Хранители Севера

Мелисса стояла в стороне и молча наблюдала. Она не сделала ни шага к нему, не предложила помощи, не произнесла ни слова упрёка. Она просто смотрела, как он, стиснув зубы, ведёт свою привычную войну с собственным телом. Видела, как он почти не дышит от боли, как по его вискам струится пот, и всё равно молчала, уважая его выбор.

– Какой же ты невыносимо упрямый, – произнесла она наконец, тихо, устало потирая виски. – Хорошо, пусть будет по-твоему. Тогда книга на тебе…

Она замолчала, задумавшись на мгновение, а затем, вытащила из кармана маленький стеклянный флакон, в котором переливалась густая алая жидкость, похожая на расплавленный рубин.

– …а это возьми, – девушка протянула флакон ему. —Наше любимое… Не ускорит всё до конца, но хоть немного поставит тебя на ноги и даст сил дойти.

Бернар взял флакон, и по его лицу пробежала знакомая гримаса – смесь облегчения и лёгкого отвращения. Он был хорошо знаком с этим зельем и его специфическим вкусом. Не глядя, он ловко выдернул пробку и, не дав себе передумать, опрокинул содержимое в рот. Густая жидкость обожгла горло, и он тут же сморщился, зажмурившись от пронзительной горечи, в которой угадывались нотки полыни и чего-то ещё, металлического и терпкого.

– Фу, – выдохнул он, с силой сглотнув и содрогнувшись всем телом. —Когда ни будь его научатся делать вкуснее?

– Лекарство не должно быть вкусным, – парировала Мелисса, наблюдая, как он с отвращением облизывает губы. – Оно должно работать. А теперь, – она криво, безрадостно усмехнулась, – я иду спать, иначе к утру у нас на руках будет не один, а уже двое больных.

Странно было слышать эти слова из её собственных уст. Обычно она шла до конца – спорила, давила, командовала, требовала, а сейчас просто отпустила ситуацию. Не из великодушия – от беспросветной, накопившейся усталости. Она подступала уже давно, как тёплая, тяжёлая волна, которая сначала лишь ласкает лодыжки, а потом накрывает с головой, лишая воли и сил. Покинув комнату, девушка медленно побрела по длинному светлому коридору, не оглядываясь. Где-то высоко, за яркими витражами, глухо и тоскливо завывал ветер – огромные гобелены на стенах колыхались в слабом, но настойчивом сквозняке. Шаги её были вялыми, неровными. Веки налипали, становились тяжёлыми, и каждое мигание превращалось в маленькую борьбу. Голова гудела и звенела от переутомления, мысли путались и расползались, не желая складываться в чёткий план.

– Все дела подождут… – прошептала она себе под нос, почти беззвучно.

Когда дверь её покоев наконец захлопнулась за спиной, Мелисса просто рухнула на широкую кровать. Пышный, мягкий матрас нежно обнял её усталое тело, одеяло с тихим шелестом укрыло плечи, а подушка под щекой показалась самым уютным и желанным местом на свете. Через секунду она уже ничего не чувствовала. Ни боли, ни тревожных мыслей, только блаженную, густую темноту. Долгожданный сон накрыл её мгновенно. Но покой был недолгим. Прошло всего несколько часов. Сквозь вязкий, тяжёлый, как смола, сон что-то настойчиво прорезалось.

Тук. Тук. Тук.

Глухие, настойчивые удары.

Тук. Тук. Тук.

АДРИАН

После ночной вылазки он долго не мог сомкнуть глаз. Лежал на спине, уставившись в потолок, в ту вязкую, непроглядную тьму. В голове стоял навязчивый звон, будто кто-то ударил в хрустальный колокольчик и замерший звук так и не смог рассеяться. Мысли метались, перекидываясь с одного чувства на другое: тревога сменялась подозрением, упрямство натыкалось на чувство вины, и всё это кружилось в немедленном, изматывающем хороводе.

«Почему она так прятала ту книгу? Что в ней было такого, чего нельзя было показать?»

Что-то в её поведении, в самом её взгляде, когда она говорила о находке, оставалось неясным, недосказанным. Эта мысль сидела в нём, как заноза под кожей, не давая покоя. Он до крови хотел ответов. Хотел встать, пойти к ней прямо сейчас, вломиться в её покои и потребовать правды, заставить сказать всё, что она так тщательно скрывала.

Но он не пошёл.

Вдохнув глубже, скинул с себя одеяло. Пол обжёг ступни леденящим холодом. Натянул на себя простую льняную рубаху, заправил её в тёмные штаны, туго затянул кожаный пояс с медной пряжкой. Он не собирался устраивать сцен, но и ждать, пока всё прояснится само собой, больше не мог. Беззвучно открыв дверь, он вышел в коридор. Замок ещё спал, погружённый в предрассветную дрёму. На стенах лениво мигали магические светильники, наполняя воздух тихим потрескиванием и отбрасывая дрожащие тени на мраморные своды и на его собственное, осунувшееся лицо. Его шаги отдавались в звенящей пустоте, будто кто-то невидимый неотступно повторял их следом. Он не обращал на это внимания, всё внутри было напряжённо сосредоточено на одном – на ней.

Мелисса.

Он думал о ней. О её словах, таких взвешенных и таких неубедительных. О книге. О том, что она не договорила, оставив в воздухе тяжёлый осадок недоверия.

«Что, чёрт возьми, мне теперь со всем этим делать?» – Адриан сжал кулак, пытаясь удержать собственные разбегающиеся мысли на месте.

Перед ним возвышались массивные дубовые двери – выше любого человека, обитые светлым деревом и скреплённые широкими полосами чёрного, матового железа. Королевская библиотека. Самое закрытое место всего замка. Он достал из внутреннего кармана чуть потёртый, но всё ещё внушительный, с выгравированным гербом их дома, золотой ключ и вставил его в замочную скважину. Замок щёлкнул с тихим, но отчётливым звуком, и тяжёлые створки с глухим скрипом отворились, впуская его внутрь.

Библиотека встретила его полумраком и тишиной, почти священной в своей полноте. Бесчисленные стеллажи вздымались вверх, как колонны древнего, забытого святилища, их вершины терялись где-то в сумраке под самыми сводами. Узкие стрельчатые окна, вправленные в стены где-то под потолком, пропускали внутрь лишь серебристые, бледные нити лунного света. Они скользили по потёртым кожаным корешкам книг, блестели на золочёных названиях, вытисненных затейливыми шрифтами. Ряды стояли тесно, создавая целые лабиринты, и казалось, они хранят не просто знания, а саму историю, всю память мира. В воздухе витал слабый, но устойчивый горьковатый запах чернил, старого пергамента и времени. Адриан шагнул внутрь, и за его спиной медленно, со стоном захлопнулись массивные двери. Хлопнул в ладоши, и магические светильники, висящие в воздухе, вспыхнули один за другим мягким, золотистым светом, заливая зал тёплым сиянием. Тени, прятавшиеся в углах, с тихим шорохом зашевелились, поползли по стенам, будто сама библиотека потянулась, встрепенулась после долгого сна, разминая свои каменные и деревянные кости. Он шёл вдоль полок, взгляд цеплялся за названия, а руки машинально касались корешков. Разделы сменяли друг друга: Хроники древних королевств, Алхимия и магия, Законы разума, Сказания и мифы, которые, как он подозревал, скрывали в себе куда больше правды, чем хотелось бы многим. Но всё было не то.

«Не то, не она.»

Он замер у одного из стеллажей, провёл ладонью по краю полки, и пыль поднялась лёгкой струйкой, кружась и исчезая в тёплом свете светильника. Всё вокруг было безукоризненно: книги стояли строго, одна к одной, будто кто-то часами расставлял их вручную – ни единого перекоса, ни одной обложки, выбивающейся из общего ряда. Кроме одной. Он заметил это сразу – ровный, тёмный промежуток среди плотного строя томов. Пустое место, где должен был стоять определённый фолиант. Её не было, той самой книги. Том должен был быть именно здесь. Он точно должен был быть здесь.

«Спрятали?.. Или кто-то успел забрать его раньше меня?»

Адриан продолжил поиски, несмотря на усталость, что наливала его тело. Каждый шаг отзывался тупой болью в затекших ногах, веки слипались, голова была тяжёлой, но он не позволял себе остановиться. Не сейчас. Он бродил по бесконечным залам библиотеки. Высокие своды терялись в темноте, пыль висела в воздухе тонкой, колючей дымкой, и каждый вдох резал горло сухостью. Наконец, мужчина остановился у массивного стола из тёмного, почти чёрного дуба. Облокотился о его прохладную поверхность, прикрыл глаза. Посещение библиотеки, этот запах старой бумаги и тишины, неожиданно и ярко напомнил ему о детстве.

Он снова видел себя – маленьким мальчишкой в простой рубахе, сидящим за этим самым массивным столом. Его босые ноги едва касались холодного каменного пола, щёки были испачканы чернилами, а локти покрыты пылью, въевшейся в ткань. Рядом лежал раскрытый фолиант, слишком тяжёлый для его детских рук, но этот вес не пугал, а, напротив, манил, обещая тайны. За высокими стрельчатыми окнами кричали птицы, а где-то внизу, во внутреннем дворе, гремели мальчишечьи голоса – другие дети его возраста бегали по траве, с криками размахивая деревянными мечами. Их беззаботный смех эхом отдавался под каменными арками, и он иногда замирал, на секунду прислушиваясь к этому зову свободы, но лишь на миг. Его внимание неизменно возвращалось к пожелтевшим страницам.

Меч? Нет. Его оружием всегда было слово, а его полем боя – бескрайние просторы текста. Каждый абзац был для него новой территорией, требующей завоевания, каждая глава – неизведанной землёй. Он не рвался в настоящий бой, не мечтал о сиюминутной славе в сияющих доспехах. Он хотел знать, понимать, преображать реальность силой мысли. Рядом с ним всегда находился его наставник – старый советник с седой, как лунный свет, бородой, голосом, в котором звучала сдержанная, но ощутимая сила, и глазами, что, казалось, видели дальше и глубже, чем любой придворный маг. Он не ограничивал юного Адриана скучными трактатами о власти, управлении или дипломатии. Подсовывал ему и иное – старинные хроники, древние мифы, легенды, те самые детские сказания, которые тогда казались мальчику нелепыми и глупыми.

– Я уже не ребёнок, – говорил Адриан, с презрением водя пальцем по пёстрой, наивной обложке очередного сборника сказок. – Мне не нужны эти небылицы.

А наставник только усмехался в свою густую бороду и отвечал спокойно, как всегда:

– Сказки учат нас истории и мудрости так же, как и самые серьёзные трактаты, юный господин. Просто делают это так, чтобы суть поняли даже самые неискушённые умы.

Тогда он не верил, считал эти слова пустой отговоркой, попыткой занять его ерундой. А теперь… теперь он знал: самые простые, на первый взгляд, истории зачастую хранят самые важные и горькие истины. Все эти притчи и вымыслы, лишь тонкая маска, за которой скрывается голая, неудобная суть.

Адриан резко тряхнул головой прогоняя сладкое и горькое одновременно, воспоминание. Сейчас было не время, не место для ностальгии. Он пришёл сюда не ради прошлого. Мужчина с усилием выпрямился, с трудом расправил затекшие плечи. Ладонь опёрлась о знакомый шершавый край стола, пальцы сами провели по его неровной, исчерченной мелкими царапинами поверхности. И снова его острый взгляд метнулся к бесконечным полкам. Где-то здесь она должна была быть. Та самая книга, та самая сказка, та самая маска, под которой он надеялся найти ключ к загадке, что не давала ему покоя все эти долгие дни.

Он шагнул дальше, вглубь зала, туда, где начинались ряды с самыми невзрачными, выцветшими корешками: детские истории, мифы о фантастических зверях, сказания о забытых героях, описания царств, что никогда не существовали на картах. Тусклый свет магических светильников едва достигал этого угла, тонул в густой пыли, висевшей в воздухе неподвижной, седой дымкой. Здесь всё казалось замершим навеки: ни звука, ни малейшего движения, как будто сам воздух не смел нарушать царящую тут вечную тишину. Но Адриан знал твёрдо: если в этом мире и оставались настоящие ответы, то прятались они именно здесь, между строк и страниц этих, казалось бы, несерьёзных книг.

Проходя мимо очередного книжного ряда, он невольно замедлил шаг, и на его усталом лице на мгновение мелькнула лёгкая, едва заметная улыбка. Большой стеллаж со старыми, перегруженными полками, действительно стоял здесь же. Дерево было искривлено под тяжестью веков и знаний. Некоторые книги стояли криво, другие были стянуты и прижаты к стене потертыми кожаными ремнями, чтобы их ветхие переплёты не развалились окончательно. Всё осталось почти таким же, как в его памяти. Мужчина протянул руку и провёл кончиками пальцев по корешкам, ощущая подушечками шершавую кожу одних переплётов, прохладный шёлк виниловых обложек других, выщербленные края страниц. И вдруг его рука сама, будто повинуясь давно забытому инстинкту, потянулась вверх, к среднему ряду. Там, между двумя потрёпанными томами в серых, невзрачных обложках, стояла она – книга в жёлтом переплёте с тонкой, едва заметной трещинкой вдоль корешка, будто кто-то когда-то слишком резко и нетерпеливо её открыл. Бумага внутри пожелтела от времени, но, в отличие от своих соседей, она не была покрыта толстым слоем пыли. Он бережно взял книгу в руки, провёл ладонью по обложке, и его сердце болезненно и громко сжалось в груди. Медленно приоткрыл её, и между страниц мелькнул уголок закладки – выцветший голубой лоскуток шёлка, который он узнал бы даже с закрытыми глазами. Когда-то ему, маленькому, строго-настрого запрещали трогать такие старые фолианты.

– «Не для тебя», – говорили взрослые с важным видом. – «Слишком сложно. Ещё рано».

А он отчаянно не хотел быть «маленьким». Его всегда неудержимо тянуло туда, где стояли двери с массивными запертыми замками. Каждый вечер, когда коридоры замолкали и погружались в сон, он, как тень, ускользал из своих покоев босиком, чтобы не разбудить дремлющую стражу. Тихо, с замиранием сердца, пробирался в библиотеку, накидывал на плечи тёплый плащ, садился на леденящий каменный пол, поджав под себя ноги, и раскрывал книги, те самые, что были под строжайшим запретом. Пламя единственной свечи качалось от каждого его сдержанного вздоха, а он читал, взахлёб – всё подряд: сухие научные трактаты, скользкие философские размышления, древние хроники кровавых битв. Он отчаянно хотел быть готовым к будущему, к тому огромному бремени, которое, как он знал, однажды неминуемо ляжет на его плечи. Иногда он засыпал прямо здесь, скрестив руки на раскрытой книге, не чувствуя ни холода, ни усталости, ни бега времени.

Однажды утром его нашёл здесь наставник. То утро было серым, промозглым, за окном моросил холодный дождь. Голос учителя прозвучал негромко, но резко:

– Если ты действительно хочешь однажды стать королём, Адриан, – сказал он, не повышая интонации, – то научись сначала спать в своей собственной постели, а читать – при свете дня.

Мальчик тогда вскочил, смущённый и пристыженный, будто его застали за чем-то по-настоящему постыдным. В его глазах читались паника, отчаяние и знакомое упрямство. Он начал заикаться, торопливо объяснять, что не мог иначе, что он должен был…

Наставник тяжело вздохнул, шагнул ближе. Его длинный плащ шуршал по полу, лицо было суровым, но в нём не было и тени злобы.

– Мне нравится твоя жажда знаний, – сказал он уже гораздо тише. – Но мудрость, поверь, заключается не в том, чтобы успеть прочитать всё подряд. Настоящая сила – в терпении, в умении слушать и ждать. В том, чтобы видеть не только буквы на пергаменте, но и живых людей вокруг.

В ту пору Адриан не понял до конца этих слов, и его детское сердце обожгло едкой, упрямой обидой – ему казалось, что учитель просто не верит в него, не видит его готовности. Но теперь, спустя долгие годы, эти слова всплыли в памяти с новой, оглушительной ясностью. Он опустил глаза на книгу в своих руках. Осторожно, почти с благоговением, вытянул её с полки. Та сдалась с тихим, но отчётливым потрескиванием переплёта. Символы на тёмной, когда-то, наверное, синей обложке почти полностью стерлись, лишь смутные контуры древнего узора угадывались под прикосновением его пальцев. Он медленно, вновь и вновь, водил по ним, вспоминая. Когда-то он знал эту книгу почти наизусть. Каждую главу, каждую страницу, каждую буквицу. Она была для него тогда окном в другой мир – мир понятный, структурированный, управляемый логикой и правилами. В отличие от мира настоящего, такого хаотичного и непредсказуемого.

– Не спится? – глухой, чуть хриплый голос выдернул его из глубины воспоминаний.

Адриан резко обернулся, и книга чуть не выскользнула из его ослабевших пальцев. В проёме между высокими стеллажами, в неровном мерцании старого светильника, стоял Брайан. Лунный свет, пробивавшийся сквозь высокое окно, скользил по его лицу, выхватывая резкие тени под скулами и подчёркивая глубокие морщины у рта. Щеку пересекал свежий, косой порез, и запёкшаяся кровь тянулась тёмной полосой от скулы к виску. Кожа вокруг раны наливалась синевато-багровым оттенком, но не это бросалось в глаза в первую очередь. Пустой, прожигающий насквозь взгляд – вот что заставило сердце мужчины сжаться. Брайан выглядел так, будто прошёл через самое пекло ада и не нашёл там ничего, кроме собственного искажённого отражения. Его рука непроизвольно сжимала край деревянной полки, пальцы с такой силой впивались в дерево, что, казалось, вот-вот пробьют его насквозь. Взгляд его был прикован к окну – к той густой, непроглядной тьме, что царила за стеклом.

– Её здесь нет, – тихо, почти беззвучно, сказал он.

Кронпринц почувствовал, как холодная мурашка пробежала у него по спине. Откуда он мог догадаться? Он не спрашивал вслух, не называл имён, но друг понял сразу, с какой целью он пришёл в библиотеку в такой час. В воздухе повис новый, невысказанный вопрос, но, заметив тяжёлую тень в глазах Брайана, Адриан осознал – того тяготило нечто иное, куда более глубокое.

Брайан наконец перевёл на него свой взгляд, и едва слышно, с усилием выдавил вопрос:

– Они… люди? – Слова прозвучали слабо, почти неуверенно, будто он сам не был до конца уверен, имеет ли право это спрашивать.

Адриан инстинктивно сжал книгу в руках крепче. Сердце отозвалось странным, глухим толчком где-то в самой глубине груди.

Брайан вымученно, с хрипом выдохнул и провёл рукой по спутанным, влажным от пота волосам, с силой сжимая пряди в кулаке. В этом резком движении сквозило полное бессилие – не просто усталость от битвы, а страшное, парализующее непонимание, что же делать дальше. Он опёрся ладонями о холодный каменный подоконник, уставившись в ночь, будто там, за толстыми стенами, среди безмолвных теней башен, он мог найти хоть какой-то ответ. Круглая луна висела, отбрасывая серебряный, безжизненный свет на каменные плиты пола. Её свет казался не живым и тёплым, а холодным, безразличным, лишённым всякого утешения. Внутри него бушевала настоящая буря. Это было видно по тому, как мелко дрожали его обычно твёрдые пальцы, по тому, как внезапно дрогнули плотно сжатые губы. Он держал в себе крик, сжимал зубы до хруста, пытаясь не сорваться, но его широко раскрытые глаза выдавали всё: они видели то, что должно было навсегда остаться тайной. То, что никто и никогда не должен был узнать. И теперь это знание грызло его изнутри, как яд, и чем больше он пытался его осмыслить, понять, тем сильнее терял веру в себя, в них, в саму человечность. Гнев, ужас, страх, отвращение, горькая печаль – всё сплелось в нём в один тугой, неразрешимый узел. Он больше не знал, что чувствует, и кому, чему может верить.

«Что всё это значит? Кто они такие на самом деле?»

Сомнение душило его. Он больше не был уверен, кем были «они».

– Я… – Голос Адриана неожиданно сорвался, стал тихим и хриплым. – Я не знаю, Брайан…

Тот молчал несколько долгих секунд, а потом прошептал, не отрывая взгляда от ночного окна:

– Я смотрю на них… и не понимаю, кого вижу. Они выглядят как люди, говорят как люди, но… – он сглотнул ком в горле, – что-то глубоко внутри кричит, что это не люди. Что они опасны, что им здесь не место. И я не знаю, верить этому внутреннему зову… или отвергнуть его.

Тишина в библиотеке сгустилась, стала почти осязаемой. Казалось, сама древняя комната затаила дыхание в ожидании.

– Кто они, на самом деле?.. – снова прошептал Брайан.

Это был уже не вопрос. Это была молитва – глухая, отчаянная, последняя попытка ухватиться за исчезающий смысл, прежде чем мир рухнет окончательно и бесповоротно.

Адриан молчал. Он смотрел на своего друга, и ему показалось, будто он впервые по-настоящему видит его. Не непобедимого капитана, не закалённого воина, а просто уставшего, измученного, переполненного до краёв сомнениями человека. Он сделал шаг ближе. Раньше он бы обязательно отшутился, укрылся за сложными рассуждениями, увёл разговор в безопасную философию, но не сейчас. Не в этот миг.

– Я думаю… – наконец произнёс он, тщательно подбирая слова. – У них должно быть объяснение. Возможно, оно будет болезненным, возможно, оно ничего не оправдает, но оно есть. Такие тайны не хранят просто так, без причины. Значит, причина была. Возможно, даже правильная – по-своему.

Он поднял взгляд и встретился глазами с ним.

– Мы должны дать им шанс. Выслушать их, прежде чем выносить приговор.

Брайан горько, беззвучно усмехнулся.

– А если правда окажется хуже любых наших самых страшных догадок? – тихо спросил он, всё так же не отводя взгляда от темноты за окном.

– Тогда… по крайней мере, мы не будем оставаться в неведении, – ответил Адриан, и его голос прозвучал твёрже и увереннее, чем можно было ожидать.

Глаза его в полумраке горели странным огнём – надеждой, почти отчаянной. Он хотел верить в это, и он верил. Держался за эту мысль, как за спасительную соломинку, убеждая себя, что всё происходящее не лишено смысла. Не может быть.

– Может быть, ты и прав… – тяжело выдохнул Брайан и медленно, устало провёл ладонью по лицу. – Но я хочу знать ответ прямо сейчас. Только… Никак не решусь спросить.

Адриан нахмурился. Смотрел на него с растущим недоумением, не понимая, что тот имеет в виду. И в этот момент Брайан резким, почти отчаянным движением дёрнул за ворот. Ткань с треском поддалась, когда он расстегнул верхние пуговицы. Его рука на мгновение застыла у груди, будто сам он не до конца решился на этот шаг. Потом, сжав челюсти так, что мышцы на скулах вздулись, он вытащил из-под рубахи небольшую, но объёмную старую книгу. Переплёт её был весь в глубоких трещинах, а кожа обложки стёрта до такой степени, что почти не осталось следов тиснения.

– Принцесса уронила её в том кабинете, – тихо, почти шёпотом, произнёс Брайан. – А я… подобрал.

Он на мгновение отвёл глаза, испытывая странную неловкость, потом снова посмотрел прямо на Адриана.

– Я знал, что ты придёшь искать её сюда. Как видишь… не ошибся.

– Читал?

Друг лишь покачал головой. Тёмные, спутанные волосы дрогнули у его висков.

Адриан медленно протянул руку. Пальцы его слегка дрожали, сердце билось гулко и тревожно, отбивая нервный ритм где-то под самыми рёбрами. Книга легла в его ладонь, и он подержал её несколько секунд, ощущая её вес, прежде чем открыть. Старые, пожелтевшие страницы зашелестели под его прикосновением. Он остановился на одной из первых. Заголовок был выведен аккуратным, чуть неуверенным, словно детским, почерком: «Тайны морского царства».

Мужчина негромко хмыкнул, и в звуке этом слышалась и горечь, и ирония.

– Мы читаем сказки посреди ночи… Смех, да и только.

Он перевернул страницу, и его пальцы вдруг замерли, дыхание перехватило. На пожелтевшем от времени листе расцвела яркая цветная иллюстрация. Казалось, она светилась изнутри собственным, призрачным светом. Существа с изящными телами людей и длинными, сильными рыбьими хвостами парили в толще изумрудной воды, изгибаясь в медленном, завораживающем танце. Чешуя на их хвостах сияла и переливалась, отливая серебром и глубокой лазурью. Их шеи были украшены причудливыми ожерельями из диковинных ракушек, кораллов и крупного жемчуга, а густые, волнистые волосы, словно водоросли, плавали вокруг прекрасных, задумчивых лиц.

Одна из фигур на иллюстрации отличалась от остальных. В ней было нечто большее, чем просто мифическая красота. Её огромные, бездонные глаза, полные немой тоски, смотрели прямо сквозь страницу, словно пронзая душу смотрящего, и из них исходила такая глубокая, вековая боль, что становилось не по себе. По бледным, почти прозрачным щекам стекали прозрачные, похожие на жемчуг, капли, и создавалось впечатление, что даже окружающая её вода не в силах была скрыть или смыть эти бесконечные слёзы. Густые, спутанные волосы, с застрявшими в них мелкими жемчужинами, ниспадали тяжёлыми, влажными прядями на хрупкие плечи. Внизу страницы, аккуратной, почти каллиграфической строкой, была выведена подпись: «Слёзы русалки являются универсальным антидотом.»

Адриан медленно закрыл глаза. Его пальцы сжались на висках, с такой силой, словно он пытался физически раздавить нарастающую волну раздражения и разочарования.

– Чем я занят? – выдохнул он одними губами, почти беззвучно.

Тот слабый огонёк надежды, что вспыхнул было в нём при виде книги, стал быстро гаснуть, оставляя после себя лишь горький пепел. Он молча, почти механически листал страницу за страницей. Сухой, шелестящий звук бумаги казался ему теперь издевательским. Сказки, глупые, наивные подписи, ярко нарисованные, но совершенно нереальные чудовища – всё это вдруг предстало перед ним как детская, бессмысленная игра, чужая, далёкая фантазия, не имеющая ни малейшей связи с их суровой, жестокой реальностью. Он уже собрался с силой захлопнуть книгу, когда его взгляд невольно скользнул вниз и снова зацепился за очередную иллюстрацию.