского отряда, сэр Брайан.

Он протянул ей поводья, ожидая, что она тут же заберёт их и закончит этот странный диалог. Но девушка и не думала торопиться. Вместо этого она наклонила голову, будто снова рассматривая коня, и вдруг резко подняла на него лукавый, почти невинный, из-под длинных, темных ресниц, взгляд.

– Капитан, а вы не поможете мне сесть? – спросила она полушёпотом, будто доверяя ему какую-то сокровенную тайну. – Что-то стремя сегодня высоковато для меня.

Он замер, явно не ожидая такой просьбы. Его лицо оставалось каменной маской, но в глазах мелькнула тень растерянности. Брайан бросил короткий, почти умоляющий взгляд в сторону друга, надеясь на подсказку, но в ответ получил лишь насмешливый, откровенно веселый, полный немого издевательства, прищур.

Сбоку раздался короткий, сдержанный смешок. Мелисса не удержалась – легкий, живой смех вырвался у неё прежде, чем она успела прикрыть рот рукой, искусно превратив его в подчеркнуто вежливый кашель. Адриан, услышав это, скосил глаза на принцессу. Его взгляд поймал её смущение с полуслова. Казалось, он видел её насквозь. Девушка вдруг ощутила, как по щекам разливается предательский румянец. “Что за глупость?” – мысленно выругалась она, поспешно отводя взгляд. Но тот краткий миг, когда их взгляды встретились, словно растянулся в вечности. И все, что оставалось в памяти – это его карие глаза и тот легкий, дразнящий блеск в них.

Тем временем Брайан обреченно выдохнул, смирившись с неизбежным.

– Разумеется, – проговорил он сдержанно, но в его ровном голосе проскользнула едва уловимая нотка иронии. – Только не обвиняйте потом, что я проявил чрезмерное рвение.

Он шагнул ближе, остановился у неё за спиной, и его высокая фигура нависла над ней, отбрасывая длинную тень на искрящийся снег. Талли, несмотря на всю свою показную уверенность, вдруг почувствовала, как у неё перехватило дыхание. Тёплое дыхание мужчины коснулось её шеи, а в воздухе повис легкий, свежий цитрусовый аромат.

Лимон.

Чистый, редкий запах, словно кусочек далекого лета, затерявшийся в этом ледяном аду. Она знала этот запах – лимоны на Севере были немыслимой роскошью, почти мифом, и каждый год она ждала торговых караванов, чтобы выторговать себе хотя бы пару драгоценных, солнечных плодов.

Сильные, уверенные руки обвили её талию, и прежде, чем она успела опомниться или что-то сказать, её ноги легко оторвались от земли. Легкий, точный рывок – и вот она уже в седле, чувствуя под собой упругое тепло лошадиного бока. Талли инстинктивно поймала равновесие и выпрямилась, стараясь не показать, как странно дрожат кончики её пальцев. Сердце отбивало быстрый, сбивчивый ритм, совершенно неуместный в данной ситуации. Она перевела взгляд вниз, на мужчину, который стоял, глядя на неё снизу вверх. Их глаза встретились всего на долю секунды, но в его взгляде не было ни усмешки, ни дразнящей иронии – только спокойное, внимательное молчание.

– Спасибо, капитан, – произнесла она едва слышно, но с такой ноткой в голосе, что это могло значить что угодно – от искренней благодарности до тонкой насмешки.

Он лишь коротко кивнул, и отступил на шаг, разворачиваясь к своему собственному жеребцу.

Мелисса, уже сидя в седле рядом с Адрианом, с трудом подавила новую улыбку, пряча её в складках своего высокого воротника. Тем временем Бернар одним ловким, отработанным движением вскочил в седло, с той молчаливой, выверенной грацией, что дается лишь сотнями часов, проведенных в пути. Его пальцы уверенно сжали поводья, и он направил лошадь к Талли. Его лицо было застывшей маской, но в напряженной челюсти ходили желваки.

– Что это было? – бросил он, поравнявшись с ней, не скрывая раздражения. Его голос был низким, сдержанным, но внутри явно бушевала буря. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять всё. Она флиртовала. Откровенно, глупо и опасно.

“Не дай бог, если эта дуреха влюбится на миссии… это обернётся катастрофой для всех нас.”

У них не могло быть будущего. Ни с кем из этого мира. И потом, когда всё неизбежно рухнет, когда её сердце окажется разбито в пыль, залечивать её раны снова придётся им с Мелиссой.

Талли раздражённо повела плечом и упрямо отвернулась, не удостоив его ответом. Ветер яростно развивал её светлые волосы, а она упрямо смотрела куда-то вдаль, на бескрайние снежные просторы, избегая его осуждающего взгляда.

Юноша фыркнул, сжав губы, но больше ничего не сказал. Слова были бесполезны.

– Выдвигаемся! – громко, властно скомандовал Адриан, его голос легко перекрыл завывание ветра. – Мы должны добраться до деревни до наступления темноты.

Он окинул взглядом отряд, коротко кивнул и легонько пришпорил жеребца. Тот, вскинув гордую голову, рванул вперёд, взметая облако снежной пыли. Остальные тронулись следом, и вскоре замерзшая равнина оглушительно загудела под мощным грохотом копыт. Снег вздымался под ногами могучих коней, превращаясь в плотную, утрамбованную дорожку. Они мчались быстро, слаженно, не сбавляя темпа. Ветер безжалостно бил им в лица, впивался в кожу ледяными иглами, вытягивая дыхание в тяжёлые, обжигающие клубы пара. Алые плащи рыцарей трепетали на ветру позади них, как окровавленные боевые знамёна. Но только трое в этом отряде не дрожали, не съёживались, не втягивали головы в плечи от холода. И ветер, казалось, знал их. Он не бил, а ласково трепал их белоснежные волосы, мягко касался кожи, неся в себе то ли прощание, то ли тихое приветствие родной стихии.

Мелисса приподнялась в стременах и, забыв обо всем, раскинула руки в стороны, ловя потоки воздуха. Лошадь неслась под ней – горячая, живая, словно продолжение её собственного существа. Ветер хлестал по лицу, спутывал пряди волос, срывал с губ счастливый, беззаботный смех. На её лице расцвела широкая, по-настоящему искренняя улыбка, какой не было давно. В это мгновение она чувствовала себя по-настоящему живой. С каждым километром, отдалявшим её от каменных стен, с плеч спадал невидимый груз, копившийся годами. Здесь, в этой бескрайней заснеженной пустыне, она могла наконец быть просто собой. Без изнурительных тренировок, без давящей тяжести титула, без необходимости постоянно соответствовать чьим-то ожиданиям. Только бешеный ритм сердца, острый, как клинок, воздух в лёгких и головокружительный полёт по бескрайней белой равнине, где не было никого, кроме неё и вольного ветра. Она крепче сжала поводья и, смеясь, летела вперёд. Это была свобода. Да, краткая, как один глубокий вдох, но абсолютно настоящая.

Рядом, закутавшись в меховые воротники до самых глаз, рыцари Бермона из последних сил подгоняли лошадей, стараясь не отстать. Их щёки пылали румянцем, губы побелели от холода, а руки в перчатках цепенели, теряя чувствительность. Пустыня сегодня была милостива – не поднимала снежных смерчей, способных за минуту похоронить весь отряд. Но даже без них путь был сущим испытанием: ветер резал кожу, снег хрустел под копытами, а густой пар из ноздрей скакунов тут же превращался в ледяную пыль, растворяясь в морозном воздухе.

Талли неслась рядом, подгоняя рыжего жеребца. Ветер свистел в ушах, вырывая из груди смех, а волосы развевались за спиной словно белоснежное знамя. В её глазах, обычно таких насмешливых, теперь плясали искры настоящей, ничем не омраченной радости. Не было вечно недовольных наставников, тяжёлого, разочарованного взгляда отца, под которым хотелось провалиться сквозь землю, не было удушающей рутины, отравлявшей каждое утро. Не было и того вечного, гнетущего ощущения опасности, что преследовало её в родных стенах. Была только она, пылающий жеребец под ней и этот опьяняющий ритм свободы. Неделя в Бермоне – всего лишь передышка, она знала. Временная отсрочка перед неизбежным возвращением в позолоченную клетку. Но всё равно, где-то глубоко, как крошечная, но острая заноза в груди, жила навязчивая мысль: а если сбежать? Просто исчезнуть, оставить прошлое позади и начать всё с чистого листа.

– Они не позволят тебе уйти, – тут же отозвался другой, холодный и безжалостный голос внутри. – Никто. И уж точно не живой.

Бернар мчался вперёд, его тело автоматически подстраивалось под ритм скачки. Он не замечал ни скрипучего снега под копытами, ни ледяного ветра, хлещущего по лицу. Руки крепко держали поводья, но мысли уносились далеко, в тёмные уголки его сознания. Светлые брови сдвинулись над переносицей, взгляд был сосредоточенным, почти мрачным. Всю жизнь его учили бороться с чудовищами. Но сейчас весь его мир рушился. Как поднимать оружие на тех, у кого есть лица, имена, свои страхи и свой смех? Как смотреть в глаза человеку, зная, что иногда самое страшное чудовище скрывается не в тёмной пещере, а под человеческой кожей?

В это время Адриан, чуть отстав, украдкой наблюдал за принцессой. Она стояла в стременах, раскинув руки, словно хотела обнять всё небо. Ветер играл её белоснежными волосами, а её лёгкий, чистый смех казался совершенно неуместным в этой суровой, безжалостной северной земле. Он мысленно перебирал всё, что слышал о Севере, о холодных, безжалостных воинах, о тех, кто не знает ни жалости, ни пощады. И не мог поверить, что одна из них сейчас вот так, по-детски радуясь, ловит снег на ладонь и улыбается так искренне, будто в мире не существует ни политических интриг, ни скрытых угроз. Возможно ли, что всё, что ему рассказывали об Атрее, – сплошная ложь? Что кто-то намеренно сеял страх и ненависть, чтобы навсегда отвернуть их друг от друга? Он продолжал смотреть на неё. И чем дольше длилась эта погоня по снежной пустыне, тем меньше он верил в те страшные сказки, в которые обязан был верить.

Небо впереди затянулось свинцовыми, тяжёлыми тучами, предвещающими новую волну непогоды. Воздух стал гуще, мороз – злее, а ветер завывал теперь с колючей, режущей остротой. И вот – вдали, на самом краю белого безмолвия, показалась тонкая, тёмная полоска на горизонте. Скромная, притихшая под невыносимой тяжестью вечной зимы, деревня. Крыши низких, приземистых домов прогнулись под толстым слоем снега, кое-где облупившиеся ставни жалобно дребезжали и дрожали от каждого порыва ветра. Из кривых, покосившихся труб лениво поднимался жидкий, серый дым. В крошечных, подслеповатых окнах тускло тлел золотисто-оранжевый свет.

– Отлично, —пробормотал Адриан, щурясь от пронизывающего ветра. – Ещё немного.

ГЛУБОКО ПОД ЗЕМЛЕЙ

Там пахло мёртвой землёй. Запах был вязкий, тяжёлый, липкий, словно сама почва под ногами медленно разлагалась, гнила заживо. Здесь всё казалось навсегда забытым – временем, богами, самими людьми. Сырые, покрытые плесенью каменные стены плакали солёной влагой, которая стекала по ним тёмными ручейками. Огонь факелов трепетал и дрожал, отбрасывая на стены дёрганые, беспокойные тени. Из-под прогнивших половиц доносилось настойчивое, противное шарканье – крысы, вечные хозяева этого места. Тишину разорвал грубый, сиплый смех.

– Прятался под столом, – прохрипел мужчина, облизывая потрескавшиеся, кровоточащие губы. – Думал, спрячется от меня. А я… я стоял за дверью. Слушал, ждал, и когда он вылез…

Он резко, смачно чмокнул губами, шумно, с нескрываемым удовольствием, будто смаковал самую сочную, кровавую деталь своего рассказа.

– Воткнул нож прямо в глотку. Как же он визжал, аж уши закладывало… прямо как поросёнок под ножом.

Он закрыл глаза, запрокинул голову, глубоко вдохнул спёртый воздух, ловя в нём привкус той недавней расправы. Его сальные, грязные волосы прилипли ко лбу и вискам, тяжелыми, жирными прядями свисая на плечи. Грубая рубаха липла к вспотевшему, могущему телу. Широкая грудь ходила ходуном, как у запыхавшегося зверя после удачной охоты. Глаза сияли нездоровым блеском.

В углу послышался низкий, бархатный смешок, больше похожий на воркование. Мадам Гортензия стояла, непринужденно привалившись бедром к старому деревянному столу. Свет факела скользил по её пышной, соблазнительной фигуре, задерживаясь на лице, нарочито подчеркнутом гримом: тонкие, как ниточки, брови, густые тёмные тени, делающие взгляд томным, и алые, будто окровавленные, губы. Русые волосы были убраны в сложную, высокую причёску – точь-в-точь как у столичной знати. Но кто здесь всерьёз верил в её «благородное» происхождение? Все знали истинную цену её положения. И то, сколько тел – живых и уже холодных – осталось в её тени. Белая меховая накидка небрежно сползла с одного плеча, открывая матовую кожу, а чёрное платье, обтягивающее каждую выпуклость, не скрывало ни одной складки, ни одного соблазнительного изгиба. На груди, под тонкой тканью, четко проступали очертания подвязанных ореолов. Она жаждала внимания и купалась в вожделенных, голодных взглядах, которые бросали на неё мужчины. В её длинных, алых ногтях, острых, как когти хищной птицы, покоилась изящная курительная трубка из чёрного дерева. Гортензия сделала медленную, томную затяжку. Белый дым, густой и приторно-сладкий, поднялся вверх и лениво обвил её лицо, скрывая ухмылку, до боли похожую на усмешку сытого хищника.

– Жестокий ты, – она томно закатила глаза, полные фальшивого укора, и, будто случайно, провела когтистой рукой по глубокому вырезу на платье, привлекая внимание к округлостям груди. – Но это… даже возбуждает.

Она сделала шаг вперёд. Каблуки её туфель гулко, вызывающе простучали по каменным плитам, нарушая гнетущую тишину подвала. Остановившись у самого факела, она позволила свету упасть прямо на своё лицо, безжалостно выхватывая из тени сетку мелких морщинок у глаз и следы бессонных ночей, упрямо замазанных толстым слоем пудры. Её глаза, узкие, хитрые щёлочки, скользнули в сторону высокой, неподвижной фигуры, стоявшей у дальней стены – в самой гуще теней, в полном отстранении от разворачивающегося спектакля.

– А тебе не смешно, Тень? – голос Гортензии прозвучал сладко и ядовито. Она томно прищурилась, наклоняя голову набок. – Ты всегда был таким… невыносимо скучным. А жизнь, милый, состоит не только из грязи и убийств. В ней должна быть… игра.

Она сделала паузу.

– Или ты всё ещё наивно играешь в того, кто слишком чист для этой грязи?

Мужчина молчал. Безмолвный, как сама скала. Полумаска из темного, отполированного металла, закрывающая левую половину его лица, сидела с пугающей плотностью, будто вросла в кожу и срослась с костью. Её острый край обрамлял скулу, врезаясь в грубый, старый шрам, который тянулся от виска к самой линии челюсти, скрываясь под высоким воротником. Правый глаз, единственный открытый, смотрел прямо на неё – холодный, светло-голубой, как осколок зимнего льда, без единой искры тепла или жизни. Тень стоял недвижимо. Тёмная, почти чёрная одежда из плотной ткани облегала его фигуру, скрывая любые очертания, делая его силуэтом, призраком. Высокий воротник скрывал горло и нижнюю часть лица, оставляя миру лишь гладко выбритые, застывшие черты и тот леденящий взгляд. Наконец он заговорил.

– Гортензия, – его голос был низким, сиплым, скрипучим, будто ржавые шестерёнки, которыми редко пользовались. – Я не трачу время на бессмысленный трёп.

Он даже не моргнул. Лишь лёгким, почти невесомым движением запястья серебристый кинжал появился в его руке, описав в воздухе короткую, смертоносную дугу. Тень лениво подбросил его, будто от скуки, и лезвие сверкнуло в тусклом свете факела, отражая пляшущие, кровавые отблески огня. Он перехватил его другой рукой – плавно, без усилий, словно дразня – и провёл подушечкой большого пальца по идеально острому лезвию. На бледной коже мгновенно проступила тонкая, алая ниточка крови.

Гортензия едва заметно дёрнулась. В её глазах, на долю секунды, промелькнула чистая, животная паника. Но она тут же спрятала её, прикрыв нервный вздох широким, театральным жестом в сторону Грэга.

Тень всё видел. Он быстро, почти машинально, облизнул свои губы, будто пробуя на вкус её внезапный страх. Пальцы сжались на рукояти кинжала, костяшки побелели, и он уже сделал тихий, скользящий шаг вперёд, готовый сократить расстояние… Но в этот миг дверь в комнату с грохотом распахнулась.

Первым вошёл невысокий облачённый в дорогой, но нарочито сдержанный наряд, мужчина. Тёмный камзол из толстого сукна с тусклыми, почти незаметными золотыми пуговицами плотно облегал его коренастую фигуру. Сапоги до колен, покрытые пылью дорог, громко хрустнули под его тяжёлым, уверенным шагом. Он прошёл мимо, не удостоив собравшихся ни единым взглядом, обогнул массивный дубовый стол с замысловатыми, вырезанными узорами по краям и медленно, с чувством собственного достоинства, опустился в высокое резное кресло во главе. Кожа сиденья под ним жалобно скрипнула. Он сцепил короткие, мощные пальцы в замок на столешнице и наклонился вперёд, его быстрый, пронзительный взгляд скользнул по каждому присутствующему, оценивая и припечатывая к месту.

За его спиной бесшумно, как призрак, вошёл другой – высокий, худощавый юноша в чёрном с головы до ног. Его шаги были абсолютно беззвучны, а движения плавны. Лицо почти полностью терялось в глубокой тени капюшона, глаза были опущены в пол. Он встал позади кресла хозяина, чуть склонив голову, и замер, превратившись в ещё одну деталь интерьера.

– Вы уже знаете, зачем я вас собрал, – начал мужчина без прелюдий. Его голос был глухим, низким, срывающимся на ярость, еле сдержанную, готовую прорваться наружу в любой момент. – Делегация Севера. Мы знаем, где они, знаем их маршрут, знаем состав охраны. И если они доберутся до столицы и заключат этот проклятый договор – всё, конец. Это сорвёт наш план.

Он резко откинулся на высокую спинку кресла, и кожа снова жалобно заскрипела под его весом.

– Кто возьмётся?

Грэг выступил вперёд почти сразу, его массивная фигура заслонила свет одного из факелов. Голос прозвучал глухо, с явным, почти дерзким вызовом:

– Глава. Позволь мне заняться этим. Мои люди справятся.

Взгляд Главы остановился на нём. Острый, пронзительный, молчаливый. Казалось, он сверял каждое слово, каждый мускул на лице Грэга с неким внутренним эталоном, как опытный меняла сверяет монету с подделкой. Затем последовал медленный, обдуманный кивок.

– Хорошо. – Слово прозвучало как приговор. – Нил введёт тебя в суть. Не подведи.

Юноша за креслом, тот самый безмолвный призрак в чёрном, чуть склонил голову, словно тень, повторяющая движение своего хозяина. Его глаза, скрытые в глубине капюшона, ни разу не поднялись от пыльного каменного пола.