(Не)Мой(Не)Моя

Третий, когда разбитыми руками сжимал лицо Яны и видел в серых глазах, прозрачных и чистых, страх. Она боялась меня. Никогда такого не было. Это я довел ситуацию и позволил выйти из-под контроля.

– Мирик, ты здесь?

Я попытался сфокусировать взгляд на бывшей, но не выходило. Да и хер у меня не стоял по пьяной лавочке. Старею, наверное.

– Не сегодня, – снял Лику с себя. – Я спать, – поднялся и, покачиваясь, добрался до спальни. Спать завалился, не раздеваясь.

Утром проснулся по будильнику. Понедельник же. Глаза в потолок, во рту мерзкая сухость, на груди женская рука. Я повернул голову: Лика спала рядом, в моей супружеской постели, голая. Я тоже без одежды, вообще.

– Блядь… – тихо выругался и устало провел рукой по лицу. Если сейчас вернется Яна, то для нее все мои заверения, что не спал с бывшей женой, будут лживым пафосом. Не хотел обижать, но трахнул Лику в нашей спальне. Блядь!

Я поднялся и ушел в душ, включил холодный, чтобы хмель окончательно выветрился из головы. По будням я вставал в шесть, чтобы перед работой пробежаться по спящему городу, сегодня хотелось сдохнуть от собственной мерзости.

– Ни хуя не помню, – сжал виски, пытаясь утихомирить ломоту в голове. Не помогало. Ладно, клин клином, боль болью: ударил кулаком в стену. Лучше, конечно, головой, но что имеем.

– Мирик… – Лика обнаженная вошла ко мне. – Злишься?

– Было? – она поняла, о чем я, и какое-то время молчала.

– Нет. Ты отрубился, а я просто раздела тебя. Хотела побыть рядом, в твоем тепле и запахе, и уснула. Как раньше, помнишь? – Лика шагнула, царапая мою грудь сосками. Красивые сиськи, но я помнил немного другую форму. – Но сейчас будет… – привстала на носочки и прикусила мой подбородок.

– Нет, Лика, – сжал ее плечи. – Я женат.

– Она ушла от тебя. Ты в пьяном бреду сказал.

– Ты же в курсе, что я тебе никогда не изменял? – напомнил.

Лика кивнула.

– Яне я тоже не буду изменять.

Теперь бывшая смеялась, тихо и, кажется, надо мной.

– Ты думаешь, что для нее не измена это, – поцеловала меня, – и это, – схватила член и томно передернула. – Как ты засовывал в мою киску пальцы и водил головкой по клитору на празднике, где была вся твоя родня… – шептала пошлости, вспоминая мои «не измены».

– Считай меня консервативным, но без проникновения – это мелкие шалости.

– А проникновение в рот считается? – опустилась на колени. Я закатил глаза и успел поднять Лику, пока она не принялась за минет. – Ты же хочешь… – кивнула на бодрый утренний стояк.

– Хочу, – подтвердил. – Но не здесь и не сейчас.

– Мы реально будем ждать вашего развода, чтобы потрахаться? Серьезно, Мирик?

– Лика, а я не уверен, что разведусь, – признался честно. – Я не решил еще.

Лика грозно сверкнула глазами и оттолкнула меня.

– Определись уже! Нас обеих иметь не получится! – вышла из душевой, оставляя меня одного. Хороший совет, но я не знал, как им правильно воспользоваться…

Глава 7

Яна

В понедельник я просто взяла и вышла на работу. Я не собирала себя из осколков и не приползла на дрожащих ногах с кругами под глазами, а приехала как ни в чем не бывало. Не потому, что я сильная, а потому что у меня даже не было возможности оплакать свой разрушенный брак, проклясть любимого мужа и размазать сопли до подбородка. Мне хотелось, но я не могла себе этого позволить.

Мне нужно было улыбаться и с нарочитым весельем осваиваться в квартире, потому что на меня смотрел сын: Рома был растерян, ему нужна устойчивая опора, надежная и крепкая; мать, которая уверена, что все сделала правильно! Я обязана стать такой. Сын спрашивал про своего папу, и я убеждала, что он обязательно к нему приедет.

У меня абсолютно не было ненависти к Мирославу. Обида, боль, злость: что-то на него, что-то на себя, что-то на нас обоих. Его бывшая жена не вчера встала между нами, а я не пресекла этого сразу, не выставила границы, доверилась и шла с широко закрытыми глазами, полагаясь на сам факт, что Мирослав – мой муж, не ее! Вот так просто и так наивно.

Мир тоже положился на наш брак и не фильтровал ситуацию, не оценивал критически, не подумал, что чувства к той, бывшей, были сильнее и хорошо легли на старые дрожжи. Но для него это не такая уж беда, даже если сейчас переживания реально сильны. Мирослав всего лишь поменял удобную жену на любимую.

Но еще были дети: Николь и Рома. У них есть отец, и они оба хотят видеть его каждый день, но… Но больше это невозможно. Этот баланс еще как-то соблюдался львиную долю нашего брака, но потом мать Ники взялась за свои материнские права максимально. Теперь моему Роме придется ждать, когда папа найдет время для него. Это не тычок в сторону Мирослава, это факт. Когда родители не жили вместе, дети лишались максимального времени одного из родителей. Обычно отца. Мир реально очень много работал, ездил в командировки, посещал важные мероприятия. Мы посещали. Теперь у него будет другая спутница.

А ведь была еще Николь… О ней как раз думала, сидя у себя в кабинете. Как ни крути, а мы не чужие люди. Я эту девочку воспитывала, мы ели за одним столом, я купала ее и рассказывала сказки на ночь, заплетала косы и дула на разбитые коленки. Мы были семьей. Вполне вероятно, что доля моей вины тоже была в становлении характера Ники. Но уже ничего не исправить: девочка выросла, нужно работать с тем, что есть. Теперь только ее личное желание могло исправить ситуацию с капризами и избалованностью. Единственное, что в моих силах: предложить свою помощь, если, конечно, она ей понадобится.

Именно по этому поводу я вызвала по окончании уроков к себе Николь. Знает ли она, что мы с Ромой ушли? Что сказал ей отец? Как она сама отреагировала? В любом случае, нужно поговорить с ней лично: я не собиралась рвать с ней связи, даже после всех ее поступков, а Ники… Это уже ей решать.

– Вызывали? – Николь, постучав, вошла.

– Проходи, присаживайся, – улыбнулась ей.

Она стянула рюкзак и поставила на пол, затем села на один из стульев за длинным столом.

– Ники, я не знаю, говорил ли с тобой папа, но мы решили… пожить отдельно. Мы сейчас с Ромой живем в моей квартире.

– Папиной, – негромко поправила меня. – Эту квартиру тебе папа подарил.

– Да, ты права.

Мне хотелось ответить колко, что ее мать тоже жила в квартире, подаренной Мирославом, но я решила побыть взрослой и не упражняться в едкости на двенадцатилетней девочке. Николь всего лишь повторяла слова взрослых.

– В любом случае, если тебе что-то понадобится, или ты захочешь увидеть брата, можешь звонить и приезжать в любое время.

– Хорошо, это все? – ей не терпелось уйти из моего кабинета, а смотреть на меня она избегала.

– Не знаю. Может, тебе есть что сказать?

Что я хотела услышать? Самой не ясно. Может, что все было не зря, и эти годы не прошли для нас обеих впустую?

– Ты не виновата, что папа с мамой снова хотят быть вместе. Он любит ее, – посмотрела на меня прямо. – Всегда любил… – отвела глаза, потому что в них на мгновение появилась та девочка, которая долго боялась спать в темноте и прибегала в нашу спальню. Часто именно ко мне. Возможно, она тоже понимала, насколько больно и унизительно жить с мужчиной, который много лет мечтал о другой женщине.

– Хорошо, я тебя услышала, – смысл обсуждать превратности любви с ребенком. – Если нужна будет помощь по учебе…

– Ты не помогла мне с проверочной, – тут же попеняла.

– Помощь и сделать вместо тебя – разные вещи. За помощью можешь обращаться, и не только в учебе.

– Я могу идти, Яна Николаевна? – Николь кто-то позвонил.

– Да, конечно.

Она подхватила рюкзак и буквально вылетела из кабинета. Я только вздохнула. Грустно, но что ни делается, то к лучшему.

Вечером я позвонила няне и предупредила, что не забираю сына из садика. Ключи у Ани уже были, а такси я им вызвала ко времени. Меня сегодня пригласила к себе свекровь.

Агата Владиславовна жила в огромном роскошном доме с кучей прислуги и двумя кудрявыми пуделями. Она отличалась в одежде эпатажным ретро-стилем, была высокомерна и не любила меня. Но к внукам относилась хорошо, уже за это спасибо. Мирослав с матерью общался ровно: говорил, что после смерти отца она слишком сильно пыталась его опекать и контролировать, пришлось отдирать буквально с мясом. Агата Владиславовна жутко обиделась, даже на его первую женитьбу пришла в черном – траур. Но в итоге смирилась и особо к нему не лезла.

– Здравствуйте, Роберт, – меня встретил дворецкий в ливрее. Мне захотелось снять обувь или как минимум надеть бахилы, настолько все сверкало. Но это не принято у «старых денег».

– Прошу, – распахнул дверь. – Агата Владиславовна ждет вас в салоне для чаепития.

Я шла за прямой спиной пожилого Роберта и пыталась предположить, зачем я понадобилась свекрови. Неужели уже знает? Сомневаюсь, что Мир первым делом к мамке под юбку побежал. Скорее уж под другую юбку заглянул.

– Здравствуй, Яна, – свекровь осмотрела меня критическим взглядом. Я приехала после работы, а там я придерживалась исключительно делового стиля. – Ну, рассказывай, почему ты бросила моего сына.

У меня глаза на лоб полезли. О чем она?!

– Я не совсем понимаю, Агата Владиславовна, – даже не присела, потому что свекровь не предложила. Чувствовала себя, как школьница, которую отчитывал строгий директор. Но мне не настолько было это важно, чтобы плюнуть на этикет и развалиться в кресле. Если честно, мать Мирослава вызывала у меня жалость, как бы это ни казалось парадоксальным. Она очень богата, могла позволить себе практически все с самого рождения, даже ее муж, отец Мира, взял фамилию жены, потому что Нагорные в этом городе – главная сила. Но… Агата Владиславовна одинока, и не факт, что счастлива. Я чувствовала, что внуков она любила, но по-своему, поэтому и они к ней не особо тянулись. Мой Рома уж точно бабушку Лену обожал, а к бабе Агате ездил только ради собак. Ну вот так… Я только разводила руками: заставить любить невозможно.

– Присаживайся, в ногах правды нет, – и повернулась к горничной, дежурившей тут же. – Чай и пирожные подай, – и снова перевела острый взгляд на меня. – Почему ты не сопровождала моего сына на вечере у Святослава? Ты была больна? Или Роман? Может, при смерти? Больше причин, оправдывающих твое безрассудство, не вижу.

– Нет, я здорова. Рома тоже. А не пошла потому, что не захотела.

Агата Владиславовна нарочито громко ахнула.

– Ты хоть понимаешь, что своими руками преподнесла моего сына этой актрисульке?!

Я взяла чай и взглянула на свекровь, пытаясь понять, зачем мы ведем этот разговор.

– Агата Владиславовна, давайте наконец поговорим откровенно: вы ведь никогда не любили меня, а наш брак с Мирославом считали мезальянсом. Что изменилось?

– Так я и Полянскую не любила! – воскликнула она. – Я вообще женщин моего сына никогда не жаловала, и что?!

Я рассмеялась. Вот это откровенность! Чего-то подобного я ожидала. Повезло еще, что Мир не маменькин сынок, иначе худо было бы нам всем с первого взгляда.

– Агата Владиславовна, мы с Миром расстались. Да, я взяла сына и ушла из дома.

– Неужели не будешь бороться за мужа? – сощурила глаза, такие же серые, как у единственного сына.

– За что? – не сдержала горечи. – Мирослав любит ее. У вашего сына появился шанс быть абсолютно счастливым с по-настоящему любимой женщиной. И это не я…

– Какой бред! – фыркнула свекровь. – Думай о себе, девочка, и о своем счастье. Ты не борешься, ты отходишь в сторону!

– Я думаю, Агата Владиславовна, и больше не хочу быть пластырем. Я хочу быть единственной!

Именно об этом я думала глубоким вечером, сидя на низком широком подоконнике. Рому уже уложила, налила бокал красного полусухого и смотрела на реку. Дождь мелко накрапывал, машины с бешеной скоростью улетали вдаль, на противоположном берегу темнели здания старой мануфактуры из красного кирпича.

Сегодня не обычный день, но потерявший торжество и сакральность. Наша с Мирославом годовщина. Девять лет назад мы поженились. Я не ждала звонка с поздравлением, но не ожидала, что муж вообще пропадет. Мы не связывались, не говорили и не виделись с того вечера, когда он разбил зеркало в гардеробной. Ладно я, но Ромка чем заслужил такой игнор? Он постоянно спрашивал про папу, а я больше ни в чем не была уверена, даже в нужности моего сына вроде как хорошему отцу.

Надеюсь, что причина все же была. Мне не хотелось разочаровываться в Мирославе еще и как в отце. Нет, он не был плохим мужем, но раз мы пришли к разводу, значит, и хорошим не стал. Как и я. Плохой муж, помноженный на плохую жену, равно развод.

Я пригубила уже второй бокал и закусила крупной виноградиной, когда в дверь постучали. Я поднялась, оставляя плед на окне, и босиком прошла через гостиную в коридор. Кто-то знал, что у меня ребенок, и не звонил, а тихо скребся. Посмотрела в глазок – муж пожаловал. Я открыла.

– Привет, – у него в руках был большой букет малиновых роз, стебли которых перетянуты лентой в тон. – С годовщиной, – подарил их мне. – Можно войти?

– Не поздно? – двоякая фраза, но я имела в виду исключительно время.

– Надеюсь, что нет, – не знала точно, о чем говорил Мир.

Я оставила дверь открытой и пошла в гостиную: мне понадобилась большая напольная ваза для цветов. Хорошо, что дизайнер использовала их в интерьере, а так только в ведро.

– Что ты хотел, Мир? – он присел за столик во французском стиле и крутил в руках бархатную коробочку.

– Это я купил, чтобы помириться перед вечеринкой у Свята, – оставил футляр на столе. – Но не подарил…

Да, мы крупно поругались, а потом я ушла.

– А это на годовщину, – достал какие-то документы. – Посмотри.

Я дрожащими руками развернула бумаги. Здесь было много всего, но главное – в договоре с английским аукционным домом. Боже мой…

– Я не могу, – замотала головой. – Это слишком дорого.

Я увлекалась живописью, любила ходить по галереям, выискивать новых художников, свежий взгляд, интересные композиции. Поэтому дружила с сестрой Святослава Нагорного, она художница.

Все это исключительно для себя. Мир, естественно, знал. В доме осталось много картин, которые я покупала… Сегодня он презентовал мне холст кисти Марка Шагала «Влюбленные». Художник запечатлел на нем себя и жену. Символично и дорого. Очень, очень дорого. Миллионы долларов.

– Это инвестиция, Яна. Если ты решишь ее когда-нибудь продать, то станешь очень богатой женщиной.

– Я не мо…

– Ты примешь, потому что мне она нафиг не нужна! – криво усмехнулся. – Завтра картину доставят. И приедет мастер, установить сигнализацию. На всякий случай.

Даже если это был подкуп или откуп, то приятно, в каком виде это сделано. Мир помнил о моих вкусах и предпочтениях. Последний знак внимания.

– Спасибо, – присела рядом.

– Мы можем поговорить?

Я только кивнула. Нам было что обсудить. В частности, общение с сыном.

– Прости за сцену дома. Я напугал тебя?

– Немного, – ответила правду. Да, я никогда не видела Мира в такой яростной растерянности. Он не понимал и не принимал наш с сыном уход. Но смог взять под контроль эмоции и не удерживал силой.

– Поэтому я не пришел раньше, – коснулся шеи, затекавшей после работы. Я это знала. Я вообще хорошо его знала. Наверное, поэтому не могла ненавидеть. – Хотел, чтобы мы оба остыли и придержали эмоции, – неожиданно взял мои руки в свои, большие и теплые. – Яна, не произошло ничего настолько ужасного. Мы еще можем подумать, понимаешь? Мы уверены, что расстаться – это правильное решение? Ломать – не строить…

– Если бы оставался шанс, что мы сможем, то я не ушла бы. Мир, нельзя иметь сразу двух жен. Нам обеим это больно. Ты год разрывался между долгом и желанием. Я устала. Понимать, принимать, уговаривать себя, что в этом нет ничего такого. Что вас связывает только дочь. Я хочу быть первой, понимаешь? Единственной для мужчины.

– Яна, я…

– Не надо, – приложила палец к его губам. – Тут уже ничего не скажешь.

Мирослав поцеловал мои руки и посмотрел прямо в глаза:

– Ты должна знать, что я очень люблю тебя и Ромку. Никогда не жалел, что встретил тебя и женился. Я во многом виноват. Ты права. Я мудак, который не знает, чего хочет. Зажрался, – крепче сжал мои ладони. – Прости и знай, что всегда буду рядом. Мы никогда не будем чужими, Яна… Мудрёна моя… – я как-то не успела опомниться, как оказалась у него на коленях. Что Мир умел делать виртуозно – это обвораживать женщину: не нахрапом брать, а природной харизмой и энергетикой. От него исходила сила, но не грубая и опасная, а надежная. Ему хочется довериться.

– Что ты делаешь? – уперлась ладонями в широкие плечи.

– Хочу запомнить тебя… – носом прошелся по моей шее, заканчивая путь в ложбинке груди. – Красивая штучка, я такой не помню… – раздвинул полы кружевной накидки. Я гостей не ждала и на белое боди накинула короткую тунику на завязках полностью из кружева. Вещь не новая, и Мир точно видел ее, просто не запоминал такие мелочи.

Я обняла ладонями его лицо, укололась о темную щетину, погладила широкие брови и поцеловала пока еще мужа. Я тоже хотела оставить в памяти приятное о нашей последней близости: это не про секс, это про пару – мужчину и женщину, которые много лет были семьей. Это про прощание…

Долгий, наполненный мучительной терпкой горечью поцелуй. Сейчас Мирослав думал обо мне, и внушительная шишка упиралась в мое бедро. Но… Поздно. Я отпускала его. А он никогда не держал меня. Любил, но не настолько, что невозможно дышать. А я… Мне еще придется научиться жить без него… Я любила его, вероятно, сильнее, чем требовалось. Один любил, второй позволял – народная мудрость.

– Уходи, Мир… – разорвала нашу связь. Продолжать слишком опасно.

– Точно хочешь, чтобы я ушел? – гладил мое бедро, особенно внутреннюю сторону, подбираясь к трусикам. – Ну давай, Ян… – сдвинул полоску и коснулся меня внизу, а сам потерся подбородком о мою грудь, пытаясь зубами через ткань прихватить напряженный сосок, и смотрел туманными глазами. Сейчас Мир точно думал исключительно обо мне. – Ты же хочешь, Мудрёна… Я тоже хочу, – положил мою руку на бугор в паху, – очень хочу…

Я фыркнула, но признала:

– Хочу, но не буду, – и убрала руку.

Как странно: если отбросить события последних месяцев, то между нами сейчас именно та гармония, которую мы потеряли.

– Неужели это все, Ян? – хриплым шепотом.

– Не самые плохие девять лет… – я поднялась с его колен. – Ты только Ромку не забывай, он скучает… – подошла к окну, смоченному крупными каплями, словно горькими слезами. Небо тоже плакало, когда ломалось то, что должно быть несокрушимым.

– Я заберу его завтра из сада, и мы останемся на ночь дома. Не хочу, чтобы отвыкал от меня, – Мир встал сзади.

Так и вышло: он забрал сына, а я тем временем подала на развод…

Глава 8

Мирослав

Сегодня я взял обоих своих детей и устроил субботнюю развлекуху: сначала аквапарк, потом поехали в ресторан, полностью заточенный под юных гостей, а закончили день просмотром нового мультфильма.

Я хотел, чтобы Ники и Рома не забывали, что они родные брат и сестра, и отношения с их матерями не наложило отпечаток на них самих. Сын еще маленький, и ему с одной стороны странно, что мы больше не живем в одном доме, но он быстро ассимилировал к переменам и принял наши объяснения как единственно верные. С Николь было сложнее: она не понимала, почему после ухода Яны к нам в дом не переехала Лика. Почему-то дочь была уверена, что одно вытекает из другого. Конечно, это было не так.

Уже неделю как мне пришло уведомление о подаче женой заявления на развод. Было ощущение какого-то сна: мне слабо верилось в происходящее, хотя я вроде бы как принял ее решение. Не мог назвать его нашим, даже после прощания с Яной. Нет. Ее прощания со мной. Сам я даже мысленно не отпустил ее. Она непросто была мне женой: Яна это уже родной человек, а родные должны быть рядом. Надеюсь, что хотя бы общаться мы не перестанем. У нас же сын и многолетнее стопроцентное взаимопонимание.

Подготовкой документов занимался лично: алименты, опека, содержание жены. Поскольку бизнес у нас семейный, то разделу там ничего не подлежало, но я своих женщин никогда не обижал, а Яна была прекрасной женой и матерью, нуждаться никогда не будет.

Она всегда была разумной: умница, красавица, с головой на плечах – если она уверена, что так будет лучше для нее, значит, это правильно. А я потерялся и сам не понимал, что хорошо для меня.

– Пап, – дочь отвлекла от грустных дум. Я приложил палец к губам, показывая, что бы дала мне пару минут. Подхватил уснувшего сына и отнес в детскую. Намаялся мой пацан, пусть отдыхает. Поцеловал темную макушку и вернулся к Николь.

– Папа, а когда мама переедет к нам?

Вопрос, которого я ожидал и боялся. Потому что у меня не было на него ответа. Вроде как Яна освободила меня от принятия сложного решения (ага, мужик, блядь!), но проще не стало. Лика инициативы больше не проявляла, обижена была, а я снова не знал, чего хочу.

Когда Лика была в зоне досягаемости разум отключался целиком и полностью; в силу вступали инстинкты, а желания терзали плоть, но на расстоянии начинал прогнозировать наперед, пытался смоделировать проект нашего будущего, думал о дочери. Если у нас с Ликой снова не выйдет долго и счастливо – как это переживет Николь? Она слишком взрослая, чтобы отреагировать так же просто, как Ромчик. Семья, брак, дети и ответственность – это намного больше, чем секс, даже очень хороший секс. И хороший трах надоедает, если кроме него и предложить нечего.

– Ники, понимаешь, все не так просто…

– Ну Яна же ушла, вы разводитесь, значит, ты должен жениться на маме, – объясняла мне как школьнику простую истину.

– Дочь, у взрослых все гораздо сложнее. Мы с Яной женаты…

– Но… – попыталась прервать меня, но я притормозил.

– Мы с Яной женаты, – надавил голосом, – и приводить в этот дом другую женщину сейчас, как минимум неприлично. Как максимум – это подло. Между нами было слишком много хорошего, – добавил чуть тише, – а за хорошее нужно быть благодарным.

– Но этот дом изначально был для мамы, – дочь будто бы восприняла только мою первую фразу, – но ты привел сюда Яну.

Я тяжело вздохнул. Как объяснить, что тогда все было иначе. Что ситуации разные, и их нельзя рассматривать под одним углом.

– Николь, это мой дом, и я им распоряжаюсь. Он строился для моей семьи: жены и детей. Яна стала моей женой и пришла в дом своего мужа. Она взяла на себя заботу о моей маленькой дочери и родила мне сына, – если Ники хотела говорить по-взрослому о сложном, будем говорить. – Этот дом такой, каким ты его видишь сейчас, – осмотрел уютную комнату, – потому что Яна его сделала таким. Она много сделала для нас всех. И для тебя, Ники. Поэтому я не понимаю твоей агрессии на нее. Ты зачем сфотографировала меня с матерью и показала Яне? – я не хотел предъявлять за это, понимал примерно мотивы: ребенок стремится к воссоединению родителей, но… Но!

Дочь моментально вспыхнула и сжалась. Смотрела на меня настороженно, словно ждала чего-то еще. Есть еще что-то, чего я не знал?

– Ники?

– Прости, папа. Я не хотела, просто увидела вас с мамой… Случайно! Я снимала рилс, ну и… А с Яной мы поругались, и я ей показала. Хотела, чтобы она поняла, что не нужно тебя удерживать. Что ты любишь другую.

Я молчал. Это не слова Николь. Слишком выверенные точные рассуждения. И начало всему этому положил я…

– Я был очень зол на тебя, Ники. Очень. Ты поступила плохо.

– Папа…

– Ники, – надавил голосом, – я не люблю наказывать или ругать вас с Ромкой, не вынуждай меня. Надеюсь, это наш последний подобный разговор.

– Я больше не буду, папа, – обняла за шею.

Надеюсь, очень надеюсь…

В понедельник я развез детей в сад и школу, собирался ехать в офис, когда позвонила Лика. Она заболела и попросила привезти список лекарств от простуды. Мы давно не встречались, и когда ехал к ней, понимал, чем все теперь может закончиться: стоп-кран больше не работал.

– Хорошо выглядишь для больной, – оценил короткое платье и отсутствие лифчика. Лика явно сделала пластику груди, но талантливо вышло.

– Я устала, Мирик, – отбросила пакет из аптеки, – извелась вся… – обняла за шею, склоняя к себе, обдавая ароматом сладких духов. – Я люблю тебя, Мирослав… Мне понадобилось много времени, чтобы понять… – провела рукой по груди, спускаясь к паху, поглаживая и возбуждая. Многого мне не нужно было, уже стоял колом. – Понять, что мне нужен только ты… – прикусила мочку уха и, приподняв платье, оперлась на стол, прогибаясь в спине. Широко развела ноги, демонстрируя отсутствие белья, и наманикюренным пальчиком прошлась по мокрым от возбуждения складкам до второй своей дырочки, предлагая мне все способы кончить. У меня закружилась голова, а в нос ударил запах течной женщины. – Иди сюда, любимый, – вошла в себя двумя пальцами и начала разрабатывать вход, тихо постанывая.