Хранители Севера

Девушка. Она не была прекрасной в том классическом смысле, как русалка. Она была нарисована просто, без прикрас и излишней поэтизации, но в её чертах, в самом её выражении лица было что-то удивительно живое, тревожное и настоящее. Она не улыбалась, а смотрела прямо перед собой – смело, открыто и даже дерзко, и создавалось полное ощущение, что она видит того, кто в этот момент держит книгу в руках. Одна половина её волос была белоснежной, как первый зимний снег, а вторая – тёмной, как безлунная ночь. Контраст был настолько резким и поразительным, будто в одном лице, в одной судьбе сошлись и боролись два совершенно разных, противоборствующих мира. Но самое главное – это были её глаза. Глубокие, бездонные, и в них, казалось, бушевала неукротимая сила и стальная решимость.

– Смотри, – Адриан развернул книгу к Брайану, и его голос, сорвавшись на полтона, едва заметно дрогнул. – Никого не напоминает?

Тот медленно подошёл ближе, почти не моргая. Его шаги звучали приглушённо и глухо в звенящей тишине спящей библиотеки. Он наклонился над раскрытой страницей, его лицо вытянулось, а густые брови медленно и недоумённо поползли вверх. Он прищурился, всматриваясь в каждую черту, каждую линию, желая рассмотреть всё до мельчайших деталей и убедиться, что его глаза не обманывают. Пальцы его невольно потянулись к бумаге, желая прикоснуться к изображению, но в последний момент он остановился, не коснувшись хрупкой страницы.

– Невероятно… – выдохнул он.

Осторожно, боясь повредить хрупкую бумагу, Брайан перевернул страницу назад. Старый лист зашуршал, его краешек на мгновение зацепился за переплёт. И в самом верху следующей страницы, строгим, чётким, без изысков почерком было выведено: «Хранители Севера.»

…

Королевство Бермон издавна славилось своим изобилием и миром. Тучные поля щедро кормили многочисленные города, полноводные реки не пересыхали даже в самые знойные и засушливые годы, а сам воздух, казалось, был насквозь пропитан сладковатыми ароматами цветущих лугов, свежего мёда и тёплой, только что испечённой выпечки. На шумных базарах с утра до вечера гремел беззаботный смех, детишки с визгом носились между пестрых лавок, поднимая за собой веселые клубы золотистой пыли, а в уютных, дымных тавернах старики, греясь у раскалённых очагов, не спеша пересказывали друг другу старинные, уже подзабытые легенды.

Но, как известно, ни одно, даже самое благословенное королевство, не может пребывать в вечном мире и покое. Рано или поздно всегда находится тот, чья жажда власти и величия перевешивает все доводы разума и голос совести.

Молодой король Бальтазар Д’Альбон, некогда прослывший справедливым и дальновидным правителем, начал медленно, но неотвратимо меняться. Неутолимые амбиции, словно капли тонкого, но неумолимого яда, постепенно проникали в его душу, отравляя сердце и затуманивая ясность мысли. Одно королевство, пусть и богатое, стало ему тесно – теперь он грезил о целой империи, о такой абсолютной власти, которая будет держать в страхе не только подданных, но и само безжалостное время. О том, чтобы его одно лишь имя звучало для всех одновременно и как высший закон, и как беспощадный приговор. Но даже этой, казалось бы, безграничной власти ему показалось мало. Со временем он возжелал невозможного – бессмертия. Силы, способной подчинить себе не просто Королевства, а саму изначальную суть мира, саму ткань реальности. И потому он, отвергнув путь предков, обратил свой ненасытный взор к древней, запретной магии. О ней не писали в открытых трактатах, её истинное имя боялись произносить вслух даже в стенах королевской библиотеки. Её называли лишь шёпотом, в самых тёмных уголках, словно одно лишь упоминание могло пробудить её из векового сна.

Имя ей было – Хаос.

С каждым днём разум Бальтазара всё сильнее затягивало ядовитым туманом. Его некогда проницательный взгляд тускнел, заволакиваясь серой, непроницаемой пеленой нарастающего безумия. Сердце, сжатое в ледяных тисках ненасытной жажды власти, постепенно стирало из памяти дорогие лица друзей, верных советников, даже преданных слуг. Он больше не видел в подданных людей, только потенциальные угрозы, досадные преграды, помехи на пути к величию. Всё, что не служило его единственной цели, без сожаления подлежало уничтожению.

Страх медленно растекался по улочкам и дорогам Королевства Бермон. Он просачивался в щели добротных домов, заползал в тёмные переулки, заставлял честных людей вздрагивать от каждого неожиданного шороха за дверью. Тревожные шёпоты ползли из уст в уста, обрастая новыми, ещё более чудовищными подробностями, но никто не решался произнести вслух то, о чём все уже думали: их мир, такой привычный и казавшийся незыблемым, висел на самом краю гибели. Его имя, имя короля, боялись произносить даже вполголоса, даже надёжно запершись в чулане собственного дома. И всё же, среди тех, кто дрожал от страха, нашлись и иные – те, в ком горел огонь сопротивления, кто не желал слепо склонять голову.

Совет магов – древний, могущественный орден, веками в тишине оберегавший самые страшные тайны истоков Хаоса, наконец решился открыто выступить против безумного короля. Они спрятали древние свитки, утаили опаснейшие формулы, замуровали книги в глухих подземельях, надеясь сохранить хотя бы крупицы истины, пока ещё не стало окончательно поздно. Но их предательство не укрылось от его пронзительного, хоть и помутнённого, взгляда. Ослеплённый яростью, Король обрушил на них всю свою месть. Когда его личные рыцари ворвались в священный зал Совета, мраморный пол, испещрённый светящимися рунами, мгновенно окрасился в алый цвет. Стальные мечи вздымались и рубили без разбора, не щадя ни старцев, ни юных учеников. А потом – отрубленные головы, бледные, с открытыми в беззвучном предсмертном крике ртами, были водружены на длинные пики у главных дворцовых ворот. Чёрные вороны тут же слетелись на кровавый пир, а прохожие, сжимаясь от ужаса, шли мимо, опустив глаза в землю и затаив дыхание.

Лишь юной послушнице Ариане чудом удалось спастись в ту ужасную ночь. Ускользая сквозь едкий дым и оглушительные крики, она судорожно сжимала в дрожащих, окровавленных пальцах древний талисман – последнее, что осталось у неё от убитого наставника. Она бежала, спотыкаясь о камни, оставляя за собой тёмный, прерывистый след крови на скользких ступенях тайного подземного хода. Совершенно без сил она добралась до глубокого оврага за городской стеной и, свернувшись калачиком под мощными корнями старого дуба, потеряла сознание. Там её, полумёртвую, и нашли мятежники, те немногие, кто ещё не смирился с неминуемым, как казалось, падением королевства. Они выходили её, укрыли в безопасном месте, дали ей новое имя – имя, которое стало символом надежды для всех угнетённых.

А в это самое время Бальтазар наконец достиг желанной цели. Пыль густо висела в спёртом воздухе подземелья, медленно оседая на разбросанные в беспорядке свитки и обломанные каменные плиты. Она просачивалась сквозь щели в тяжёлых, окованных железом дубовых дверях, вползала в лёгкие, заставляя давиться кашлем. Он неспешно шагал между завалами запретных знаний, сброшенных сюда когда-то по тайному решению уничтоженного им Совета. Его длинный тёмный плащ цеплялся за треснувшие полки, а сапоги глухо отбивали шаг за шагом. И вот, под толстыми слоями пыли, под манускриптами, повествующими о войнах, о которых уже никто не смел вспоминать, его пальцы наткнулись на то, ради чего он сжёг дотла Совет и предал все прежние клятвы: хрупкий, почти рассыпающийся пергамент, покрытый причудливыми древними символами, от одного взгляда на которые леденящий холод поднимался вдоль позвоночника. То было заклятие, способное разорвать саму ткань, разделяющую миры. Сердце его застучало с неистовой силой. Смесь всепоглощающего триумфа и первобытного ужаса так сжала его грудь, что он едва мог дышать.

Тем временем, наверху, в самом городе и в окрестных деревнях, исподтишка зрело глухое, но мощное недовольство. Шёпотки на оживлённых базарах становились всё громче, превращаясь в открытые, гневные споры у деревенских колодцев и мельниц. Лица, прежде покорные и запуганные, обретали незнакомую твёрдость, кулаки сжимались сами собой. В глазах людей появлялось то, чего Бальтазар в своих расчётах никак не мог учесть – упрямая, живучая надежда. Первая искра вспыхнула у кузницы в Старом Городе: обычная ссора с королевскими сборщиками непосильной дани закончилась тем, что ни один из них живым не вернулся в замок. На следующий день к кузнецу-бунтарю примкнули десятки, а через неделю – уже сотни отчаянных смельчаков. На сшитых впопыхах из старых скатертей и запасных рубах полотнищах взвились их самодельные знамёна – синее, как небо над головой, поле и белая, парящая в вышине птица. Под этими трепещущими на ветру лоскутами собиралась грозная сила, которую больше уже нельзя было игнорировать. Самодельные стяги колыхались на ветру, их видели над холмами, их несли между деревнями. Люди поднимались повсюду: бывшие солдаты, крестьяне с заострёнными вилами и косами, женщины с серпами и горящими решимостью глазами.

Ариана.

Она стояла у самых истоков этого разгорающегося пламени. Худющая, с впалыми щеками и тёмными, как синяки, тенями усталости под глубоко посаженными глазами. Но её голос, хриплый от многодневного недосыпа и едкого дыма сражений, уверенно резал тяжёлую тишину на военных советах. Когда войска Бальтазара – короля, чей взгляд с каждым днём становился всё холоднее и безумнее – наконец двинулись на подавление восстания, именно эта хрупкая с виду девушка повела ополчение им навстречу.

Битвы были жестокими и кровопролитными. Ожесточённые схватки вспыхивали в грязных городских переулках, на брусчатых площадях, в заросших бурьяном полях, где ещё так недавно беззаботно смеялись дети. Люди падали под ударами отточенной стали, кричали от пронзительной боли, умирали молча, судорожно зажимая глубокие раны на животе. Но их жертвы не были напрасны. Они побеждали, отбрасывали закованных в латы королевских гвардейцев, захватывали заставу за заставой.

Ариана была везде, где было всего труднее. Она подставляла своё хрупкое плечо под руку раненого юнца, ловко сбивала мечом смертоносную вражескую стрелу, перетаскивала на себе тяжёлых раненых в укрытие, сама дрожа от изматывающей усталости и холодной ярости. Её собственная рана на боку, туго перевязанная грязной тряпицей, нестерпимо жгла огнём. Ноги постоянно подкашивались, руки сводила судорога, но она продолжала идти вперёд. Пока за спиной слышался топот шагов её товарищей – она шла.

День за днём, бой за боем, они отвоёвывали Белград. Штурмы крепостных стен сменялись изматывающими осадами, улица за улицей переходила из рук в руки. Каменные стены, почерневшие от копоти и гари, сотрясались от мощных взрывов заклинаний, а кровь стекала по брусчатым плитам, словно по руслам древних, забытых рек. Люди гибли десятками, маги выдыхались до последней капли сил, но продолжали сражаться – они верили, что ещё не поздно всё исправить.

Но они опоздали.

Когда последний вражеский флаг с позором сорвали с самой высокой башни дворца, когда над израненным городом повисла хрупкая, едва уловимая тишина, небо внезапно разрезал оглушительный, глухой треск, похожий на хруст ломающихся костей мироздания. Великая печать уже была сорвана. Пока они проливали кровь за каждую улицу, Бальтазар тайно ушёл из города. Он знал, что всё внимание мятежников приковано к дворцу, и потому направился туда, где Грань между мирами была тоньше всего. Там, среди безжизненной пустоши, под низким свинцовым небом, он воздвиг жуткий каменный круг. Его верные маги стояли рядом – одни с мрачной решимостью, другие – с затаённым, грызущим душу сомнением. Один из них, совсем ещё юный, с бледным лицом, стал первым. Он неотрывно смотрел на него до самого последнего мгновения, даже когда земля у его ног начала жадно пить его кровь.

Мужчина начал говорить. Рваные, тёмные слова, не принадлежавшие ни одному человеческому языку, вылетали из его рта, режа воздух, как лезвия. Воздух вокруг заколебался, стал густым и тяжёлым. Небо, до этого прозрачное и безмолвное, вспыхнуло пугающим кроваво-красным светом. Земля дрогнула, затряслась и треснула прямо под ногами. Грань, древняя печать, веками державшая тьму по ту сторону, с оглушительным грохотом рухнула, и в оставшуюся без защиты столицу хлынул неудержимый Хаос.

Из раскалённых, зияющих порталов вырвались чудовищные твари. Демоны, будто слепленные наспех из обрывков самых страшных кошмаров. Их тела корчились и переливались, как расплавленный воск, кожа пульсировала живыми тенями, а рты растягивались в неестественных оскалах, полных острых зубов. Глаза – два раскалённых угля, светились зловещим алым светом сквозь пепельную мглу. Они не шли – ползли, карабкались, рвались вперёд, оставляя за собой чёрные, дымящиеся следы. Острые когти с визгом царапали камень, высекая снопы ядовитых искр. Чёрные крылья с громким хлопаньем вздымали вихри едкого пепла. Магия на них почти не действовала. Заклинания гасли, едва коснувшись их тел. Рыцари в сверкающих доспехах бросились в отчаянную атаку, и сломались, как детские игрушки. Мечи крошились о их плоть, прочные латы прогибались и рвались под ударами когтистых лап. Кто-то кричал в агонии, кто-то хрипел, захлёбываясь собственной кровью. Никто не мог их остановить.

Белград горел.

Белые улицы, ещё вчера звонкие от песен и смеха, теперь тонули в багровой, пульсирующей жиже. Пламя лизало резные деревянные балконы, пожирало шумные рынки, где совсем недавно торговали спелыми персиками и душистым, тёплым хлебом. Каменные дома взрывались один за другим, осыпая мостовую острыми обломками. Где-то с оглушительным рёвом рухнула колокольня, и её прощальный звон на секунду заглушил всеобщий вой. Ариана, увидев, к чему в конечном счёте привело безумие короля, обессиленно рухнула на колени. Её плащ, когда-то тёмно-синий, как ночное небо, теперь висел на ней грязными клочьями. Руки неудержимо дрожали, пальцы судорожно впивались в землю, в пепел, в осколки чьей-то навсегда разбитой жизни. Она не могла дышать, воздух был отравлен дымом и смертью. Перед её глазами погибал её город. Дом, где она выросла – пылал. Улица, где она бегала босой девочкой – исчезла под грудами обломков и трупов. Люди, которых она знала, любила, с которыми пила вино на праздниках – кричали в агонии. Где-то с оглушительным грохотом обрушилась ещё одна башня, и чёрное, удушающее облако пепла поднялось к небу, закрывая солнце. Она подняла голову, и в её глазах, как в двух тёмных зеркалах, отражался весь горящий, гибнущий мир.

И всё же, среди всепоглощающего отчаяния и бессилия, в самой глубине её груди зажглось новое, яростное пламя. Девушка стиснула зубы до хруста и поднялась на ноги. Колени подкашивались, спина горела от незаживших ран, но она сделала первый шаг вперёд. Потом – побежала. Побежала туда, где всё началось. К месту, где Бальтазар разрушил Грань. Она бежала сквозь самый настоящий ад. Огонь лизал её пятки, демонические твари хватали её за волосы, рвали одежду, царапали кожу до крови. Один вцепился мёртвой хваткой в ногу – она взревела от боли и ярости, пнула его в морду и, почувствовав, как рвутся связки, вырвалась. Она падала, спотыкалась о трупы и снова поднималась. Кровь текла по спине тёплыми струйками, волосы слиплись от пота, крови и гари, но она не останавливалась ни на секунду.

Когда она, наконец, добралась до разрыва, там уже не было ничего живого. Там, где раньше стоял алтарь, теперь зияла чёрная, пульсирующая дыра, из которой сочился ужас. Земля вокруг была оплавлена, будто гигантский кузнец ударил по ней своим молотом. Воздух был густым, вязким, и каждый вдох обжигал лёгкие. Из трещины выползала сама тьма, осязаемая и живая. Ариана знала, что иного пути больше не осталось. Она упала на колени перед этой бездной. Дрожащими, окровавленными руками она стянула перчатки, разорвала кожу на ладонях о лезвие собственного ножа и с силой прижала их к раскалённой земле. Кровь хлынула тёплыми, алыми струйками. Почва с шипением обожгла её и тут же жадно впитала её жертву. Её пальцы судорожно подрагивали. Солёные, горькие слёзы катились по её испачканным сажей щекам – не от физической боли, а от прощания. С собой, с прошлым, с тем, кем она была когда-то.

– Прими… меня… – прошептала она, склоняясь над раскалённой, пожирающей её землёй.

Губы едва слушались, но древние, запретные слова заклятия срывались с них, одно за другим. С каждым произнесённым словом воздух начинал дрожать всё сильнее, заряжаясь невиданной силой. Над её головой закружился свирепый вихрь из пепла и искр. Сама Грань, та самая трещина, задрожала. И из её глубины послышался протяжный, яростный, отчаянный рёв демонов. Они чувствовали, что что-то меняется. Чувствовали, что у них отнимают только что обретённую свободу.

Девушка задыхалась. Каждый вздох давался с нечеловеческим усилием, будто её лёгкие были наполнены не воздухом, а расплавленным свинцом. Сила стремительно уходила из её тела, и оно, тяжёлое и непослушное, наливалось мертвенной тяжестью. Пальцы судорожно дрожали, а кожа покрывалась тонким слоем инея. Грань, которую она пыталась залатать, требовала ужасающую цену. И этой ценой могла быть только она сама – вся, без остатка. Единственный способ намертво запечатать разлом – стать его живой частью, навеки связать свою плоть, свою душу и всю свою магию с этой пульсирующей тьмой, став для неё вечной преградой. Капля за каплей её кровь стекала с иссечённых ладоней и впитывалась в раскалённую, жаждущую землю. И там, где алая жидкость касалась почвы, проступали светящиеся символы – древние, нечитаемые знаки, помнящие рождение мира. Они медленно складывались в огромную, сияющую печать, которой было не суждено разрушиться, пока в ней теплится хоть капля её жизни. Её дыхание стало хриплым и прерывистым. В груди будто закипала лава, выжигая всё изнутри, но она продолжала держаться, цеплялась за сознание. Не ради себя – её собственное «я» уже растворялось в магическом вихре. Ради всех, кто ещё мог остаться в живых там, в пылающем городе. Ради тех, кто не успел сбежать и сейчас прятался в подвалах, зажимая рты детям, чтобы те не выдали себя криком. Ради Белграда, каким он был когда-то – светлым, шумным, наполненным жизнью. Ради самой возможности надежды.

Дикая, неукротимая магия заполонила тело, вспыхнув ослепительным, испепеляющим светом изнутри. Чужеродная сила рвалась по венам, выжигая всё на своём пути: плоть, память, сам голос. Она закричала, но это был не человеческий крик – он был сорванным, высоким, пронзительным, рождённым из чистой боли, животного страха и осознания своей обречённости. Тьма, почувствовав в ней новую точку опоры, яростно пыталась прорваться сквозь неё в мир. Чёрные знаки проступили на её лице, поползли по шее, опутали руки. Они извивались и пульсировали, словно змеи, обвивая её и сливаясь с ней воедино навеки. Но она держалась. Стиснув зубы, она продолжала шептать обрывки заклинаний.

Подняв голову, девушка взглянула на багровое, безумное небо, на чудовищные силуэты демонов, парящих в дыму. И тогда, из самой глубины своего израненного сердца, она выкрикнула последнее слово. Вспышка была слепящей. Громовой удар, от которого содрогнулась сама земля, разорвал воздух. Грань, с оглушительным стоном, захлопнулась. Сила Хаоса, уже вырвавшаяся на свободу, была отброшена назад, в небытие. Звери Хаоса, уже ступившие на землю, завопили в немой ярости и ужасе. Один за другим они начали рассыпаться, обращаясь в чёрный прах и пепел. Их вопли затихали, растворяясь в завывающем ветре, и над разрушенной, выжженной равниной воцарилась неестественная тишина. В тот самый миг волосы Арианы, прежде чёрные стали белоснежными. По всей её коже проступили извивающиеся узоры – символы Хаоса, вечное напоминание о печати. Их нельзя было стереть, нельзя было забыть. Магия внутри неё не утихла, найдя в ней нового носителя, – она стала ещё яростнее, холоднее, похожей на бурю, навеки заточенную под кожей. Она больше не была человеком. Часть её сущности осталась здесь, среди руин, среди спасённых, но не узнавших её людей, а другая часть – ушла за Грань.

С каждым годом зов Хаоса из-за Грани становился всё настойчивее и громче. Он шептал ей по ночам, гладил её мысли ледяными пальцами, подтачивал её веру. Он знал её настоящее имя, и знал, как её сломать. Место разрыва больше не знало тепла. Казалось, сама тьма выжгла здесь землю, вытянув из неё все соки жизни до последней капли. Там, где когда-то шумели зелёные леса, теперь раскинулась бескрайняя снежная пустошь. Деревья обратились в застывших, обледеневших стражей, их ветви навеки сковал вечный иней. Всё вокруг замерло – вода в реках, само дыхание ветра, даже время, казалось, остановило свой бег. Неустанная буря кружила над этими землями, словно сама природа отчаянно пыталась стереть саму память о случившейся здесь трагедии.

Ариана не могла допустить, чтобы кто-то когда-нибудь снова коснулся этой уничтожающей силы. В леденящем душу страхе перед возвращением Хаоса, она воздвигла нерушимую ледяную стену, ставшую вечным щитом между человечеством и тьмой и разделившую некогда единое Королевство надвое. И когда последний, подпитанный её волей, камень лёг в основание, путь на север был закрыт навсегда. Земли, покрытые вечными снегами, стали её единственными союзниками, её живой бронёй. Гнев метели – её занесённым инеем мечом. Ледяной ветер – её голосом, взывающим к тем, кто осмелится подойти слишком близко.

Чтобы защитить оставшийся мир, она уничтожила всё, что могло привести к повторению катастрофы. Свитки, испещрённые древними символами, рассыпались в пепел под её прикосновением. Бесценные фолианты, хранившие тайны тысячелетий, вспыхивали синим, холодным пламенем и обращались в дым. Исчезли хроники, ритуалы, заклятья, имена. Орден, которому она когда-то с такой верой служила, был стёрт с лица земли по её же воле. Но даже ей, со всей её мощью, не удалось стереть всё до конца. Крошечные частицы истины уцелели – в народных песнях, в искажённых мифах, в сказках, которые передавались из уст в уста. Люди запомнили лишь жуткий образ. Ледяная Ведьма. Белая, как снег. Холодная, как сама смерть. Та, что неусыпно стережёт север и не пускает чужих за горный перевал. Говорили, что у неё глаза, как два осколка колкого льда, а дыхание превращает кровь в алый иней. Ею пугали непослушных детей, о ней шептались по вечерам у костров, о ней слагали баллады, даже не ведая, что поют о своей забытой спасительнице. Никто не знал правды. Не знали, что она – не ведьма, не монстр, а последний страж. Живой щит. Плоть и кровь, намертво сросшиеся с проклятой Гранью. Пока её сердце бьётся – трещина между мирами запечатана, пока течёт её кровь – Хаос не вырвется на свободу.

Она и сейчас стоит там, среди вечных снегов. Чувствует, как Грань шевелится у неё под кожей, как тени царапаются изнутри, пытаясь найти лазейку. Но она молчит, терпит, охраняет. Пока живёт Ариана – мир, который её забыл и проклял, в безопасности. Но с каждым годом, с каждым днём, голос из-за Грани звучит в её сознании всё громче и настойчивее. Он шепчет её имя. Он помнит её. И ждёт.

…

– Хранители… – повторил Адриан почти беззвучно, и это слово повисло в тихом воздухе библиотеки, наполненное новым, зловещим смыслом. – Ты когда-нибудь слышал об этом?

Брайан молча покачал головой, не отрывая пристального взгляда от пожелтевшей страницы. В его глазах теперь явственно читалась тревога. Всё происходящее, все намёки и странности, вдруг обрели чёткие, пугающие очертания, и эти очертания были неизмеримо страшнее любых догадок.

Адриан вновь посмотрел на девушку с иллюстрации. Этот простой, даже наивный образ на старой бумаге вдруг начал вытеснять в его сознании живые, реальные воспоминания. Те же точёные черты подбородка. Та же форма разрезов глаз, тот же пронзительный взгляд. Та же сдержанная, почти хрупкая, но в то же время невыносимо мощная сила, которую он ощущал даже сквозь толщину страницы.

– Так похожа на Мелиссу… – выдохнул он, и в его голосе прозвучало ошеломлённое прозрение.

Он буквально перестал дышать. Легенда, которая ещё минуту назад казалась безобидной сказкой для детей, теперь жгла его сознание своей пугающей, неоспоримой правдой. Всё, что он пережил за последние дни, всё, чему стал свидетелем, – все осколки мозаики вдруг начали складываться в ясную, отчётливую и слишком ужасающую картину. Хаос был не вымыслом. Он был реальностью, и он уже дотронулся своим холодным пальцем до их мира.

– Вот почему она хотела скрыть эту книгу…

Гулкий, тяжёлый звук, похожий на удар колокола, разнёсся по залу, отозвавшись многократным эхом под самыми сводами. Брайан вздрогнул, оторвавшись от своих мрачных мыслей. За узкими стрельчатыми окнами уже брезжил рассвет. Первые, ещё робкие лучи солнца пробивались сквозь пыльное стекло, отбрасывая на пол длинные, зыбкие тени. Он провёл рукой по лицу, смахивая усталость, и провёл ладонью по спутанным, непослушным волосам. Под его глазами легли глубокие, синеватые тени.

– Возможно, король знал об их силе… – задумчиво, растягивая слова, произнёс он, всё ещё уставившись в одну точку перед собой, будто пытаясь разглядеть в пустоте нити заговора. – Тогда многое становится на свои места. Становится понятно, почему он выдвинул именно такие, жёсткие условия.