Убегать непросто

– Я уважаю трудолюбие. Вижу – до ночи работаешь, утром за учебу садишься. Сын мой не такой получился. Говорит много, успевает мало. Нет в нем страсти к работе. Все на другого перекладывает, а другой так не сделает, как я сделаю. Верно, в отца жены, он политиком хотел стать. – Деминг помолчал немного, выпуская дым в пустоту, а Шэнь не дышал, слушая его. Он впитывал каждое слово хозяина, впитывал так,как может впитывать только тот, кто не получил напутственного слово от родителей. – Сяо хо-цзы19, ты не меняй характер, не слушай никого. Верной дорогой идешь. Если спотыкаешься, то умнее станешь, кочки только запоминай. Если ни разу не споткнулся, то и не поднялся ни разу. Если не споткнулся ни разу, то и не рассыпал ничего, не прорастет нового, не за чем будет ухаживать. В такой жизни смысла нет, разве что землю нагружать… – голос у него дрогнул, и он оборвал сам себя, – ночь на дворе, вставать рано. Пойдем в постели. Все чай твой, душу бередит. Ни у кого такой чай не выходит. Отправлю жену к тебе обучаться, – и он засмеялся чуть сиплым своим смехом.

С того дня Шэнь твердо решил стать таким же, как хозяин дома. На русское имя откликаться перестал, предложил выбрать дочерям Деминга новое имя для себя. С девочек обычно спрос невысокий, потому и нарекли они его именем симпатичного актера. Шэнь по-прежнему рано вставал, трудился допоздна, изредка пил с Демингом чай, звонил родителям и покупал по утрам жареные блины. Но что-то в нем неуловимо изменилось. Если бы он чаще смотрелся в зеркало, то понял бы, что глаза его изменились. Он сужались, как глаза кошки во время охоты. В них сквозила жесткость. Мужское «я».

Сегодня он может гордиться собой. Собственный бизнес здесь и в Китае, коттедж по личному заказу, машины. С Демингом он так и ведет дела, но общение у них уже совсем другое – на равных, по – партнерски. Бесконечно Шэнь ему благодарен за те вечера с чаем, когда тот обучал его жизни, подталкивал к переговорам в России. Шэнь так и не понял, как ему удалось уговорить отца скрыть от матери их авантюру с бизнесом. Когда она узнала, шла уже пятая партия платьев, раскупленных по предзаказу. Мама закрылась в кухне и не менее часа плакала, гремя кастрюлями и холодильником. На ее языке это означало: «тружусь для вас, себя не жалею, а вы…». Отец, ранее взявший на себя смелость промямлить матери краткий рассказ о их бизнесе, сидел на тумбочке в коридоре, обхватив руками голову. По семейному сценарию Шэнь должен был как обычно поскрестись в дверь и сказать, что они осознали ошибку. Он стоял в коридоре, раздумывая. Отец по-прежнему сидел на тумбе, боясь поднять голову. Внимательно посмотрел на него сын. На его пальцы, в один из которых впилось обручальное кольцо. На пять мужских шарфов, узлами завязанных и висевших на крючке. На арсенал красных губных помад, застилающих зеркало. И громко постучал в дверь кухни.

Она была уже не закрыта.

– Мама? Мама? Я не понимаю, что за реакция. Мы сообщили тебе в тот момент, когда об этом уже стоило бы говорить Если бы дело не зашло, платья не продались, какой смысл обсуждать?

Он стоял в дверном проеме и, когда она обернулась от холодильника, уткнулась в его глаза, которые блеснули желтым. Сын показался ей чужим, и в атмосфере витало нечто странное. То, чего она еще не могла уловить. Ничего, сына я знаю.Когда они спорили о его поступлении, он тоже поначалу упирался.

– Из тебя и из отца плохие продавцы. Не зря же я тебя отговорила от математики, я всегда знала, что в тебе сидит гуманитарий. Просто он дремлет, и ты не слышишь его. Твоя задача – разбудить, вывести его на передний план. А ты подвизался торговать. И чем? Ширпотребом. Безвкусицей. Китайскими подделками.

На губах Шэня заиграла нехорошая улыбка, словно мама сказала то, что ему и нужно было. Она поежилась от неясного предчувствия. Ей стало страшно, потому что она наконец поймала то, что витало вокруг – его спокойствие. Уверенность. Барьер.

– Китайскими, мама, правильно. Ты же мечтала о Китае. Бредила им. Говорила, что знать китайский язык – выгодно. Я предлагал тебе французский, но ты выбрала то, что выбрала. И я взялся за него. Прилежно, настолько прилежно, что уехал туда учиться. Сейчас твое «выгодно» начало работать. И я не собираюсь останавливаться, потому что тебе не нравятся торгаши. Мама, замок золотой клетки, в которой ты держала семью, проржавел. Как и сама клетка. Прими, пожалуйста, все как есть, и не пили отца из-за пустяка. Из-за того, что он один раз в жизни поступил как мужчина. И не плачь. Я видел слишком много слез, чтобы в них верить.

Отойдя подальше, она посчитала до десяти и сказала:

– Нет, ты бросишь эту чушь и будешь заниматься наукой. Когда я отправляла тебя на факультет, думала, что ты напишешь докторскую, станешь профессором. Профессором, а не челноком. Что я скажу подругам? Что мой сын, сын лингвиста с тремя высшими, занимается скупкой и продажей? Ты не посмеешь меня опозорить!

Она выкрикивала ему эти слова, и маска интеллигентной, умной женщины слетела с нее. Осталось лишь высокомерие в луже хабальства, пытавшегося прикрыться аристократией.

– Зарабатывать деньги стыдно? Стыдно сидеть ровно на заднице, изображая из себя дворянина, – холодно сказал он.

Отец давно стоял у дверей кухни, не решаясь вмешаться в спор. Он видел, что происходит нечто невероятное. Тот самый последний день Помпеи, утро которого было еще столь ясным. И уже неважно, что в духовке догорал стейк в хлебе. Мама прижала к себе сковородку, защищаясь от неотвратимого, и прошептала:

– Ты не пойдешь против матери.

Улыбка Шэня, то, как он одной рукой опирался на стол, сунув вторую в кармане говорили о том, что разговор его скорее забавляет, нежели пугает, говорили об обратном.

– Тогда, – она поставила сковородку на плиту, сняла очки и внимательно посмотрела ему в глаза, – наш, – она подчеркнула, – наш дом будет закрыт для тебя. Я ничего не желаю знать о человеке, который уподобился нищим безграмотным уродам с китайского рынка.

Отец всхлипнул и попытался ухватить Шэня за рубашку, когда тот выходил из кухни.

– Я тебя тоже очень люблю, мама, – крикнул он уже в пороге.

Вслед за грохотом колесиков чемодана дверь захлопнулась. Он вышел победителем из этой игры.

С отцом еще первое время поддерживал связь, но каждый раз их встречи обставлялись, словно шпионские. Он боялся включать телефон, боялся выйти с ним в кафе, боялся, что однажды мама его раскроет. И Шэню все реже хотелось поделиться с ним очередной радостью. Когда родился Роман, Ира настояла на том, чтобы обрадовать родителей. Он уступил и позвонил матери. Выслушав его сообщение, она сказала: «Взялся плодить безграмотных арапчонков? Удачи. Кстати, отцу тоже неинтересно, на ком ты там женился». Шэнь понял, что отец сдался и рассказал матери об их встречах. Больше он их не беспокоил. Они сами выбрали путь.

Вечер догорел, превратившись в ночь наступающего дня, но он не замечал их, погрузившись в воспоминания. Холод не ощущался, только где-то подвывали голодные собаки, не дождавшись шашлыка. Кратко бренькнул телефон, оповещая о сообщении в воттсапе.

«Уложил спать. От ужина отказался, говорить не хочет».

Значит, Иван не смог переубедить его. Что ж, наверное, так будет лучше. Лучше опуститься с небес на землю в юном возрасте. Тогда будет проще добиваться поставленных целей. Шэнь достал трубку, чего не делал уже года три, и набил ее табаком. От дымка заструилось тепло и легкий аромат кофе, вызвавший из темноты бесхвостую собаку. Она осторожно улеглась у его ног, и он не прогнал. Шэнь перечитывал пост, который разрушил спокойствие его сына.

Конечно же, он встречался с этой девчонкой, тут и врать нечего было! Охрана Шэня никогда не ошибается. Удивительно, что он рассказала об этом в соцсетях. Ведь ему, Шэню, ничего не стоит закончить историю одним звонком. Однако затея становится опасной. Под оригиналом поста светится девять тысяч перепостов. За полдня!

Собака подняла голову и повела носом. Мимо пробежал молодой человек в спортивном костюме, один из тех, кто разбивает колени, пропагандируя здоровый бег. Роман тоже хотел бегать по утрам, но Иван посоветовался с врачами и заменил бег на скандинавскую ходьбу. Роман ее бросил, посчитав «нетрендовым пенсионерским занятием». Шэнь улыбнулся, вспомнив, как Роман приспособил палки под подпорку для шалаша, и тут же нахмурился. В голове, вопреки желанию, звучал голос сына.

– Нельзя так поступать с людьми, они же не животные, папа!

– Разве с животными можно поступать плохо?

– Ни с кем нельзя! Отпусти его девушку!

– Почему ты решил, что это я? Вполне возможно, она действительно где-то отдыхает, никого не предупредив.

Шэню понравилась стойкость сына, но вместе с тем и пугал его напор. На какой-то момент он вдруг увидел в карих глазах сына мамин взгляд и по-настоящему испугался. Он оказался на той самой кухне, где томился стейк в хлебе. Они стояли, глядя друг другу в глаза, и вновь он чувствовал, что жалость может заставить его проиграть битву.

– Не смей! – крикнул он, потеряв самообладание. В ту же секунду видение исчезло, а на него месте остался мальчик. Мальчик, неправдоподобно высокий, но все-таки маленький. Его напугал голос отца, но он продолжал бороться со всеми силами тигренка, впервые попавшего в джунгли.

– Не смей, – повторил он. – Ты не имеешь права обвинять своего отца ни в чем. Тебя это совершенно не касается. Это мои. Взрослые дела. – Шэнь немного успокоился и взял прежний курс.

– Ты снова поступишь так, как хочешь? Ну хорошо. Тогда и я буду делать также. С сегодняшнего дня я тебя не знаю. Не вижу. И никого не вижу. Не буду разговаривать с тобой больше. И ни с кем. И есть больше не буду. Вот! – припечатал Роман.

Он отправился в комнату, не оглядываясь ни на кого и не отвечая на Ивановы утешения, хотя, видит Бог, именно ему не отвечать было сложнее всего.

Шэнь раз за разом проигрывал в голове сцену и не мог понять, что его так гнетет. Он надеялся, что Ромка остынет, поняв его, а, может, и поддержит, как было всегда, но предыдущие споры не оставляли такой глубокий след, не задевали его. Ему не хотелось признаваться себе, что его выбило из колеи воспоминание. Одно-единственное воспоминание, которое восстало в сыне. И этого было достаточно, чтобы отвернуться от него. Но как он может отвернуться, как может предать своего наследника? Разве так поступают на Востоке? Была бы девчонка….

Средняя дочь Деминга вышла замуж против его воли. За мужчину, который ушел от прежней жены, оставив троих сыновей без наследства и средств к существованию. У него не было работы, да он и не искал ее, предпочитая сидеть на шее у женщин. Он, толстый, с вялыми пальцами, удовлетворенно насыщался лапшой и уже подсчитывал, сколько принесет прибыли ателье тестя. Деминг же, человек, не терпящий лености, поставил условие: прогнать мужа, или терпеть, но уже не в его доме и не в его семье. Так Демингу пришлось искать работницу на пошив платьев. В семье о ней не вспоминали, и только изредка жена спотыкалась, называя количество дочерей в доме.

Бесшумно, не потревожив пригревшуюся на углях собаку, он отправился назад к машине. Церковь на соседнем пригорке уже спала, но золото колоколок блестело и в темноте, указуя путь. В тишине спящего района слышно было, как разрывается второй, рабочий его телефон.

– Что-то срочное?

– Срочное, хозяин. Видели, какая волна поднялась? Оставлять ее здесь опасно, нужно что-то придумать. Могу придумать насовсем.

– Нет, сейчас не надо. Перевози ко мне. Оставим в зазеркалье. Прямо сейчас.

– Сделаю.

Собрав волосы в хвост, он открыл бардачок, но обнаружил лишь пустую бутылку из-под пепси. Роман, должно быть. Сам он предпочитал мятную воду, но запасы закончились. Развернув машину в сторону дороги, он увидел сбоку собаку. Ту самую, что пришла к нему. Она сидела у таблички «Променад», не шевелясь, словно статуя. На секунду ему показалось, что из темноты на него глядит отец.

Из дневника И.Б.

Сегодня я официально превратился в бродягу. Босяка, врага советской власти. Вот, даже слово «советской» написал с маленькой буквы! Хотел было написать, что не верится, но, наверное, последние дни я сам к этому шел. Работа в банке перестала меня интересовать. Какой смысл играть с облигациями, которые ничего не стоят? Финансовых операций уж давно нет и все, чем мы занимаемся – собираем дань у крестьян и еще не раскулаченных купцов. Нет, конечно, не совсем я без работы – должность комиссара за мной оставили, но обязательства мои выполняет Кобылкин, я же только иногда роспись ставлю.

Наверное, это никуда не годится, но себя привести в чувство никак не можется. Одиннадцати лет я работать нанялся в торговый дом, и с тех пор не бездельничал, а вот поди же ты, занялся. Встаю утром, когда побреюсь, когда позавтракая, а иногда каким есть с ночевки, выхожу в люди и брожу по городу. Он опостылел мне, чужд, но и уехать не могу. Она – здесь. Пропагандировала пожарным Советскую власть, учила мальчика Гадаловых, работала в фельдшерской, если требовалось. Мы забирались в небеса к Параскеевой часовне и часами смотрели на город, разлегшийся в низине. Помню, как мы пили кефир в беседке на Гремячем ключе, и она смеялась над моими усами. Неужели не будет больше этого?

Глава 10

– С собакой нельзя! – предупредил охранник на входе, кивая на рыжую мелочь под ногами.

Денис оглянулся на Марину и спросил:

– Простите, с какой собакой?

Уже раскрыв было рот, охранник глянул на место, где только что обреталась небольшая псина из новомодных пород для дам и не увидел ничего, кроме кроссовок и высоких сапог. Пробормотав что-то вроде «надо взять отгулов», он посторонился. Марина и Денис аккуратно переставляли ноги, боясь оступиться на крутой ступеньке, ведущей в подвал.

– Ваше это телевидение как тюрьма, честное слово, – проворчал Илья, явившись под потолком.

– Тебя тут вообще не должно было быть, – сказала Марина, невольно улыбнувшись.

Столько всего произошло в ее жизни за эти дни, как не целую жизнь прожила. После сообщения, пущенного стрелою в сеть, они словно замерли. Можно было проверять каждую секунду ноут или, на худой конец, оповещения в смарте, но страх сковывал. Боялись того, что никто не поверит, что тот человек, который похитил Алису, удалит сообщение или, того хлеще, позвонит им. Но минуты шли, а в квартире было слышно лишь тяжелое дыхание голодного Ильи. Продукты в холодильнике закончились, и готовить было не из чего. Марина прилегла, и периодически проваливалась в сон, но тут же просыпалась от мыслей – иголок.

– Сгоняю в магазин, – не выдержал Денис. Быстро накинув мантию и кроссовки, он ушел из дома.

Марина и Илья остались вдвоем.

– Я, наверное, вызову такси. Хочется принять ванну, а вещей я с собой не захватила, – сказала Марина, разглядывая портрет Рафаэля на стене.

– В ванной есть чистые полотенца, я постирал, – ответил Илья. Луч солнца высветил лицо, и он напомнил Марине однокурсника, которого она очень любила. Только тот не стирал полотенце. – Но, если хотите свои вещи, могу предложить свою помощь.

В этот момент раздался звонок в дверь. Очнувшись от сна, они удивленно уставились на дверь. Денис? Забыл ключи? Марина по давней привычке брать на себя все, поднялась первой.

Ветров побаивался нового приобретения Дениса, и идти не хотел, но душа его, опаленная холодным южным ветром, не выдержала, и он решил погреться. Он взял мусорный пакет, надеясь отогнать пса, если тому вздумается и уже впустил воздух в легки для привычного приветствия. Но глаза его выхватили распущенные волосы темного цвета. Опустив голову ниже и сфокусировав взгляд, он увидел существо невиданной красоты, светившееся изнутри ярким, но холодным светом. И ноги, ноги точеные! Когда-то у него была похожая…. Тоже любила волосы по плечам раскидывать. Икнув, он вежливо поинтересовался

– Хозяин где?

– Тебе какое дело? – грубо ответила Марина.

Алкашей она не боялась, в их подъезде подобных субъектов было достаточно. Этот, правда, отличался относительной молодостью и набором золотых зубов.

Ветров понял, что Дениса дома нет. Приличия требовали сохранять достоинство, потому как особа смотрела на него со все возрастающим подозрением, и, набравшись наглости, он важно произнес:

– Я по делу.

– По делу. Сигареты отнимать пришуровал. Знатный товарищ. Денис его давненько привечает, вон, даже пачку сложил на обувницу. Справа, справа поищи, – посоветовал Илья.

Коротко вскрикнув, Ветров попятился.

– Хозяйка, псину приструни, меня одна такая покусала, так чуть заражение не получил. Чем я им не нравлюсь? Тоже, видишь, лает.

Марина нахмурилась. Белочка. Не хватало еще, чтоб алкаш драться начал, чего доброго, убьет еще, вон какой пакет увесистый.

– Вали, вали, и пореже навещай. Товарищ, – выплюнул последнее слово Илья.

Ветров бросил пакет и рванул по лестнице вниз, уже на ходу крикнул:

– Передай Денису, пока шавка у него, я его не знаю!

Из квартиры напротив вышла замученная женщина лет сорока. За ней вереницей выкатилась стайка ребятишек. Увидев открытую дверь, они тут же, не стесняясь, вбежали и бросились прямиком к Илье. «салом, Ли!», «привет!», на разных языках балагурили они.

– Красавица, здравствуй. Дениса-то надолго нет дома? – спросила женщина хриплым голосом. Несмотря на весну, на ней были босоножки, а голова явно давно не встречалась с парикмахером.

Женским чутьем, рано проснувшимся материнским, Марина угадала в ней одиночество, граничащее с отчаянием, и постаралась вложить в голосе тепло:

– Скоро вернется, в магазин ушел.

– Ай, несложно, пусть у тебя побудут, придет – домой отведет, я через два часа вернусь, срочно надо, – торопливо заговорила она, умоляюще заглядывая в глаза Марине.

Она ведь меня всего лет на пять старше, внезапно подумала Марина. А на шее и лбу морщинки, руки с выпуклыми синими венами, и некрасиво выпяченный живот –последствия многочисленных беременностей. Она кивнула, проговорив, что покормит детей и присмотрит, не волнуйтесь, делайте дела и с ужасом закрыла дверь. Сколько же одиночества в мире…

– Илья, – окликнула она.

В хаосе событий она совсем забыла, что не одна в квартире, и теперь надеялась, что он поможет ей с этой ватагой, в которой, то ли пять, то ли шесть человек. Они барахтались на ковре, который, видно, достался Денису от хозяина, судя по ярко-красной расцветке. Явная подделка под Индию, побывавшая в каждом доме России. Суматоха была настолько сильной, а клубок настолько тугим, что она не сразу разглядела в ней собаку. А, увидев, вскрикнула.

– У вас что, еще и пес с собой? – спросила она.

Из кучи-малы высунулась голова.

– Ты чего, это ж денисов новый пес, Ли зовут. Ты как не отсюда!

– Ты не воровка случайно? – высунулась другая голова, видимо, самая старшая, судя по ломающемуся голосу

– Женщины! Видят только себя! – Глубокомысленно пискнул еще кто-то из кучи, и они снова вступили в борьбу.

Вошедший в квартиру Денис едва успел подхватить падающую прямо на обувницу Марину. Он утолкал ее в ванную и посадил на унитаз, молча и требовательно глядя в глаза. Девушка была белее полотна и хватала ртом воздух. Включив воду, он вытер ее прохладным полотенцем, от чего с лица сошли остатки макияжа. Это не сделало ее дурнее, ничуть, разве что печать бессонницы проступила под глазами и обнажила морщинку у рта, которая свидетельствовала о том, что Марина улыбается чаще, чем показывает. От прохладной воды девушка пришла в себя и просипела: «Собака… Собака…». Достав из вентиляции пачку «на крайний», Денис сел на ванную и щелкнул зажигалкой. В ее зелени блеснул желтый огонек, и вверх поплыл дым с ароматом цветов.

– Учитывая, что он явился тебе в человеческом облике, я надеялся, что не придется кое-что объяснять. Но, – его перебил звонкий лай, – теперь понимаю, что придется. Пожалуйста, не подумай ничего такого. Я не сумасшедший, и ты тоже. Илья свалился ко мне из какого-то измерения. Поначалу я решил, что сошел с ума. Но, как выяснилось, его вижу не только я. Значит, либо это коллективное помешательство, либо он существует. И еще он меняет облик. Кто-то видит его собакой, кто-то – человеком.

Марина закрыла лицо руками. Голова кружилась. Первой мыслью было – плеснуть отбеливателя Денису в лицо. Ей итак тяжело, а он еще и чушь собирает! Но этот алкаш… И дети… И этот лай… Она пожалела, что разучилась плакать. Тогда, на родительских похоронах, поднимаясь в кладбищенскую гору, проезжая одну за другой ритуальные конторы, утверждавшие, что смерть может быть красивой, просто нужно принять ее, она решила, что ни одной слезы не уронит больше. Так и было эти годы, но напряжение дней скопилось, и теперь, не находя пути, сжигало ее внутри.

– Знаешь, а я подумала, что вы – голубоглазые, – внезапно сказала она и расхохоталась.

– Какие? – ошеломленно переспросил Денис. – С чего тебе это показалось?

– Диван у вас один, – ответила Марина.

Илья стоял рядом с Денисом, разглядывая, как ему рисуют брови.

– Столько краски ради пятнадцати минут.

Паршивец ты, подумал Денис, знаешь, что ответить не можем. Он наблюдал, как Илья, элегантно обруливая девчонок– стилисток, шарился по косметичкам на столе. Он потрудился и слетал за одеждой Марины, успев при этом завернуть в очередной отдел мужской одежды, и выглядел, честно сказать, ярче Дениса. Костюм – тройка как-то облагородил кудри, и даже нос картошкой в отблеске темно-синей ткани смотрелся серьезно. Будто с картинки «Вог» сошел, чесслово. Наконец Илья устал передвигаться по метровой комнатке и, прихватив журнал, уселся почитать. Марина с восхищением посматривавшая на него, прыснула. Похоже, он ей действительно понравился. Вот уж точно, самые клоуны не остаются без девчонок.

– Что у нас на повестке дня? Правила успешной жизни. Итак, почнем, – Илья заложил ногу на ногу и откинулся на скрипящее компьютерное кресло. – Вставайте на двадцать минут раньше обычного. Ну да, я так и делаю, встаю на час раньше. То в банке беда, то бабке письмо писал, полы мыть надо. Что еще из умного? Делайте действительно то, что вам нравится… Кхе-кхе… Пейте воду и ешьте медленно… Блин, видели бы они, как Авдотькин приехал с Петрограда, метелил все, что есть с тарелок, после голодухи. Выбрасывайте весь хлам из дома. Возьму и выброшу фуражку и ручку, все, что осталось от жизни моей. Если человек ничему не может вас научить – оставляйте его смело. Отличный совет! У нас обычно расстреливали… Надувалово одно, а не правила. О! – вскрикнул он так, что Марина подпрыгнула в кресле. Стилистка промазала с тушью, и теперь у бровей Марины красовалось черное пятно. – Иногда позволяйте себе просто лениться. Отпишу бабуле. Мол, бросай корову, просто поваляйся, что ты к ней бегаешь дважды в день!

Денис с усмешкой слушал балаган. Как ребенок, честное слово. У каждого времени свои традиции, у них и напряга такого не было, как сейчас, и требовали от человека не так, как сейчас.

– Запомни, Денис, времена всегда одинаковые. И люди не меняются. Думаешь, у нас подобного барахла не издавали, вроде подробных листов, сколько часов в день надобно на баню интеллигентному человеку тратить? Просто понять не могу я, вы, вроде, умнее нас будете. Как это? Просвещеннее. А такой ерундой маетесь! – прошипел почти у его уха Илья и испарился.

Марина заметно волновалась и, когда режиссер вызвал их в студию, несколько раз перекрестилась тайком. Денис невольно ею залюбовался. Что ни говори, а женщине настроение задают одежды. На запись она надела серебристую юбку – карандаш и персиковую блузку с пышными рукавами. Волосы забрала высоко на затылке, открыв скулы. Стилист угадала ее намерение и подчеркнула их в тон блузке, добавив Марине беззащитности. Денису мантию надеть не разрешили. Из чистого дома была только коричневая футболка с крыльями на груди, ее и надел. Редактор усадил их в пурпурные кресла-мешки. Ведущий стоял полубоком к нему, опираясь на стойку. Он сразу не понравился Денису своими высокомерно бегающими глазенками. И еще эта дурацкаяя борода – лопата. Он реально думает, что выглядит взрослее?

Закончив изучать гостей, он стряхнул с пиджака крошки и важно сказал:

– Сначала я задам несколько вопросов, а потом вы выступите со своим монологом, имейте ввиду, не больше десяти минут у нас на все про все.

Марина, прищурившись, посмотрела на камеры. Ведущего явно задело отсутствие внимания к его персоне, и он добавил:

– Благодарите Евгения, что мы подвинули балетный сюжет. Не забудьте, времени мало.

– И не забудь сказать, что ты басалай и упрямый бурдюк, – сказал Илья.

– Свет, камеры готовы? До эфира три, две, одна секунда. Начали!

– Добрый вечер! – начал ведущий, чуть приподняв подбородок.

Марине он понравился – невысокий, обаятельный, один из тех котов Матроскиных, которых даже мода на бороду лопатой не портит. Джинсы только вот портили весь облик, чересчур обтянув ляжки. вот только уж слишком обтягивали.