
Полная версия:
Искусственные ужасы
Наблюдая за финальной сценой, Богдан ощутил непреодолимое желание жить. Он не заметил, как слёзы потекли из его глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках. А ведь фильм заканчивался без шекспировской драмы наподобие «Ромео и Джульетты». Всё закончилось хорошо, каждый из героев фильма пришёл к своей мечте, но это было какое-то грустное «хорошо».
– Мне очень понравилось, – только и произнёс Богдан, уже просто рыдая и не понимая, что привело к такому всплеску эмоций. Был ли тому виной алкоголь или фильм и вправду настолько его тронул, он не знал. – Прости за слёзы, со мной такое впервые, – поворачиваясь к Ане, сказал он, вытирая рукой мокрую щёку.
Их глаза встретились, и он не успел больше ничего сказать, потому что её губы накрыли его рот. Богдан не стал сопротивляться и ответил на поцелуй. Руками зарылся в светлые волосы, прижимая её к себе.
Аня знала, что это неправильно, но нуждалась в этом поцелуе как в утешении.
Им обоим хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался, но, как обычно бывает в дешёвом кино, у Ани запиликал телефон. Поцелуй оборвался так же внезапно, как и начался.
– Здесь два сообщения от Павла, – посмотрев на экран, сказала она.
Её сердце бешено колотилось, а руки отказывались слушаться. Когда Аня прочитала первое сообщение, в котором было написано второе имя Роберта, ей стало плохо. Когда увидела следующее, её бросило в жар, а ноги так ослабли, что если бы она не сидела, то упала бы на пол. Серые глаза потемнели, кожа побледнела, а губы задрожали, и Аня прикрыла их ладонью. К горлу подступил ком, и слёзы покатились по щекам. Что всё это значит? Неужели её самые страшные кошмары сбылись? Это смс с простым признанием в любви было не тем, что пишут, когда скучают и нуждаются, а тем, в котором хотят сказать «прости и прощай». Она это просто чувствовала. Он бы не написал такое без причины.
Аня уже не сдерживалась и рыдала в голос. Сползла с дивана на пол и никак не могла успокоиться. Ей казалось, она больше никогда не увидит Павла. Глаза щипало, тело трясло, и она почти задыхалась, а потом почувствовала крепкие руки Богдана, что заключили её в объятья, окутали теплом. И его губы шептали те слова, в которых она теперь так нуждалась. Шептали до тех пор, пока уставшие веки не сомкнулись сами собой.
Глава 9
Длинные мрачные коридоры снова окружили её, такие же серые, как и каждую предыдущую ночь. Холод всё так же пронизывал кожу, но всё-таки сегодня что-то было иначе, и Аня это чувствовала. Ощущение, что она последний раз гуляет по этому жуткому замку, затаилось в сердце. И вроде должно было стать легче, но страх неизвестности не позволял расслабиться.
В этом сне она увидела Богдана. Он спал в огромном квадратном аквариуме, который потихоньку наполнялся водой. Волосы парня уже намокли, а ресницы дрожали, будто ему снился кошмар. Стеклянная ёмкость казалась такой высокой, что Ане бы потребовалась стремянка, чтобы вытащить его оттуда. Поэтому она заколотила со всей силы кулаками по стенке, которая хоть и казалась тонкой, но была холодной и крепкой, как сталь. Аня надеялась хотя бы разбудить парня, но всё было тщетно. Богдан не слышал. Вода всё прибывала в стеклянный сосуд. Понимая, что время на исходе, а у неё ничего не выходит, Аня бросилась бежать к старику, который всегда ждал в одном и том же месте. На бегу она заметила, что все персонажи картин, висящих в этом замке, куда-то исчезли. Теперь остались лишь фоны многочисленных портретов, и сердце сильнее забилось в груди.
Всю дорогу в её голове звучало жуткое слово, которое она прочитала в сообщении Павла. Это простое слово из шести букв, которое каждый знает с самого детства, пугало её. Аня не помнила, сколько раз ей приходилось произносить его вслух, но была уверена, что немного. От самих мыслей о нём кожу покрыли мурашки.
Старик стоял на месте, как и его огромный сундук. На этот раз он молчал. Не задавал свой вопрос, ответ на который наконец-то у неё был.
Он просто смотрел вперёд своими стеклянными глазами, опершись на длинный посох, которого раньше не было. Аня подумала, что он заснул или умер, но даже это не могло остановить её.
– Я узнала второе имя Роберта, – задыхаясь, выкрикнула Аня.
Старик молчал, ни один мускул не дрогнул на морщинистом лице.
– Его второе имя… – Она замолчала. Интуиция подсказывала ей, что стоит произнести это слово, и случится что-то плохое, по-настоящему ужасное. Но у неё не было выбора. Даже отсюда она слышала, как вода набирается в ёмкость, в которой лежал Богдан. Поэтому, набрав в лёгкие воздуха, она произнесла: – Смерть.
Лицо старика стало меняться: кожа трескалась, словно почва от аномальной засухи. Его рот приоткрылся, будто он хотел что-то сказать, но изнутри посыпались личинки. Лицо старца теряло индивидуальность, кожа лопнула, оголяя череп, а посох больше не мог поддерживать бренное тело. И в этот момент то, что ещё секунду назад было колдуном, рухнуло грудой костей, и лишь багровый балахон, когда-то принадлежавший ему, теперь лежал на полу.
Огромный сундук раскрылся, но Аня не видела, что внутри, нужно было подойти ближе. Сделав несколько осторожных шагов, она старалась не задеть останки жуткого старика. Сундук стоял прямо перед ней, и она согнулась, чтобы посмотреть, что же находится внутри. Среди костей и пауков лежали два совершенно разных глазных яблока. Один был с голубой радужкой, такой яркий, что в нём, казалось, можно раствориться. Второй – с зелёной, и он совсем не походил на человеческий. Скорее, это был глаз животного, ночного хищника. Чёрная вертикальная полоска зрачка напоминала глаз рептилии. Желание закрыть сундук стало нестерпимым, но руки не слушались. Что-то тянуло её, заставляло склониться ниже. Аня попыталась сопротивляться, и тут же неведомая сила затянула её на самое дно громадного сундука. Мгновение – и крышка захлопнулась. Внутри было холодно и сыро. Она почувствовала, как по телу поползли пауки, и её всю передёрнуло от ужаса и отвращения. Она руками закрыла себе рот, чтобы оттуда не вырвался отчаянный крик.
Глухие удары сверху каждый раз заставляли её вздрагивать. Аня не сразу заметила, как сундук обернулся гробом. Теперь она поняла, то были комья земли, что с грохотом падали на деревянную крышку. Её стало трясти, а по щекам покатились слёзы.
– Эта девчонка была художницей, не самой лучшей, – раздался мужской бас откуда-то сверху. – Даже портрет не смогла закончить, оттого и сдохла. Пусть земля будет ей острыми лезвиями. Такие твари должны мучиться и после смерти.
Земля сыпалась всё быстрей. Дышать становилось сложнее. Воздуха не хватало, и Аня захлёбывалась рыданиями. Даже лёжа в гробу, она всё ещё слышала звук воды, наполняющей аквариум, только теперь к нему прибавилось и отчаянное мычание. Богдан всё-таки очнулся.
«Мы умрём вместе», – последнее, что промелькнуло в голове, прежде чем сознание погрузилось во мрак.
* * *Аня проснулась. Её трясло как в лихорадке. Она принялась жадно хватать ртом воздух, будто её на самом деле пытались похоронить заживо. Это увидел Богдан, который тут же присел к ней на кровать и крепко обнял. Его тело было мокрым, а из одежды имелось только полотенце, обмотанное вокруг бёдер.
– Мне приснилось, что тебя поместили в аквариум и ты там тонул, – призналась Аня, обрадованная тем, что сон закончился.
Он отстранился, размыкая руки, и она взглянула на буквы-шрамы на его груди: «Р.О.Б.Е.Р». Под кожей уже проступала смутная «Т». Аня не знала, сколько ещё времени осталось у них и успеют ли они закончить портрет вовремя.
– Я принял душ и уже даже начал рисовать, – признался Богдан, указывая на мольберт, что стоял в комнате.
Аня встала и подошла к полотну. На белом листе был изображён не чёткий, но всё-таки образ Роберта, который был далёк от идеала. В глаза сразу бросалось, что Богдан рисовал его через боль.
– Насчёт вчерашнего, – начала Аня, не зная, как правильнее подобрать слова. Вдруг Богдан неверно истолковал тот минутный порыв. Хотя ей уже и не казалось, что она сделала что-то неправильное. Ведь когда будущее так размыто и ты в любой момент можешь умереть, разве плохо желать согреться в чьих-то объятиях или немного насладиться поцелуями?
– Я был пьян и ничего не помню, – солгал Богдан.
– Хорошо, – смущённо отозвалась Аня. – Но я вчера к тебе пришла с планом. Я знаю, как мы сможем закончить портрет.
– И как же? – с любопытством поинтересовался Богдан.
* * *Они принялись рисовать с чистого листа. Рисовать вдвоём. Это было странно, ведь у каждого художника свой стиль. Богдан любил начинать с чего-то крупного и уже вокруг объекта вырисовывать мелкие детали. Аня же предпочитала отталкиваться от чего-то незначительного и рисовать картину, словно собирая мозаику. Они много спорили, использовали и уголь, и карандаши. Сначала казалось, что ничего не получается, но постепенно, спустя несколько часов, словно по крупицам стал вырисовываться образ.
Они делали перерывы, пили кофе и энергетики, чтобы не уснуть, заказывали пиццу на дом, чтобы поесть, не отвлекаясь от работы. Создавая картину через боль, они мотивировали друг друга.
Прошло больше суток. Портрет был практически закончен. Дело оставалось за малым: нужно было изобразить глаза. Аня до сих пор помнила их. Они отпечатались в её памяти на всю оставшуюся жизнь.
– Мы почти сделали это, – с улыбкой произнёс Богдан, который, как и Аня, потратил, казалось, все свои силы.
Они смотрели друг на друга, не скрывая усталости. За эти сутки они прожили собственную маленькую жизнь, и Аня хотела, чтобы это никогда не заканчивалось. Точнее, чтобы не заканчивалась их жизнь, а кошмар остался позади.
Внезапно тело Богдана сковала сильная, невыносимая боль, словно что-то острое пронзило грудную клетку. Он упал на колени и закричал. Стал стягивать с себя майку, хотя и так прекрасно знал, что произошло. На его груди проступила последняя буква, завершившая имя «РОБЕРТ», которое сильно кровоточило, стекая к самому животу.
– Нет, нам осталось так мало, – в ужасе произнесла Аня. – Ты не можешь умереть именно сейчас.
Аня кинулась к нему, пытаясь помочь подняться. У Богдана кружилась голова, казалось, что он потерял слишком много крови, но ему всё-таки удалось, не без помощи Ани, устоять на ногах. Тяжело дыша, он смотрел на мольберт, на почти законченный портрет, и не верил, что это конец.
– Держись, прошу, просто держись!
Аня вставила в его слабую руку карандаш и, сжав своей, поднесла её к листу.
– Что ты делаешь? – теряя сознание, пробормотал Богдан.
– Заканчиваю этот чёртов портрет, – выругалась она, после чего его рукой принялась рисовать глаза Роберта, уже не ощущая никакой боли.
Когда портрет был закончен, Аня повалилась вместе с Богданом на пол. Их работа не была идеальной, но на ней было лицо с фотографии. Они справились, но, увы, слишком поздно.
Аня приподнялась и притянула Богдана к себе, положив его голову на колени. Руки, запачканные кровью Богдана, гладили его бледное, но ещё тёплое лицо, а слёзы от обиды и чувства вины катились по её щекам. Она не смогла уберечь от этой мясорубки ни Павла, ни Богдана.
Его карие глаза, казалось, выцвели, и всё же Богдан оставался тем, кто однажды подошёл к ней в парке. Аня хотела закрыть ему веки, но, как только попыталась это сделать, он заморгал и сильно закашлял, словно задыхался, а имя на его груди внезапно растворилось, не оставив и шрама.
– Что произошло? – сквозь кашель спросил он, приподнимаясь.
– Я думала, ты умер. – Слабая улыбка сквозь слёзы, а потом крепкие объятия. Чтобы почувствовать – вот он здесь, такой осязаемый и живой.
– Чёрт, а я был прав, – прошептал Богдан ей на ухо, – мы нарисовали его портрет и всё закончилось.
Стоило ему это произнести, как за картиной, прямо посреди стены, стала проявляться нарисованная дверь.
Они не сразу это увидели, а лишь тогда, когда оба поднялись на ноги. Нарисованная дверь распахнулась, и в комнату полился красный свет, который, как и сама дверь, был не настоящим, а словно сошедшим с одной из картин.
– Нам не стоит туда идти, – только и произнёс Богдан, когда Аня внимательно посмотрела на него.
– А у нас есть выбор?
– Нет, – согласился Богдан.
Ему было тяжело, ведь он только что едва не умер, но в то же время понимал, что кошмар ещё не закончен. Роберт пока от них не отстал.
* * *Была уже поздняя ночь, когда Светлана пришла на кладбище. Она держала в руках складной зонтик, ведь по телевизору услышала, что этой ночью, возможно, будет дождь. Её трясло одновременно от страха и возбуждения. Она всё время смотрела на часы и оглядывалась по сторонам. Стоило на кладбище объявиться какому-то готу или парочке, решившей перепихнуться в столь экстравагантном месте, и их встреча могла не состояться. Но, к счастью для Светы, этой ночью фрики обходили кладбище стороной. Они словно чуяли зло, что должно было здесь объявиться.
Ровно в назначенный час она увидела силуэт: он вышел из внезапно сгустившегося тумана. Высокий молодой мужчина ступал вдоль оград и надгробий. Полная луна освещала его бледную кожу и причудливый длинный тёмно-синий сюртук. Он медленно шёл к Светлане. Женщина с зонтиком упала на колени и смотрела только на землю, словно боясь без разрешения поднять глаза на ночного гостя.
– Тебе незачем валяться передо мной. Поднимись, я хочу посмотреть на тебя, – произнёс мужчина, возвышавшийся над взволнованной женщиной, точно статуя.
– Это правда вы? – улыбаясь, пролепетала Светлана, всё ещё не веря своим глазам, лишь испытывая благоговейный трепет, находясь рядом с ним.
– Ты так выросла, тебя почти не узнать. Я помню маленькую девочку, которая всем сердцем завидовала своему брату. Что с тобой стало? Время тебя не пощадило. – Рука мужчины дотронулась до её щеки и тут же отдёрнулась, будто прикоснулась к чему-то неприятному.
– Мой брат был талантлив, а я нет. Разве справедливо было то, что он мог рисовать такие картины, а я ничего не умела?
– Справедливости не существует. После ты завидовала и его жене, её стихам, ведь сама не могла создать ничего прекрасного. Жизнь так тебя обидела, что ты даже ребёнка не смогла родить. – На лице мужчины появилась тонкая улыбка.
Ей было больно, но она знала, что он говорит правду, пусть и неприятную.
– Именно поэтому я решила служить вам. Жизнь наплевала на меня, одарив при этом всех моих родственников.
– Чего ты хочешь? Что я могу тебе дать, чтобы успокоить твою душу? – спросил ночной гость.
– Я хочу талант, хочу рисовать так, как рисовал мой брат, как рисует моя племянница.
– Я могу тебе это дать. Однако талант – это слишком много. Разве ты сделала уже достаточно, чтобы его получить?
– Только вам решать, – снова упав на колени, произнесла Света. – Но я готова на всё, чтобы получить этот дар.
– Готова ли ты отдать мне всё, что я только попрошу? – Дьявольская улыбка появилась у него на лице.
– Да, можете забрать всё, что у меня есть, только дайте мне то, что я прошу. И я наконец-то буду счастлива. Все эти годы я только и молилась об этом.
– Бога не существует, – склонившись над ней, произнёс он, – так что никто не слышал твоих молитв. Но я исполню твоё желание, и ты сможешь рисовать.
Он приподнял её подбородок и обхватил ладонями лицо Светланы. Она ощутила невероятное тепло и задрожала.
– Я вся ваша, вся ваша, – взмолилась она, пока большие пальцы мужчины не коснулись её глаз.
– За талант брата я заберу твоё зрение. Ты сможешь рисовать невероятные картины, которые будут будоражить умы и останутся в истории даже после твоей смерти, но сама никогда не сможешь их лицезреть, – произнёс он, и большими пальцами надавил ей на глаза.
Светлана сжала зубы от невыносимой боли, подавляя вырывавшийся из горла крик. Ощущение было такое, будто она медленно, но неумолимо погружается в бездну агонии.
В следующее мгновение её глаза, словно яичный желток, вытекли из глазниц, навсегда лишив женщину возможности видеть этот мир.
Светлана не увидела, но почувствовала, что ночной гость ушёл, оставив её сидеть на коленях среди надгробий. Ноющая боль, пронизывающая глаза, никуда не ушла. Света склонила голову, и слёзы потекли по её щекам. Зонтик выпал из ослабших рук, но она ощутила непреодолимое желание творить.
– Спасибо, – прошептала она, а после, словно он мог её не услышать, закричала: – Спасибо за дар, Слава Роберту!
Дождь этой ночью так и не пошёл.
Глава 10
Они словно оказались в безумной картине. Всё вокруг было ненастоящим, нарисованным. К счастью, дверь, которая внезапно образовалась в квартире Павла, не захлопнулась за их спинами, Богдан и Аня всё ещё видели реальный мир, что потихоньку от них отдалялся, стоило им сделать несколько шагов вперёд. Они не сразу осознали, что ступают не по булыжной мостовой, а по улице, выложенной из гладких черепов, а дома, которые им попадались в нарисованном мире, построены из человеческих костей. Раскиданные повсюду огромные ямы, которые им приходилось обходить, были заполнены только начавшими разлагаться трупами. Головы незнакомцев, насаженные на копья, провожали их потухшими взглядами каждый раз, когда они проходили мимо. Хотя мир вокруг был ненастоящим, это не делало его менее жутким. Аня стиснула руку Богдана. Он не возражал, ведь ему тоже было страшно. Никто из них понятия не имел, что это за место и зачем оно им открылось, они просто шли вперёд, стараясь не смотреть по сторонам, хотя взгляд то и дело цеплялся за жуткие детали.
Неожиданно им навстречу вышел старик. Аня сразу узнала Кало Мюллера, только теперь он выглядел иначе. Пожилой человек был нарисованным, как и всё в этом ужасном мире.
– Вы тоже умерли? – спросил он.
– Ещё нет. – Мельком глянув на Аню, Богдан сильнее сжал её ледяную ладонь, словно боялся, что она исчезнет.
– Точно, вы ещё похожи на настоящих живых людей, – с улыбкой произнёс Кало. – А я умер. И мой Адольф тоже, только его здесь нет. Как нет и моей жены, я так скучаю.
– Мы нарисовали портрет, – не сдержалась Аня, – и нам открылась дверь в этот мир.
– Это скверно, это очень скверно, – покачал головой Мюллер. – Я много успел узнать о Роберте после того, как умер. Кто именно нарисовал портрет?
– Мы нарисовали его вместе, вдвоём, – обеспокоенно ответил Богдан.
– Тогда один из вас ещё может выжить, – заявил он. – Теперь кто-то должен уничтожить портрет. Но предупреждаю: тот, кто его уничтожит, умрёт. Так же, как умер я. А после смерти попадёт в это отвратительное место.
– Но зачем? – спросила Аня. – Почему мы не можем оставить картину?
– Из-за пророчества, девочка моя. Я всё расскажу, но нам надо двигаться – здесь у мертвецов есть уши, и все они служат ему.
Богдан, Аня, а теперь и нарисованный Мюллер продолжили путь. Чем дальше они шли, тем больше жутких трупов попадалось им на глаза.
– Это страшное место, но, думаю, вы оказались здесь, чтобы услышать моё предупреждение. Жизнь не хочет, чтобы Роберт победил, – изрёк он, – поэтому слушайте внимательно. Мать Роберта была простой женщиной, но его отец… Его отцом была сама Смерть, которая решила развлечься в нашем мире. Думаю, такое происходило и раньше, но в тот раз несчастная женщина забеременела. Роберт не должен был появиться на свет, он стал ошибкой, за которую все мы сейчас и расплачиваемся. Ему чудом удалось выжить, и он возомнил, будто он сама Смерть, что не совсем так. Жизнь уже много столетий пытается вычеркнуть его, но у неё ничего не получается, Роберт всегда находит способ её обмануть. Это существо одержимо искусством, которое питает его. Пророчество гласит, что в момент, когда будет создано сто картин с изображением этого существа, мир, который мы знаем, навсегда падёт. Сейчас мы находимся в его нарисованной реальности, но, если он победит, наш мир станет её копией, ведь Роберт считает самым большим искусством именно смерть. Поэтому так важно…
Он не договорил, так как впереди показался силуэт, который двигался в их сторону.
Это был крепкий и высокий мужчина со щетиной на лице. Ни Аня, ни Мюллер не знали, кто это. Знал только Богдан.
– Отец? – не веря своим глазам, произнёс он и выпустил ладонь Ани.
– Привет, сынок, – сказал нарисованный мужчина. – Ты умер?
– Пока ещё нет, – повторил Богдан.
– Хорошо, – грустно пробормотал мужчина. – Я был ужасным отцом, надеюсь, когда-нибудь ты сможешь меня простить. Я заслужил этот ад, но тебя здесь быть не должно.
– Где мама? – едва сдерживая слёзы, спросил Богдан.
– Твоей мамы здесь нет. Думаю, она в лучшем мире. И я рад за неё, здесь паршиво. Может, у тебя есть пиво для меня?
– Прости, у меня ничего с собой нет.
– Жаль, я бы многое отдал за пиво. Ладно, мне пора, я только поздороваться да попросить прощения. Не умирай, сынок, смерть – это хреново.
Мужчина исчез, и они продолжили путь.
– Мне жаль твоего отца, – заметил Кало.
– При жизни он был тем ещё говнюком, – вытирая подступившие слёзы, проговорил Богдан. – Зачем нам уничтожать портрет, если для пророчества нужно сто картин?
– Потому что девяносто уже создано, они разбросаны по всему миру, хранятся у безумных коллекционеров. И я не знаю, сколько ещё художников в данную секунду рисуют его портрет. Быть может, ваша картина девяносто девятая, и, стоит кому-то закончить очередной ужасный шедевр, Роберт получит желаемое. Именно поэтому так важно её уничтожить. Вы меня понимаете?
Аня хотела сказать, что всё понимает, но её отвлекли внезапные гости, при виде которых сердце на миг замерло. Перед ней стояли родители.
– Мама, папа! – Аня кинулась к ним.
– Я не хотел тебя во всё это втягивать, – произнёс с сожалением Николай, обнимая любимую дочь. И эти объятия, несмотря на нарисованность отца, были настоящими и крепкими.
– Я знаю. Я всё знаю, папочка.
– Вам пора уходить: дверь в этот мир скоро закроется, – предупредила мать Ани, держа её за руку.
– Я могу вам как-то помочь?
– Нет, пока Роберт существует, мы заперты в его фантазиях, – грустно сказал Николай и вместе с мёртвой женой растворился в воздухе, давая понять, что время поджимает.
– Нам надо бежать, – схватив её за руку, позвал Богдан.
– Прежде чем вы уйдёте, – произнёс Мюллер, – у меня будет просьба. Я не знаю, кто из вас выживет, а кто умрёт. Но прошу, если будет возможность, нарисуйте мне моего Адольфа. Искусство способно не только на ужасные вещи, может быть, произойдёт чудо, и он появится здесь…
Аня и Богдан ничего не ответили, ощущая, как время начало неумолимо истекать, словно песок сквозь пальцы, и бросились обратно в реальный мир, крепко держа друг друга за руки. Казалось, что с каждым шагом ноги становятся все тяжелее, словно невидимые пальцы хватали их за щиколотки, пытаясь удержать. Окружающий мир превращался в калейдоскоп ужаса. На мостовой, по которой они бежали, начали проступать кровавые пятна, словно кисть художника небрежно окропила их красными каплями. Быстрые шорохи, походившие на шёпот забытых душ, сопровождали их, напоминая о надвигающийся опасности. Опасности застрять в этом месте навсегда. Они не могли позволить этому безумию их поглотить.
Наконец они достигли границы между мирами. Время замедлилось. Оставался последний шаг. Их пальцы коснулись реальности, ощутили её прохладу. С той стороны мир дышал, жил, пульсировал. И этот контраст было сложно не заметить. Страх исчез, на его место пришло облегчение. Не теряя времени, они переступили порог и оказались снова в квартире.
Нарисованная дверь исчезла, едва ноги коснулись привычного паркетного пола. Кало Мюллер был прав: они не случайно оказались в том мире.
– Старик сказал, что кто-то может остаться в живых. Если другой уничтожит портрет, – начал вслух рассуждать Богдан.
– Или мы можем его сохранить и остаться живы вдвоём. – В её глазах блеснула надежда. – Смертей и без того слишком много, разве надо, чтобы ещё кто-то умирал?
– Ты сама знаешь, что надо. – Богдан подошёл к ней очень близко.
Только сейчас, когда они стояли у самого края, он понял, что влюбился в неё ещё в том парке, где впервые подошёл. Только не отдавал себе отчёта до последнего.
Он взял её руку и заглянул в огромные серые глаза. Ему так хотелось поцеловать Аню, но он не мог этого сделать. Какой смысл в поцелуе, если кто-то из них скоро умрёт?
– Я это сделаю, уничтожу картину. Всё началось из-за меня, я тебя втянул во всё это безумие, – произнёс Богдан. Сейчас он чувствовал себя героем дурацкого сентиментального романа, которые Аня так любила читать. А ведь он сам говорил, что в жизни так не бывает.
– Это неправда! Ты ни при чём! – сорвалось с её губ. – Роберт преследовал мою семью ещё до того, как ты нашёл фотографию. Мой отец рисовал его портрет, а после его смерти, думаю, Роберт использовал тебя, чтобы подобраться ко мне. Так что это я должна уничтожить картину.
– Пусть даже так, я всё равно не дам тебе этого сделать. – Руки Богдана обвили её талию. – Мне плевать, что Роберт использовал меня, я всё равно не позволю тебе умереть. Не хочу, чтобы наша история закончилась как «Ла-Ла Ленд».