Искусственные ужасы

– Да, – только и сказал Павел, ощущая, как внутри всё противится этому.

Незнакомец в балахоне завёл его за очередной угол, и Павел оказался в огромном зале, где не было картин, за исключением одного огромного полотна. Таких больших работ он ещё не видел.

Автопортрет Роберта был такой высокий, что упирался в самый потолок. Вся картина была нарисована с использованием всего одной краски. Применив разные оттенки чёрного, Роберт создал нечто одновременно жуткое и прекрасное. Глаза на картине, как и на фотографии, были вырезаны, и казалось, что две огромные дыры смотрели прямо на Павла, который несколько минут не мог отвести взгляда от чудовищного портрета. Когда же это ему удалось, он с ужасом осознал, что остался в зале совсем один. Сектант бросил его.

Вернувшись взглядом к картине, Павел заметил нарисованную тень вокруг лица Роберта, которой не было на фотографии. Присмотревшись, он сразу же всё понял. Павел хотел позвонить Ане, но телефон здесь практически не ловил. Тогда он набрал сообщение, в котором назвал второе имя Роберта, надеясь только, что смс дойдёт и эта информация поможет.

Павел не собирался тут долго задерживаться – один или нет, но он выберется отсюда. Он повернулся, чтобы пойти в обратном направлении, когда внезапно услышал голос у себя в голове: «Тебе никогда не выйти отсюда. Ты умрёшь медленной и мучительной смертью. Но у тебя есть выбор. Ты можешь сам определить свою погибель. Умирать медленно не обязательно».

Рука Павла дрогнула и неуверенно потянулась к заряженному револьверу. Вытащив его из-за пояса, он с ужасом посмотрел на оружие, не в силах поверить, что действительно собирается это сделать. Голос в голове твердил одно, но разум отказывался верить, что смерть – единственный выход. Он сжал рукоять револьвера, но ладонь дрожала, а разум был охвачен сомнениями.

Холодный ствол коснулся виска, и Павел вздрогнул. Он колебался, не в силах нажать на курок. В голове вспыхивали воспоминания о счастливых моментах его жизни, о мечтах и планах, об Ане, ради которой он решился на этот отчаянный шаг. Но, если он застрелится сейчас, ничего не изменится. Мёртвым он не сможет защитить её.

Он отчаянно пытался отвести руку, но не мог – казалось, какая-то неведомая сила управляет его движениями. Холодный пот потёк по виску. Ощущение неминуемой гибели сковало его по рукам и ногам. Эти стены и этот проклятый портрет предопределили его судьбу.

Он хотел жить, хотел бороться, но сделал всё, что мог. Почти всё. Палец лёг на спусковой крючок, большой палец взвёл курок.

– Прости, – прошептали его губы.

Пальцы левой руки машинально набрали сообщение: «Я люблю тебя, Аня».

И через секунду раздался выстрел.

Глава 7

Водитель, как и обещал, приехал в назначенный час, пусть особой веры в Павла у него и не было. Деррик не знал, что происходит в том замке, да и не хотел знать. Есть вещи, которых лучше никогда не касаться. Ему нравилась его работа и собственная жизнь в целом.

Он уже собирался уезжать, когда увидел какой-то силуэт, двигающийся в его сторону. Самая искренняя улыбка озарила его лицо. Он даже вышел из такси, чтобы помахать рукой, как ему казалось, удачливому клиенту, но чем ближе подходил таинственный силуэт, тем яснее становилось, что это не Павел. Деррик быстро вернулся в автомобиль и закрыл дверь. Хотелось уехать, ведь он чувствовал в незнакомце нечто зловещее, но что-то сдерживало его.

Высокий молодой мужчина, одетый в тёмно-синий длинный сюртук с серебряными пуговицами и накрахмаленную белую рубашку, подошёл к такси. Благородная бледность его кожи, болезненная худоба, что обычно была присуща аристократам прошлого, светлые зачёсанные со лба волосы и слабая, готовая вот-вот угаснуть улыбка делали его похожим на графа или герцога.

Тонкие изящные пальцы, унизанные перстнями, постучали по стеклу у водительского места, и оно опустилось.

– Добрый день, Деррик, – произнёс незнакомец. – Мне когда-то нравились твои стихи. У тебя был талант.

– М-мы з-з-знакомы? – заикаясь, спросил таксист.

– В какой-то степени, Деррик, ты знал меня всегда. А я всегда знал тебя. Мне искренне жаль, что ты променял своё бессмертие на жизнь обывателя. Ты помнишь что-нибудь из своих стихов? Расскажи мне, и я сохраню тебе жизнь.

Деррик стал лихорадочно копаться в голове, пытаясь вытащить из памяти хоть что-то. Ничего не выходило. Он слишком давно писал стихи, ещё будучи двадцатилетним юношей. И тогда у него действительно неплохо получалось, но отец сказал, что поэт не сможет прокормить семью, и юноша забросил это дело. Хотя именно сейчас пожалел, что послушался родителя.

– Я н-не по-помню, – сквозь обуявший его страх признался он. – По-пожалуйста, не уби-би-вайте меня.

– Жаль, твои стихи были прекрасны, – покачал головой незнакомец. – Мне почему-то вспомнился один отрывок, сейчас он будет кстати:

«И свет, что озарял мой путь,Уходит в пелену всей тьмы;Рабом рождённый утонуть,Я должен был уйти.Но жажда жизни не даёт покоя наяву,Я как мертвец с живой душойпо миру всё брожу».

Закончил он голосом глубоким и звучным, а лицо Деррика исказила гримаса боли. Он не издал ни звука, сердце просто остановилось.

– Прощай, Деррик. Тебя ждёт бесконечное ничто. А мне пора выдвигаться – двое молодых художников уже заждались меня.

* * *

Павел улетел на следующий день. Они даже толком не попрощались, и от этого на душе было неспокойно. Он, конечно, писал ей каждый день. Интересовался её успехами и рассказывал про свои. А она всё равно не находила себе места. Ещё и кольцо, лежавшее в подаренной им коробочке. Красивое, изящное, с фигурным кастом в виде знака бесконечности, идеально севшее на её аккуратный пальчик. Аня несколько раз примеряла его. Смотрела, как переливаются камушки на свету. Улыбалась несколько секунд, а потом снимала и прятала. Как и своё счастье, которое казалось ей сейчас таким неуместным и даже неправильным. Ведь Павел где-то там рискует жизнью, а она ничего не может изменить. Мысли о том, что, возможно, она позволила жениху отправиться на верную смерть, посещали её время от времени. Да, их отношения в последние месяцы стали ухудшаться, но теперь это казалось таким неважным. И Аня жалела, что не успела сказать ему всё, что так бередило её душу теперь.

Она не рассказала про кольцо даже тёте, ведь тогда бы появились вопросы, а отвечать на них было выше её сил. Тем более что она опасалась впутать и её в эту чертовщину. Достаточно того, что Павел, как благородный рыцарь, кинулся её спасать. Тётка вообще, узнай про всё, сошла бы с ума от беспокойства.

И всё же дурные мысли, как стая воронов, кружили над её головой. Каждый раз, подходя к мольберту, она не чувствовала ни сил, ни желания продолжать всё это. Руки её не слушались, в глазах то и дело темнело, дыхание сбивалось, словно она не рисовала, а жила в вечном побеге, где промедление равносильно смерти. И для неё это давно перестало быть метафорой. Аня не сдавалась, хотя уже была близка к этому.

К тому же кошмары продолжали преследовать её. Стоило голове коснуться подушки, и мир терял свои очертания, а сон становился таким реальным, что это сводило с ума. Всё чаще Аня просыпалась с мокрым от слёз лицом и отчаянно колотящимся сердцем. В такие моменты её накрывало так сильно, что во вторую ночь после отъезда Павла руки сами потянулись к телефону и набрали номер Богдана. Она не надеялась, что он примет вызов, ведь часы показывали три часа ночи, но Богдан ответил. Видимо, его тоже одолевали кошмары. Они проговорили почти два с половиной часа. Больше, чем за всё время знакомства. Простой разговор отвлекал на время от переживаний и страхов, и когда они распрощались, ей стало намного легче. Хотя в эту ночь она так больше и не уснула.

На следующий день ничего не изменилось. Аня по-прежнему стояла перед мольбертом и силилась понять, отчего ей не удаётся совладать со своими чувствами и мыслями. Почему она вкладывала столько сил в каждую линию, будто не рисовала на полотне, а высекала этот образ из камня. Ей бы злиться или плакать от досады, но сил на какие-либо эмоции просто не осталось. Слабость в теле от недостатка сна и плохого аппетита истощила все ресурсы, хотя она себе в этом так и не смогла признаться. Аня была опустошена, но знала, что доведёт эту работу до конца, даже если больше никогда не сможет рисовать как прежде.

Раздался тихий стук и послышался голос тёти за дверью: «Анечка, открой». Она подошла к двери и приоткрыла её, высунув голову. Последнее время Аня запирала комнату на щеколду. Не хотела, чтобы кто-то увидел образ Роберта, в особенности её тётя.

– У тебя всё хорошо, милая? – спросили её очень мягко, но она всё равно уловила тревожные нотки в голосе.

Аня хотела было ответить, но осеклась, прекрасно понимая, что не может сказать всей правды, иначе будет только хуже. Кто бы знал, как ей хотелось поделиться переживаниями. Рассказать про Богдана, что стал ей ближе после вчерашнего разговора. Ведь она чувствовала его настроение и перенимала горечь утраты, которая была ей так знакома. Про отлёт Павла ради спасения её жизни и про сны, что давно превратились из приятных в ужасные.

– Да… точнее, нет. – Не это она хотела сказать, выходя из комнаты и затворяя за собой дверь, но слова сами сорвались с языка. – Это всё заказ на портрет. Никак не могу его закончить.

Аня прикусила губу от сожаления и досады, что не смогла сдержаться. С другой стороны, она поделилась почти обыденной проблемой. Ведь творцам так важна поддержка, когда муза покидает. Хоть дело было далеко не в мифической бестии, а куда более серьёзной проблеме. Она надеялась, что тётя этого не заметит.

– Ох, милая! – Серые глаза, так похожие на отцовские, были внимательны, будто тётя силилась увидеть самое важное. А потом пухлые руки притянули Аню к себе и крепко обняли. Она положила голову тёте на плечо и прикрыла глаза. Так они стояли какое-то время.

Когда тётя Света разомкнула объятья, Аня заметила, как её пухлое лицо, обрамлённое светлыми волосами, погрустнело, а тоненькие брови собрались к переносице, словно она что-то вспомнила, но всё ещё сомневалась, стоит ли говорить. Наконец из груди вырвался вздох, и она снова посмотрела на Аню.

– Знаешь, родная, у твоего отца когда-то была похожая проблема. Однажды он получил заказ на портрет очень странного человека, – последнюю фразу она произнесла, понизив голос. – Должно быть, этот заказ был особенный, потому что твой отец мог часами работать в своей мастерской. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы после он не выходил молчаливым и задумчивым. Словно был чем-то обеспокоен.

Аня внимательно слушала тётю, и чем больше та рассказывала о странном заказе, тем сильнее нарастало напряжение внутри.

– Самое главное, он был сам на себя не похож. То угрюмый, то нервный, он, словно опасаясь чего-то, стал запирать мастерскую. Никого туда не пускал. Твоя мать думала, он сошёл с ума, пыталась поговорить. Всё было бесполезно. Любые попытки разузнать о его работе сводились к тому, что он злился и продолжал молчать. Ты не знаешь этого, потому что в то лето уезжала в художественный лагерь. А я как раз приехала навестить твоего отца.

Она замолчала, давая Ане время осознать только что сказанное.

– А потом всё закончилось, – полушёпотом произнесла тётя и, опустив слегка голову, снова погрузилась в воспоминания.

История, рассказанная Светланой, заставила сердце Ани ускорить ритм. Ощущение неминуемого конца нарастало с каждой секундой.

«Закончилось», – в голове всё ещё звучала последняя фраза. Но на самом ли деле это был конец? Для её родителей – да. Ведь все эти события случились за три недели до аварии. За неделю до гибели родителей Аня вернулась домой. А ведь ей тогда даже не показалось, что с отцом что-то не так. Увлечённая впечатлениями от поездки, она не заметила, что её родители, возможно, уже тогда стояли на краю пропасти, и их смерть была совсем не случайной, как писали в сводке ДТП. И теперь Аня хотела знать это наверняка.

Она дотронулась до тёплой руки тёти Светы, тем самым прервав воспоминания и заставив её поднять голову.

– Тётя, – вопрос, ответ на который она и хотела, и боялась услышать, заставил её голос дрожать, – ты не помнишь имя этого странного человека?

– Помню.

Аня вздрогнула, хотя имени ещё не услышала, но предчувствие уже нашёптывало заветные шесть букв.

– Роберт.

Тётя так тихо произнесла его имя, что Ане показалось, будто это голос в её голове.

– Роберт?

– Да.

Она не ослышалась, её бросило в жар, в глазах потемнело, и она едва сдержалась, чтобы не подать виду, как дурно ей стало от услышанного.

– Интересное имя, – только и сумела выдавить Аня, после чего развернулась и на ватных ногах направилась обратно в спальню.

Племянница уже вернулась в комнату, когда Светлана подошла к комоду, на котором стояла фотография брата.

– Прости, Николай, – прошептала она, – я могла бы её спасти, но какой в этом смысл? Он всегда получает желаемое. Мы оба знали, что это случится, что рано или поздно Роберт войдёт в её жизнь так же, как однажды вошёл в нашу. И, положа руку на сердце, я не хочу её спасать.

* * *

Вернувшись к себе, Аня плотно закрыла дверь и сразу же подошла к книжному шкафу.

В нижней части находились ящички: в левом она хранила свои старые работы, те, что рисовала не на заказ, а для души, в правом же – папку с рисунками отца. Это единственное, что она решила забрать с собой после смерти родителей. Раньше отец часто показывал свои работы, но с тех пор, как его не стало, Аня не могла заставить себя открыть папку. А теперь, после разговора с тётей, задумалась: что, если всё происходящее с ней – всего лишь продолжение того, что начал её отец. Ей необходимо было это узнать. Аня решила, что сможет найти ответы в его рисунках, если тот также рисовал Роберта.

Она достала увесистую картонную папку и, положив её на колени, впервые за долгое время осторожно раскрыла.

В её руках оказался ворох чёрно-белых листов. Как же много здесь было работ. В основном незавершённых. Она перебирала их и пыталась отыскать хоть что-то похожее на портрет Роберта, но тщетно. Ни на одном эскизе не было ни намёка на искомое. Аня уже почти отчаялась что-либо увидеть, когда наткнулась на простой тетрадный лист. Он сразу бросился в глаза, потому как выбивался из общей массы. На нём было что-то написано. Мелкий, плохо различимый почерк с прыгающими буквами, словно написанными второпях, читался с трудом. Ей даже пришлось прищуриться, чтобы разобрать слова.

«Я больше не могу так. Руки не слушаются меня, а он требует, чтобы Аня закончила его портрет. Он словно проникает в моё тело, завладевает моим разумом, но я всё ещё борюсь. Я не позволю втянуть дочь в это безумие…»

На этом текст обрывался. Она, не задумываясь, перевернула лист и прочла: «Но если безумие разделить на двоих, то оно уже не кажется таким тяжёлым…»

Вполголоса повторив последние строки, Аня подумала, что отец прав. Они так долго пытались рисовать портрет поодиночке, что это сводило каждого с ума. Но что, если рисовать вместе? Что, если только так у них есть шанс закончить эту работу? На горизонте замаячила пусть маленькая, но всё-таки надежда, от которой на душе стало теплее.

До неё наконец дошла простая истина: Роберту всегда нужны были два человека. Все сомнения рассеялись, теперь она точно знала, что роль главной героини этого кошмара была уготована ей задолго до встречи с Богданом. Он же оказался в этой игре всего лишь разменной монетой, пешкой без права выбора. То, что не сделал её отец, сделал Богдан. Она вовсе не винила парня за это, наоборот, теперь она ещё сильнее хотела помочь ему.

Аня схватила коробочку с углём из комода и закинула её в рюкзак. Аккуратно свернула лист с эскизом, но мольберт не стала брать, ведь у Павла в квартире был запасной, на случай если вдохновение внезапно накроет её. Павел всегда заботился о ней, знал, какое место в её жизни занимает рисование. И потакал этой маленькой и важной для неё потребности. От воспоминаний о нём заныло сердце. Если с ним что-то случится, она никогда не сможет себе этого простить. Однако оставалась надежда, что полученные знания, которыми поделился отец на простом тетрадном листе, помогут спасти их всех. Теперь каждая секунда была на счету. Нельзя больше медлить. Пора уже внести последние штрихи и оживить кошмар наяву.

Аня набрала номер Богдана и, когда он ответил, сказала:

– Я сейчас приеду, жди меня.

Глава 8

Ничего не получалось. Смерть родителей полностью выбила его из колеи. Богдан во всём произошедшем винил себя. Именно он нашёл проклятую фотографию, именно он втянул сначала Аню, а потом и её парня Павла. Именно он хотел, чтобы его пьяница-отец сдох. Художник, который всё никак не мог завершить портрет, не сомневался, что Роберт исполнил его желание и спалил их дом. Он ненавидел отца, но всё-таки не желал тому смерти, те слова были сказаны в порыве злости. А тем более Богдан не хотел смерти матери. К сожалению, всё уже случилось, время не отмотать, ничего не исправить.

Сидя в квартире Павла, он начал много пить. Словно надеялся, что алкоголь поможет всё забыть и справиться с болью. Глотая спиртное, он даже пытался рисовать, но получалось ещё хуже обычного, и Богдан просто продолжал напиваться. По крайней мере, опьянение стирало границы реальности.

В ту ночь, когда позвонила Аня, он не спал и был слегка пьян, поэтому разговор полился так легко. Они говорили обо всём и ни о чём. Будто не было никакого проклятья. И Богдан поймал себя на мысли, что с ней может быть легко, ведь у них есть то, что объединяет: общее горе, проблемы, – и они оба слишком молоды, чтобы умирать. Он едва не сказал ей то, что давно хотел. И о чём думал. О ней. В последнее время чаще. И мысли эти были не только о спасении, но и о чём-то большем. О том, что обычно происходит после «жили долго и счастливо». И всё-таки он ничего не сказал. «Наверное, не время», – подумалось ему уже после того, как он отключился.

Когда Аня позвонила во второй раз, Богдан уже допил бутылку водки и собирался открывать вторую. Он не успел ничего возразить, когда она поставила его перед фактом, предупредив, что сейчас приедет. Сказать, что он был не готов принимать гостей, – это не сказать ничего. Богдан понятия не имел, сколько у него осталось времени до приезда Ани. Поэтому он стал быстро, насколько это было возможно в его состоянии, убирать последствия своего бездумного пребывания в этой квартире.

Первым делом он натянул шорты, встречать девушку в одних трусах было не лучшей идеей. Затем стал открывать все окна, чтобы хоть как-то избавиться от перегара. Богдан вымыл посуду и выбросил уже засохшие куски пиццы. Ему следовало сходить в душ и побриться, но времени не хватило. Дверь квартиры открылась, и в неё вошла Аня. Богдан даже удивился, что у неё есть ключи, хотя, с другой стороны, ничего удивительного не было, ведь если Павел их дал малознакомому парню, разве не даст он их и своей девушке?

– Чем здесь так пахнет? – одновременно принюхиваясь и закрывая нос, спросила Аня.

– Понятия не имею. Когда я сюда приехал, этот запах уже был, – покачнувшись, соврал Богдан.

– Ты что, пьяный? – спросила она, подойдя ближе.

– Выпил немного, думал, это поможет мне рисовать. Сразу отвечу на твой вопрос: не помогло. Но у меня ещё есть, если хочешь, можешь тоже выпить, будем пьяными вдвоём.

– Не хочу. Я знаю, как закончить портрет, но ты мне нужен в адекватном состоянии. Тебе надо проспаться. А завтра мы примемся за дело.

– Не получится, – произнёс он с идиотской улыбочкой. – Я выпил столько энергетиков, что сейчас точно не усну. Хотел рисовать всю ночь. Хотел закончить портрет и всех спасти…

Это прозвучало бы мило, если бы не внешний вид Богдана, который сейчас походил на бомжа. Да и пах не лучше.

– Тогда ты примешь душ, а я сварю кофе и, может, приготовлю что-нибудь поесть. Сейчас нам надо держаться вместе.

Богдан не стал спорить, парень и сам не хотел оставаться один. Ему начинало казаться, что он точно всё это не переживёт, ощущение скорой смерти давило на него уже несколько дней. Поэтому он так отчаянно пил. И всё же он надеялся, что сможет спасти хотя бы Аню.

В ванной Богдан принял душ, после которого его слегка отпустило. Почистил зубы и даже побрился, не очень хорошо и не без последствий: он пару раз порезался и разбил какую-то туалетную воду Павла, но его лицо стало выглядеть немного лучше.

Когда Богдан вышел, воздух в квартире стал свежее. На журнальном столике стояла тарелка с бутербродами и две чашки кофе, от которых исходил приятный аромат. Он понятия не имел, как Ане удалось всё так быстро приготовить, но был рад, что она приехала.

– Ты знаешь, что магия вне Хогвартса запрещена? – с улыбкой пошутил Богдан.

– Что? – только и переспросила Аня.

– Это из Гарри Поттера, не смотрела и не читала?

– Прости, у меня сейчас голова другим забита.

Её мысли были всё ещё заняты историей, которую ей поведала тётя. Ане безумно хотелось рассказать её Богдану. Только сейчас это не имело смысла – он еле стоял на ногах, все равно придётся повторить то же самое утром.

Они расположились на диване и какое-то время сидели молча, поедая бутерброды с чёрным кофе.

– Какой твой любимый фильм? – чтобы разбавить молчание, спросила Аня.

– «Человеческая многоножка»[1], – серьёзно ответил он, после чего тут же громко рассмеялся. – Я пошутил, видела бы ты своё лицо. Оно прям и кричало: да этот парень полный псих!

Аня тоже рассмеялась, его смех заражал, несмотря на то что Богдан был пьян. Про себя она подумала: «Удивительно, он потерял родителей, стоит на пороге смерти, но всё ещё может шутить».

– На самом деле мой любимый фильм – «Психо» Альфреда Хичкока. Это кино навсегда изменило триллеры и ужасы. И оно действительно напряжённое и одновременно пугающее.

– А мне нравятся мюзиклы, – призналась Аня.

– Мюзиклы отстой, – высказался Богдан, отложив недоеденный бутерброд на край тарелки.

– Раз так, значит, мы сейчас посмотрим один мюзикл. Ты всё равно не можешь уснуть и проспаться.

– Лучше убей меня, – произнёс Богдан с улыбкой, но та быстро исчезла, когда он понял, какую чушь сказал. Всё вернулось на круги своя, и такие шутки больше не казались смешными. Он осознал, что не хочет умирать, ещё столько не сделано, ещё столько могло ждать впереди. – Ладно, давай смотреть твой мюзикл. Но сомневаюсь, что мне понравится.

– Эй, всё будет хорошо. – Чувствуя настроение Богдана, она придвинулась ближе, их плечи теперь соприкасались. Что-то вроде поддержки. Не только для него, для них обоих. – Мы справимся, у меня правда есть решение.

– Хорошо. Давай уже включай кино. Как, кстати, называется фильм?

– «Ла-Ла Ленд». – Аня поднялась и, подойдя к большому телевизору, начала вбивать название в поиске. – Это мой самый любимый фильм. Он про музыканта и актрису, про их мечты.

– Я обычно смотрю фильмы про официанток и дальнобойщиков и про психопата, который пытается их убить. Думаю, будет полезно посмотреть что-то другое. Но, если мы соберёмся ещё как-нибудь смотреть кино, фильм выбираю я.

– Главное, чтобы это была не «Человеческая многоножка», – усмехнулась Аня, возвращаясь на место.

– Конечно, это будет «Человеческая многоножка-2».

– Дурак! – воскликнула она и стукнула Богдана в плечо, впрочем, его это только развеселило.

Они стали смотреть фильм, так и не отодвинувшись друг от друга.

Богдан не признался, что на самом деле ни разу не смотрел мюзиклы. Аня не рассказала, что смотрела «Ла-Ла Ленд» уже в шестой раз и знала почти все сцены наизусть. Сейчас ей было интереснее наблюдать за ним, любителем фильмов ужасов. И если вначале внимание Богдана было рассеянным, то к середине фильма он полностью погрузился в его атмосферу и уже не спускал глаз с Райана Гослинга и Эммы Стоун. Даже то, что приходилось читать субтитры, когда главные герои начинали петь, больше его не раздражало.

Аня вспомнила, как впервые посмотрела этот фильм с Павлом, ещё в кинотеатре. Как её трясло, когда пошли титры, как она плакала и одновременно смеялась несколько минут подряд. Павел тогда решил, что она слишком впечатлительная. Аня помнила, как сказала своему молодому человеку, что это лучшее, что она когда-либо видела, и как тот её совсем не понял. Сейчас же ей казалось, что парень, который прислонился к её плечу, понимает всё. Она будто смотрела на него другими глазами. Разглядела что-то такое, что заставило её переосмыслить этот момент. Момент, в котором они просто сидят рядом, два человека, нуждающиеся друг в друге. А остальное кажется неважным. Сейчас им так спокойно, но что будет дальше? Ответа не было.

Богдан смотрел на танцующих людей, которые прыгали по крышам автомобилей, на музыканта и актрису, которые пели, вместо того чтобы говорить. Ему казалось всё это странным, но почему-то близким. Сам того не понимая, он начал ассоциировать себя с главным героем, который просто хотел достичь своей мечты и обрести любовь. Богдан тоже хотел сделать выставку своих работ, но это было так давно и сейчас казалось менее реальным, чем фильм по телевизору. Он даже не сразу заметил, как голова Ани опустилась ему на плечо. На мгновение даже показалось, что портрет, Роберт, смерти вокруг – всё это лишь сон, а в реальности у него нормальная жизнь и всё ещё впереди. Особенно когда она так близко и от её шеи исходит тонкий запах духов.