Адам Протопласт

Валера срывается за ним: глупый племяш, ему бы всё возня да цветочки. Он не понимает, как весело может стать, выполни он поручение дяди.

– Подойди к ней сзади, – шепчет, настигнув Пашу Валера, – только так, чтобы она не заметила…

– Э-э-э, – издаёт Павел нечто нечленораздельное, вскакивает на ноги и вновь отбегает от дяди, уже к горке, заржавевшей и покорёженной.

Валера злится: развлечение ускользает. Некому задрать девочке подол платьишка и стянуть трусы.

Он мчится за племянником, настигает его на лестнице, снова хватает за локоть. Павел понимает: необходимо предпринять нечто более существенное и выразительное, чтобы не попасться в капкан чужеродных желаний. Он вдруг замахивается ладошкой, где виднеются полосы прилипшего песка, и лупит ей Валерку по лицу.

Пощёчина получается удивительно точной и сильной для столь крохотного ребёнка. Пятиклассник-дядя невольно отшатывается и даже вскрикивает. Паша, так и не взобравшись на горку, спрыгивает с лестницы и бежит куда-то вдаль со двора. Ему категорически, просто до ужаса не хочется подчиняться – ни Валере с его пошлыми шалостями, ни кому-то ещё.

Убегает он так далеко, что его приходится искать по микрорайону всей семьёй.

Успела опуститься ночь. Разгорячённые и раздосадованные известием о пропаже внука, деда Толя и баба Варя, схватив вялую и равнодушную дочь, которая, казалось, была готова ко всему, хоть и к погибели сына, надавав торопливых тумаков Валерке («Он сам сбежал! Я не виноват!»), бросились рыскать по округе.

Ребёнок нашёлся чуть ли не к полуночи – далеко от дома, аж за три автобусные остановки. Он стоял у бойлерной и ковырялся пальцами в шероховатостях кирпичей.

Каких-то особых выводов после того случая пашины родственники не сделали. Кто из детей не убегает со двора? А Валерка, получивший вслед за тумаками и хорошую порку, уже на следующий день обо всём забыл и вновь испытывал к племяннику самое добродушное расположение, приготовляясь к новым безобразиям.

Но для самого Павла это рядовое и малозначительное событие стало во многом определяющим. Природный талант понимания человеческих стремлений принёс вместе с собой огорчение. Ему стало вдруг со всей отчётливостью ясно, что за все краткие десятилетия топтания земли его именно так и будут использовать – кто для мелких, а кто для крупных пакостей.

Все последующие годы жизни только подтверждали этот постулат.

Но!

Примерно в этом возрасте и даже не исключено, что в этот самый день, дуновениями не мыслей, а каких-то душевных колебаний к нему пришло вдохновенное понимание: мир, который жесток, зол и агрессивен, может быть либо обманом, либо испытанием.

Ибо любое живое существо обязано не только стремиться к благости, но и находить её.

Более того, благость и успокоение, осознал Паша Тимохин, взаправду доступны ему, потому что в нём присутствует необходимое стремление к ним и силы для достижения.

Только ради этого и стоит жить в этой негостеприимной и обманчивой реальности.

Это ощущение, с которым рождаются все религии мира, заронило в нём его собственную веру и собственные методы достижения желаемого благословенного мира, в котором не будет ни боли, ни горести, ни разочарования.

Религии этого мира в качестве выхода из тупика предлагают образ подчинения чужой идее и смирения с её узами. Павел же – и это был для него единственный настоящий и воистину решительный метод – решил создать свой собственный мир и стать его божеством.

Для этого необходимо всего лишь избавиться от реалий этого мира. Его иллюзий.

Я столь подробно и столь внятно описываю философские выводы пятилетнего малыша, что, разумеется, в вас зародилось сомнение: да возможны ли столь сложные сентенции в неразвитом детском мозгу?

Не спорю – вряд ли.

Пожалуй, в качестве жизненных ориентиров накатившие на него в этом возрасте ощущения оформились существенно позже. Но талант Павла заключался в том, что каждое из этих дуновений он сохранил в целости и сохранности в тайниках памяти, не потерял ни одной искры из их очагов и сделал из них диковатые для рядового человеческого существа, но крайне логичные для просторов собственной незаурядной личности выводы.

А ещё он остро почувствовал в этом нежном возрасте структуру, из которой состоит мир и в которую вовлечена его собственная личность. Все эти миллиарды причинно-следственных нитей, из которых соткана реальность и её восприятие людьми.

И шаг невозможно совершить без напряжения этих бесчисленных струн.

А ещё реальность сплетена из человеческих отслоений, мыслительных и чувственных чешуек, что отваливаются от людей постоянно. Одна чешуйка падает на другую, за ними торопится третья – и вокруг уже не реальность объективности, а реальность отслоений, реальность кривых отражений и тупиков.

У каждой мысли, идеи и образа есть начало. Мы ежедневно используем в повседневной жизни миллионы паттернов, связанных с поведенческими функциями, мировоззренческими конструкциями, свойствами сознания, сумма которых сводится к формированию картины мира и представлений о собственном Я.

Но каждый элемент этого бурлящего сплава имеет свою собственную историю. Историю своего появления на свет и внедрения в человеческое сознание.

При желании, системном подходе и фанатичной усидчивости можно определить происхождение этих паттернов.

Вот ты ходишь в детский сад, потому что на самом очевидном уровне, оплетённом тугими нитями всеобъемлющих смыслов, это этап социализации и подготовки к вхождению в Общество.

На частном, семейном уровне – это возможность родительницы избавиться от тебя на время рабочего дня, отвлечься от обязанностей твоего воспитания и присмотра за тобой.

А есть ещё несколько личностных уровней, к которым ты тоже оказываешься привязан.

Уровень злости, в котором существует мальчик-забияка Антон, который постоянно отнимает у тебя машинку.

Уровень нежности, в котором живёт девочка-тихоня Вероника. Она умеет приятно улыбаться и никогда не отвергает твою компанию.

Уровень беспокойства с воспитательницей-злюкой Тамарой Евгеньевной, которая при объятиях любит просовывать ладонь в трусы и гладить тебя за попу, а в другое время неизменно нервничает и кричит.

И ты обязан реагировать на любое натяжение каждой из этих нитей – быть прилежным, послушным, исполнительным. Любой, даже самый ничтожный протест против власти этой паутины вызывает у неё – или у кого-то, кто стоит за ней – праведное недовольство: тебя укоряют, стыдят, наказывают.

От тебя требуют подчинения и исполнения воли паутины, пусть даже в каких-то действиях логика одной нити и её натяжения может радикально противоречить логике другой. Но никого это не волнует: будь изворотлив, научись сохранять баланс.

А что если, закрадывается к Паше дуновение, что если порвать одну из этих нитей?

Или все разом?

Станет мне лучше или хуже?

Ведь могу я если и не полностью развязать нить с забиякой Антоном, то хотя бы ослабить её. Игнорировать его, перестать общаться.

Ведь могу?

Так и с другими нитями – надо найти противодействие, точку сопротивления к ослаблению их влияния. А возможно – и к полному освобождению.

И тогда я стану самим собой.

Истинным.

Настоящим.

Стану ли?

Ну так кто помешает это проверить?

Через год, или даже раньше, Паша был избавлен от повседневного воздействия хулиганистого дяди. Мать получила однокомнатную квартиру.

Советские времена. Тогда даже воспитательницы детского сада имели право на отдельное благоустроенное жильё.

Переезд оказался ближним – в соседний район. Общение с родственниками матери полностью не прервалось, но существенно сократилось.

Все праздники и дни рождения всё равно приходилось проводить в кругу большой маминой семьи, но собственный угол, куда можно забиться и ни от кого не зависеть, родил что в Марии Анатольевне, что в её сыне наивное ощущение защищённости и почти идиотского счастья.

Тугие нити трепетной семейной вовлечённости значительно ослабли. Все вздохнули с облегчением и стали смотреть друг на друга с уважительной отдалённостью.

Разумеется, помимо той практически невинной истории с дядей Валерой, отыщутся десятки других случаев, происходивших с Пашей ежедневно и даже ежечасно, что повлияли на образ мыслей впечатлительного (так и есть, иначе не скажешь) ребёнка и сформировали его отношение к действительности.

Случай – это же не только столкновение с другим человеческим субъектом. Это внезапная мысль или стихийно нахлынувшее чувство, это совершенно неожиданное впечатление от просмотра мультфильма или странный вывод, сделанный от прочитанной детской книжонки.

Например, огромное воздействие на Пашу произвёл многосерийный советский мультфильм «Маугли» с неврастеничной и сумасшедшей музыкой Софьи Губайдуллиной.

Я пересматривал его недавно с детьми и поразился тому культу жестокости, который вложили в него создатели – и это в благословенные-то социалистические времена! Фильм чрезвычайно талантливый, он сообщает о жизни гораздо больше, чем любой философский труд.

Или кинокартина «Всадник без головы» с Олегом Видовым в главной роли. Она тоже оказалась в хит-параде культурных впечатлений, что находились в общедоступном режиме.

В светлые и рациональные советские времена она заполнила собой большую нишу простой человеческой жажды мистики, куда люди готовы свалиться по поводу и без, просто в силу своей душевной организации.

Его я тоже пересмотрел недавно – и был категорически разочарован той плоскостью и убогостью, с какой была подана зрителю эта история. И что только мы находили в этом посредственном кинишке в годы детства?

Стоит ещё упомянуть роман Клиффорда Саймака «Город». Он был прочитан Павлом то ли в первом, то ли во втором классе и надолго отложил в сознании если не сюжет (его я тоже вспоминаю с трудом), то гнетущее и одновременно светлое ощущение множественности коробок, в которых ты находишься.

Именно так: Тимохин представлял при просмотре фильмов и прочтении книг не героев и ситуации, а самого себя в рамках предложенных структур.

«Маугли» – это зигзагообразные коридоры. По ним долго приходится плутать, но выход неизбежно находится. Более того, стены не прочны и при желании можно расковырять то ли пластмассовые, то ли вовсе картонные заграждения ногтями и вырваться на простор из наброшенной на тебя структуры.

«Всадник без головы» – это и вовсе какой-то рыхлый заборчик из ржавой арматуры. Через него и перелезть можно, и протиснуться между прутьев.

А «Город» – это именно коробки. Строение более причудливое, чем обычно, но тоже решаемое. Надо всего лишь понять метод. Он не в постепенном преодолении пространств, а в стремительном опровержении их силой мысли. После пяти-шести коробок становится ясно, что они не бесконечны, не всесильны и рано или поздно закончатся.

Или вот песня «Трава у дома» группы «Земляне» – суперпопулярнейшее по тем временам произведение эстрадной музыки.

Не стоит обращать внимание на космос и виды Земли из окон иллюминатора космического корабля, о которых поётся в ней – песня совсем о другом. Она – череда металлических пластин, которые подвешены в безвоздушном пространстве (и только это роднит её с космосом) – пластин, на которых надо удержаться за те неполные пять минут, что длятся потоки звуков. Пластины колышутся, устоять на них непросто и необходимо перепрыгивать с одной на другую. Задача трудна, но выполнима, потому, преодолев все пластины, выходишь в свет и успокоенность.

Музыка, книги и фильмы рассказывали Тимохину гораздо больше об окружающей действительности, чем общение с людьми.

Человечество не просто так изобрело искусство. Непосредственное общение человека с человеком слишком трудоёмкий и малорезультативный процесс. А вот опосредованная передача информации через коды, заложенные в образах и звуках – это верный путь к пониманию.

Рискну предположить, что люди никогда не смогли бы организовать свою жизнь по определённым принципам и законам, если бы общались друг с другом исключительно вербальным путём. Им потребовалась музыка, живопись и литература, чтобы говорить о более сложных субстанциях, которые невозможно считать из уст ближнего.

При этом я не могу сказать, что Павел стал с юных лет изощрённым интеллектуалом. С некоторой гордостью сообщу вам, что я гораздо эрудированнее его в вопросах литературы, кинематографа и музыкального искусства. Даже в науке я имею больше познаний, чем он.

Так и должно быть: создатели всегда умнее своих творений.

Но в точности считывания образов он даст мне сто очков форы. Это касается даже не детективных фильмов, в которых он безошибочно угадывал преступника через пятнадцать минут просмотра (я – через полчаса, да и то не каждый раз), а понимания самих элементов, из которых соткано то ли иное явление.

Будь то человеческая мысль, будь то произведение науки или искусства, будь то событие жизни – у каждого явления есть структура, есть область происхождения, есть сфера применения и есть конечная, пусть и далеко не всегда различимая цель. Различать их и считывать – величайший талант. Именно им и наделён Павел Тимохин.

Причём сами участники явления обо всех окружающих его факторах могут не подозревать.

На песне это показать проще. Кажется, что она о космосе, а на самом деле – о преодолении внутренних шор. О том, что умирать рано, что детство не ушло, и всю жизнь будет управлять тобой, как безумный гонщик на ржавом, раздолбанном автомобиле.

В этом позитив, но и немалое огорчение – ты повязан с этим счастливым детством, в котором трава у дома, мама будит на рассвете сочным поцелуем в щёку, а солнце во всё небо – но при этом чётко понимаешь, что от липкого счастья нужно избавляться. Потому что оно от лукавого, оно из сферы обмана. Паскудная чернота, за которой перерождение и погружение в иное, уже объяла собой всю бесконечную причинность. С ней предстоит битва не на жизнь, а на смерть. Битва ради того чтобы время от времени вспоминать мамин поцелуй и огромное солнце за скромными тюлевыми занавесками.

С общественными явлениями чуть сложнее. Разобрать их порой не столь просто. Но возможно.

Классический пример двойного дна в значимом общественно-политическом событии. Первый попавшийся из череды: приснопамятный референдум о сохранении Советского Союза.

Вроде бы честное и объективное высказывание граждан всей страны о том, нужно ли сохранять СССР, или нет. А на самом деле – изощрённый вброс, внедрение истины о неизбежности распада.

И вправду, изящно: подавляющее большинство граждан в едином порыве высказывается за сохранение СССР, а страна через восемь месяцев прекращает своё существование.

Потому что сам вопрос, все эти «да» и «нет» не важны. Важно то, что в голову каждого человека и в единое коллективное сознание страны впрыснута идея о том, что Союз может распасться, чего до этого не представлял никто.

Идея впрыснута, внедрена – жнецы собирают урожай и радуются взращенным плодам. Гнилым и мерзопакостным, но именно такие они и ожидали вырастить.

Никто из людей не в состоянии считывать все без исключения явления и процессы окружающей действительности. Даже в той её части, что касается какой-то там банальной общественно-политической жизни. На это просто не хватит нервных окончаний в головном мозге.

Но подойти к их пониманию на более-менее относительную близость кое-кому удаётся. Павел Тимохин – один из таких счастливчиков…

Хотя что это я, каких счастливчиков!

Несчастнейший из людей, потому что знание преумножает скорбь – а это одно из наиболее мудрых высказываний, запечатлённых в нашей материальной действительности.

Единственное, что он способен делать со своим талантом – огораживаться им от воздействия мира. Ничего другого просто не остаётся.

Ежедневная, постоянная оборона от людей, событий, явлений, научных истин и художественных достижений.

Оборона ради того, чтобы создать внутри самого себя царство гармонии и умиротворения.

Оборона ради последующей экспансии. Ради завоевания мира. Ради его радикального переформатирования.

Тревожный путь стоит конечного результата.

Пожалуй, мне скажут сейчас, что я описываю некое психическое отклонение. Невроз, у которого наверняка есть название и подробная квалификация.

Даже не сомневаюсь, что именно так оно и есть.

Но тут же возражу: если человек чем-то и интересен, то именно своими неврозами. Своей неправильностью. Здоровые и позитивные человеческие образцы невыносимо скучны. Бестолковые куски мяса – не более.

Бурление мыслей, столкновение эмоций, вулканическое рождение выводов – вот те процессы, с которыми человек обретает хоть какую-то ценность и привлекательность.

Ну и потом надо заметить, что Павел совершенно здоровая в психическом отношении личность, а те беспокойные выводы об окружающей действительности и, в особенности, о людях, что явились к нему в раннем детстве, не сделали из него замкнутого дебила со слюной на подбородке.

Знаете ли вы, что человеконенавистничество – ведущий стимул жизни?

Мы прячем свою натуру за добротой к ближнему, потому что постоянная демонстрация неприязни приведёт к существенным повседневным проблемам, но ткань наших личностей соткана именно из них, побуждений и стремлений хищнического порядка.

При советском строе, во главе которого стояли декларации о равенстве и взаимопомощи, ещё можно было довольно успешно не только казаться, но и быть человеком добросердечным, хотя и тогда злобы хватало с лихвой, но нагрянувший на нашу страну капитализм не оставил от добросердечия и подобия тени.

Оттого и низводит в такое уныние весь этот окружающий цинизм: на поверхности тотальный позитив, а в глубине, в сердцевине – буйство тьмы. Как спасаться от неё, куда бежать?

А некуда, потому что никаких спасительных ниш в общественных плоскостях не осталось.

Ну, дети могут порадовать, пока маленькие.

Ну, какие-то сохранившиеся воспоминания.

А в остальном – стискиваешь зубы и продираешься сквозь жизнь ради каких-то высших биологических целей, в которые не осталось ни веры, ни понимания.

Павел сильная и здоровая личность, он напоён природными соками жизни и талантами, он силён. Он просто понял, что надо сопротивляться и выстраивать из себя – да, из себя самого – существо иного порядка.

Возможно и не высшего – традиционная геометрия жизни подсказывает мне образы с существами высшего и низшего порядков, богами и монстрами – но определённо иного.

Вместе с огорчениями от осознания природы человеческих отношений, Павел понял, что можно сотворить из себя существо, которое будет вне их парадигм и векторов подчинения, вне их высоковольтных линий побуждений и эмоций.

Существо, которое будет защищено он воздействия жизни и вместе с тем целостно и органично в своей внутренней природе.

Существо, которое рано или поздно притянет к себе все остальные человеческие существа.

Почти сразу – сначала в неосознанном виде, а по мере взросления и вполне осмысленном – пришло и понимание методов борьбы. Практических техник, которые приведут его к победе.

Если обозначить их наиболее кратко и точно, то видится только одно словосочетание: отказ от иллюзий. Только с ним, с тотальным и всеобъемлющим отказом от окружающих человека иллюзий, понял он (а вслед за ним и я), можно выйти за пределы этой плоской жизни.

Секрет успеха заключается в ограничении. В обособленности от толпы.

Я сейчас говорю не о материальном успехе, потому что даже среди миллиардеров куча лузеров, а об успехе метафизическом.

Его, я убеждён, так или иначе ощущает каждый. Он приходит с чувством удовлетворения. С пониманием того, что ты чего-то добился в этой жизни и на тот свет можешь уходить с чувством выполненного долга.

(Если, конечно, это чувство возникает в полной мере. Проверю перед уходом в запредельность).

Успех, по большому счёту, – это ощущение внутренней гармонии. Когда в душе умиротворение и целостность. Или хотя бы их подобие.

Наверное, он приходит в первую очередь к людям ограниченным. Примитивным. Тем, кто не требует от жизни многого.

У человека деятельного, человека ищущего непременно останется недовольство собой и достигнутыми результатами. Но даже у него возникает понимание, что какой-то рубеж взят, а какой-то нет.

Впрочем, воздержусь от погружения в пошлую градацию между умными и тупыми, ибо всё в этом мире настолько относительно, что любые рассуждения на эту тему становятся жалкими и неверными. Ведь не считаем же мы взаправду, что ум – это знание кучи формул и способность рассчитывать интегралы?

У тупого человека определённо имеется масса преимуществ перед условным умником. Приспособленность к жизни, например. Правильный выбор линии поведения.

Что стоит за дешёвой демонстрацией умственных способностей? Желание удивить окружающих? Скрытая потребность в любви?

А тупой неброско, но верно совершает движение по реке жизни без явных огорчений и разочарований. Это ли не истинная мудрость? Пусть он неимоверно раздражает кого-то (меня – в особенности), но он последовательно движется в сторону своего дурацкого успокоения, а я, умный, всё дальше от него отодвигаюсь.

Поэтому я категорически воздерживаюсь от умственных определений в отношении моего Адама.

Я даже думаю отчего-то, что он счёл бы называться дураком с более глубоким удовлетворением, чем мудрецом. Да и встреть я его в реальности, то затруднился бы назвать его умным. По крайней мере, уверен, что впечатления такого он на меня бы не произвёл.

Тимохин никогда не пытается произвести впечатление. Он отделил себя от этого желания, чётко уяснив, что оно бесполезно. Он тихо, медленно и настойчиво строит внутри себя свой идеальный образ – и это воистину грандиозная работа.

В мировом искусстве образ замкнутого и отделившегося от общества человека, как правило, производит неприятное впечатление. Ему как минимум сочувствуют, но чаще осуждают. Человек в футляре… Жалкий, ничтожный тип, который не смог найти себя из-за собственной слабости…

А что, если всё ровно наоборот? Не слабость тому причиной, а могучая внутренняя сила. Умение удержать себя в себе, не позволить размыть окружающим силам и обстоятельствам.

Нетрудно заметить, что самые великие люди – чаще всего одиночки. Тотальные одиночки.

Гениальные учёные в людском презрении и отчуждении придумывали свои грандиозные идеи. Великие художники творили во всеобщем забытье. Могучие композиторы сочиняли великую музыку наедине с собственным одиночеством и тем, что агрессивное большинство предпочитает называть безумием.

Коллектив – это для посредственностей. Общение – для троечников. Ибо если желаешь создать что-то значимое и долговечное, если жаждешь победить смерть, если стремишься выйти за пределы – то необходимо отделять себя от человечества.

Это гордыня, да. И пусть все религии этого мира твердят, что гордыня – зло, но только она поможет тебе на дороге к божественной уникальности.

Это не просто гордыня, но и стремление прожить жизнь не напрасно. Всего лишь не напрасно, но и в этом ничтожном желании заключён могучий вызов всем силам Природы и всем царящим в ней законам.

Эти строки пишет человек в футляре. Ни в коем случае не сочтите моё признание как намёк на исключительность. Я знаю все свои особенности, грани безумия и пиксели соприкосновения с гениальностью. Как и с банальностью, увы. Это не подводка к дальнейшим глубокомысленным выводам, это констатация факта. Не очень-то для меня приятного.

Не было существа более общительного и открытого миру, чем я в светлые годы раннего детства. Я не знал, что такое страх, я был готов воспринимать жизнь во всех её проявлениях, а за проявлениями этими видел исключительно радость познания мира.

В младенчестве я был готов посидеть на коленях у любого, и даже самого гнусного педофила обратил бы в чистоту и осмысленность помыслов.

В детстве я был пытлив светлой жаждой истины и излучал лучи вдохновенного бурления формирующегося и необыкновенно требовательного ума.

В подростковом возрасте я был не по годам рассудителен и говорлив. С любым прохожим я жаждал затеять философский и творческий спор о свойствах жизни, материи и грандиозных тайнах запредельности.

Я сиял, я лучился, я извергал в эфир свечение, а быть может и сам огонь. Я не видел в этом мире никаких препятствий и даже не сомневался, что превращусь в абсолютную, ключевую, центральную фигуру современности.

Потом меня сломали.

Сломало всё это козье племя: окружающее человечество.

Впрочем, нет, это неправильное определение. Окружающее человечество – слишком размытое понятие.

Люди живут слоями. И есть слои, в которых позволяется сиять, светить и удивлять первых встречных философскими рассуждениями. Слой, в котором оказался я, под эти параметры не подходил: люмпен-пролетариат в национальной республике с полностью отключенными выходами в творческую запредельность и даже подобие её.