Искусственные ужасы

Он не знал о ней ничего, когда подошёл в парке, кроме её таланта в рисовании. А сегодня брошенная ею фраза про родителей отдавалась сожалением в груди. Нет, Богдан не считал себя плохим человеком, но поступок его был эгоистичным. И он очень хотел как-то исправить ситуацию, но не имел понятия как. Не знал лазейки, благодаря которой можно вывести Аню из этой смертельной игры. А её парень… Напрасно она рассказала ему всё. С другой стороны, могла ли девушка поступить иначе? Он не знал наверняка, но почему-то чувствовал, что нет.

Прошло меньше получаса с того момента, как Богдан покинул её квартиру. Но с каждой минутой беспокойство нарастало в груди. Не за себя, не за Аню. Он не пытался найти этому объяснение, просто хотел поскорее добраться домой. Прихрамывая, шёл через дворы, пытаясь хоть немного сократить путь, и жалел, что живёт так далеко от ближайшей станции метро. Чёртова нога! Чёртов отец! Богдан злился на себя, что забыл тогда про пиво, а теперь страдал от этого. Он не мог идти быстро, и, когда прибавил шагу, резкая боль прострелила ногу, заставив его вскрикнуть. Богдан остановился, а потом вдруг услышал вой пожарной сирены – такой оглушающий и противный, что он вызывал головную боль. Через какое-то время ужасные звуки стихли, а Богдан продолжил свой путь. Медленно, но упорно. Он даже позабыл о верещавшей на всю округу сирене, пока наконец-то не зашёл в свой двор.

Сердце пропустило удар.

Около подъезда стояла пожарная машина. Подойдя туда, где столпился народ, он увидел окно сплошь в копоти. Окно его собственной комнаты, с лопнувшим стеклом, которое выходило во двор, а сейчас утопало во мраке. Наружу всё ещё струился едкий дым, и ветер разносил его по округе.

Самые страшные мысли полезли в голову, окутали его липкой паутиной, и он мысленно взмолился, чтобы матери в этот момент дома не было. На лбу выступили капельки пота, а страх сковал так, что было трудно пошевелиться. Никогда в жизни он так не просил о чуде. Но что ему ещё оставалось?

Борясь с собственным телом, Богдан направился к дому, расталкивая зевак. Ему было плевать на боль, сейчас он хотел знать только одно: жива ли мама.

Он не обращал внимания на крики людей, что летели ему в спину. Двигался упрямо вперёд, пока не подошёл к открытой нараспашку двери подъезда. Богдан уже собирался заскочить в тёмный проём, как вышедший навстречу пожарный преградил ему путь, схватил за руку, не давая пройти внутрь. Для пожарного это было главной задачей. Через стекло каски мужчина что-то говорил, но Богдан ничего не слышал. Сейчас ему хотелось не просто кричать – вопить что есть силы, но вместо этого он лишь молча пытался бороться с мужчиной, который силой удерживал его от ужасной ошибки. Только вряд ли в данный момент Богдан осознавал, что творит. Это ведь из его окна валил дым. И ему просто необходимо было попасть в квартиру. Убедиться, что на момент пожара мамы внутри не было. Она ведь так часто уходила из дома. Может, и сейчас она в целости и сохранности, даже не подозревает, что произошло? Стоит себе где-нибудь на кассе в магазине или прогуливается по парку. Или где ещё так часто пропадала мама, когда находилась не дома? Он, по правде говоря, не знал. Просто хотел верить в чудо.

Тут подоспел второй пожарный, помог оттащить его подальше от подъезда, и Богдан, хоть и упирался, был бессилен против двух здоровых мужчин.

– Парень, – подняв лицевой щиток, сказал мужчина, – никто не выжил.

– Мама… – Его губы задрожали.

– Мне очень жаль. Из-за утечки газа произошёл взрыв. Погибли двое, вся квартира выгорела.

Услышанное причинило такую боль, что Богдан взвыл, сжимая кулаки с невероятной силой, отчего костяшки побелели. Чуда не случилось. В кои-то веки она осталась дома. Именно в этот злосчастный день, когда казалось, что хуже быть не может. Он схватился за голову и попятился. Открытое доброе лицо матери с ясными карими глазами встало перед его взором. Такое родное и тёплое, что слёзы покатились по щекам. Богдан просто отказывался верить в реальность происходящего. Это был чудовищный сон, и ему хотелось проснуться. Охватившие беспомощность и бессилие накрыли так, что мир поплыл перед глазами.

– Успокойся. Успокойся, кое-что всё-таки уцелело. – Послышался шорох разворачиваемой бумаги. – В это невозможно поверить, но картина – единственное, что не тронул огонь.

Богдан наконец замер и, утирая слёзы, поднял голову.

Пожарный смотрел на незаконченный портрет Роберта с немым восторгом, будто перед ним было что-то поистине величественное. Только вот Богдан не ощущал ничего, кроме отчаянья.

– Так не бывает. В таком пожаре вещи просто не сохраняются. Только если это не истинное искусство, – всё ещё не отрывая глаз от картины, произнёс он с трепетом. – Это ведь твоё?

Богдан неуверенно кивнул, продолжая смотреть на нечёткое изображение, которое не смог тронуть огонь.

– Возьми.

Богдан схватил портрет и тут же в ужасе вскрикнул.

Лезвие топора блеснуло в руках пожарного, словно предвестник беды. Раздался отвратительный хруст, и фонтан крови брызнул прямо на лицо и шею Богдана, отчего он инстинктивно отпрянул. Пожарный зашатался, будто пьяный, и отступил на шаг, выпустив из ослабевших рук окровавленный топор. Он судорожно схватился за глазницы, в которых вместо зрачков было рваное месиво из плоти и костей. Сердце Богдана замерло, а по вискам потёк холодный пот. Он огляделся по сторонам, пытаясь понять, не снится ли ему этот кошмар. Но нет, это была ужасающая реальность. Кровь струилась сквозь пальцы пожарного, заливая лицо и одежду. Богдан с ужасом смотрел, как тот падает на колени, протягивая окровавленные руки в мольбе о помощи.

Желудок скрутило, и его вырвало прямо на асфальт.

«Полиция! Помогите! Убийца!» – раздались крики со стороны, приведя Богдана в чувство. Двое мужчин бросились к нему, и он в панике пустился бежать, сам не понимая куда.

«Держите его!» – кричали ему в спину, пока ноги несли его прочь. Он бежал изо всех сил, задыхаясь от ужаса. Теперь те люди считают его убийцей, но он не виноват. Только вот кто будет разбираться? Его била дрожь, в ушах стучала кровь, и он пытался выкинуть из головы ту чудовищную картину, которая, казалось, теперь навсегда запечатлелась в памяти.

Легкие горели, когда Богдан забежал в незнакомый двор. Он прислонился к шершавому стволу тополя, чтобы не упасть.

Голова кружилась, сердце колотилось, не давая глотнуть воздуха. В области груди появилось знакомое жжение, которое Богдан не мог спутать ни с чем иным. Ещё одна буква проступила на коже, заставив его дико закричать. На этот раз предпоследняя «Р».

Богдан был в отчаянии. Времени оставалось совсем мало, он должен как можно скорее закончить портрет и защитить Аню, пока не стало слишком поздно. Он не мог допустить, чтобы с ней случилось то же, что и с этим несчастным.

* * *

Уже наступила ночь. Шёл дождь, который поначалу казался чем-то несерьёзным, но теперь усиливался с каждой минутой. Громко перестукивались на ветру ветки деревьев, небрежно скидывая листву. Аня и Павел стояли под небольшим навесом в парке, в котором она раньше так любила рисовать. Теперь Аня не знала, захочет ли продолжать заниматься этим делом, когда всё закончится – если закончится.

Павел крепко прижимал её к себе, и Ане казалось, что ему так же холодно и страшно, как и ей.

– Может, он передумал приходить, – предположил Павел.

– Нет, это вряд ли, – произнесла, поёжившись от холода, Аня, вспоминая звонок, который разбудил её этой ночью.

* * *

Ей снова снился тот же кошмар. Пусть из раза в раз и были незначительные изменения, но всё же это был один сон.

Аня вновь бродила по мрачному замку Роберта. Только на сей раз света было куда больше и пространства казались шире, а по периметру холодных длинных коридоров располагались кованые факелы, которые освещали путь. Живописные полотна постоянно сменялись, и если раньше их было не так много, то сейчас ими были увешаны почти все стены, словно она попала в картинную галерею. Несмотря на всю свою любовь к искусству, Аня стремилась скорее покинуть это место. Слишком неуютно ей было здесь находиться.

Изображения людей на холстах оживали, когда она проходила мимо. Странные вельможи в старинных одеяниях с любопытством и оттенком презрения наблюдали за ней, отчего становилось не по себе.

– Скоро все, кого ты любишь, умрут, – произнёс мужчина в чёрном цилиндре с одной из картин.

Аня проигнорировала его; она хотела, чтобы сон поскорее закончился, а для этого ей нужно было найти старика. Ведь тот всегда задавал один и тот же вопрос, на который у неё всё ещё не было ответа, но она знала, что на этом сон всегда заканчивался. Поэтому Аня поспешила, ведь коридоры сами приводили к нужному месту.

Старец с длинной бородой, как и прежде, охранял огромный сундук и уже поджидал Аню.

– Ты узнала второе имя Роберта? – прохрипел колдун.

– Пока нет.

– Поторопись, времени уже мало, – выговорил хранитель сундука. – Скоро Роберту понадобится новая жертва.

Аня обернулась, надеясь, что сейчас сон рассеется, но стены замка никуда не делись.

– Поторопись! – твердил хор со старинных картин.

Она закрыла руками уши, чтобы не слышать голосов. Вдруг замок так затрясло, что с потолка посыпалась мелкая крошка, а камни норовили сорваться вниз и погрести Аню под собой. Аня почувствовала, как пол под её ногами задрожал и начал расходиться, образуя огромную щель. В испуге она отскочила к одной из холодных стен замка. Вибрация была такой сильной, будто она находилась в эпицентре землетрясения. Ей едва удалось удержаться на ногах.

– Поторопись!

Большой булыжник пролетел в сантиметре от её лица, проделав в полу огромную дыру. Она ещё сильнее прижалась спиной, и в этот момент увидела впереди женщину.

– Поторопись!

Сначала ей показалось, что это её мать, но, присмотревшись, Аня узнала свою тётку. Женщина, которая обычно улыбалась, сейчас плакала. Аня аккуратными шажками, стараясь сохранить равновесие, стала пробираться к тёте, которая последние два года заменяла ей мать.

– Поторопись!

Несколько камней ударило по голове тётю Свету, но она продолжала стоять, будто совсем ничего не почувствовала.

– Нет, пожалуйста, – заплакала Аня, когда увидела тень за ней. Кто-то высокий и статный приблизился к тёте.

– Поторопись!

Тень скользнула длинным пальцем по её испуганному лицу, словно чертя невидимую линию, которая тянулась тонкой красной полоской.

– Поторопись!

Палец тёмного силуэта начал спускаться ото лба к носу, от носа к губам женщины, прошёл через шею, добрался до груди. Бритвенно-острый, он разрезал домашний халат и спустился к животу.

– Поторопись!

Тётя Света уже не плакала – она застыла каменным изваянием, и даже лицо её превратилось в маску, лишённую эмоций. Лишь тонкая алая линия становилась всё толще, растягивая её тело. Осознав всю чудовищность происходящего, Аня не смогла сдержаться:

– Нет! – сквозь слёзы закричала она, когда тело тёти развалилось на две половины.

– Поторопись!

* * *

Раздался телефонный звонок. Аня проснулась в слезах, её бил озноб, хотелось кричать. Игнорируя мобильник, она кинулась в комнату тёти. Сердце бешено колотилось, а голова просто раскалывалась. Телефон всё не замолкал, продолжая трезвонить на всю квартиру, но Аня его словно не слышала; сейчас ей нужно было удостовериться, что с тётей всё в порядке, ведь её она точно не хотела отдать Роберту на растерзание. Услышала знакомый храп, и трепещущее сердце начало понемногу успокаиваться.

– Это всего лишь сон, – вслух повторяла она себе, пока возвращалась в свою комнату. Звонок всё ещё не умолкал. Кто-то очень настойчивый желал услышать её.

Подойдя к высокой тумбе, Аня взяла смартфон и посмотрела на экран. Номер был незнакомый. Она с некоторой опаской всё же ответила на звонок.

– Алло?

– Простите, что звоню так поздно, – послышался в трубке тихий вкрадчивый голос, – но я не знаю, сколько ещё у вас есть времени. Меня зовут Кало Мюллер. И это я сделал тот снимок. Нам срочно нужно встретиться, пока не стало слишком поздно.

* * *

В небе сверкнула молния, а через мгновенье раздался гром. Дождь превратился в настоящий ливень, а в парке, кроме них, не было ни души. Аня думала о Богдане, до которого ей так и не удалось дозвониться. Его телефон был недоступен, а в социальных сетях он не появлялся с тех пор, как ушёл к себе. Покидая её квартиру, он выглядел таким сломленным и несчастным, что сердце наполнилось тихой грустью. И сейчас ей не хотелось думать, что Богдан просто сдался. Она гнала от себя дурные мысли, отказывалась верить в то, что с ним могло что-то случиться. Ведь, если Роберт уже добрался до него, ей придётся покончить с этим самой. Только сможет ли она? На всякий случай Аня написала ему сообщение, в котором подробно рассказала про звонок незнакомца и место, где они должны встретиться.

– Тебе нечего бояться. Я смогу тебя защитить. – Павел вытащил из кармана ветровки раскладной нож и щелчком выпустил тонкое блестящее лезвие.

– Спрячь его, – чуть ли не выкрикнула Аня. – Он вряд ли нам поможет бороться с проклятьем и точно не закончит портрет. Зачем ты вообще его взял?

– Ты зря недооцениваешь ситуацию. Неужели ты думала, что я пойду с пустыми руками? Мы не знаем, кем может оказаться этот Мюллер, а я должен быть спокоен.

Только он это произнёс, как из темноты на освещённый фонарём участок вышел, немного сутулясь под огромным зонтом, среднего роста старик. В ярко-жёлтом пиджаке он выглядел словно лучик солнца в ненастную погоду.

– Вы, должно быть, Аня, а вы Павел, – подойдя, произнёс он с явным акцентом.

– А вы Кало Мюллер? – уточнила Аня, с интересом рассматривая нового знакомого.

Старик носил коричневую шляпу с мягкими полями, сдвинутую к густым седым бровям, что придавало его морщинистому смуглому лицу несколько таинственный вид. Глаза то ли зелёные, то ли серые, потерявшие с возрастом былую яркость, выражали беспокойство и в то же время желание поделиться чем-то важным.

– Всё верно. Позвольте забраться под ваш навес, погода сегодня отвратительная. Не удивлюсь, если Роберт стоит и за этим.

– Расскажите нам всё, что вам известно про этого человека, – попросил Павел, отодвигаясь в сторону и приглашая Кало в укрытие. Он быстро щёлкнул кнопкой, и лезвие исчезло, как и сам нож в кармане его ветровки, хотя рука всё ещё крепко сжимала рукоять.

– Человека? – как-то криво улыбнулся Мюллер, складывая зонтик, и присоединился к ним. – Роберт не человек. Я всё вам расскажу, но сначала ответьте, нет ли у вас, случайно, семечек?

Аня с Павлом переглянулись и синхронно покачали головами.

– Очень жаль, а то я забыл покормить Адольфа, – произнёс Кало, и в этот момент они заметили белую крысу, которая спокойно сидела на его плече.

– Адольф не самое лучшее имя, – неуверенно проговорил Павел, не отрывая глаз от крысы.

– Могу поспорить, – возразил Мюллер, коснувшись пальцами кустистой седой бороды. – Адольф – красивое имя, означающее «благородный волк». То, что оно принадлежало раньше тирану, не делает его плохим. Мой Адольф самый добрый на всём белом свете.

Услышав свою кличку, крыса встала на задние лапки и покачала розовым носиком.

– У вас замечательный питомец, – улыбаясь, произнесла Аня и тут же вернулась к тому, ради чего они здесь собрались: – Но нам очень нужна информация о Роберте, наш друг пропал, есть вероятность, что с ним случилась беда. Расскажите всё, что вам известно.

Павел скривился, что не укрылось от её внимания, хоть и промолчал. Аня понимала, как Павел относится к Богдану, но очень надеялась, что вскоре он изменит своё мнение.

– Хорошо, юная фройляйн. История будет неприятной, и я бы хотел её забыть, но раз всё повторяется, я поведаю её вам. Только, пожалуйста, не осуждайте меня, я этого не выдержу, – попросил он, и лицо его приняло задумчивое выражение. – Это случилось очень давно, когда я был молод и счастлив. Год, как женился на прекраснейшей девушке, её звали Оливия. Моя фотостудия в Трире приносила хорошие деньги, ведь ко мне часто приезжали фотографироваться из других городов. Я в какой-то степени был знаменит, хотя чего лукавить, в газетах обо мне часто писали, называя лучшим фотографом Германии. Возможно, поэтому он и пришёл ко мне.

Аня очень внимательно слушала рассказ Мюллера, боялась упустить или не расслышать что-то важное из-за редких раскатов грома и стука дождя, что, как сумасшедший дятел, долбил по навесу.

– Однажды вечером я собирался закрываться, тут-то и появился он. Одновременно красивый и пугающий молодой мужчина. Не знаю, как его описать, но было в нём что-то зловещее, особенно в глазах. Он представился Робертом, сказал, что ему нужна фотография. Точнее, сказал, что ему нужна самая лучшая фотография. Роберт казался таким галантным, его голос звучал как песня, когда он говорил, я просто слушал и наслаждался. Он сказал, что долго путешествовал в поисках особенного фотографа для его портрета. И среди всех выбрал меня, как лучшего не только в Германии, но и в целой Европе. Как же мне это польстило тогда… Я согласился сделать снимок, и Роберт впервые улыбнулся, и его улыбка была прекрасной, такой симметричной, что обезоружила меня своей открытостью, и я немедленно взял в руки фотоаппарат. К сожалению, первый щелчок затвора не принёс мне желаемого результата, впрочем, как и остальные. Я долго мучился, и спустя час мне всё-таки удалось его запечатлеть. Уходя, Роберт поздравил меня с пополнением в семье. Тогда я не понял, о чём он говорил, но дома Оливия сообщила, что беременна. Помню, тогда я подумал, что Роберт был ангелом, но, увы, я ошибся…

Мюллер замолчал ненадолго, собираясь с мыслями, и продолжил:

– Он точно не был ангелом. Это стало ясно довольно скоро: стоило мне спуститься в лабораторию, чтобы проявить снимок, как я встретился с первыми трудностями. У меня ничего не получалось, к тому же по ночам я мучился от жутких кошмаров. Я запил, хотя раньше никогда не притрагивался к бутылке. Проявить фото у меня получилось лишь спустя три дня, но я уже был этому не рад. Это была одновременно моя лучшая и самая отвратительная работа. Глаза Роберта на снимке сияли глубокой тайной. В них хотелось утонуть и раствориться. Я отложил свою работу и занялся другими делами. Я не знал точно, когда он придёт, но решил, что покажу ему снимок, а после уничтожу. Каким же я тогда был глупцом! Роберт снова появился перед самым закрытием, как и в первый раз. Я задал ему вопрос, который мучил меня все эти дни. Спросил, кто он такой. Он рассмеялся, сказал, что я знаю, кто он, что все знают. Что детям про него рассказывают родители и что все поголовно боятся его. Мне стало так страшно, как не было ещё никогда. Я в ужасе схватил фото и попавшиеся под руку ножницы и воткнул в него остриё, а затем вынул и воткнул ещё раз. Ирония в том, что я не хотел попадать именно в глаза, хотел просто уничтожить этот проклятый снимок, словно это могло меня спасти.

Аня схватила за руку Павла и стиснула его ладонь. История Кало пугала её, и в то же время она хотела узнать, чем всё закончилось.

– Роберт закричал так, что в ушах зазвенело, он совсем перестал походить на человека. Его рот и глаза исказились в чудовищной гримасе, которая, словно чернила, стала растекаться по воздуху, теряя форму. Лицо превращалось в одно сплошное пятно, похожее на чёрную дыру, которая могла с лёгкостью затянуть всю фотостудию. Я думал, что умру прямо там, настолько это зрелище перепугало меня, но я просто потерял сознание, а когда очнулся, ни Роберта, ни фотографии нигде не было. Мне казалось, кошмар закончился, но всё только начиналось. Самое ужасное случилось, когда я вернулся домой и увидел Роберта в нашей спальне. Он стоял с улыбкой на губах. У меня в руках всё ещё были ножницы из студии, которые я так и не убрал. Сжав их покрепче, я кинулся на это чудовище. Тогда я не понял, почему он не сопротивлялся. Когда я наносил удар за ударом, Роберт лишь смеялся. Меня обуяла такая ярость, что остановиться было выше всяких сил. Я хотел уничтожить это существо, боясь за свою семью. Смех Роберта казался настолько невыносимым, что я специально выколол его глаза. И стоило мне это сделать, как пелена спала, и я пришёл в ужас, ведь подо мной лежала моя жена. Ножницы выпали из рук. Меня затрясло, я дико взвыл. Смех оказался мольбами о пощаде, а она лежала мёртвая, вся в крови, так и не поняв, за что я так с ней поступил. – Голос Кало Мюллера звучал с надрывом, а глаза были полны печали. – Я сам вызвал полицию и рассказал всю правду. Суд признал меня невменяемым и поместил в лечебницу для душевнобольных, где я провёл пятнадцать лет своей жизни. Лишь матушка навещала меня. Она никогда не верила в то, что я безумен. Там, в лечебнице, я и правда начал считать, что никакого Роберта не существовало, что я просто совершил ужаснейшее преступление, ведь даже его фотография испарилась. А потом я увидел её на одном сайте и глазам своим не поверил. Но кем бы я был, если бы не признал свою работу? – спросил он сам у себя, а потом обратился к ним: – Так что ему от вас нужно, ребята?

– Он хочет, чтобы мы нарисовали его портрет, – ответила Аня, которую по-настоящему напугала история, даже волоски на руках встали дыбом.

– Да, он всегда ищет творческих личностей. Роберт питается нашими талантами. Вы принесли мою фотографию, как я просил?

Она кивнула и протянула ему снимок.

– Тебе стоит спрятаться, Адольф, не хочу, чтобы ты это видел, – произнёс Мюллер, прежде чем взять фотографию. Крыса юркнула за лацкан пиджака, и только тогда он вновь прикоснулся к проклятому изображению. – У вас же есть снимок на телефоне? Сможете закончить портрет по нему?

– Я не знаю, сможем ли мы вообще его закончить, – призналась Аня. – Думаю, нам надо знать, какие у него были глаза, может, тогда мы сможем справиться с работой.

– К сожалению, я не смогу вам в этом помочь. С тех пор прошло слишком много времени. Но я знаю, где находится его замок в Германии. Возможно, если вы отправитесь туда, вам удастся найти больше информации. А сейчас я хочу сделать то, что должен был сделать шестьдесят лет назад. Уничтожить эту фотографию.

– У вас не получится, – встрял Павел. – Я пробовал, она даже не горит.

– Просто не вы её создатель. Вы можете ей навредить, можете немного испортить, но только автор может уничтожить чистое искусство. – Его губы расплылись в мягкой улыбке, после чего Кало достал зажигалку и поджёг снимок.

Фотография загорелась так, как загорелась бы любая другая, будто в ней не было никакой силы, никакой чёрной магии. Дождь внезапно затих, а ночное небо, словно по велению какой-то силы, прояснилось. Полная жёлтая луна светила ярко.

– Вот и всё, – сказал Мюллер, когда снимок обратился в горсть пепла. – Отправляйтесь в замок Роберта и ищите ответы там, и да хранит вас Бог, если он, конечно, существует.

Он вышел из-под навеса и собирался уже уходить, когда Аня окликнула его:

– Кало.

– Да, – обернулся старик.

– Можно задать вопрос? Он не про Роберта.

Мюллер кивнул.

– Вы рассказывали, что жили в Германии. Откуда вы так хорошо знаете русский? И почему оказались здесь?

– Моя матушка – русская иммигрантка. Она всегда говорила со мной на родном языке, поэтому я так хорошо его знаю. Отец по крови цыган, но, когда мне было семь, матушка вышла замуж за немца, и он меня усыновил, дав свою фамилию. Однако в преклонном возрасте она решила вернуться на родину, и я решил составить ей компанию. Да так и остался здесь.

– Спасибо вам, – благодарно сказала Аня.

– О, юная фройляйн. Я сделал всё, что мог.

* * *

Они уже покидали парк, когда им навстречу вышел Богдан. Аня уставилась на него, пытаясь вспомнить, когда они виделись последний раз. Кажется, это было два дня назад. Но как же сильно он изменился за это время!

Сейчас он выглядел хуже некуда: исхудавший, с бледным измождённым лицом и красными от усталости глазами. Тёмные сальные волосы свалялись паклей, кожаная куртка была порвана в нескольких местах, а кроссовки забрызганы грязью. К тому же от него отвратительно пахло.

– Простите, что так поздно, – извинился Богдан, переступая с ноги на ногу. – Приехал, как только увидел сообщение. Телефон долго не мог зарядить. Вы уже встретились с этим Мюллером?

– Что с тобой случилось? – обеспокоенно спросила Аня.

– Мои родители… – Он судорожно вздохнул. – Они мертвы, Роберт спалил нашу квартиру, и мне пришлось ночевать на улице.

Он не плакал, однако его нижняя губа подрагивала. Богдану тяжело было об этом говорить, и Аня его прекрасно понимала. Она подошла и обняла его так крепко, как только смогла. Её не смущал ни его внешний вид, ни запах. Ей просто хотелось этим объятьем подарить толику тепла, сказать, что она чувствует его боль как свою. Что он не один.

– Мне очень жаль, – прошептала Аня, размыкая руки.

– Я поеду в Германию, – нарушил молчание стоявший в стороне Павел. – Куплю билет на ближайший самолёт. Я знаю немецкий, так что, может, и смогу что-то разузнать про этого Роберта.