скачать книгу бесплатно
– Стремление к спокойной радости, которую оно мне внушает.
– В перспективе – работа на гидробиологической станции, программы обмена экспертами, научная степень, симпозиумы, международные исследовательские группы.
– Предел моих мечтаний. Пока же я вполне довольна своими практиками в ботаническом саду.
– Студенческие попойки? Шумные компании? Полуночные посиделки с подружками?
Илайя отрицательно покачала головой.
– Спортивные состязания? Научные конференции? Художественная самодеятельность?
Илайя снова покачала головой и улыбнулась. Юлий покосился на неё.
– А ты не очень разговорчивая.
– У тебя отлично получается говорить за меня.
– Встречаешься с кем-нибудь на курсе?
– У-у.
– Я мог и не задавать этот вопрос, чтобы быть уверенным в ответе, – ухмыльнулся Юлий не без лёгкого самодовольства. – Я бы даже посмел предположить, что отношения с мужчинами – где-то в финале списка твоих приоритетов.
– Ну, если мужчина мне нравится – то отношения с ним точно не будут на последнем месте.
– Да? А часто случается, что мужчина тебе нравится?
– Довольно-таки. Правда, недолго.
– И что? Ты заводила отношения со всеми, кто тебе нравился?
– Да, – прикинув, сказала она.
– И многие тебе… нравились?
– Ну, не знаю. Может быть, с десяток парней в разное время.
– Хочешь сказать, к своим двадцати годам ты успела десять раз влюбиться? Повстречаться с десятью парнями? – опешил Юлий и вдруг добавил с неожиданной злобой. – Ладно, проехали.
Всё это время они машинально брели по набережной и как раз подошли к кофемобилю. Юлий взял себе американо, а для Илайи – капучино.
– Вот что, Илайя, – он размешал сахар и, жмурясь от жара, сделал три больших глотка. – Я вознамерился узнать тебя поближе, но дальше коротких ответов на плоские вопросы мы не ушли. А если я спрошу о таком, что заставит тебя задействовать фантазию?
– Какая-то психология? – прищурилась Илай.
– Намного интереснее, – Юлий показал ей на лестницу, ведущую на склон. Они поднялись несколько пролётов, перелезли через перила и сели на склоне в том месте, где прореха между деревьями позволяла любоваться морем, а прохожие не могли стать свидетелями разговора. – Я буду моделировать ситуации, а ты станешь их участницей.
Тон его стал мягче и слаще, выдавая предвкушение.
– А ты?
– Я уже был участником этих ситуаций. Если захочешь, я озвучу свои ответы, – Юлий нетерпеливо кашлянул
– Обязательно! Так будет честно.
– Тогда начнём. Задача такая: нужно выбрать двух персонажей, которые максимально соответствуют тебе – из кино, литературы, можно исторических личностей. Один персонаж положительный. Другой отрицательный. Двух людей, с кем ты себя ассоциируешь.
Илайя на несколько секунд закрыла глаза.
– Хорошо… Пусть мой положительный персонаж – мойра Клото. А отрицательный – старик из сказки о рыбаке и рыбке.
– Интересно. Чем они тебе близки?
– Клото занята прядением. Спокойным сосредоточенным трудом без динамики, без начала и конца. Она не озабочена размышлениями, не обременена выбором, не отвлечена мечтами. Она точно знает своё предназначение, скрупулёзно и беспристрастно выполняет свою работу, – Илайя говорила повествовательным тоном. – Таким мог быть и старик, удящий рыбу, но он, потакая слабостям окружающих, оставил своё дело и стал безвольным посредником в чужом противостоянии.
– А теперь представь, что Клото и Старик встречаются. В какой обстановке? Что происходит между ними?
– Старик засыпает на берегу моря, – Илайя продолжала с закрытыми глазами. – И во сне видит Клото. Он просит её зашить ему уши, чтобы он не слышал чужих приказов и не мешал совершаться чужой судьбе. А Клото отвечает: если я зашью твои уши, ты перестанешь слышать чаек, что возвещают приход рыбы, будят тебя и развлекают, пока ты бодрствуешь, но чужие приказы ты услышишь своими глазами. Если тогда ты попросишь меня зашить твои веки, то лишишься зрения: не увидишь ни моря, ни дельфиньих стай, не будешь знать, куда забросить невод, но чужие приказы ты научишься слышать руками. Если я зашью твои руки, ты больше не сможешь ловить рыбу, но чужие приказы достигнут тебя через сердце. И, сказав так, Клото уходит. А старик просыпается от криков чаек и видит перед собой синее море, гладкое, как зеркало, – Илайя открыла глаза.
– Потрясающе, – пробормотал Юлий. – А если мы возьмём Клото и Старика и поместим их в другую обстановку. Например, на порог Комнаты, в которой исполняются сокровенные желания, но только те, что исходят из глубины души, а не те, что срываются с губ. Итак, Клото и Старик на пороге Комнаты, готовой исполнить искреннее желание одного из них. Что они будут делать и кто из них, в конце концов, войдёт в Комнату?
– Клото и Старик в растерянности замирают на пороге Комнаты. Никто из них не готов ни войти, ни пропустить вперёд другого. Тогда они решают бросить жребий. Клото отрывает кусок нити, а Старик вынимает из кармана старое грузило. Они продевают нить в отверстие для лески и подвешивают над дверью в Комнату, как маятник. Затем становятся рядом, произносят молитвы, чтобы через жребий им явилась высшая воля, и толкают дверь в Комнату. От возникшего сквозняка маятник начинает качаться в сторону Клото. Но Клото не входит в Комнату, потому что у неё нет никаких желаний. И Старик не входит в комнату, потому что не он избран жребием. И оба уходят – как герои Тарковского, но вовсе не потому, что в них нет веры, а напротив: потому что исполнены веры и желают подчиниться той воле, что направила жребий на Клото, предвидя, что она не войдёт, и отвела жребий от Старика, лишив его права войти, и, таким образом, предостерегла их обоих от входа в Комнату.
Юлий смотрел на неё во все глаза.
– Я впечатлён, – сказал он. – Ответ на этот вопрос отражает внутренний конфликт и степень его остроты.
– И что означают мои ответы?
– Как минимум, что у тебя великолепно развито образное мышление и высокая внушаемость. Не припомню, чтобы кто-то с такой грациозностью передвигался по своим мирам.
– Расскажи мне о своих персонажах.
– Я назвал агента Дейла Купера из Твин Пикса и Джесси Пинкмана из сериала «Во все тяжкие» – смотрела? – Юлий вздохнул, когда Илайя покачала головой. – Агент Купер – талантливый детектив, который находит нетривиальные выходы благодаря светлому уму и тонкому чувству сверхъестественного. Джесси Пинкман – торчок и раздолбай, который постоянно тупит и портачит в самый ответственный момент. Они были монтажниками, чинили проводку на шпиле Бурдж-Халифа. Пинкман был под кайфом. Когда они закончили работу, он догнался очередной дозой метамфетамина, оступился, сорвался с башни и повис на страховочном тросе. Купер схватил его за руку, не решаясь скинуть с небоскрёба (проклятая нравственность) и не в силах затянуть обратно. Видимо, так до сих пор и держит, – Юлий стыдливо пожал плечами. – Это было давно. Я был увлечён кино. Наверное, сейчас я нашёл бы героев пообъёмнее, но не так скоро, как ты.
Юлий завозился, вытаскивая телефон – что-то пришло ему, он прочёл и виновато посмотрел на неё.
– Илайя, сейчас я должен идти. Сегодня ночью через коллег в пекинском университете я отправил запрос на «Религиозную отметину» в Национальную библиотеку Китая. Они что-то прислали на мою домашнюю почту. Но позже мы увидимся, – спохватился Юлий. – Сегодня в девять вечера. В колокольне. Ты встретишься со мной?
– Да, – она смотрела на него с ласковым любопытством. – Только обещай хоть немного поспать.
Он пожал её руку, прежде чем вскочить, и сосредоточенно кивнул:
– Обещаю постараться!
Контуры колокольни чертились в скудных, похожих на смог, россыпях света, доставшихся ей, словно пожертвование, от фонаря на шоссе.
Сердце Илайи ёкнуло отголоском того странного ощущения, что охватило её в Асседии. Оно не было похоже на привычный для неё страх перед стихией, который она испытывала бросаясь в штормящий океан, – сладостный ужас покорности благоволящему ей могуществу. Это был новый, смешанный со стыдом, страх перед силой, с которою чуждые ей миры грозили отреагировать на непрошенное внимание, на нежелательное для них вмешательство.
Она подступила к конфузливо высящейся башне и не могла понять, на кого та похожа больше: на блаженную сиротку или коварную юродивую. Входная арка была давно разлучена с дверью. Шагнув внутрь, Илайя наткнулась на балку и шаркнула тишину. Эхо не отозвалось – улетучилось отсюда вместе с крышей.
– Илайя?!
Голос Юлия прозвучал откуда-то сверху, и, задрав голову, Илайя заметила лестницу вдоль стены, упирающуюся в площадку на высоте примерно трёх метров. Там что-то светилось.
– Смотри под ноги, тут куча мусора. А лучше подожди, – Юлий показался на лестнице, сбежал вниз и подал ей руку. – Я устроился на втором этаже – там чище, – он подвёл её к небольшому светильнику у подножья двух раскладных кресел. – И захватил для нас стулья.
– Прекрасно, – Илайя с наслаждением уселась в кресло. – Светодиодный фонарь?
– Газовый. У него свет мягче.
– Как у луны, – мечтательно сказала Илайя.
Юлий стоял перед ней, расправив плечи, загадочный, мрачно-величественный, и смотрел на неё с каким-то чуть ли не священным ужасом и, в то же время, с торжественно-возбуждённым нетерпением.
– Где твои книги? – насторожилась Илайя.
Юлий покачал головой.
– Планшет?
Юлий кивнул, качнулся и, наконец, сдвинулся с места, чтобы сесть в своё кресло. Планшет был у него в руках.
– Ты помнишь, в чём ценность «Религиозной отметины»?
– Это самый свежий источник более-менее подробного описания спирали?
– Да. И статья о спирали написана от первого лица.
– Да, мы читали об этом.
– Я запросил в китайской библиотеке электронный экземпляр «Религиозной отметины», в идеале – с переводом. Но оказалось, что эта книга имеет гриф «строго секретно». К счастью, когда писал коллегам, я уточнил, что меня интересует главным образом заметка об энергетической спирали, и они догадались пойти чуть дальше моей просьбы и, не сумев раздобыть нам «Религиозную отметину», прислали «Записки Ци Зео» – это источник, цитируемый в нашей статье про спираль, – Юлий потряс планшетом и сглотнул. – У нас в руках дневник обладателя энергетической спирали, жившего в Цисяне триста с лишним лет тому назад, Переведённый специально для меня. Конечно, это далеко не вся его жизнь и даже не сколько-нибудь значительный её отрезок, а только несколько записей, но то, что я здесь нашёл, Илайя… – он включил экран и протянул ей.
– «… из дальнего конца неба наплывает тёплый хрустящий туман ци, и окутывает меня, и внутри него сыпется снег и летят водные брызги и взметаются искры костра, и глаза находят путь через него. А ноги ступают по лестницам белоснежной пагоды, что выше гималаев, а усталости нет, и оказываются у цели. Уши слышат чудесную мелодию, забытую много лет назад. Перелетаю со звезды на звезду, убегаю от стаи волков по зимнему лесу, проплываю над рисовым полем, упираюсь руками в две соседние горы, раскачиваюсь, взвиваюсь ввысь, и на берегу зеркального озера обретаю себя. Я вижу всё, что совершается на поверхности озера, от моего слова или дыхания или от дрожания века или от одной только мысли. Учитель объяснил мне: ветер знает все мои языки. Я созерцаю в покое, как он дует коридорами моих письмен и пустотами моих дорог, следует за моим танцем, повторяет мои жесты, воплощается призванными мною образами, отзывается на невысказанную потребность усилиться, расшириться или прекратиться вовсе. И после Учитель рассказывает мне, как ветер дул в тех местах, где находился он, и смотрит: знаю ли я заранее, что он скажет. Он проверяет, видел ли я в точности то, что происходило, и уследил ли за мельчайшим движением ветра. Он следит, чтобы я оставался в покое и сохранял контроль…» – Илайя оторвала взгляд от экрана. – Он говорит об управлении ветром?
Юлий жёг её напряжённо-испытующим взглядом.
– Прошлой ночью я обратился к своему другу геофизику Косте и попросил его пофантазировать на тему того, как мог бы действовать механизм искусственного управления ветром, если бы имелся источник достаточной энергии. Сегодня вечером мы встретились, чтобы обсудить это, и Костя сказал, что теоретически воздушные массы могли бы приходить в движение и ускоряться под действием импульса, который равен произведению силы на время, в течение которого она действует. В процессе естественного ветрообразования в качестве движущей выступает сила, с которой атмосферный фронт давит на воздушные массы, вытесняя их в область более низкого давления. В процессе искусственного ветрообразования принцип тот же, меняется лишь источник силы. Это можно сравнить с работой гигантского вентилятора, имеющего множество режимов мощности, который врубается в космическую розетку и начинает вертеться с той или иной скоростью.
– Хочешь сказать, что обладатель спирали…
– Ты, Илайя…
– Я… являюсь этим вентилятором? Или этой розеткой?
– Нет. Ты – его вилка. Ключ, соединяющий вентилятор с источником энергии.
– А сам источник?
Юлий развёл руками и, глянув вверх, покачал головой.
– И как этот ключ работает?
– Если верить Ци Зео, то, очевидно, через ассоциации.
Илайя дважды кивнула и замолчала, растворив взгляд в окружающем сумраке.
– Сегодня я наблюдал, как рождаются твои ассоциации. Сходу, без потуг, гибкие, красочные, сюжетные. Что произойдёт, если взять время, сконцентрироваться на конкретной задаче; что произойдёт под гипнозом – нелепо отгадывать, это можно узнать только путём пробы.
Илайя почувствовала странную тяжесть в теле – члены её стали похожи на древесину, набравшуюся влаги, а сердце накрыла тупая тоска, которая приходит к человеку, осознающему, что нечто дорогое в его жизни уже никогда не будет прежним. Внезапное воспоминание об Асседии вызвало у неё грусть, а давешний страх перед колокольней показался наивным.
– Ты не уверена, хочешь ли погружаться в это? – догадался Юлий.
– Я просто не понимаю, что всё это значит. И почему именно я.
Юлий встал с кресла и присел на корточки возле неё.
– Вопросов так много, и мы оба понимаем, что пока бессмысленно их задавать. Тем более, главные… Я вижу, что ты растеряна и полна сомнений, – он взял её руки с подлокотников и стянул на колени. – Надо принять решение – просто, интуитивно, без вопросов: двигаться дальше или забыть всё, как сон.
– Сон… – повторила Илайя.
Ей вдруг показалось, что она в заточении на далёкой планете и понятия не имеет, как выбраться. Она не верила, что может просто встать и уйти отсюда и через каких-нибудь десять минут вернуться домой.
– Ты же будешь рядом? Поможешь мне? – спросила она неизвестно у кого.
Юлий крепче сжал её руки.
Глава 6. Докопаться до силы
День за днём проходили в сеансах медитации для поиска пути к источнику силы ветра. И хотя Юлий сразу заявил, что ассоциации Ци Зео бесполезны и требуется что-то этнически своё, он всё же начал именно с них. Пока Илайя была под гипнозом, он внушал ей прогулки по пагоде, полёты над рисовыми полями, паломничество по Млечному пути, во время которых у неё в голове звучали считалки и фальшивые песенки и очень хотелось мороженого. Их посиделки проходили в тех редких укромных местах, что не прельщали даже самых неискушённых туристов, пока они окончательно не обосновались среди руин клубного корпуса. Убедившись в тупиковости маршрутов Ци Зео, Юлий стал помещать её в ночной трамвай, идущий из городских окраин в камышовую местность (раз они проехались на таком в действительности), заставлял карабкаться на крутой склон, у самой вершины которого рос куст мяты, иногда превращавшийся в крапиву, и водил по лестничной клетке вечернего госпиталя. Это была любимая ассоциация Юлия: тёмная лестничная площадка, подсвеченная снизу – символ блаженного уединения в пределах стабильного прибежища с правом в любую секунду вернуться в палату, присоединиться к беззатейливому обществу, воспользоваться помощью и заботой.
Потом Илайя стала уходить так глубоко в транс, что уже не слышала его голос, и сами собой стали проявляться её собственные маршруты: лабиринты кровеносных сосудов, по которым она плыла глянцевитым, как леденец, эритроцитом; верёвочная лестница между двумя платанами; гейзер, подбрасывающий её до тропосферы, где в отсутствие всякой мудрости и усталости она становилась тем, что ощущала своей самой подлинной формой – высококучевым облаком, вечно трансформирующимся, исчезающим и возникающим вновь, не теряющим своей прелести, сиюминутно всевоплощающим, существующим ровно настолько, насколько и не существующим.
И хотя раз за разом видения Илайи обретали всё большую цельность и скоро превратились в довольно экстравагантное развлечение, её блуждания по вымышленным пространствам оставались тщетными. И чем очевиднее становилась безуспешность их затеи, тем более одержим идеей управления ветром становился Юлий: свободное от сеансов время он читал книги по оккультизму, консультировался с физиками, эзотериками и филологами, мастерил фетиши из дохлых червей, сплетая их в колосья и скатывая в клубки и, в конце концов, даже в самых будничных событиях стал видеть мистические проявления Абсолюта. На время летней сессии Илайи он сделал перерыв, убедив их обоих, что причиной неудачи служит её сосредоточенность на учёбе, и когда экзамены были сданы, вернулся к тренировкам, как он называл эти неуклюжие потуги, с удвоенным рвением.
К середине июля Илайя погружалась в транс в считанные секунды, а несколько раз это случилось непроизвольно, что должно было насторожить Юлия, если бы он не был так зациклен на ожидаемом результате. А потом произошло кое-что жуткое.
Однажды – это было в разгар самой беспощадной жары, когда воспоминания о зиме становятся небылью, – перемещаясь по сталагмитовой пещере, Илайя не могла найти дверь, которую Юлий назначил выходом из транса. Тыкаясь то в одно, то в другое отверстие, она, наконец, выбралась из пещеры, но оказалась на старообрядческом кладбище. Там было множество захоронений с белыми штакетниками и чёрными деревянными крестами. Булыжник между могилами порос мхом, потрескался и выглядел так, словно по этим тропам веками не ступала нога человека. Пройдя в глубину кладбища, Илайя стала замечать на надгробиях всё больше надписей, выполненных иероглифами, а ещё погодя захоронения приняли привычный для неё вид холмиков с памятниками и коваными оградами. Миновав эту часть кладбища, она вышла на широкую лужайку, где под высокой пихтой рядами лежали десятки полусгнивших мертвецов. Илайя очнулась оттого, что Юлий тряс её за плечи.
– Что произошло? Ты перестала дышать!
– Мне привиделся жуткий кошмар. Пора заканчивать с этим…
– Даже не думай! – сверкнул глазами Юлий. – Не думай сдаваться!
Ещё несколькими днями ранее Илайя почувствовала изменения в восприятии окружающих вещей. После сдачи последнего экзамена, вечером, она спустилась к морю и с ужасом осознала, что треть лета осталась позади, а она не успела даже вкусить июнь – не говоря уж о том, чтобы насытиться им. Попыталась вспомнить события минувших недель: беседы с отцом, редкие прогулки с Анной, встречу с матерью, ночные купания – они были короткими, невнятными, лишёнными последовательности, как чепуховые сны. Хуже всего, что и в то мгновение она не ощущала привычной благостной безмятежности, была столь же далека от созерцания, сколь лёд от кипящей воды, и голова её, вместо того чтобы плодить эхо, квасилась в рассоле забальзамированных мыслей. И, верней всего, что она так и осталась бы сидеть на пляже весь остаток лета, постепенно возвращаясь к себе, если бы не Юлий и не её желание следовать за ним, её странная боязнь разочаровать его.
Он вновь вовлёк её в гипноз, который забросил её на зловещее кладбище. И с тех пор она попадала туда всякий раз: слонялась среди захоронений, обнаруживая всё новые и новые виды, которые, наверное, можно было приписать той или иной культуре, если бы у Илайи было достаточно знаний в этой области; сидела на скамейке у иной могилы или на лужайке под пихтой – закрыв глаза, чтобы не видеть наваленных мертвецов. Страх её не становился меньше, но что-то в душе надломилось в угоду ему, и Илайя повиновалась ему не только в том, чтобы продолжать визиты на кладбище, но даже в том, чтобы ни о чём не рассказывать Юлию. Зачем это было ей нужно, она не задумывалась, но подсознательно хваталась за этот страх, не понимая до конца, что лишь он может вытеснить её привязанность к Юлию и укрепить её стремление отказаться от него.
