Золушка наоборот, или Не в деньгах счастье

– Чьё? – не сразу сообразила Наталья, уже настроенная на долгий путь.

– Так бывшей жены Володи, – сказала та. Наталья остолбенела, замерев в ожидании, и услышала вожделенное имя: – По-моему, ее звали… чи зовуть, точнее, Мария, – открыла главный «козырь» бабушка. – Да, точно, Мария, я ешо тоды подумала, надо же, якая ирония судьбы: такое святое имя у такой порочной женщины.

Наташа подумала точно о том же.

.Из больницы она пробиралась всякими закоулочками, отчаянно молясь, чтоб ее пронесло, и она не попалась на глаза фанатически настроенному врачу-«воробышку». Хвала небесам, ее таки пронесло. Почти: уже на самом выходе из лечебницы, когда до свободы было рукой подать, вездесущий доктор настиг таки свою недолеченую (читай – недомученную) жертву.

– Ай-ай-ай, – с укором зацокал он языком при виде застигнутой врасплох Наташи, – где же вы пропадаете, уважаемая? Я уж вас обыскался. А ну-ка, пройдемте со мной, у нас еще столько незавершенных обследований.

– Спасибо за заботу, доктор, но я уже полностью здорова. Как лошадь, или даже как верблюд, – заверила настырного прилипалу девушка, и мышкой прошмыгнула, мимо не успевшего опомнится мужичка вон из клиники. Кажется, он еще что-то там вопил ей во след, призывая опомнится и образумится, но Наталья уже ничего не слушала и не слышала: сломя голову, она пронеслась по больничному двору, и успокоилась, лишь когда оказалась далеко за вратами.

Отсюда девушка уже нормальными темпами кое-как добралась до станции, и успешно села на автобус. Правда выявилось, что он проходящий, то бишь, прямиком в Москву не следует, и надо совершить еще пару-тройку пересадок, но в итоге Наташа все же успешно добралась до столицы-матушки, при том больше не напоровшись ни на какие приключения.

*********

Домой Наталья попала прямо как в том злополучный день, с которого все и началось: почти под полночь. Войдя вовнутрь, она мгновенно испытала эффект дежавю, и даже первым делом наметилась пойти в ванную комнату – проверить, не «расслабляется» ли там Борис с очередной своей «отдушиной». Может, даже с той самой рыжей, грудастой. Но потом передумала: по большому счету, Наташе теперь было глубоко параллельно, с кем и где «отдыхает» ее супруг. Пока еще супруг, да надолго ли? На этот вопрос она сама пока еще однозначного ответа не знала, как и вообще, о чем с ним станет беседовать, увидясь они сейчас. Станет ли немедля требовать развод, соберет манатки (хм, какие у нее тут манатки? Так, чтобы лично свои, не приобретенные на его бабки?), и покинет былую роскошную жизнь-малину навсегда? Или наступит на горло своей гордости, всем своим видоизмененным за время пребывания в Углах чувствам, и, согласившись на Борькины условия, продолжит жить с ним и дальше как ни в чем ни бывало? А, может, они обсудят их щекотливое положение, и достигнут некого консенсуса, найдут компромисс? Хотя, какой тут, к едрёной фене, может быть компромисс?

В ванную Наташа, в итоге, так и не пошла, последовав сразу в спальню – их с Борзовым спальню, где давно не витала обстановка счастливого брака, и счастливых взаимоотношений (и как это она раньше этого не замечала?). Застукай сейчас там, прямо на супружеском ложе, муженька с грудастой рыжей (блондой, седой, лысой – не важно!), Наташа ничуть не удивилась бы, но на сей раз Борис оказался дома один. Он почти спал, вероятно, только что вернулся и прилег. Увидев на пороге сгинувшую невесть куда жену, Борзов пулей выпрыгнул с кровати, и бросился к «заблудшей овечке».

– Твою мать! – офонарело присвистнул он, хватая немного опешившую Наталью в свои могучи лапищи, и тиская ее за всевозможные места, словно пытаясь на ощупь убедиться, не видение ли это, а настоящая, живая супруга. – Твою мать! – повторил он уже другим тоном – освирепелым, после того, как наконец убедился, что благоверная не призрак, который вот-вот растворится в воздухе. – Тебя где носило, едрить тебя в селезенку?! Я уж думал все, трындец любимой Натали, панихиду собирался со дня на день заказывать, и тут нате – вернулась она! Живехонька-невредима!

– Ты не рад? – спокойно поинтересовалась Наташа, не чувствуя от лапающих ее рук благоверного ничего, кроме как… дискомфорта, что ли..

Борис на миг замешкался, оставив ее в покое.

– Рад-не рад, сейчас меня не это колышет. Меня интересует, где ты… пропадала, – слово «шлялась» так и просилось из него, но он усилием воли заменил его на более приличное. – И что это за тряпье на тебе? – Муж придирчиво оглядел разодетую по последней деревенской моде Наталью с ног до головы. – Что это за странные одёжи на тебе? Что с твоими волосами? И пахнет от тебя, – Борзов брезгливо поморщился, – пахнет как от древней бабки с глухого села.

– Так я из села и есть, – тем же невозмутимым голосом призналась Наташа. Она вообще, в отличии от лихорадочно возбужденного супруга вела себя крайне невозмутимо и даже пассивно.

– Как это? Почему это? Что все это значит? – не унимался супруг, нарезая вокруг жены круги. – Натали, я требую объяснений!

– Да нечего тут особо объяснять, я попала в аварию… кстати, машине – каюк, зато мне удалось спастись. Точнее, меня спасли, но у меня было сотрясение и вывих лодыжки, и мне пришлось отлеживаться у… этих людей, которые меня спасли, все это время. Но как только я поправилась – вернулась, – кратко, даже скупо, изложила основную суть своих приключений Наталья, не испытывая никакой надобности вдаваться в подробности.

Судя пот всему, Борзову эти подробности были ни к чему, он вполне удовлетворился ее ответом, по крайней мере – на данный момент.

– Ладно, главное, что с тобой все в порядке, – с фальшивой заботой проговорил он, и даже обнял жену, стараясь изобразить нежность. – А остальное… как-нибудь еще поговорим об этом. Разумеется, когда ты того сама захочешь.

– Разумеется, – подтакнула Наташа безразлично.

Она собиралась, хотела высказать Борису все-все: и о том, что она все еще его не простила, и о том, что на самом деле оказывается совсем его не любит, аналогично как и он ее, а потому ни к чему продолжать весь этот фарс. И вообще, что все ее мысли сейчас где-то далеко – все еще в поселке Кривые Угли (или какие они там, Углы эти?), в деревянном домике-теремке, с гениальным и одновременно вынужденным страдать из-за своей дурацкой, странной болезни мальчиком Тимофеем и его отцом – благородным, аристократического вида мужчиной в фуфайке но… Но, почему-то ничего подобного так и не сказала. Точнее сказала, да как-то абсолютно не то.

– Слушай, я так измучалась, устала, и так хочу, наконец, нормально отдохнуть, – вот что произнесла Наташа. – Так что я, пожалуй, пойду, приму душ – отмоюсь хорошенько, и лягу спать, если ты не имеешь ничего против?

– Бог с тобой, делай что хочешь, это же наш с тобой дом. Ты – дома, Натали.

Наташа лениво кивнула на знак согласия, хотя дома себя почему-то ну никак не чувствовала. Даже странно и смешно как-то: все время, находясь в Углах, в столь… скудных условиях, она только и мечтала о возвращении к былым удовольствиям, а теперь, вернувшись, никакого восторга и особого удовлетворения не почувствовала. Она как будто вернулась не домой, а из дома попала в чужую, непривычную обстановку. Смех, да и только!

Как бы там ни было, а душ Наталья приняла, и спать на атласную кровать завалилась. Рядом с Борисом – таким чужим и далеким.

.С утра Наташа вскочила по старой привычке, ни свет, ни заря. Даже муж – объелся груш еще дрых, неровно посапывая, свернувшись калачиком. Девушка внимательно оглядела некогда желанного мужчину, его идеальный, загорелый даже в такую несезонную пору года торс, сильные, холеные руки, точеное лицо с легкой щетиной, добавлявшей ему мужественности и привлекательности, и… ничего не почувствовала. Ни – че – го!

И куда подевалось то, что было? Даже больше: а было ли вообще?…

Наверное, прав-таки Владимир, утверждая, что в любви внешность не главное, ибо отчего же тогда секс-бог Борзов, весь такой из себя идеальный, не затрагивает в ее душе никаких струн, тогда как неказистый (по крайней мере – в плане «имиджа») Белогривов, которого она ни разу голым… да что там – в одежде без рукавов не видела, заставляет эти самые струны играть замысловатые, волнующие мелодии?

«Блин, что за бред лезет мне в голову! – одернула себя Наталья, стеснившись своих крамольных фантазий. – И вообще, хватит уже вспоминать о Владимире, тем более, что и вспоминать-то по большому счету не о чем. Я вернулась к реальной жизни, и надо ею жить!»

Однако жить той самой реальной жизнью у Наташи никак не получалось. Дни миновали как обычно: массажи, салоны красоты, шопинг, привычные деликатесы, посиделки с закадычными подружками – такими же «рублевскими женами», как и она сама, которые, на самом деле, в глаза пели друг дружке дифирамбы, а за спинами поливали грязью, и, словно змеи, пытались ужалить побольнее – все это теперь не приносило Наталье никакого «кайфа». Почему? Она и сама бы хотела это знать, черт побери!

Борис, то ли правда замученный уколами совести, то ли просто «на показ», всячески старался угодить своей «Натали», при том ни полусловом не заикаясь ни о том, что заставило ее убежать из дому, ни, что удивительно, о своих гнусных условиях о праве на «расслабление». Поскольку Наталья в свою очередь также отмалчивалась (а что толку ворошить прошлое?), то между ними все текло почти по старому. Почти, потому, что теперь их союз больше напоминал союз двух дипломатично настроенных деловых партнеров, нежели брак: все чин-чином, тихо-мирно, но – без личных эмоций, тем более – обоюдных. Про интим вообще и говорить нечего, поскольку никакого интима не было: он не предлагал, она не возражала. А если б предложил? Смогла бы она, Наташа, как надлежит примерной жене, исполнить свой супружеский долг? Девушка мысленно пыталась представить себе эту ситуацию, и всякий раз, когда в ее воображении дело доходило до «дела», она понимала, что скорее всего – нет, не смогла бы. «Тогда зачем я продолжаю быть с Борисом, жить с Борисом, словно все окей, все чудесно, все как прежде? – однажды поймала она себя на крамольной мысли. – Тогда как и дураку понятно, что все уже давным-давно и близко не окей, не как прежде, и вряд ли будет. В первую очередь Я не такая, как прежде, а значит… А что это значит?» Это значило лишь одно: следует прекращать издеваться над собой (и заодно над Борзовым) и… И начинать жизнь заново, как говориться – с чистого листа. Без Бори и его денег. Не факт, что получится, не факт, что однажды она не пожалеет о столь кардинальном решении, или даже не проклянет себя за это, умирая в нищете и одиночестве, но… Но продолжать существовать ТАК Наташа тоже не могла и не хотела.

Об этом девушка и сообщила Борзову при первом удобном случаи. Хотя, разве бывает удобный случай для рванья отношений на мелкие тряпки?

Наташа слегка опасалась, что Борис закатит ей бурный скандал. К счастью, оказалось, он сам давно намеревался поставить на их браке жирную точку, только боялся «травмировать и без того неокрепшую после происшествия с аварией психику» Натальи (цитата прямым текстом) столь «тяжелым» известием. И тоже ждал соответствующего момента для "разборок" (надо ж какой заботливый). Короче, разговор миновал фактически «без травм», в результате супруги расстались почти что по-дружески, если не учитывать тот факт, что делиться своим добром с бывшей женой Борзов, не смотря на все свое добродушие, нисколечко не собирался.

– Тут практически нет ничего твоего, все заработано и приобретено мною, – заявил было он упорно, – так что извини, дорогуша, но тебе ни по закону, ни по совести ничего не принадлежит. Потому не стоит рассчитывать на то, что после развода хоть какая-то часть моего имущества достанется тебе: мы не на Западе, где все миллиардеры взяли за моду каждой жене при разводе отстегивать по паре-тройке миллионов. Я свое добро на баб разбазаривать не намерен. Впрочем, свои вещи, одежду там, косметику, и так далее – все, что я тебе когда-то дарил, или ты сама себе покупала, можешь забирать – мне то они как раз ни к чему.

Наталья не стала ни истерить, ни угрожать, ни оспаривать сей «вердикт», неприменно требуя «пол царства» в придачу, ни пользоваться эдакой неслыханной щедростью Борзова, и забирать ВСЕ из позволенного, просто потому, что не желала быть обязанной бывшему. В связи с чем уходя, прихватила лишь самое необходимые да особенно любимые вещи: кое-какие наряды и парочку украшений. С тем и покинула некогда родные пенаты. А затем отправилась на все четыре стороны, а точнее – на вокзал.

Тех, кто наивно полагает, что молодая женщина решила вернуться в Дальние Углы, вынуждена буду разочаровать: Наташа и вправду решила вернуться в место, где она давно не была, где проживали дорогие ее сердцу люди за которыми она так соскучилась, но это были не Углы. Это был тоже по своей сути довольно-таки провинциальный городок также километров под двести от Москвы (правда, в противоположном направлении, нежели Углы) с более удобоваримым и даже кое-где романтичным названием Кохановка. Именно там, двадцать шесть лет назад, родилась Наталья Коновалова (такова была девичья фамилия Борзовой) и благополучно прожила почти двадцать из них. Правда, слово «благополучно» здесь задействовано скорее для красоты предложения, нежели для правдоподобной передачи фактов, ибо семья Наташи – папа Антон, мама Люба дедушка Гаврила (мамин папа), и старший брат Кирилл – благополучностью, а уж тем более достатком никогда не отличалась. Нет, Коноваловы отнюдь не были нищими, просто… Просто буквально с малых лет Наталья всегда чувствовала себя… обделенной, что ли. У ее друзей игрушки всегда были покрасивее, наряды пошикарнее, обстановка дома, куда ее приглашали в гости – побогаче, еда на столе – не чета скромным домашним кушаньям, одним словом, у других все всегда было лучше. А уж когда в девяностых в моду вошли пресловутые «малиновые пиджаки» и их расфуфыренные подружки, «высокая мода» и заграничные курорты да прочие прелести жизни, недоступные среднестатистическим гражданам России, к коим относилась семья Наташи, девушке стало уж совсем не по себе. Неизвестно, в кого она такая алчная уродилась, но чем старше становилась Наталья, тем большее все ее мысли занимала основная идекя фикс: как бы зажить так, как все эти «пиджаки» и их подружки! Она смотрела передачи или читала журналы про «красивую жизнь», и мечтала когда-нибудь попасть в подобную сказку. Это стало, по большому счету, ее «пунктиком», заветной мечтой, синей птицей счастья. Она искренне полагала, что пословицу «не в деньгах счастье» придумали то ли душевнобольные, то ли для прикола, и была прямо противоположного мнения. Пока Наташины подружки учились, встречались с парнями, радовались жизни, девушка строила наполеоновские планы, и… усердно «работала» над своей внешностью – главным козырем, благодаря которому и собиралась отвоевать у судьбы счастливый билетик в ту самую красивую жизнь. Ведь в телевизоре и журналах то и дело рассказывали душещипательные истории о Золушках, ставших Принцессами, только для этого необходимо было первоначально слыть красавицей, а не зачуханной замухрышкой, иначе фиг какой Принц на тебя позариться. Ну и, естественно, следовало выносить эту красоту, что называется, в люди, причем в люди «нужные», соответствующего положения и социального статуса, а это можно было сделать двумя способами: стать либо артисткой, либо моделью. Наташа ни петь, ни читать басни, ни плясать особо не умела (ну не дал Господь таланта, что поделать), вот и решила двигаться по второму пути. И, пошло-поехало: кастинги, обивания порогов всевозможных студий и агентств куда только доходили руки, или, вернее ноги, ну и, куда ж без этого – конкурсы красоты.

Во сколько всяких «мисс» в свое время довелось поучаствовать Наталье! Где-то ей везло больше, где-то меньше, и вот в один прекрасный момент она наконец завоевала корону главной красавицы. И пусть это была не «мисс» Москва, и даже не область, да даже не «мисс» их провинциальный городок, а «всего-навсего» мисс какого то там предприятия или завода – сейчас девушка и не вспомнит толком какого конкретно, но зато победа именно в этом конкурсе стала для Наташи пропуском в «мир эллиты», о котором она грезила чуть ли не всю жизнь: другом владельца того завода или предприятия, где она короновалась, а заодно и председателем членов жюри, оказался ее будущий… или теперь уже бывший муж – Борис Борзов. Молодой, но уже довольно успешный бизнесмен сразу заприметил титулованную красавицу, и стал уделять ей всяческие знаки внимания. Красавица, естественно, от подобных перспектив обалдела и разомлела (а перспективы нарисовывались что надо), однако для проформы немного «поломалась», дескать я девушка приличная, без штампа в паспорте в ресторан не хожу. Она не прогадала: штамп случился! В один волшебный день бизнесмен Борзов за всеми правилами предложил на то время уже «законной» девушке и любимой стать еще и законной супругой. Мол, люблю – не могу, не ты – так никто, и все такое. И тут уж Наташа «ломаться» не стала: согласилась не раздумывая. Едва начавшую развиваться «карьеру» модели пришлось бросить – так захотел, даже можно сказать потребовал новоиспеченный муж. Наташа особо и не протестовала да не убивалась по тому поводу, в модели то она подалась за счастливым «пропуском» в мир изобилия, а свой «пропуск» она уже «выиграла» – так что можно было больше и не париться.

Вот так Наталья Коновалова стала Борзовой. Ее бурной радости и дикому восторгу не было предела. Чего нельзя было сказать о ее родственниках. В принципе, они никогда не понимали столь фанатичного стремления их дорогой Наташеньки любой ценой стать «богатой и знаменитой», хотя никогда особо и не донимали ее по этому поводу. Так, иногда мама, грустно вздыхая, пыталась деликатно «воспитать» непутевую дочь, или папа, якобы невзначай, бросал весомые аргументы на тему, аналогичную дурацкой, неправдоподобной пословице «не в деньгах счастье», но при том никто на нее не давил и мозги не парил. Просто Коноваловы искренне переживали за свою дочь, сестру и внучку, правда тогда девушка этого не понимала и не ценила. Когда же Наташа превратилась в Натали, и навсегда покинула отчий дом, поселившись с супругом в его шикарном особняке, она с головой окунулась в жизнь, о которой столько грезила. Ей открылось столько прелестей и удовольствий, что за всем этим она и вспоминать позабыла о своих «предках». А потом, когда первая эйфория миновала, и Наталья так сказать вжилась в роль жены олигарха, ей показалось… неприличным, что ли, неудобным, даже стыдным то, что у нее такие… непрезентабельные родственники. Грубо говоря она начала их стеснятся, не только перед кем-то, а, в первую очередь перед самой собой. Она будто хотела вычеркнуть, стереть из своей биографии и памяти свое «нищенское» прошлое, а для этого было необходимо вычеркнуть и всех людей из этого самого прошлого, в том числе и семью. В итоге ей это удалось на славу…

На первых порах родные сяк-так пытались с ней связаться, но Наташа всякий раз избегала «контактов» с ними. А когда однажды, видимо не выдержав неопределенности, в дом Борзовых явился брат – как бы в гости, проездом, девушка повела себя, даже совестно вспомнить, как последняя… некрасиво, одним словом, повела себя. Грубо говоря, Наталья буквально выставила Кирилла за дверь, при том ясно дав понять, что Коноваловы здесь нежданные гости, как и ее на семейный обед ждать не следует. Помниться, Кирилл тогда нечем не упрекнул сестру, просто молча ушел с видом побитой собачонки, выброшенной на улицу нерадивыми хозяевами. С тех пор Наташа с семьей не виделась. Нельзя сказать, что она имела совсем уж черствое сердце, которое никогда не щемило за близкими людьми, но… всегда находились факторы, заглушающие это щемление, или отвлекающее от него. К тому же для успокоения совести Наташа ежемесячно перечисляла родителям кругленькую сумму «зелененьких» гуманитарной помощи, так сказать – откупные. И кто знает, сколько бы все это продолжалось, ежели б не ее неожиданные «каникулы» в Дальних Углах, пробудившие в ней, Наташе, давно дремавшие человеческие чувства. Казалось, они вообще давно умерли, ан нет – просто спали убаюканные обманчивыми колыбелями богатства. И почему она раньше была столь повернута на нем, на этой злощасной «красивой жизни», пропади она пропадом? Ну вот пожила она вся в шоколаде, а толку? Любви так и не знала, близких потеряла, настоящих друзей, ценящих тебя просто так, а не за статус или положение не приобрела… Тогда какой смысл в роскоши, коли счастья нет? Эх, все-таки, выходит, поговорка-то не врет.

Обо всем этом девушка вспоминала-размышляла, трясясь в обыкновенном маршрутном автобусе, направляющемся в Кохановку – Наташину малую родину. Свыше пяти лет она не была там, не в курсе, что да как, стоит ли городишко на свете белом, и что с ним вообще. Да Бог с ним, с городом! Мама – папа – Кирюша (дед помер почти сразу после того, как девушка стала Борзовой) – вот кто на самом деле волновал Наталью. Положа руку на сердце, она боялась встречи с ними. Очень жаждала, рвалась обнять всех, расцеловать, попросить прощения за всю боль, все обиды и унижения, которые им пришлось пережить по ее вине, и – боялась. Боялась до дрожи в ногах, сосания под ложечкой, до колик в животе и мушек в глазах, словом – до одури. Как они отреагируют на такой «сюрприз»? Как поется в известной песенке, а вы не ждали нас, а мы приперлися. Вот припрется Наташа, будто снег на голову, вся такая из себя раскаянная, и любите меня, пожалуйста, снова. Нет, они то полюбят, простят и полюбят, они и так всегда любили свою несмышленную Наташку, но… Сможет ли она принять эту любовь? Почувствовать когда-либо себя вновь достойной этой любви? Короче, сможет ли Наталья когда-то сама себя простить?

– Вот скоро мы это и выясним, – пробормотала себе под нос девушка, сходя из автобуса, который, наконец, прибыл в родной город.

Сердце неистово билось то где-то в горле, то ухало в пятки, и выстукивало бешенный ритм там, то снова подскакивало вверх: вот она, Кохановка! Почти та же, только дома заметно «засовременились», прибавилось всяких там «маркетов», салонов (мобильной связи, по ремонту одежды, цветочных, свадебных, красоты и прочее), да на дорогах возросло количество автомобилей. Выросла Кохановка, поднялась.

– Господи, в первый раз прошу тебя о чем-то серьезном и настоящем: помоги! – От волнения Наташа заходилась шептать молитвы. – Помоги, пусть наша встреча пройдет… Блин, я даже не знаю, как толком выразить свое желание.

Она и вправду не знала чего ожидать от этой встречи. Все было так… неоднозначно, так зыбко, тонко, что прогнозировать варианты возможного исхода события не представлялось возможным. И тогда девушка решила действовать за принципом «будь что будет», и уже решительнее, хотя по прежнему несмело двинулась вперед. Улицы родного города, не смотря на все свои инновации, поражали Наталью до боли знакомыми пейзажами и «кадрами», запечатлевшимися с юных лет. Она неспешно ступала по направлению к своей уличке, затем – к дому, и с каждым метром сердце Наташи будто сжимали раскаленные тиски. Кровь стучала в висках, становилось невыносимо жарко и одновременно девушку пробирал озноб, в горле пересохло. Что она скажет маме с папой, Кириллу? Что тут вообще можно сказать?

– Господи, дай сил и мне, и им все это вынести, – опять взмолилась Наталья, неумолимо приближаясь к вратам отчего дома. Оставалось всего каких-то пару шагов, уже было видно почти все здание (дом Коноваловых стоял на повороте, за углом), крышу, дедову яблоню у ворот… – Нет, я сейчас умру, так и не встретившись с родителями и Кирой, – заскулила Наташа, не в силах совладать с эмоциями.

И тут на встречу ей, из дома напротив, вышла опрятная, дородная женщина лет пятидесяти – соседка и хорошая знакомая родителей тетя Настя. В свое время Наташка приятельствовала с ее дочерью, младшей Натальи на два года – Ксюшей, но потом… Потом был суп с котом, точнее Борзов с золотыми горами.

Узнав Наташу, тетя Настя, ясное дело, впала в ступор и восторг одновременно.

– Бог ты мой! – сплеснула она руками, расплывшись в приветливой улыбке, – это ж надо какие люди! Наташенька! Сколько лет, сколько зим! Ты где пропадаешь все это время? Хотя, что я спрашиваю, Москва – это вам не Кохановка, там, поди, все вертится, спешит – времени ни на что нету. – Тетя Настя все тараторила, и тараторила, «ругая» бывшую дочкину подружку, справедливости ради стоит заметить, что получалось у нее это очень даже безобидно и незлобно. – Но ничего, вот приехала-таки, нашла время, и хорошо. А то твои тут за тобой совсем истосковались. Тем более, что мать-то твоя…

У Натальи перехватило дыхание, на миг ей показалось, что соседка сейчас сообщит ужасную новость. Она очень боялась, что с родителями может случиться непоправимое, и они так и не дождутся ее извинений и… Пускай они не старые еще совсем, но всякое в жизни бывает. Хотя, если бы что вдруг такое-эдакое произошло, ей обязательно должны были бы сообщить (просто обязаны!), а раз никаких телеграмм с дурными известиями не приходило, значит, по идее, все хорошо – в плане здоровья и жизни родных… И все же девушка неистово испугалась. Потому и напряглась вся, будто струна, от упоминания тети Насти о маме.