Золушка наоборот, или Не в деньгах счастье

– …мать-то твоя теперь большим человеком у нас в Кохановке заделалась, – завершила свою фразу соседка, и у Наташи отлегло. – Она тепереча работает помощником нашего мера, – похвасталась тетя Настя, тем самым пробудив в Наталье неподдельный интерес.

– Как это? – оживилась она. – Мама ж всегда была обыкновенной швеей, на нашей фабрике всю жизнь работала, возле станка, то бишь швейной машинки.

– Это да. Но года три назад у нас переизбрали мера, им стал владелец фабрики, Мартынов Захар Миронович, помнишь?

– Еще бы, – кивнула Наташа, это ж мамин начальник.

– Вот-вот, он и теперь ее начальник, только в новом так сказать амплуа, – доверительно сообщила тетя Настя.

– И в каком же? – не терпелось узнать Наталье.

–Дак Миронович доверил Любочке руководить его фабрикой. Сказал, мол, что лучше нее с этой почетной миссией никто не справиться, она ж работает на фабрике практически со времен ее основания и лучше всех знает все потребности и возможности фирмы.

– Но вы же сказали, что мама работает помощницей мера?

– Ну да, дык Мартынов теперь мер, Люба же почти что его правая рука, – с неподкупной гордостью нахваливала свою соседку тетя Настя.

Наталья почувствовала легкое разочарование.

– Так я думала, что мама в мэрии помощница.

– Да что ей там делать, в мери-то? – искренне удивилась Ксюшина родительница. – Да и зачем ей мэрия, руководить фабрикой ничуть не хуже, а то и лучше.

– И то верно, – согласилась Наташа. Разочарование уступило место распирающей гордости за мамочку, и… непередаваемой тоске по ней.

Девушке вдруг так нестерпимо захотелось поскорее увидеть родного человечка, прижаться, как в детстве, к ее груди, поцеловать в всегда пахнущую сдобой и чем-то еще неуловимо-волшебным, особенным щеку, и сказать, как сильно она ее любит – больше всего на свете.

– Теть-Настя, вы извините, но я… мне надо бежать, – бросила Наташа скороговоркой, и помчалась вперед – к своему дому. Если раньше девушка еле плелась на свинцовых ногах, всяко оттягивая момент встречи с родней, то теперь ее не смогли бы остановить ничто и никто.

И лишь оказавшись в родном дворе, девушка слегка притормозила. Все в нем, во дворе то есть, казалось, оставалось по прежнему: та же мощеная плиткой дорожка к порогу по обе стороны которой росли уже начинавшие распускаться аккуратные кустики сирени, жимолости, жасмина, и прочих ароматных растений. Тот же «художественный беспорядок», свойственный привыкшим к неустанным трудам людям: метелки под забором, грабли-лопаты в углу, горка дров под стенкой, какой-то возик у подсобки. В ряде клеток весело резвилось целое поголовье ушастых кроликов (папино «увлечение»), в небольшом саде-огородике сплоченным коллективом высились яблони, сливы, черешни, груша-«дичка», и парочка карликовых китайских вишен. И даже под старой, извилистой липой край забора висела старая детская самодельная качель – еще со времен Натальиного детства. Словом, все как в старые-добрые, подзабытые времена. Дом Коноваловых также почти не изменился, по крайней мере с внешней стороны, только лишь крышу, похоже, поменяли, и сделали не абы-какой косметический ремонт без особых изысков. Осталось выяснить, как дом изменился внутри, и изменился ли вообще. Хотя, это девушку сейчас волновало меньше всего, в первую очередь она переживала, как семья воспримет ее нежданное-негаданное возвращение. Наташу в который раз охватило дикое волнение и в связи с этим – полный ступор. «Ну же, хватит тянуть резину, все равно рано или поздно необходимо сделать это! – мысленно подгоняла себя она, но так и оставалась торчать на пороге – в двух шагах от входной двери, за которой… Что ее ждало за этой дверью, оставалась лишь гадать. Очень хотелось верить, что полный хепиэнд. И все же… Все же девушка никак не решалась войти, и проверить. – А, может, никого нет дома? – все выдумывала она какие-то отговорки, хотя прекрасно понимала, что в субботу днем, когда на работе – выходной, а дома, по хозяйству, столько хлопот, родителям просто некуда и незачем деваться из дому. – Или они…они…»

Придумать еще хоть что-то Наталья не успела: внезапно дверь, перед которой она, полная сомнений, переминалась с ноги на ногу, распахнулась, и девушка лицом к лицу столкнулась с матерью. Первое время обе женщины, чем-то неуловимо похожие между собой, просто молча таращились друг на друга, мама – сверх меры удивленно, не веруя собственным глазам, а Наташа одновременно испугано, виновато, нерешительно, и еще Бог знает как, но потом… Потом произошла сцена, достойная самого крутого бразильского сериала в духе мыльных опер. Наталью словно прорвало, и она, даже не дав матери толком опомниться, грохнулась перед ней на колени, и, рыдая в три ручья, стала вымаливать у нее прощения. Что именно девушка говорила, она, находясь под влиянием сильных, на пределе, эмоций и сама не соображала, хотя говорила много и при том очень быстро и сумбурно, так или иначе, все ее слова сводились к одному: прости. Разумеется, материнское сердце не выдержало таких страстей, и Любовь Гавриловна тоже бухнулась на колени рядом с дочерью, и тоже заходилась плакать и что-то лепетать. Так они и стояли на карачках, обнявшись, и омывая друг друга слезами облегчения и радости.

На шум из дома выскочил отец, и Коноваловы уже втроем заходились обниматься, наперебой верещали, и ревели, ревели, ревели… Вскоре на гвалт слетелись все близлежайшие соседи, и себе стали пускать слезу умиления, наблюдая за трогательной сценой под названием «возвращение блудной дочери». В итоге, когда страсти немного улеглись, сцена завершилась традиционными семейными посиделками за семейным же столом: соседей не позвали, но те и не обиделись, понимая, что Коноваловым сейчас необходимо побыть одним, дабы окончательно разобраться между собой.

– Мамуля, папуля, простите меня, дуреху, еще раз, – по сотому кругу завела свою покаяльную песню, правда, уже без лишних истерик и слез, Наталья, находясь на данный момент на кухне, где полным ходом разворачивался «праздничный банкет» по столь торжественному случаю.

– Так, доча, хватит просить прощения! – осадил девушку сияющий отец.

– Да, да, – поддержала его цветущая и пахнущая мать, суетившаяся с едой, – хватит ворошить прошлое, у нас уже все хорошо, все просто замечательное, а остальное – не важно!

– Но ведь я так виновата перед вами, так виновата, – никак не могла успокоить свою совесть Наталья.

– Девочка моя, да мы никогда особо и не сердились на тебя, – заверила ее Любовь Гавриловна, а Антон Павлович (папа всегда гордился свои чеховским именем) подтвердил:

– Каждый человек склонен ошибаться, совершать… не очень правильные поступки, главное, что ты все осознала, переосмыслила, поняла, и теперь…

– Теперь я никогда, клянусь вам – ни – ко – гда! – не причиню вам боли, и не заставлю вас страдать! – заверила дочь, на знак убеждения сложив руки лодочкой, как для молитвы, и энергично ими потрясая. Потом вскочила с места, и кинулась к матери, видимо тем самым желая загладить свою вину окончательно: – Мамуля, ну что ты все суетишься, будто прислуга, давай я помогу. Нет, давай я все сама приготовлю, подам, сделаю, а ты отдыхай, ты и так всю жизнь вертишься, словно белка в колесе!

–Да мне не трудно, мне в удовольствие, – попыталась запротестовать Любовь Гавриловна, но Наташа была непреклонна.

Почти силком девушка усадила родительницу на стульчик, и сама завозилась с приготовлением еды. Как ни странно, но у никогда не склонной к куховарству Наташи каким то чудом получились вполне сносные, даже очень съедобные «блюда»: бутерброды с паштетом из печени, салат из овощей, другой салат из консервированной рыбы и сыра, и даже фруктовые шашлычки – нанизанные на шпажки кусочки всевозможных фруктов, найденных в холодильнике. А больше Коноваловым ничего и не надо было, они собрались не пировать, а просто нормально, тепло пообщаться после стольких лет разлуки. Надо отметить – это им удалось на славу: непринужденная беседа обо всем и ни о чем длилась почти до самого глубокого вечера. Соскучившиеся друг по дружке люди просто не замечали ни течения времени, ни вообще ничего – так им было в тот день хорошо просто сидеть рядом, вспоминать приятные моменты из прошлого (не смотря ни на что таковы имели место быть), делиться своими достижениями и приобретениями в настоящем, и строить планы – как совместные, так и личностные, на будущее. И только когда часы перевалили за полночь, Коноваловы, вконец измученные нынешними событиями, разбрелись по кроватям – отдыхать. Наташе постелили в ее комнате, которая, как оказалось, все это время дожидалась своей хозяйки.

– Надо же, тут все по-старому, как раньше, – поразилась и одновременно умилилась девушка, внимательно рассматривая знакомую обстановку.

Вот ее некогда любимая кровать у окна, устланная «тигровым» покрывалом, вот, напротив, во всю стену, популярная в "прошлом веке" шведская стенка – добротная, действительно красивая и универсальная, в ней помещалось почти все: вещи, бытовая техника, игрушки, книги. Все это и стояло там, на своих местах, точно в таком же порядке, как и при Наталье, даже ее старенькие журналы с теми самыми злополучными «малиновыми пиджаками» и их расфуфыренными куклами – мечта ее тогдашней жизни, аккуратной стопкой лежали на одной из полок.

– Ма, а это то зачем здесь? – Журналы «ели» глаза, давя на больные мозоли.

Любовь Гавриловна полюбовно улыбнулась:

– Просто хотелось, чтобы все-все сохранилось, как при тебе. Я никогда не теряла надежды, что однажды ты вновь войдешь в эту комнату, и, может даже, останешься тут пусть уж не навсегда, так хоть на некоторое время.

– Господи, мамуся! – Девушку снова прошибло на слезу, она крепко-крепко обняла любимую мамочку, и несколько секунд женщины молча стояли, наслаждаясь обществом друг друга. После чего Наташа, оторвавшись от матери, полушутя пообещала: – Мамулечка, я теперь никуда от тебя не денусь, ты еще сама будешь рада от меня избавиться, да не получиться. Ты только не подумай, что я вернулась только потому, что ушла от Бориса, а идти мне, по большому счету, больше некуда, – додала она уже серьезно. – Просто я действительно…

– Да что ты, что ты, у нас с папой даже в мыслях не было такого! – воскликнула Любовь Гавриловна. – Ты же знаешь, что мы всегда тебе рады, и ты в любой ситуации, в любой момент можешь рассчитывать на нас.

– Знаю, мам, знаю, и, поверь – очень благодарна за это.

И дочь с матерью опять – в который раз за сегодня, обнялись.

– Эх, жаль Кирюши нету дома, с ним мне тоже необходимо… помириться, – вспомнила Наталья о брате. – Кстати, куда он, говорите, женился?

– Так в соседний город, в принципе, это не так уж далеко – минут сорок езды, завтра можем съездить в гости к ним с женой, – предложила мама, но Наташа вынуждена была отклонить сие предложение.

– Нет, мам, как-то не хочется мне знакомится с Кириной супругой и его… нашими новоиспеченными родственниками, пока я не выяснила отношений с ним лично, – поделилась она своими сомнениями.

Любовь Гавриловна приобняла дочь за плечо:

– Так поверь, он тоже на тебя зла не держит.

– Оно то, может, и так, но поговорить не мешало бы, – настояла Наталья на своем. – Так что, лучше пускай Кирилл сперва сам к нам приедет. Один.

– Ладно, завтра ему позвоним, – пообещала мать.

Наташа приободрилась.

– Вот и славно. Кстати, а какая она, эта его жена? Надеюсь, не какая-нибудь… прохвостка?

Любовь Гавриловна замахала руками.

– Ой, ну что ты! Милочка очень славная, порядочная, воспитанная девочка.

– Милая мила, – хмыкнула Наташа, ощутив укол ревности. – А Мила – это вообще производное от какого имени? Людмила? – осведомилась она.

– Нет, Милана.

– Ого как!

– Она тебе непременно понравиться, не сомневайся, – заверила дочь Коновалова-старшая.

Наталья пока сомневалась, тем ни менее объявлять об этом во всеуслышание не стала – не хорошо только-только примирившись, наладив отношения с родственниками, тут же демонстрировать свои «бзики». Потому девушка лишь согласно кивнула:

– Окей, мам, будем надеяться. А пока… ты уж не обессудь, Бога ради, но я что-то так уморилась – прямо сил нету. Глаза слипаются, голова почти не соображает… Мне бы отдохнуть чуток, а?

– Да нам всем не мешало бы отдохнуть как следует, – поддержала дочь Любовь Гавриловна. – Я тоже вон с ног валюсь буквально.

– Оно и немудрено, ты ведь столько работаешь, не то, что некоторые, – не преминула Наташа случаем «подлизаться».

Мама на то лишь ласково усмехнулась. На том женщины семейства Коноваловых и разошлись на сегодня по койкам: они и вправду смертельно утомились за этот полный событий день, организм буквально требовал «разрядки».

.На следующее утро Наталья пробудилась в прекрасном расположении духа. За окном, так и оставленным приоткрытым на ночь, в разнобой заливались птицы, приветствуя разбуявшуюся весну, легкий ветерок играл с занавеской, донося в комнату запах пробуждения природы, солнце ярким потоком заливало пол и прыгало по стенам солнечными зайчиками. Точно такие же зайчики резвились сейчас у девушки в душе: Наташа сладко потянулась под мягким, уютным одеялом, не спеша вылезать из кровати. Чуть ли не впервые за последние месяцы, а, не исключено, и годы, она чувствовала себя по-настоящему счастливой и умиротворенной. Внутрии у девушки царила полная благодать, которой она и близко не испытывала, будучи женой олигарха, и владея всеми удовольствиями выплывающими отсюда. Теперь же, возвратившись в скромный отчий дом, откуда Наталья всегда стремилась вырваться к вершинам, она, наконец, осознала, насколько не умела ценить то, что ей было даровано изначально, понапрасну гоняясь за какими-то надуманными благами. Ну, не беда, теперь-то все изменится… уже изменилось, и она, бесспорно, будет счастливой. По-настоящему, душевно, а не благодаря тому, что кошелек лопается от переизбытка валюты.

При воспоминании о счастье в воображении Наташи невольно всплыл образ Владимира Белогривова. Надо же, а она почти о нем забыла в суматохе последних событий. Сколько уже времени миновало с тех пор, как она покинула Дальние Углы? Да уж без копейки месяц, за который девушка успела развестись с Борзовым, помириться с родителями, многое осознать и переоценить, и… понять, что как ни крути, а выбросить из головы мужчин, положивших начало, давшим толчок всем вышеперечисленным трансформациям, не удается. И, скорее всего, не только из головы. Радужное, почти эйфорийное настроение девушки несколько померкло: и что прикажете со всем этим делать? «Снять штаны, и бегать», – мысленно «посоветовала» себе Наталья, и покинула-таки уютное ложе – сколько можно нежиться, пора приучать себя к иным порядкам. К неким обязанностям, к труду, к определенному ритму жизни, ко всему, чего Наташа была лишена в статусе жены олигарха. Тогда она только и знала забот, что придумывать, на что бы еще такое эдакое потратить деньги, которых куры не клюют. Она доселе даже не работала никогда (Борис утверждал, что истинной жене олигарха это ни к чему, а она тому и рада была), но теперь… Теперь пора «перевоспитываться». Не сидеть же ей на шее у родителей, право слово! Только вот куда (и кем) Наташу возьмут, когда она, по большому, счету ничего не умеет? И уж тем более, когда у нее нет стоящего образования (кроме средней школы, естественно), без коего нынче разве что в поломойки можно устроится. Впрочем, возможно еще не поздно выучится на кого-нибудь? Например на модельера-дизайнера, а что, эта стихия всегда была близка Наташе, и коль бы не скоропостижный брак с Борзовым, девушка вполне могла бы получить диплом по данной специальности.

«Надо будет на досуге хорошенечко обдумать сей замысел, – пообещала себе Наталья, натягивая простенький домашний сарафанчик а-ля «пастушка Долли» – весь в рюшечках, цветочках, и прочей прелести. – И обязательно обсудить это с мамой и папой, все-таки у них больше жизненного опыта и мудрости, авось, подскажут верный путь. Раньше я их совсем не слушалась, и вот к чему это привело». С эти намерением девушка и направилась первым делом в ванную – для утреннего моциона, а затем на кухню – чего-то пожевать. Там девушку ждал неожиданный сюрприз: помимо родителей, уже полным ходом возившихся по хозяйству, за столом, при полном параде – красавец писаный – сидел дорогой братец.

– Кирюша? А ты… давно тут? – Наташа слегка опешила от столь внезапного появления Кирилла, она ничуть не была готова к столь внезапной встрече, и теперь застыла в полном оцепенении, не находя слов.

К счастью брат оказался гораздо смышленее и проницательнее. И благороднее: он не стал дожидаться, пока Наталья станет провозглашать трагические тирады и молить пощады, он просто поднялся, приблизился к сестре, обнял ее крепко-крепко, и, как ни в чем ни бывало, словно не было всех этих лет раздора и недопонимания, завел с ней непринужденную беседу. Этим самым он как бы давал понять Наталье: "не парься, сестренка, я давно на тебя не в обиде, все, что было когда-то – не имеет никакого значения, не стоит даже не вспоминать об этом, главное, что мы теперь все вместе", и тем самым, избавляя Наташу от необходимости выяснять отношения. За что девушка была весьма признательна дорогому братцу, и на знак благодарности с чувством чмокнула Кирилла в слегка щетинистую щеку.

– Какой ты у нас красавец! – искренне восхитилась девушка, окидывая брата с ног до головы одобрительным взглядом. – Всегда был красавцем, но сейчас – особенно, прямо мечта всех девушек.

– Да и ты, сестричка, у меня тоже очень даже ничего, – усмехнулся Кирилл лукаво, – уверен, кому-то очень повезет с тобой. Ну а что касаемо меня, то все девушки мне не нужны, с меня хватает одной-единственной-неповторимой… О, а вот, к стати, и она. – Братик расплылся в блаженной улыбке, поскольку в помещение вошла молоденькая девушка, лет двадцати трех, не больше, как не трудно было догадаться – жена Кирюхи.

Наташа тут же исподтишка стала «изучать» невестку. Она оказалась очень миниатюрной, даже трогательно хрупкой, с простым, милым личиком, глазами олененка Бемби и копной шикарных, каштаново-золотистых слегка въющихся волос, ниспадающих почти до пояса. Не волосы, а мечта любой женщины, не то, что ее, Наташины пакли «болотного» цвета. Хотя помниться Владимир утверждал, что у нее красивые волосы. Как он там говорил? Карамельно-орехового оттенка, переливающиеся серебром на солнце? Лично Наташа ничего подобного никогда не замечала. Ну вот, опять этот Владимир «вылез» в самый неподходящий момент! Сейчас следовало сконцентрировать все свое внимание на жене Кирилла, дабы понять, определить, проинтуичить, чем же таким это она сумела «взять» брата, и не прогадал ли он.

– Здрасьте, а вы, наверняка, Наташа? – первой пошла на контакт невестка, полна радушия и самых благих намерений. – А я Милана, – она обворожительно улыбнулась, и протянула Наталье свою маленькую, почти детскую ладошку. Наталья, следуя всем правилам приличия, ладошку пожала, почувствовав, как из нее исходит некое необъяснимо-приятное тепло. – Кирюша очень много о вас рассказывал, чувствуется, что у вас особенные отношения, настоящие.

Голос девушки звучал нежно, ласково, и, что самое важное – искренне, и вообще она вся была какая-то… словно ангел, по недоразумению очутившийся среди людей. И определенно умела располагать к себе всех буквально с первых секунд знакомства. Вот и Наташа, не смотря на изначальные намерения о «строгом суде», не стала исключением: как девушка ни старалась быть непоколебимой, а таки невольно пала жертвой обаяния невестки. «Не удивительно, что Кирилл на ней женился, будь я мужчиной, сама б наверняка не упустила такую милашку», – поймала она себя на неприличной мысли.

– Что же, Мила, рада познакомится, – разлюбезничалась Наташа в ответ, – надеюсь, мы с тобой станем хорошими родственницами.

– А еще лучше, если вы станете хорошими подругами, – предположил Кирилл, любовно потрепав обеих любимых девушек за макушки.

– Ну, на сей радостной ноте пожалуйте к столу! – не осталась в стороне Любовь Гавриловна.

И вчерашний «пир на весь мир» закатился с новой силой. Коноваловы, все в сборе, как в старые, добрые времена (только теперь с прибавлением) разместившись полукругом за большим столом, не спеша поедали различные яства, которыми этот самый стол был уставлен, и непринужденно, тепло, по-семейному общались. К Наташе вернулись бодрость и отличное настроение. Оказывается, ей давно не хватало таких вот мирных семейных посиделок, только она как-то об этом позабыла. И вспомнила лишь сейчас.

По ее просьбе братец в который раз (для родителей – в который раз, Наталья же, разумеется, слышала сию историю впервые) поведал всем присутствующим историю их с Миланой знакомства.

– Я нашел работу в том городишке, откуда Милочка родом, перспективную работу с возможностью карьерного роста, короче – классную, – рассказывал он, умудряясь при том все время запихивать в рот всякую вкуснятину. – Правда, приходилось постоянно доезжать, но это уже так, издержки производства, как говориться.

– А что за работа? – уточнила Наталья, слегка устыдившись, что была столь безразлична к судьбе близких, что даже понятие не имела о каких-либо переменах в их жизни.

– Ну, ты ж помнишь – я учился на программиста.

Наташа помнила: брат всегда имел особую склонность к точным наукам, и мечтал получить специальность, сулившую профессиональное развитие и финансовую стабильность. Вот и поступил на программиста, что в те лихие временя считалось сверхперспективой.

– Так вот, – продолжал упорный и старательный Кирилл, наминая салатики, – я таки, не смотря на все трудности и препятствия, выучился. И хотя сперва нигде не мог устроиться по специальности, вскоре мне все же повезло – я попал в одну очень хорошую компьютерную фирму. Кстати, тогда она еще только вышла на рынок, теперь же это вполне устоявшаяся, конкурентноспособная фирма, и я в ней далеко не последний человек. Однако сейчас не об этом. Ты же, дорогая сестренка, хотела узнать о том, как мы с Милой познакомились, – вернулся братик к "любовной лирике". – Так вот, как я уже упоминал, на работу приходилось ездить в Милин город. Сначала меня это утомляло, потом попривыклось, а в результате я благодарил небеса за такое стечение обстоятельств, поскольку именно благодаря той работе и необходимости доезжать в другой город, я и познакомился с Милочкой, – при этих словах Кирилл с нежностью посмотрел на жену, и та ответила ему тем же взглядом.

– Это случилось в один из весенних дней, – вел дальше Кирюха, – как сейчас помню: стояла примерно та же пора, что сейчас, когда весна во всю набирает силу, но порой холода не желают сдаваться. Вот и в тот день, после яркого солнца и несмелого тепла, под вечер хлынул проливной дождь. Я как раз возвращался домой с работы, точнее собирался – ждал на остановке автобус. И вот я такой, значит, стою, жду, и тут… – Братец выдержал театральную паузу. – И тут вдруг вижу, что к остановке, сломя голову, несется прекрасное создание…

– Прекрасное создание – это я, – с иронией уточнила Милана, нарезая громадный кремовый торт, являвшийся произведением рук сватьи.

– Кто б сомневался, – Кирилл полюбовно чмокнул жену в щеку слегка замусоленными губами, и поведал дальше: – Как потом выяснилось, она тоже возвращалась с работы к себе домой, и ее, бедненькую, прямо в пути застиг этот нещадный ливень. Вот она и бросилась искать укрытие.

– До остановки было ближе всего, я туда и побежала, – внесла уточнение невестка, раскладывая аппетитные кусочки по блюдечкам. Наташе, то ли случайно, то ли нарочно досталась самая главная «розочка», которые девушка некогда очень любила, и всегда на каких-либо праздниках болела за то, чтоб «цветочек» выпадал именно ей. После, ставши Борзовой, Наталье пришлось отвыкнуть от сей привычки, как и от тортов вообще. Фигура…

– К моему громадному счастью, – тем временем продолжал излагать почти голливудскую историю знакомства с женой Кирилл, – ибо если бы дождь не застал ее в расплох, если бы она не решила спрятаться именно на "моей" остановке, если бы все сложилось по-другому… Короче, вряд ли бы ми познакомились. А так… Так я увидел Милочку – и пропал, – сказал Кира со сладким вздохом.

– И я пропала тоже, – поддержала мужа Милана.

И голубки мило приобнялись.

– Хотя, – все же внес некое дополнение брат, – это навряд ли была так называемая любовь с первого взгляда, я вообще скептически отношусь к подобному утверждению, так как считаю, что полюбить – на самом деле полюбить, а не просто влюбиться (для меня это разные понятия и состояния), словом, я полагаю, что для рождения истинной любви нужно время. Надо что называется изучить, понять человека, и уж потом… Так что можно сказать окончательно пропал я после того, как мы с Милой поближе узнали друг друга. Вот тогда я окончательно понял, что все! – никуда мне от нее не деться, и что именно с ней я хочу провести всю свою жизнь, – завершил свой рассказ Кирилл на высокой ноте.