Золушка наоборот, или Не в деньгах счастье

Сейчас, на посвежевшую после сна голову, при свете дня, все ее вчерашние страхи окончательно показались Наташе полным бредом, ей даже неловко стало перед самой собой, что она повела себя, словно… да словно сущая трусиха, чего уж тут выбирать выражения. «А, может, мне сходить к ним, и забрать у них все свое?» – прикинула Наталья, и тут же сама себе возразила: нет уж, ее там и так, поди, считают за невменяемую, а после ее возвращения… Да и что она им скажет, как пояснит свой бзик? Нет, это не вариант! "О, можно же попросить об одолжении баб-Веру!" – тут же посетила Наташу другая, более здравая мысль. Уж добренькая старушка точно не откажет ей в помощи, разумеется, если найдет чем помочь. И если Наташа, в свою очередь, найдет бабу Веру. Учитывая, что она не знает ни фамилии, ни отчества соседки Белогривовых, это будет непросто. Разве что ходит по всем палатам – гляди, в которой из них и встретить бабушку.

– Простите, а в вашем… городе это единственная больница, или еще какие имеются в наличии? – как можно любезнее обратилась Наталья сразу к обеим находившимся в палате пациенткам, лежавшим на своих койках, и то ли дремлющим, то ли о чем-то сосредоточено мечтающим.

– Есть ешо поликлиника и роддом, – отозвалась одна из них, та, что помоложе и поживее.

– Но сердечников сюда определяют? – уточнила Наташа.

– Ну не в роддом же, – хохотнула довольная своим остроумием больная.

– Ну да, – согласилась Наталья, обрадовавшись, что не придется далеко бегать: баба Вера однозначно должна находится именно в этой лечебнице. И чем быстрее Наталья ее найдет, тем лучше.

Выйдя из палаты, оа целенаправленно ринулась вперед – искать отдел «кардиологии», а уж там и дверь, за которой должна «прятаться» искомая баба Вера. Девушка уже сделала несколько шагов по направлению к цели, как тут неожиданно ей на пути попалась вчерашняя дежурная в сопровождении… того самого врача-«воробушка», приезжавшего намедни на вызов к Тимофею.

– Ба, знакомые все лица! – обрадовался встрече доктор. Тут медсетричка что-то прошептала ему в ухо, и он немного удивленно проговорил: – Неужели? Уважаемая, вы и вправду поступили к нам вчера… или, даже скорее сегодня ночью при столь… пикантных обстоятельствах? Что же с вами стряслось?

– Я… э-э-э… Я это… – Наташа почему-то оробела, однако поспешила взять себя в руки: – Да вот, собиралась ехать домой, а тут… случилась такая оказия… – И она повторила свою «легенду».

– Н-да, неприятная история, – зацокал языком «воробушек», и назидательно-нравоучительно добавил: – Что ж ваш муж за вами не смотрит, одной по ночам гулять позволяет? Непорядок!

– Да мы с мужем… далеко он, в общем, – отмахнулась Наталья от его «нотаций».

– Так разве Дальние Углы столь далеко отсюда? – удивился врач. – От силы десять минут езды, какая ж это даль? Хотя, ему наверное некогда, за сыном присматривает поди, понимаю, – понес он какую-то полную ахинею.

Поначалу Наташа даже не вникла – о чем это он толкует, но потом до нее дошло: вероятно доктор просто решил, что она – жена Владимира и мать «больного мальчика» соответственно, вот и сделал для себя определенные выводы. Разубеждать она его не стала – к чему понапрасну тратить время и энергию на бесполезные объяснения, все равно от этого ничего не изменится. К тому же где-то в глубине души Наташе было даже приятно «побыть» женой и матерью Белогривовых, пускай лишь в чужом воображении. Больше того, она отнюдь была бы непротив побыть ею и на самом деле (во как, оказывается!), но… Владимир решил, что ей пора, а она настаивать не стала. Может, зря не стала? Только чего уж теперь махать кулаками, коли бой давно проигран?

– Как бы там ни было, – тем временем продолжал заливаться соловьем (или воробьем?) врач, – вам в любом случаи нужна профессиональная, медицинская помощь. И вы можете быть спокойны: мы ее вам предоставим незамедлительно. Сделаем анализы, проверим жизненно важные показатели, когда надо будет – проведем необходимые процедуры…

– Доктор, какие процедуры? – ужаснулась Наталья. – Мне не нужны никакие процедуры, и анализы ни к чему, я абсолютно здорова! – Девушка забила себя в грудь на знак доказательства.– Все, что мне необходимо, так это сапожки, кардиология, и баба Вера.

«Воробушек» с дежурной медсестричкой как-то подозрительно переглянулись, и тот «зачирикал» совсем другим голосом – голосом, которым сюсюкаются с не совсем вменяемым человеком, желая его «задобрить» и усыпить его бдительность: – Так это, уважаемая, все от стрэсса, все от стрэсса. Вы пережили, как я понимаю, сильное потрясение (разбойное нападение – это вам не шутки), вот ваша нервная система и дала сбой.

– Да нет у меня никакого сбоя в системе, – начала сердиться Наташа. – И стресса нет. Мне просто надо успеть на автобус в Москву, но для этого нужна обувь. И деньги. Но прежде мне бы повидаться с бабой Верой, из кардиологии. С целью взять у нее эти самые обувь и деньги.

– Олесенька, у нас в кардиологии работает некая баба Вера? – обратился врач к медсестре, та на миг крепко задумалась, после чего отрицательно замотала головой. – Вот и я не припомню никакой бабы Веры, так что, милочка, – это он уже вернул свое внимание Наталье, – у вас таки определенно стрэсс.

Видимо настырный докторишка решил, что у Наташи на почве «стрэсса» легкое помутнение рассудка, грубо говоря, она попросту «гонит». Вот только этого ей для полного счастья и не хватало.

– Послушайте, доктор… – попыталась она достучаться до «воробушка», но тот не дал ей и слова молвить.

Полон решимости «помочь» несчастной хворающей, он, непрестанно тараторя о том, что ей жизненно необходимы «анализы, процедуры» и экстренная медицинская помощь, на пару с медсестрой чуть ли не силком поволок напрасно сопротивляющуюся Наталью по кабинетам. Она пыталась отбиваться и отнекиваться изо всех сил, но отечественная медицина оказалась сильнее. В результате бедолаге довелось вытерпеть кучу бесполезных, временами болезненных, временами унизительных «обследований», после которых она почувствовала себя гораздо здоровее. На бумаге, ибо на самом деле… На самом деле ее вусмерть уморили, да еще и отобрали и без того драгоценные минуты, или точнее часы времени. Зато «воробушек» остался доволен исполненным долгом и в связи с этим страшно гордился собой.

– Ничего, ничего, полежите у нас денек-другой, поколем вам витаминки, капельницы, и будете как новенькая, – грозился под конец он Наташе, приводя ее тем самым в жуткий ужас. Витаминок и капельниц она уж точно не вынесет!

– Доктор, а, может, не надо? – взмолилась она, словно дитя малое, упрашивающее сурового папку не доставать ремня.

– Надо, милочка, надо, – почти известной цитатой из известной комедии отрезал «суровый папка», и заманчиво добавил: – Так вам же будет лучше.

«Где-то я это уже слышала… Ах, ну да, точно, давеча Владимир утверждал то же самое. И что у этих мужиков за привычка такая наглая, решать за женщин, что для них лучше?» – возмутилась про себя Наталья.

– Доктор, а можно я того… в туалет схожу? – осведомилась она вслух, коря себя за то, что сия спасительная мысль не пришла ей в голову раньше. Сразу, только эти эскулапы с обостренным чувством долга не принялись устраивать свои экзекуции. Наверное от неожиданного напора она немного «затормозила». Оставалось надеятся, что еще не поздно, и не все пути для спасения отрезаны.

– Да ради Бога, – снизошел врач, и Наташа пулей дернула из его кабинета. И той же пулей помчалась в кардиологию.

Ей несказанно повезло: первая же палата, в которую девушка ворвалась, оказалась «выигрышной»: именно там находилась искомая баба Вера. Увидев Наталью старушка, естественно, слегка изумилась.

– Наташенька, ты шо ли? – приподнялась она с койки. – Шо ты тут робишь, неужто пришла спэцяльно проведать стару галошу?

– И да, и нет, – Наташа не стала кривить душой. – Баб-Вера, я вам сейчас все расскажу, только сперва мне необходимо убедиться, что за мной никто не гонится.

– Йой, та шо ты такое кажеш? – всполошилась женщина. – Хто за тобой гонится и зачэм?

– Врачи, баб-Вера. Хотят принудить меня ко всяким… процедурам.

– Так ты шо, тоже хворая?

– В том то и дело, что нет. Просто… Давайте, я вам все поясню по порядку.

И Наталья пояснила, действительно все, начиная с приступа Тимофея, и кончая получасом раньше. Благо, старушка находилась в палате-блоке, где стояло всего две кровати (сын постарался!) одна из которых принадлежала ей самой, а другая на данный момент пустовала, так что доверительной беседе женщин никто не мешал.

– И теперь мне по-зарез нужна обувь и… хоть немного денег – на билет, – завершила Наташа свою историю.– Я все обязательно верну, как только…

– А ты уверенна, шо хочешь уехать? – задала неожиданный вопрос баба Вера, пристально глядя на девушку своими выцветшими, мудрыми глазами.

– Что? То есть, что вы имеете в виду? – сбилась та с толку.

– Я, Наташенька, имею в виду, шо якшо ты зараз уедешь, то вэдь вы с ним больше николы не увидитесь, а значить… Ты можешь проворонить свое счастье, милочка.

Наталья аж смутилась от столь откровенных «намеков».

– Баб-Вер, о чем вы твердите? – прикинулась она «шлангом», хотя на самом деле прекрасно понимала, о чем твердит пожилая женщина.

– Дак всэ о том же, о вечном – о любви, – лукаво усмехнулась соседка Белогривовых, поудобнее устраиваясь на жесткой койке и сбитых подушках.

– Бог с вами, какая такая еще любовь, – отмахнулась Наташа нарочито безразлично. – Мы же с Владимиром едва знакомы, даже толком, нормально ни разу не пообщались, не говоря уже о че-то… остальном, а вы – любовь, любовь.

– Ну, иногда можно общаться… и все остальное пол жизни, а так и не стать по-настоящему роднымы людьми, а иногда и двух слов, одного взгляда, доли секунды досыть, шоб понять, шо цэ «именно то», – пустилась в философию баба Вера.

Наташа заерзала на своем стульчике, придвинутом поближе к кровати болеющей.

– Ой, баб-Вер, вы говорите прямо как Владимир. Он тоже намедни так красиво рассуждал о любви… – И девушка, не удержавшись, поведала старушке о любовной «теории» Белогривова. – Вот как вы думаете, он и вправду так считает? – спросила она под конец. – Он и вправду… такой? Или это все… понты?

Женщина на секунду молча задумалась – словно пыталась кое-что вспомнить.

– Знаешь, Наташенька, я знакома з Володею уже пять лет, и хоть то не очень большой срок, но я тебе можу без лишнего пафосу сказать: он самый добрый, самый душевный, самый правдолюбный, самый безкорисливый, самый настоящий, словом – самый лучший мужчына из всех, кого я встречала. Разве только кроме моего мужа, – кокетливо усмехнулась она. – Правда, жизненные невзгоды заставылы его сделаться нэмного… замкнутым, соби на уме, алэ в душе он все така ж чутка людына.

– Да, – вздохнула Наталья, – эта беда с сыном, такое кого хочешь, изменит… Баб-Вер, а вы знаете, куда подевалась его жена, мать Тима? – внезапно решила девушка провернуть очередную попытку докопаться до истины, на сей раз – с помощью соседки и соратницы Белогривовых. – Я понимаю, это не мое дело, и все такое, но… Я ж не с праздного любопытства интересуюсь, а… Просто, хочется понять, в чем причина его таког отношения к… людям.

– Ты хотела сказаты – к жэншинам? – поправила девушку старушка.

– Пусть так, к женщинам. Неужели эта Владимирова бывшая так его… надломила, что теперь он ведет себя, как… ну, вы поняли.

– Да поняла, поняла, не дурная. Только то есть дуже сложна история, и я не уверенна, чи маю я моральнэе право выказувать чужие личные тайны.

– Ну и ладно, – фыркнула Наташа, демонстративно обидевшись. Это ей начинало уже надоедать: кого о чем не спроси – все таятся, выкручиваются, увиливают, слово речь идет о секрете глобального масштаба, и его разглашение грозит всему миру концом света. Прямо тайны Мадридского двора какие-то, ей-богу!

– Ой, ну добре, скажу тоби все как есть, – внезапно сдалась баба Вера, вернув тем самым Наташе хорошее расположение духа. – Раз это поможет тебе… разобратыся в себе, в своих отношениях с Володей, то, як говориться, сам Бог велел нарушить все моральные условности.

Наталья хотела, справедливости ради, настоять на том, что у нее по сути нет никаких отношений с Володей, но передумала: зачем лишний раз отвлекать старушку, еще, чего доброго, поменяет свое решение делиться «чужими личными тайнами», и что тогда?

– Значыть… Ой, дажы не знаю, с чого начать-то, – немного разволновалась «предательница». Наталья посоветовала ей начать с начала, и та не совсем уверенно повела дальше: – Наскильки мне известно, в свое врэмя Володя был весьма состоятельным, небедным человеком. Не абы якой олигарх, но на хлеб с маслом и икрою, як то говорять, хватало. А еще он был молод, холостой, и як все мужчины падкий на женщин. На красивых женщин… Это я с його слов кажу, он сам так выражался, – сделала небольшое отступление соседка и соратница Белогривовых. – Так вот, эти красивые женщины сим бэззастенчиво пользовалися и пудрыли йому мозги, як им вздумалося. И все напэвнэ с одной целью: захомутать выгодного жениха. Только Володя долго не велся на их уловки, аж поки однажды не встретил свою будущую жену. Она-то уж взялася за него основательно… Яки вже там чары пустила в ход та видьма – мне неизвестно, да и не в тому суть, главное, что в итоге она его таки покорила. А потом и окольцовала, як говорыться.

– А как ее звали? – вклинилась в рассказ Наташа, буквально воспылав желанием узнать имя «соперницы». От нетерпения она даже заерзала на своем насиженном месте, и нервно затеребила края своего (вернее Баб-Вериного) халата.

– Шо? А… – Баба Вера напряженно сощурилась. – Ты знаешь, не вспомню сейчас. Володя згадувал нераз, но как-то с головы вылетило начисто.

Девушка расстроено вздохнула.

– Да ладно, не важно, – попыталась абстрагироваться она от такой, по большому счету, сущей ерунды. – Вы дальше, дальше рассказываете.

– Так я рассказываю. Значыть-ся… на чем я остановилась?

– Что эта безымянная окольцевала Владимира, – подсказала Наташа старушке, видимо немного страдающей склерозом.

– Ах, ну да. Окольцовала, значыть. А почти ровно як через девять мисяцев родывся Тимко. Володя в сыне души не чаял, даже не смотря на то, шо хлопчина родывся глухонемым. Наоборот, из-за того он старался проводить с Тимофеем все свое свободное врэмя, задавшись целью любой ценой научить его общаться, шоб тот не тэряв, так сказать, контакт с внешним миром. Результаты, як ты сама могла убэдыться, превзошли все ожидания, можно смело сказать, шо сталося настоящее чудо.

– Это точно, – не могла не согласиться Наталья, – Тим – настоящий вундеркинд и уникум.

– А все благодаря Володе, если бы не его усилия, а главное – любов, хлопчына так бы и остався немым.

– А как же их мама? Она принимала хоть какое-то участие в… ну, в воспитании сына?

Баба Вера развела руками.

– Так в тому то и дело, шо нет. Только-только узнав, шо сын – инвалид, жестокосердная женшина потеряла к нему всякий интерес. Слава Богу, хоть нэ бросила в роддоме, хотя, это мало оправдывает ее повэденье.

– Ужас! – искренне поразилась внимательная слушательница семейной драмы. – То есть, она что совсем на сына наплевала?

– Ну, совсем – не совсем, але его проблемами и потребностями, судя по словам Володи, интересовалась мало. Ее больше заботили всяки чисто бабськи штучки: танцы, походы по магазинам, гулянки с друзьями, словом собственные интересы.

– А что ж Владимир-то, не пытался ее образумить?! – изумилась Наталья.

– Дак пытался, бедолага, и не раз, и не два, но – все намарно. Вин даже хотел развестися, но жена пригрозилася, шо отсудит сына – а этого он допустить не мог… – Баба Вера выдержала недолгую трагичную паузу. – А потом с Тимохою случилася эта беда с аллергиею, пошли-поехали скитания по врачам… Когда выяснилось, что никакое лечение не помагает, Володя решив перевезти сына туда, где можно будет максимально ограничиты его от влияния всего, шо может спровоцировать приступы удушья.

– Эту историю я уже знаю, Владимир мне, в порыве откровения видно, рассказал, – сообщила Наталья.

– Так то оно так, но вот врядли он упомянул о том, шо для того, шоб построить этот дом, в яком они с Тимофеем поселилися, шоб обустроить его соответственно, он был вынужден продать все, шо имел на тот момент.

Наталья ахнула.

– Мамочки, это ж надо!

– Во-во! – Старушка подняла указательный палец вверх. – Володя по-сути отрекся от всего, шо имел – ради сына, а это вам не абы якой поступок. Это поступок, достойный як минимум уважения.

– Я бы даже сказала – восхищения, – в очередной раз вставила Наташа свои пять копеек.

– Именно, – согласилась пожилая женщина. – Токо вот, жена Володи так видимо не считала, и жертву его не оценила. Больше того, она закотила ему грандиозный скандал, заявив, шо гробить свою молодость в глуши среди коз и кур не собыраеться, а потому…

Наталья схватилась за щеки:

– Она их бросила?! – догадалась девушка.

– Да не просто бросила, она по большому счету отреклася от сына, и втикла свит за очи со своим любовником. Больше того, як выяснилось позже, с этим любовником она то шуры-муры крутила давно, ешо до их с Володей женитьбы, просто он был гораздо менее материально обеспеченным, вот она и вышла за Вовку, гадала, в итоге завлодеть его статками. Но – не вышло, статки пошли на сына. Вот она и бзиканула, поняв, шо с Володи больше взять нечего, та й переметнулась к любовнику.

– Вот стерва! – прошипела Наталья, всей душой возненавидев подлую бывшую Белогривова.

– Шо есть, то есть, – не стала перечить баба Вера, и поведала новые «пикантные» известия: – Но и это ешо не все. В пылу гневу, перед тем, як уйти, жинка презналась Володе, что Тимофей, оказывается, на самом то деле не от него, а от того самого любовника. Только ни ей, ни тем более ему «калека» не нужен, а он, то есть Володя, уж пусть сам решает, что теперь с ним, то есть с "калекой", делать: сдать в детдом для «бракованных» детей, или продолжать возиться с чужим отпрыском.

– Нет, она не стерва. Она самая настоящая сатана! – Ненависть уже хлестала из Натальи через край. Попадись ей сейчас эта зараза под горячую руку – задушила бы собственными руками, не помедлив. – Таких с…к даже матерями язык не поворачивается называть, таких кастрировать надо еще в молодости. Или стерилизовать – не важно.

– И я того ж мнения. Но, увы, свит жорсток, – поведала бабушка прописную истину. – Хотя, не так. Свит прекрасен, это люди, увы, спортились в конец. Деньги, власть, слава, собственни плотские потребности теперь для большинства важнее и дороже "устаревших" моральных ценностей, любви, сострадания, души.

Раньше, еще какие-то недели две тому назад, Наташа и слушать бы не стала все эти старческие «морали», подобные речи всегда раздражали девушку, но сейчас… Сейчас она даже была согласна со старушкой. Меньше с тем размусоливать тему человеческих пороков ни намерения, ни желания не имела, потому поспешила вернуть баб-Веру с глобальных проблем, к более конкретным – проблемам семьи Белогривовых.

– Баб-Вер, а что Владимир? Как он отреагировал на все откровения его жены-ведьмы? Он ей поверил? Она же могла и наврать, специально, дабы напакостить ему. И вообще…

Соседка завозилась на постели, меняя положения тела, которое, видимо, уже затекло от однообразной позы.

– Набрехала-не набрехала, ему вже было все равно, – сообщила старушка. – Володя любил… любит Тимофея как родного, больше всего на свете, и остальное для него не имеет значения.

– Да уж, – с придыханием протянула Наталья впечатлено, – это и вправду поступок достойный героя. Они оба, отец и сын, два самых настоящих героя.

Баба Вера секунду помолчала, после чего хитро прищурившись, вдруг вкрадчиво произнесла:

– Ты успела к ним привязаться. – Это прозвучало скорее утвердительно, нежели вопросительно.

Наташа слегка стушевалась.

– Ну… в общем… да… то есть… Если откровенно, то я и сама толком не пойму, – призналась она в итоге. – С одной стороны, Владимир… они оба, очень… изменили меня. Кардинально изменили. Раньше я была… да чего уж тут греха таить, я была черствой, эгоистичной, напыщенно городской фифой, которой чужды всякие… одухотворенные вещи. А теперь… теперь я не знаю, что со мной произошло. Я стала чересчур сентиментальной, чувствительной, менее требовательной к бытовым условиям, перестала зацыкливаться на внешности, и вообще… Это какой-то полный капец, – пожалилась девушка, словно все, что она перечислила, являлось ужасной трагедией. У нее даже глаза на мокром месте оказались, будто бы для этого имелась веская причина, хотя, на самом деле, причины то вроде не было. Или была?..

– Вот видите, даже сейчас я полностью раскисла, – опять пожаловалась Наташа, уже не сдерживая струящихся тонкой змейкой по щекам слез. – Черте что такое, – шмыгнула она носом.

– Это не черте что, девонька, это называется любов, – опять двадцать пять завела свою старую пластинку баба Вера.

– Господи, да какая такая любовь, баб-Вер?! – вспыхнула Наталья. – Я ж говорю, мы с ним еле-еле знакомы. Он даже не посмотрел на меня ни разу как-то… по особенному, как на женщину, даже никогда… ай! – она махнула рукой, мол, чего тут и говорить.

– Так все еще может быть, – попыталась воодушевить девушку старушка, но та снова отмахнулась:

– Не может, баб-Вер, боюсь, что не может.

– Но почему? – искренне недопонимала та.

– Просто не может, – отрезала Наташа.

Она и сама непонимала – почему, тем ни менее возвращаться в Кривые Углы, к Белогривовым, смысла не видела. Она боялась, что тогда ее ждут еще большие, непреодолимые и непримиримые разочарования и испытания, которых она попросту не выдержит. Да и в первую очередь совсем не факт, что ее «подвиг» оценит Владимир, и надо ли ему все это вообще. Он же ясно сказал: ей пора, и даже не попытался намекнуть, что на самом то деле… Нет, пусть он человек нелегкой судьбы, пусть он пережил такое дикое предательство, пусть они едва знакомы, но если бы он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО захотел… хоть какого-то продолжения, развития их знакомства, он мог бы… он должен был… Но он ничего не сделал. А лишь тактично спровадил спасенную им жертву аварии «на выход». А значит… Значит так тому и быть!

– Знаете, баб-Вер, мне, пожалуй, пора уж, – спохватилась Наталья, соскочив со стула, и утирая скупую, непрошенную слезу. – А то могу опять не успеть на автобус, и тогда мне повторно придется напрашиваться на ночлег в больницу. А это чревато тем, что «воробушек»… врач этот самый, меня уж однозначно живой отсюда не выпустит. Залечит до смерти, – девушка выдавила из себя кривую, замученную улыбку. – Так вы займете мне немного денег и хоть что-нибудь приодеться-приобутся? А то в таком виде, – Наталья себя критически оглядела, – меня еще за бомжиху примут, и на пятнадцать суток в "обезъянник" заметут.

– Тобто, всэ ж уезжаешь? – закручинилась старушка.

– Уезжаю, баб-Вер, уезжаю, – и себе невесело вздохнула Наташа. – Так как на счет занять-то?

– Так займу, чего ж не занять хорошему человеку, – Соседка Белогривлвых завовтузилась на кровати с очевидным намерением оттуда слезть, но девушка ее остановила:

– Не надо, баб-Вер, не стоит напрягаться из-за меня, вы же больны, вам покой нужен. Вы просто покажите, где что, сколько взять, и я сама… на ваших глазах, что б вы чего не подумали…

– Что ты мелешь, обидеть хочешь, – с напускной строгостью поругала Наталью старушка. – Считаешь, баба Вера зовсем уж древняя развалина, рассыпаться можеть от лишнего движения?!

Наташе стало неловко.

– Да я ничего такого не имела в виду, – поспешила она реабилитироваться.

– Да ладно тоби, – мигом оттаяла бабушка, между тем попытки сползти с постели прекратила. – Что я, не понимаю ничего… Возьми вон тамай, в пакете возле вешалки, есть сменная обувь, а на самой вешалке – теплая вязанная кофтина. Уж нэ знаю, подойдет ли, все-таки мы немного разной комплекции дамы, но другого ничего не имеется, так что…

– Не беда, и на том спасибо, – искренне сказала Наташа, натягивая как минимум размера на три больший теплый свитер на запах, и размера на полтора больше штиблеты. На данном этапе жизни она была рада и тому, главное, что теперь ей не придется расхаживать по улицам голяком-босиком.

– А вот возьми грошии, – протянула тем временем девушке пару сотенных купюр щедрая старушка. Откуда она их добыла, Наташа не разглядела – в тот момент она как раз одевалась, да и какая, собственно, разница. – Тут також немного, но чем богаты, як говориться… Должно бы хватить.

– Спасибо, – откланялась Наташа благодарственно. – За все спасибо огромное, баб-Вера. Вы чудесная, замечательная женщина, и… Я вас никогда не забуду.

– Да иды уж, нема чого тут сырость разводить, – буркнула растроганная старушка, и Наталья поспешила ретироваться из палаты (перед тем от всей души пожелав женщине скорейшего выздоровления и долгих лет жизни) – на самом деле, нечего зазря волновать сердечницу. Правда, на самом выходе баба Вера ее на мгновение приостановила: – Погодь-ка, кажись, я вспомнила имя.