banner banner banner
Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Чертовидцы, или Кошмары Брянской области

скачать книгу бесплатно


Булат с трудом поймал ее на руки. Пару раз крутанул, вызвав очередной залп индюшачьего смеха. Тоже рассмеялся.

– Теть Алл! Вот так сюрприз! Мы с ног сбились, тебя разыскивая.

Лунослав изобразил вежливую улыбку и решил, что время не терпит.

– Госпожа Сосулина, нам опять нужна ваша…

– Набейте рты стекловатой, мальчишки! – Сосулина замахала ладошкой, маня за собой. – Мои сестры-нелюди кое-что приберегли для вас. Конечно, не эскалатор к завтраку, но тоже сгодится.

Сотрудники бюро прошли за ивотской умалишенной в западную часть ангара, отмечая каждый шаг металлическим поскрипыванием и шелестом муки?. К их изумлению, за северо-западными опорными колоннами их поджидали Аделаида и Умертвина.

В пародии на приветствие растянулись коралловая улыбка и корявый оскал.

Немыслимые женщины, точно караул, стояли возле присыпанного демонического артефакта.

– Они ваши сестры?! – Лунослав схватился за голову. Пожалел, что оставил Злоруб в машине.

Булат с подозрением уставился на Сосулину:

– А ты тогда кто?

Та с довольством доложила:

– Эта тетенька дает жизнь, а эта – ее забирает. А я как раз над ними: я – дурочка. Кстати, кирпичи из рыбы – лучшие кирпичи.

– По-любому.

Молодым людям уже доводилось пересекаться с Аделаидой и Умертвиной, и они до сих пор не были уверены в том, что эти паранормальные дамочки не являлись ожившими слухами. Хотя упомянутое родство с Сосулиной сводило на нет теорию материализации побасенок в конкретном случае. Впрочем, вопросы всё еще гнездились в горячих головах чертовидцев.

С Аделаидой их связывало несуразное дело лесорубов-браконьеров, лишившихся яиц после ночи, проведенной с красоткой в тунике. Жестокая плата за вырубку леса. Лунослав и Булат тогда и сами чуть не стали кастратами. Но всё обошлось, и каждый, включая горе-лесорубов, остался при своем обожаемом хозяйстве.

А вот с Умертвиной всё обстояло куда сложнее. Посланница смерти навязала им зверскую сделку, согласно которой она имела право беспрепятственно забрать любого, чье изголовье кровати ей приглянется. Этакая смерть, приходящая к подушке. Подобное шло вразрез с моральным компасом сотрудников бюро, и Умертвина сама влетела в Черномикон, став последним листом, необходимым для освобождения Бессодержательного.

Так она отплатила за нарушение условий сделки.

– Лучше отойдите, – прошептал Лунослав, сжимая кулаки.

Аделаида закусила пальчик:

– Может, вам еще подошву улитки показать?

– Спасибо, ведьма, – поблагодарил Булат, – но улиток мы и по каналу «Brazzers»[28 - Продукция 18+.] посмотрим.

– Нам ведомо, за чем вы явились, чертовидцы-малыши. – Голос Умертвины сочился желчным злорадством. – Только кошель предсмертных подаяний издох. Утратил губительную силу. В отличие от меня.

– Да ты что! А как там между потными страницами? Или это другая мертвая девица с лошадиной мордой нырнула в про?клятую книжку?

Умертвину обдало незримым порывом ветра. Волосы и сарафан взметнулись. Она вперила горящий взор в Лунослава.

– А ведь я предупреждала: хитрость применишь – и приблизишь конец. Но послушай. Кошель опасен, вредоносен. Даже для Бессодержательного. Загубленные души или тьма восстановят его. Пусть Ивот стих, но в самой Брянской области с избытком всего.

– Окей, – процедил Булат. – Значит, мы забираем сраный мешок.

– Мы не сможем его наполнить, – произнес Лунослав, не сводя напряженного взгляда с посланницы смерти. – Сами – не сможем.

– Это еще почему? Наши ноги – поршни, их задницы – сваи. Хватаем и забиваем.

Ответила Умертвина:

– Потому что сила смерти, способная напоить кошель мощью, сторонится вас, чертовидцы. Я нужна вам, как нужен мамин поцелуй после кошмара. Но прошлая сделка – в силе! Каждый, у чьего изголовья я окажусь, – моя добыча и ваш грех!

– Мы согласны, – сказал Лунослав.

Разболтанные чувства раз за разом возвращали его в целлюлозный кошмар, в котором он провел последние два месяца. Он буквально ощущал, как по хребту стекают чужие сопли и слюни; как умирающий пытается дышать сквозь него, сквозь ненавистный клочок бумаги.

Господи, мама!.. Я задыхаюсь!..

Подобное не должно повториться. С приходом Бессодержательного слишком много порождений нечеловеческого порядка выбрались из своих замшелых нор.

Булат сперва решил, что ослышался. Потом подумал, что это шутка. Развернул к себе напарника: тот казался обреченным, потерянным и про?клятым.

– Ты с ума сошел, Лунослав? Разве мы не можем реанимировать мешок Беломиконом?

– Это вряд ли. Прости.

Аделаида и Умертвина при упоминании Беломикона побледнели.

Сосулина зачерпнула ладонью костяной муки?. Лизнула.

– Как сухие сливки. Только без сахара. Беломикон с собой?

Булат не без гордости задрал футболку, и Умертвина, попятившись, зашипела.

– Это запретный свет! – Она сплюнула. На одну из монет желаний шлепнулся тлеющий уголек. – После него мешок не восстановит и сама смерть!

Лунослав оглядел странных женщин. Они определенно знали больше, чем говорили.

– Беломикон – это обратная версия Черномикона? Для чего он? Что он делает? Почему он в такой форме?

Сосулина закрутилась на одной ноге. В голове замельтешили не то воспоминания, не то зеленые водоворотики безумия.

– Тру-ля-ля! Тра-ля-ля! Для рогов спою вам я! – Она запнулась и с обидой плюхнулась на зад. – Замо?к темницы Бессодержательного ковался не только из зла, но и с помощью высшего блага – добровольной жертвы. Иначе какой смысл в запоре, который перекидывался бы в картишки с пленником и в итоге отпустил его? Жертвенная кровь стала Беломиконом – внутренней формой замка?. Ее соединили с внешней – черным фолиантом. Позже Бессодержательный разъел благую книгу.

– И Черномикон, лишившись противовеса, по своей дьявольской природе помог ему! – Лунослав с облегчением вздохнул. Хоть эти два плюс два сложились. – Выходит, Беломикон прорастает в Булате, потому что он – кровник той жертвы, так?

– Так. Но переродилась добрая книжка лишь для одного.

– Для чего? Для чего переродился Беломикон?

– Ответ скрыт в оглавлении капустного листа. – Сосулина вновь принялась вытанцовывать.

Булат некоторое время наблюдал за ней. Казалось, он только что отведал посыпанного солью лимона.

– Я эту хрень про бумажный грибок не одобряю, ясно? – сказал он нахмурившись. – И на роль парника с навозной кучкой тоже не подписывался. Терплю только из любви к работе.

Аделаида явила улыбку порочной матери:

– Забирайте уже мешок.

Сестры расступились, и Лунослав приблизился к кошелю предсмертных подаяний, скорчившемуся, точно оголенный нерв. Подобрал. Он ожидал какого-то озарения, откровения чумных небес, но в руках, судя по всему, оказался обыкновенный рваный мешок. Объемом где-то на пятьдесят килограммов, как для картошки. Серовато-желтый джут. Чуть плотнее, чем обычный.

– Как он работать-то будет в столь убогом состоянии? – с долей растерянности спросил Лунослав.

Умертвина надвинулась на него. Ивовый прутик коснулся мешка.

– Будешь спасать – станешь славу стяжать! Хитрость применишь – и приблизишь конец!

Руки, лицо и даже платье и волосы посланницы смерти покрылись черным пухом. Лунослав с ужасом понял, что пух – лебединый, с комочками свернувшейся крови. Умертвина размытым движением обратилась в чумазую кожаную тесьму.

Тесьма захлестнула горловину мешка, будто пытаясь задушить его. Несмотря на прорехи, кошель предсмертных подаяний расправился, словно изнутри поддали горячего воздуха. Мелко завибрировал. Он ожидал жертву. Любую.

– Вот черт! – Лунослав ощутил, что мешок в одно мгновение превратился в алчную, бешеную тварь.

– И не вздумайте заглядывать внутрь, чертовидцы, – наказала Аделаида. – Это не для смертных. – На ее прелестном лице застыла недосказанность, словно она хотела о чём-то предупредить. Приложила изящный пальчик к губам.

– Не болтать при мешке? – не понял Лунослав.

– Не болтайте вообще. – Аделаида рассмеялась, и ее мелодичный смех будто породил звуковые искорки. – В добрый путь, чертовидцы.

– И тебе не кашлять, воровка «чайных пакетиков»[29 - Имеется в виду одна из разновидностей орального секса, подразумевающая «макание чайного пакетика».], – усмехнулся Булат, забрасывая в рот «неломаку». – Будь здорова, теть Алл.

Но та отмахнулась. Она прижалась к Аделаиде, и они о чём-то засплетничали.

Сотрудники бюро, пребывая в некотором замешательстве, вышли наружу. Западный ветер лениво гонял по амарантовым небесам свору противившихся облаков. Сверкнула зарница, словно божий перст указал на зарытый где-то вдалеке клад.

Лунослав с отвращением взглянул на страшный мешок. Тот, казалось, принюхивался к пальцам, намереваясь их откусить.

– Знаешь, у меня такое чувство, что нам это выйдет боком.

– Как вся наша работа, брат. – Булат хохотнул и потрепал напарника за волосы.

Какое-то время они разглядывали грозовой горизонт. Всё. Карты розданы. Партия начата. Осталось только попросить выпивку, чтобы перебить горечь проигрыша. Плесни-ка на два пальца, Бог-пройдоха. И не убирай бутылку.

Их ждала Брянская область. С ее густыми лесами, проклятиями и кошмарами.

Доводилось ли вам видеть, как человек в припадке ужаса выколачивает дурь из того, что его напугало? Из страшной маски в гостиной, привезенной нелюбимым шурином с Бали. Из тыквы, нацепленной приятелем себе на голову в честь Хэллоуина. Из молочника, неосторожно звякнувшего в темноте бутылками. Хотя с другой стороны: зачем молочнику скрываться в подвале или под лестницей, если он пришел с добрыми намерениями и свежим молоком?

Хорошенько напугав человека, можно добиться неких стандартизированных реакций с его стороны. Например, отказа сердца, бегства или агрессии.

Ужас делит людей на две категории. У первых отнимаются органы, а в конечности вливается твердеющий свинец. Вторые же обретают мощный дизельный мотор, тарахтящий где-то пониже спины. Он насыщает мышцы адреналином, оберегая возможность и далее посещать по четвергам стейк-хаус.

Пустим курительную трубку раздумий по кругу. Вот двое путников на проселочной дороге, на которых страх действует по-разному. А вот преследующие их деревенщины с топорами, получившиеся от многократного смешения генофонда на кухонном столе.

Внимание, вопрос. Кто из путников покинет кризис с полным комплектом конечностей – обмочившийся от ужаса нытик или его взбудораженный адреналином товарищ?

Ответ очевиден.

Чтобы выжить – нужно злиться, бороться и иногда биться в агрессивной истерике.

Каким образом реагировать на ужас – решать только вам. Только не забредайте за колючую проволоку морали чересчур далеко, чтобы потом никому не пришлось выкуривать вас с мельницы, словно чудовище доктора Франкенштейна.

Глава 5 Ночи по-танзанийски

Что есть страшная городская легенда для населенного пункта? Бельмо на глазу, которое хочется скрыть фанерой в человеческий рост? Может быть, склеенная стыдом летопись, которую не посмотреть, хорошенько не послюнив перед этим пальцы?

Городские легенды для населенного пункта – ордена и медали, зачастую вручаемые вместе с обвинительным приговором или заключением психиатра. И чем больше поворотов по реке времени сделает подобный сомнительный знак отличия, тем он притягательней. Словно гнойная болячка, которую хочется изучать и ковырять пальцем.

Городскими легендами бравируют. Ими гордятся. А еще их измельчают до состояния пыли и пускают в глаза. Пылепускание, как правило, сопровождается навязчивым сервисом.

Вам продадут фотографию Жуковского Душителя, сделанную как раз перед тем, как он прикончил свою девятую жертву. Отвезут к месту крушения Лазаревского поезда, чтобы вы собственными ушами смогли уловить шум давней трагедии, ревущий в туннеле раз в сутки. Вам даже предъявят щекастые помидоры, выращенные на досуге семьей каннибалов. Можете взять на салат. Бог знает, чем эти ублюдки с северных дорог удобряли их.

Однако не всякой городской легендой можно гордиться. О некоторых событиях лучше и вовсе умолчать.

Только если сама «легенда» не станет вас шантажировать, вынуждая проболтаться.

Итак, Жуковский район, деревня Задубравье, спальня, сентябрьская ночь.

Гвидон проскользнул в темноту спальни и, стараясь не скрипеть досками пола, покрался к кровати. Сквозь занавески проникали лучи фонаря у палисадника. Мышцы ныли как озверевшие. Он присел и чуть ли не с хныканьем размял спину. Работа над беседкой «Флоренция», цвет «вишня», для торгаша из Шамордино едва не угробила его. Так бывало всякий раз, когда заказчик сдвигал сроки работы, подмазывая сжатие рублем. Девятикилограммовый кузнечный молот не шутки. В глазах до сих пор пестрило от летевших искр.

Он улегся. Глубокое сопение Гортензии подсказало ему, что супруга сейчас уязвима для «броска кобры». Гвидон подтащил себя к ней под бочок и прижался, демонстрируя твердость намерений. Пощекотал ее бородой. Ну же. Вот-вот должна захихикать, совсем как девчонка.

– Пошалим? – Голос кузнеца прозвучал хрипловатей обычного.

Гортензия, не поворачиваясь, улыбнулась сквозь сон. Она знала, о да, она ведала, чем перебить мужу нагулянный аппетит.

– В настоящий момент абонент находится вне зоны действия потребности. Оставьте свое «сообщение» в одеяло. Как только потребности абонента будут восстановлены, вы получите «ротовое уведомление». – Укрепляя оборонительную позицию, она тихо, по-домашнему испортила воздух. Словно попыталась показать, как шепчет гниющая капуста. Опять засопела.

Гвидон скривился. Удар ниже пояса. Он терпеть не мог шуточки в постели, а от чужих выхлопов его мутило до рвоты. Эрекция сошла на нет, и он с хмурым лицом перевернулся на живот. С ненавистью взбил подушку, точно недоступную задницу жены. Может, с поллюцией повезет? Хотя когда она в последний раз была? Лет в шестнадцать?

Вскоре сон, вызванный усталостью, смягчил обиду, и он заснул.

Где-то совсем рядом хлопнуло, будто резко сошлись две натянутые простыни, и веки Гвидона задрожали. Спальню наполнял кисловатый запашок, похожий на запах шорно-седельной кожи. А еще душок напоминал мускусные ароматы немытой промежности.

Гвидон хотел вскочить, но с растерянностью обнаружил, что тело ему не подчиняется. Всё, что находилось ниже шеи, упрямо отказывалось следовать командам мозга, сохранив при этом, как ни странно, полнейшую чувствительность. Если его вдруг и разбил паралич, то донельзя странный.

– Тензи! Тензи! – позвал он жену. – Я пошевелиться не могу! Тензи? Да проснись же! Тензи!

Однако Гортензия даже не шелохнулась.