Искусственные ужасы

Он, конечно, опоздал – Богдан всегда опаздывал. Аня была уже на месте, стояла возле полок с любовными романами. Только на сей раз волосы её были собраны, а знакомые Богдану по прошлой встрече шорты и майка сменились лёгким светлым сарафаном выше колен и босоножками на плоской подошве. В руках она держала книгу с полуголым мужчиной в ковбойской шляпе на обложке.

– Ты правда это читаешь? – спросил Богдан вместо простого «привет», подойдя к ней.

Она вздрогнула.

– Ты опоздал, – серьёзным тоном сказала Аня и, возвращая книгу на полку, уже мягче добавила: – И да, мне такие романы нравятся.

– В них одна ерунда, в жизни так не бывает. Но нам лучше присесть: разговор будет долгим.

Богдан бесцеремонно схватил её за руку и повёл в читальный зал к столику в самом дальнем углу. Аня не сопротивлялась.

– Я хочу отказаться от работы, – едва присев, выдала она, выложив на стол деньги и фотографию.

– Нельзя, – только и сказал Богдан.

– Но почему?

– Потому что он хочет, чтобы кто-то нарисовал его портрет. И если ты начала его рисовать, то он от тебя уже не отстанет. Поверь, я знаю.

– Я не понимаю, – растерянно прошептала Аня. – Я вижу его образ повсюду, этот человек засел у меня в голове. И я не знаю, как избавиться от лица с дырами вместо глаз. Оно словно преследует меня! А на днях парень подарил мне цветы, но я увидела только гниль с личинками вместо пионов! Видение было таким реальным, что меня просто выбило из колеи! Так не может продолжаться! Я не могу спать, не могу нормально есть и не могу рисовать!

– Дальше будет только хуже. – Богдан понизил голос. Пожилая женщина-библиотекарь провезла мимо них полную тележку книг. – Позволь мне тебе всё рассказать. И не перебивай, каким бы бредом это ни казалось. Хорошо?

Аня кивнула. Было видно, что она хочет узнать правду и в то же время боится услышать её.

– Я сам художник, точнее, пытаюсь им быть, – начал рассказ Богдан, немного нервничая. Ведь он очень надеялся, что до этого не дойдёт. – Всё началось, когда одна музыкальная группа попросила меня сделать обложку для их альбома. Они хотели нечто по-настоящему жуткое. Я сделал несколько набросков, но ни один из них не пришёлся им по вкусу. И тогда я решил поискать вдохновение в библиотеке. Нарыл старых книг, посвящённых мифам и легендам. В них частенько встречаются довольно пугающие картинки. Знаешь, вроде козла с телом человека, который на вертеле поджаривает грешников в одном из кругов ада. Я взял как раз одну из таких книг, самую старую, какую смог найти, надеялся вдохновиться страшными рисунками. Но нашёл нечто иное – потрёпанную фотку странного человека с дырками вместо глаз. Тогда мне показалось, что этот портрет отлично подойдёт на обложку альбома. Ведь жуть может быть и в чём-то максимально простом, а это лицо внушало какой-то необъяснимый ужас. Я забрал фотку и тут же принялся за работу. Но у меня ничего не получалось, я будто разучился рисовать. Как только подходил к полотну, руки начинало сводить, сердце безумно колотилось, будто какая-то сила не хотела, чтобы этот портрет был нарисован. А ещё мне стали сниться странные кошмары. Из них я узнал, что человека на фото зовут Роберт. Мне вообще начало казаться, что я схожу с ума, потому что сны были слишком похожи на явь. Поэтому я решил забросить эту работу и уничтожить фотку. Пробовал сжигать – она не горела. Тогда я вернул её в библиотеку, но дома снова нашёл эту проклятую фотографию. Осознав, что, вступив в эту игру, её уже нельзя покинуть, я твёрдо решил бросить рисовать этого жуткого человека. Я с чего-то взял, что хоть это могу сделать. Но не тут-то было. Стоило мне перестать рисовать портрет, как стало происходить самое страшное – на моём теле начали проступать буквы его имени.

Богдан на мгновение замолчал, а затем расстегнул кожаную куртку.

Аня зажала рот рукой, когда увидела надпись на его худой груди. Кожа, затянувшаяся, как после колотой раны, образовывала четыре большие буквы: Р, О, Б, Е.

– Я уверен, что, когда имя будет дописано, я умру. – Богдан быстро застегнул куртку, когда мимо них снова прошла старушка.

– Это библиотека, а не стриптиз-клуб, – проскрипела она. – Имейте совесть! Сталина на вас нет!

Богдан усмехнулся, хотя было не до смеха. Аня тоже улыбнулась, но, когда библиотекарь ушла, она вновь принялась внимательно слушать Богдана.

– По моим подсчётам, у меня две недели, может, меньше, прежде чем его имя появится полностью. Но я уверен: стоит нарисовать портрет, и всё это закончится. Во всяком случае, тогда во всём этом будет смысл. Вот именно поэтому тебе нельзя бросать его рисовать, иначе ты окажешься в опасности.

– Я уже в опасности, – произнесла Аня со злостью, граничащей с отчаянием, и поднялась, видимо, не выдержав. – Почему ты отдал эту фотографию именно мне?!

– Ты смотрела «Звонок»? – неожиданно спросил Богдан.

– Нет, при чём здесь фильм? – Она снова села, сердито поджав губы.

Богдан сделал паузу, осмотрелся и, убедившись, что любознательной старушки с книгами рядом нет, пояснил:

– Это фильм ужасов про видеокассету, после просмотра которой раздаётся телефонный звонок. Голос в трубке сообщает, что через семь дней ты умрёшь. И ты правда умираешь ровно через семь дней. Но в фильме был способ спастись. Нужно было показать эту кассету кому-то другому, и тогда страшное проклятье отпускало тебя и переходило на следующего. Я думал, что с фоткой будет то же самое: как только ты начнёшь рисовать портрет, Роберт отстанет от меня. Но, видимо, я облажался, и здесь действуют другие правила. Ты стала рисовать и просто включилась в мою игру.

На мгновенье Аня потеряла дар речи, её глаза заблестели от слёз, а руки сжались в кулаки.

– Но почему именно я? – Её громкий голос прозвучал так сердито, что люди в читальном зале оторвали головы от книг. – Есть же столько других художников!

– Потому что ты лучшая, – с полной серьёзностью в голосе сказал Богдан. – Я просмотрел в соцсетях сотни работ разных художников нашего города, и ты самая талантливая из них. Помню, я подумал: если это возможно, то именно тебе удастся нарисовать его портрет. Ведь если у тебя не получится, то не получится ни у кого.

Если до этого момента Аня хмурилась, то теперь выражение её лица чуть смягчилось.

– Подожди минутку, – сказал Богдан и вышел из-за стола. Вскоре он вернулся с целой стопкой книг. – Знаю, мне нет оправданий. Я поступил как настоящий мудак, когда взвалил всё это на тебя. Но послушай, я уже неплохо продвинулся в вопросе изучения Роберта. В тех снах, которые я видел каждую ночь, мне попадались разные картины известных немецких художников. Из этого я сделал вывод, что Роберт был немцем. Сначала мне не удавалось ничего найти ни в книгах, ни в интернете, пока я не обратился к немецкому фольклору, где пусть и немного, но проскальзывала какая-то информация о Роберте. Не знаю, насколько можно доверять всем этим легендам, но, если мы больше о нём узнаем, тебе или мне всё-таки удастся завершить его портрет. В этих книгах может быть ответ. И если мы их разделим и прочитаем, то, возможно, сможем найти его и спастись. Мы просто обязаны спастись.

Она с неохотой взяла две тяжёлые и толстые книги из пяти: одну по истории искусств, а другую по германским легендам – и пролистала несколько страниц. Даже Богдану было ясно, что на прочтение такого кирпича в восемьсот страниц уйдёт куда больше пары дней. Аня выглядела так, будто ей диагностировали смертельную болезнь. Так ещё и добавили, что, если она хочет выжить, лекарство придётся искать самостоятельно.

– Значит, ты тоже продолжишь рисовать его портрет? – отложив книги и посмотрев на Богдана, уточнила она.

– Да, я буду пытаться.

– И ты веришь, что если портрет будет готов, то весь этот кошмар закончится?

– Ничего другого мне просто не остаётся, – признался Богдан. – Мне надо возвращаться домой. Но я тебе позвоню, обещаю.

– Что ты обычно читаешь, если не любишь любовные романы? – внезапно спросила Аня, когда он уже встал и собрался уходить.

– Мне раньше нравились ужасы, но сейчас… я уже не знаю. И посмотри «Звонок» – только японский, а не американский ремейк. Это уже настоящая классика, тебе понравится.

* * *

Вернувшись домой, Богдан решил, что снова попробует рисовать. Всю дорогу он думал об Ане, и ему действительно было совестно, что он втянул её в это безумие. Она просто не заслуживала всего этого. И он не знал, сможет ли себя простить, если с ней всё-таки что-то случится. Ему хотелось верить, что вместе они справятся. Богдан собирался закрыться в своей комнате наедине с карандашами, но отец преградил ему путь.

– Где моё пиво, сосунок? – грозно спросил он.

Богдан забыл сходить в магазин и сейчас сильно об этом жалел. Он всё никак не мог определиться, в каком состоянии он больше боялся отца – пьяного или трезвого.

– Я сейчас же за ним схожу.

– Поздно, засранец, пора тебе преподать урок. – Отец снял с крючка на стене ремень с большой металлической бляхой. – Будешь знать, как расстраивать отца.

После этих слов он обмотал ладонь ремнём и сжал её в кулак.

– Не надо, папа, – только и успел сказать Богдан, пятясь, когда крепкая рука отца врезалась ему в лицо.

Кровь хлынула из разбитого носа, но отец не остановился. Он размотал ремень и стал размашистыми ударами избивать Богдана, пока тот не заплакал.

– Плакса, ты всегда был плаксой, – зло сплюнул отец. – Если снова расскажешь матери, что это я тебя отлупил, клянусь богом, я её убью.

Когда отец закончил, оставив его, Богдан с трудом поднялся и, добравшись до своей комнаты, заперся. Тело сильно ныло, а кровь из носа никак не останавливалась. Если бы не мать, Богдан бы давно съехал, но он не мог оставить женщину, которая его вырастила, наедине с этим монстром. Он не винил её за то, что она так часто не ночевала дома, но упрекал в том, что она всё-таки всегда возвращалась и говорила, что любит мужа, который избивал их обоих. Богдан даже пытался уговорить её уйти вместе с ним. Денег на съёмное жильё хватало: он стал неплохо зарабатывать на том, что считал раньше простым хобби. Но мать твердила, что нельзя разрушать семью. И с этим Богдан уже ничего не мог поделать.

– Чтоб он сдох! – неожиданно для себя вслух сказал Богдан.

И, будто услышав его слова, как джинн из бутылки, на стене возник образ Роберта. Он безумно улыбался.

Глава 3

После возвращения из библиотеки Аня просидела за книгами почти до самого вечера, пытаясь отыскать хоть какую-то информацию о Роберте. Но всё, что она находила, не давало ответа ни на один вопрос. А вопросов было много. Из книги «Тайны и легенды близ Рейна» она узнала, что Роберт родился в Германии в конце шестнадцатого века. Владел огромным замком, но знатным человеком не был. Зато имел связи с разными герцогами и считал себя аристократом. Был алхимиком и, поговаривали, чернокнижником, способным превратить в золото любой минерал, а драгоценный металл лишить всякой ценности, обратив в простой булыжник. Он также любил устраивать званые вечера и показывать разные фокусы. И, как твердили злые языки, порой после таких вечеров кто-то из гостей не возвращался домой.

Всё это и вправду походило на легенду и не имело ничего общего с реальностью. Даже если человека на фотографии зовут Роберт, он не мог быть тем чернокнижником, ведь фотографию точно сделали уже в двадцатом веке. Аня уже собиралась захлопнуть книгу и пойти спать, но что-то её остановило. Она перелистнула страницу и начала читать. Очень быстро, полушёпотом:

– Единственным недугом, одолевавшим временами алхимика, была болезнь, что сковывала его телесную оболочку. Ни на минуту мысль о том, что смерть с младенчества присматривает за ним, не покидала беспокойный ум Роберта. Чего только не перепробовали доктора того времени: магические обряды, защитные амулеты, лечебные травы, – ничто не помогало юноше. И всё чаще он слышал из уст врачевателей, что он слишком слаб и близок тот час, когда смерть заберёт его к себе. Поэтому Роберт находился в постоянном поиске способа не просто победить недуг, но и обрести вечную жизнь, чтобы смерть даже не смела явиться на его порог. Чернокнижник считал, что человеческое тело тленно, что это не вечная оболочка, а душа – бессмертна. Ей нужен лишь подходящий сосуд. И этим сосудом ему виделось искусство, что было неподвластно времени и жило вне его тела. Поэтому Роберт верил, что душу можно соединить с чем-то прекрасным и только так победить смерть. И живопись – единственный талант, данный при рождении, – виделась ему крепкой нитью, ведущей к вечной жизни.

Прочитав последнюю строчку, Аня почувствовала, как у неё перехватило дыхание, а сердце учащённо забилось. Что, если Роберт всё-таки обрёл бессмертие? Нет, всё это казалось какой-то выдумкой. Не то чтобы она не верила в подобное. После того, что она испытала, ничего нельзя исключать. Но если хотя бы просто допустить подобное… Возможно, в фотографии была заключена душа Роберта. А глаза – зеркало души. Это объясняет дырки на их месте. Может быть, поэтому так важно закончить портрет? Что, если Богдан ошибается и это вовсе не проклятие? И ничего не закончится, даже если они нарисуют.

Аня вспомнила рубцы на теле Богдана и поёжилась. Закрыла книгу и подошла к мольберту. С холста на неё слепо смотрело лицо. Осязаемое, но ещё далёкое от завершённости. Ни глаз, ни души.

«Кто же ты такой, Роберт?»

* * *

На следующее утро Аня проснулась поздно. Прошлым вечером ей так и не удалось спокойно уснуть. Она много думала о Роберте, но ещё больше – о Богдане. Аня злилась на него, но не так, как на саму себя. Если б только она отказалась! Не так уж и нужны ей были эти деньги. Но почему-то в тот момент ей так не казалось. Как же быстро меняются приоритеты, стоит человеку ошибиться. Одно тянется за другим, и здравствуйте, ночные кошмары, предвестники плохих мыслей и испорченного настроения. Такое могло произойти в кино, но не в жизни. Не с ней. Но это случилось, и сейчас она ощущала себя зверем, которого гнали к обрыву.

В квартире было тихо: тётка ещё вчера напомнила ей, что с утра и до самого вечера её не будет дома. Аня поднялась с постели, оглядела комнату. Всё было на своих местах. У стены стоял мольберт, на столе лежали оставленные с вечера книги. Богдан не позвонил, хоть и обещал. Значит, ничего не нашёл. Аня хотела написать ему сама, но не знала, что сказать.

Аппетита по-прежнему не было. Аня боялась даже смотреть в зеркало: страшилась увидеть вместо себя безликую тень. Что с ней стало за каких-то несколько дней? Она себя не узнавала. И ведь дело было даже не в портрете. Холст манил, как тихая гавань, ждал её рук. Аня подошла к мольберту. Запястье больше не болело, и на мгновение – но этого было достаточно – ей показалось, что она способна закончить портрет. Избавить себя… их от проклятия. Уголь в её руках коснулся поверхности бумаги, и, не почувствовав никаких неприятных ощущений, она стала штриховать, не замечая, как мягкие чёрные крошки осыпаются на пол.

Вдруг раздался резкий стук. Аня вздрогнула от страха и выронила уголь. Стук повторился. Осторожно повернувшись на звук, напрягшись всем телом, она увидела ветку, которая стучала о её окно под порывами сильного ветра. Словно напрашивалась в гости, как назойливая соседка. Не успела Аня успокоиться, как за спиной зашуршали страницы. Волоски на руках и затылке встали дыбом.

Она обернулась, и увиденное парализовало её. Аня так и застыла, смотря, как страницы в книге, которую она закрыла вечером, сейчас перелистывала чья-то невидимая рука.

В какой-то момент всё прекратилось, стихло. Ветка не стучала, страницы не шуршали. И только сердце колотилось отбойным молотком.

Аня не заметила, как ноги понесли её к столу. Как пальцы прикоснулись к страницам, а глаза стали следить за текстом:

Однажды, в пору золотой осени, алхимик попросил слугу разослать весть о том, что он ищет живописца, который сможет запечатлеть его истинный образ на холсте, и обещает этому счастливцу столько золота, сколько он сможет унести. Весть очень быстро разлетелась, и к его замку поспешили самые лучшие творцы того времени. Никто не мог отказаться от такого щедрого предложения. Вот только стоило им начать писать, как становилось ясно: ничего не выйдет. Кто хоть самую малость продвинулся в написании портрета Роберта – сходил с ума. Десятки известных художников покончили с собой прямо перед полотном, ещё несколько – выкололи себе глаза, чтобы больше никогда не видеть лица Роберта.

Чернокнижник пребывал в удручённом настроении, казалось, смерть смеётся над ним, не позволяя никому закончить его портрет. Умереть и быть забытым – вот то, что его по-настоящему страшило. Больше никто не хотел писать его портрет. Алхимик почти отчаялся, пока однажды до него не дошли слухи о чудо-мальчике по имени Джозеф. Ребёнок, которому было всего семь лет от роду, рисовал так, будто это дар свыше. Всё, что выходило из-под его кисти, вызывало восхищение и трепет. И, конечно же, Роберт желал заполучить этого мальчика. Только вот его родители не хотели, чтобы их ребёнок рисовал чернокнижника. Их не интересовало всё его золото.

К тому моменту Роберт окончательно сошёл с ума: он стал видеть смерть, что появлялась в тёмных коридорах, и даже разговаривал с ней. Никто и ничто не могло переубедить Роберта в том, что только портрет сможет спасти его от смерти, которая уже протянула к нему свои костлявые руки. Поэтому алхимик велел похитить ребёнка и всю его семью.

Заперев в подвале замка мать и отца Джозефа, Роберт пригрозил ему, что они умрут, если он не нарисует его портрет. И, чтобы у мальчика не было выбора, велел пытать родителей, дабы их крики действовали как напоминание: чем быстрее он нарисует, тем скорее увидит их живыми и невредимыми.

Бедняге Джозефу пришлось рисовать днями и ночами, прерываясь лишь на то, чтобы смочить губы талой водой. Аппетит у мальчика пропал, а заснуть по ночам перед полотном ему не давали жуткие крики, что доносились снизу. Спустя несколько дней портрет был написан. Джозеф, исхудавший и высохший, как столетний старик, совершив последний взмах кистью, упал замертво. Его родители по повелению чернокнижника были убиты через час после смерти ребёнка. Но Роберта это совсем не беспокоило, ведь он получил то, чего так сильно желал. Выгнав охрану и всех слуг, чернокнижник заперся в замке и изо дня в день только и делал, что смотрел на свой образ, запечатлённый на полотне, пока тело Джозефа гнило перед его носом.

О дальнейших событиях история умалчивает. Известно лишь, что спустя месяц замок взяли штурмом. Ведь золото, которым чернокнижник снабжал герцогов, обратилось в камень. Инквизиция хотела сжечь алхимика, но им не удалось найти того в замке. Они отыскали лишь его портрет – последнюю работу юного Джозефа. Картина была прекрасной и одновременно безумной – стоило кому-то посмотреть на неё долгим взглядом, и в голову лезли странные мысли. Самыми ужасными на портрете были глаза, что выглядели так реалистично, будто изображение было живое и смотрело в ответ. Поэтому было решено их вырезать, а картину спрятать.

Но на этом история с портретом не закончилась. Были те, кто знал, что его забрал к себе богатый герцог, почитатель Роберта при жизни. Только вскоре он вырезал всю свою семью, а сам бросился с камнем на шее в тёмную пучину вод.

Аня быстро заморгала, пытаясь осмыслить только что полученную информацию и при этом не поддаться панике, которая только усиливалась с каждой минутой. Мысли одна страшнее другой метались в голове. Что, если, дорисовав портрет, ничего не удастся изменить и они всё равно умрут? Она отступила на шаг от книги. А что, если они просто сойдут с ума, потеряют рассудок? Разве им под силу нарисовать то, что не удавалось художникам того времени?

И тут же вспомнились слова Богдана: «Я подумал, что именно тебе, возможно, удастся нарисовать его портрет, ведь если у тебя не получится, то не получится ни у кого». Возможно, ей это под силу. Но что, если он ошибся? По крайней мере, сейчас Аня понимала, какими могли быть глаза Роберта. Живыми, пугающими и безумными. При одном взгляде которых пробегала дрожь по телу. Аня не спешила подходить к мольберту. Сначала она хотела поделиться новой информацией с Богданом. Странное дело, всё это время она думала не о себе. Она думала о них как о едином целом.

Аня бросилась к телефону. Руки слегка дрожали, но ей удалось отыскать номер Богдана и нажать на кнопку вызова. Длинные гудки, один за другим. Богдан не отвечал. А что, если с ним уже что-то случилось? Что, если?.. Об этом она даже не хотела думать. Так и не дождавшись ответа, Аня отключилась, надеясь, что он просто не слышал звонка, и, не выпуская телефона из рук, вышла из комнаты.

В зале было непривычно тихо, и от этой тишины становилось не по себе. Не находя себе места, Аня принялась мерить шагами расстояние от двери спальни до кухонного проёма. Она знала, что, пока не поговорит с Богданом, не успокоится. Ей нужно было как-то отвлечься. Аня вернулась в спальню и, отодвинув книги на край стола, села и открыла ноутбук.

Пальцы быстро набрали «Звонок Япония», и, щёлкнув в окошко с видео, она начала смотреть. Аня не любила ужасы, просто решила, что они отвлекут её, пока Богдан не перезвонит.

Наверное, это была совершенно сумасшедшая идея – смотреть ужасы, когда в твоей жизни и без этого хватает жути. Поэтому Аня то и дело поглядывала на телефон. Тот по-прежнему молчал. Потом снова смотрела минуту на экран, но мысли куда-то уплывали, и в какой-то момент она вообще перестала понимать, что происходит в фильме. Тогда-то и раздался звонок. Почти как в кино. Неожиданно, хотя Аня постоянно возвращалась глазами к экрану телефона.

И, к её ужасу, звонил не Богдан. Она учащённо задышала, смотря на экран. Стук сердца отдавался в ушах, а тело словно приросло к стулу. Входящим вызовом значился «АД». Ей хотелось зажать уши, чтобы не слышать звонка. Ещё лучше его сбросить. Но внутренний голос прошептал: «Возьми». И она взяла – точно так же, как часом раньше подошла к книге.

На том конце провода была тишина, и Аня неуверенно произнесла:

– Алло?

– Анечка, девочка моя…

Мягкий, до боли знакомый голос заставил её сердце забиться ещё быстрее. Она замотала головой и, не в силах поверить, поднялась со стула.

– Ма… ма… – Голос дрожал, а в глазах заблестели слёзы, и она прижала кулак к губам.

– Ты должна закончить… – Голос матери звучал едва слышно, и Аня сильнее прижала телефон к уху, сделав несколько шагов в сторону. – Портрет Роберта. Иначе мы скоро встретимся.

В трубке повисла тишина, а она, не в силах удерживаться на ногах, прижалась к стене, сползая вниз. Аню трясло, слёзы потекли по щекам, оставляя мокрые дорожки. Она завыла в голос и обхватила колени руками, свернувшись клубочком. Ей понадобилось два года, чтобы принять смерть родителей, а теперь… Что, если звонила не мать? Да, голос был так похож, но что, если это не больше, чем очередной кошмар? Что, если у них осталось слишком мало времени? И вместо того, чтобы закончить портрет, она отвлекается на поиски. Кто бы ни звонил, он дал предельно ясную инструкцию: рисуй или умрёшь.

Снова раздался звонок. Она вздрогнула и, подняв голову, увидела лежащий на полу телефон. Звонил Богдан. Аня схватила мобильный и, откинувшись на стену, прикрыла глаза.

– Ты звонила? Что-то случилось? – раздался встревоженный голос Богдана, когда она взяла трубку.

Аня молчала, не в силах что-либо произнести.

– Аня, ты слышишь меня?

– Приезжай, пожалуйста, – единственное, что она смогла сказать.

* * *

Ане пришлось взять себя в руки, чтобы написать Богдану сообщение с адресом, умыться холодной водой, собрать волосы в высокий хвост. И ждать того, кто не кинется её сразу успокаивать, но поймёт. Теперь, когда она знает чуть больше о человеке на фотографии, им будет о чём поговорить. В спокойной обстановке, сидя друг напротив друга в кухне. Она заварит чай, достанет с верхней полки кексы. Это немного успокоит её. Позволит на время представить, что Богдан – её бывший одноклассник или лучший друг – друзей ей в последнее время не хватало, – который пришёл в гости. И пусть Аня видела его лишь дважды, в этот момент это её совсем не волновало. Хотелось, чтобы он скорее приехал. Только бы не оставаться одной.

Через полчаса раздался звонок. Когда открыла дверь, Аня не сразу признала в ссутулившемся парне Богдана. Голова втянута в плечи, взгляд опущен, будто он стыдится на неё смотреть. Рассечённую бровь, ссадины на скуле и подбородке Аня заметила сразу. Но, не успев ничего сказать, услышала:

– Что случилось? – спросил сиплым голосом Богдан и, шмыгая носом, посмотрел наконец-то на неё.

– А с тобой? – не скрывая беспокойства, перебила Аня. Теперь она лучше видела его лицо. Нос распух и походил на картофелину, синяки под покрасневшими, как после бессонной ночи, глазами потемнели ещё сильнее. – Ты хоть спал?

– Немного.