скачать книгу бесплатно
– Вот уж не думала, что ты согласишься! Брякнула на кураже – а тут! Ну что же! Будешь коньяк или откроем шампанское?
– Пусть будет то же, что у тебя.
Ольге пришлось открыть несколько шкафчиков, прежде чем она нашла вторую рюмку.
– Папа уже в курсе? – спросила Илайя, пригубив коньяк.
– Нет. Я только сейчас это решила. Так что в курсе только ты, – Ольга глубоко вздохнула и посмотрела на островок отчаяния в виде полной пепельницы и бутылки коньяка на столе с некоторой ностальгией – словно то было не её теперешней декорацией, а музеем событий, случившихся с кем-то из её предков.
– И Анатолий не в курсе? – уточнила Илайя.
Ольга лукаво улыбнулась.
– Он ждёт тебя у дома, знаешь?
– Всё ещё стоит? – небрежно спросила Ольга, хотя слова Илайи её явно не удивили. Илайя тут же подумала, что из кухонного окна, если отодвинуть занавеску, отлично видно машину Анатолия. – Ну что же, тогда я вознагражу его терпение, если не нужна тебе сегодня очень срочно.
– Конечно.
– Чем займёшься? – Ольга стала перед зеркалом поправлять макияж. Её голос звучал бодро, но в нём ощущалась нервозность.
– Расправлюсь с домашним заданием и постараюсь выспаться.
Ольга ещё покрутилась перед зеркалом, и потом направилась из кухни со словами:
– Ничего здесь не трогай, я поручу Дарье всё убрать, – на пороге она вдруг обернулась и доверительно понизила голос. – У тебя хорошая интуиция. Как ты думаешь, всё хорошо сложится?
– Сейчас я слышу только свою надежду. И она говорит, что да.
– Моё лицо не слишком заплаканное?
– Немного.
– Именно такое женское лицо глубже всего западает в мужскую душу – ты знала об этом? – подмигнула Ольга, исчезая.
Оставшись одна, Илайя долго боролась с порывом позвонить Юлию, назначить ему встречу и скорее уладить терзавшее её недоразумение. Ей не хотелось принимать навязанную Таней игру, но она сознавала, что хотя этот порыв прикрывался благородным стремлением к полной откровенности с Юлием, в действительности за ним стояла ребяческая жажда утешить ревность, и она приняла вызов: во что бы то ни стало преодолеть свою слабость.
Когда стемнело, Илайя влезла под одеяло, сдвинула занавеску и посмотрела в окно. На тополе ворошились листья, бередя новую невидимую тягость её души. Проверив её мыслями о свадьбе матери, Юлии и Тане, Илайя убедилась, что она восходит не к ним. Глубинная и как-то быстро проросшая в сердце, она воплощалась то внезапным равнодушием к событиям сегодняшнего дня, то странным предчувствием, то неизъяснимым страхом, то образом моря – спокойного и посеребренного луной – таким отчётливым, словно оно действительно было за окном.
Илайя легла на спину и усилием воли подумала о Юлие, но сердце деликатно отвергло эту мысль; и, вырываясь из мглистой тревоги, в её засыпающем сознании проступил образ Асседии, окрыляя её интуицию и выманивая у неё, прежде чем она уснёт, обязательство скорой встречи.
Глава 4. Фестиваль «Избранник ветров»
Накануне фестиваля Юлий, чтобы избежать разговора с отцом, заночевал в лаборатории своего друга-геофизика, и заскочил домой в последний момент – принять душ и переодеться. В кухне его поджидал Михаил.
– От неё? – ворчливо спросил он.
– Я ночевал в университете, если ты об этом.
– Зачем?
– На то были свои причины. Я не буду обсуждать с тобой Илайю и наши отношения. Но если уж ты упоминаешь её, то прошу называть по имени.
– А я прошу, чтобы ты прислушался к дельному совету. Илайя твоя не от мира сего. И ты с нею таким же становишься.
Юлий раздражённо кивнул.
– Я Таню выдернул из нашей глуши и привёз к тебе, чтобы вы все свои размолвки решили и расписались, наконец. Я этими же днями переоформлю на вас квартиру, и пусть остаётся. Она трудолюбивая и бойкая, дорогу себе пробьёт.
– Одно слово – забудь, – разозлённый отцовской бесцеремонностью, сказал Юлий.
– Из-за той? – растравленно спросил Михаил, но заметил нехорошую решительность в движениях Юлия и изменил тон. – Угомонись, – приказал он примирительно. – Я масла в огонь лить не буду. Пусть сам перегорит, тогда и увидим, что останется. Жаль только время терять, – он махнул рукой. – Но ты учти, что ту твою я насквозь вижу. У неё глаза смотрят в пустоту. Она за тебя рукой держится, а сама в облаках витает, и чего она там ищет – ты не поймёшь. Ветер дунет – за ним понесётся. И ты за нею не угонишься. А мужчине нужно, чтобы он был центром координат.
– Благодарю за вердикт, ваша честь, – холодно сказал Юлий, дав себе слово не ввязываться в спор.
Шаги в коридоре прижгли разговор, как спичка – распушённый кончик нитки. В кухню впорхнула Таня. На ней было белое плиссированное платье в крупных маках, собранное гармошкой у шеи и обнажавшее плечи. Оно чудесно сочеталось с её строгим лицом, добавляя ему мягкости, и крупным адонисом, который она вколола в волосы.
– Какое счастье, все в сборе! – сияя сознанием своего очарования, воскликнула Таня.
– Выходим, – сказал Юлий. – Мы уже опаздываем.
Летний театр испытывал свои рубежи. Несколько лет назад на этом месте ветшала пустошь заброшенного ипподрома, и вот, вскормленная средствами прогрессивного мецената, она возродилась в просторный амфитеатр с круглой ареной и четырьмя зрительскими ярусами, разбитыми на сектора. Вместо традиционных трибун на них был постелен газон, а посадочными местами служили то раскладные стулья, то ряды скамеек, то кресла-мешки, а всего чаще – и то, и другое, и третье одновременно. Соединение в устройстве Летнего театра античной планировки и демократичного экстерьера, и, особенно, простота и тенденциозность его программного наполнения превратили эту уютную камею в культурно-досужий оазис для населения. Здесь проводили выходные, совмещая пикники и творческие встречи, слушая лекции по гештальт-терапии, маркетингу и урбанистике, поэзию, прозу и музыкальные импровизации известных и не слишком авторов, занимая детей рисованием, тематическими спектаклями, спортивными играми и мастер-классами, а иной раз – просто покачиваясь в гамаках с электронными книгами. По вечерам сюда приходили на роковые или джазовые концерты или в импровизированную школу танцев, поучаствовать в викторинах и просто повалять дурака.
И хотя гостеприимство и лёгкий характер Летнего театра сделали его достоянием самой разной публики, ещё никогда палитра гостей не была такой обильной, как в день фестиваля ветра. Здесь была и культурная элита, и чиновники, и предприниматели, и трогательные неформалы, и розовощёкие ЗОЖники, и гражданские активисты, и богемного вида художники, и многодетные семьи, пестрящие своей обывательской прелестью.
Нижний ярус, где сосредоточилось большинство гостей, – исторический партер – занимали стрит бары с кофе и мороженым, фуршетные столы с закусками, пирожными и пирамидами шампанского. Между ними сновали белолицые мимы, неповоротливые куклы и бойкие аниматоры. На втором ярусе были организованы стихийные квизы: участники стояли вокруг ведущего, который озвучивал вопросы в микрофон, и в отведённое время должны были написать ответ и сдать для подсчёта баллов. Остальная территория отводилась под зрительские места.
На сцене, занимающей один из конструктивных секторов партера, под импровизированным полукуполом дожевывали пирожные музыканты, а в небе над театром, как пчёлы над медоносом, вились дроны. Выше них, вровень с тополями, парили змеи: здесь были и парафойлы – клетчатые турбины с лохматыми хвостами, и воздушные фигуры зверей и птиц, и роторные змеи в форме планет. По центру арены, привязанные к п-образной стойке, колосились серебристые леера роккаку. К ним и направилась Таня, чуть только они с Юлием и Михаилом немного сориентировались. Роккаку представляли собой пёстрые шестиугольные кайты около полутора метров в длину.
– Видите, у них по две стропы, – указала Таня. – Одним змеем управляют двое, – она многозначительно посмотрела на Юлия. – Есть три основных способа ведения боя: поднять змей выше других, разогнать и постараться перерезать нитку противника – она называется леером; если соседний змей окажется выше, то можно бить по его лееру своим парусом. А ещё приём «блокировка ветра» – нужно вывести змея так, чтобы он перекрыл ветер противнику.
– Ишь ты, – восхитился Михаил.
– Да, я немного подготовилась, – кивнула Таня. – Блокировка ветра считается мастерским приёмом, но попробовать мы обязаны.
– Мы? – насторожился Юлий.
– О, а вон Илайя! – Таня показала на девушку в джинсах и чёрной ветровке, что стояла наверху у балюстрады, и рванула к ней. – Привет! Давно ждёшь? Мы минут пять, как пришли, – с этими словами она предусмотрительно посторонилась, пропуская к Илайе подоспевшего Юлия.
– Заметила что-то интересное? – спросил он.
– Как-то всё это… – Илайя посмотрела на парафойлы, качающиеся на воздушных волнах.
– Фантасмагорично, – заключил Юлий.
– Мне по душе, – сказала Таня, задористо скалясь.
Пару секунд спустя, покрывая возбуждённый гомон, из динамика церемонно-зловеще зазвучал голос:
– Дамы и господа! Мы начинаем!
И тут оглушительно грохнули барабаны. И дроны зависли в вышине. А на земле броско замерли мимы.
Ещё удар. Мощнее прежнего. И дроны все разом осыпались с неба и затаились на земле, как мыши, почуявшие опасность.
Форшлаг с акцентом! Красный луч прожектора рассек арену! Ещё форшлаг! Красный луч скрестился с зелёным! Форшлаг! В такт сердцу.
Акцент форшлагом и два удара дробью, и снова акцент, и опять дробь, и опять акцент, и оборванная дробь. И ещё раз тот же рисунок. И ещё, и ещё, отскакивая от мембраны, сыпались удары, и вдруг под этот запинающийся бой с краёв арены к центру, где скучковались дроны, поползли, похожие на ящеров, танцоры. Их тела переливались серебристо-оливковым гримом. Они пластично и свирепо переставляли свои конечности, заполняя всю арену, словно твари, выползающие из-под земли, и подбирались к вибрирующим квадрокоптерам.
Спазм, и в эту ритмическую зыбь вонзилась скрипичная рапира, свидетельствуя, что здесь вокруг них закручивается не что иное, как Пляска смерти. И по мере того, как она, ускоряясь и накаляясь, заелозила по квинтовым ранам, ящеры окружили дронов и стали приподниматься, наползая на них и склубочиваясь.
И тут – ззззанс! Яркая вспышка света. И, как от взрыва, выбросило вверх дроны, и следом за ними кувырком выпрыгнули танцоры. Заклокотали флейты, сдабривая фронты и подготовляя нисходящее соло виолончели, стенающей пленницы, ведомой под руки марширующими оловянными солдатиками.
Илайя почувствовала, как тревога, виртуозно создаваемая музыкантами и поддерживаемая энергичным танцем, что переходил то в схватку, то в демонстрацию пластических мелизмов, то в гипнотические игры прожекторов и световых следов, оставляемых виражами дронов, проникает в неё. Ей сделалось дурно, в глазах всё поплыло и не стало ничего твёрдого, за что можно было бы ухватиться взгляду. Она явственно ощутила, как её сердце разбухает от влажного страха. Что-то знакомое в его тональности чудилось ей – он уже владел ею раньше: страх кромешной пустоты, поглощающей привычные аксиомы, страх изгнания из мира, обещанного знаниями и опытом. А окружающие предметы, потерявшие резкость, казались погребёнными под многовековым слоем льда. Она слышала поднимающийся гобойно-скрипичный вал, но не могла разглядеть, как на гребне его в небо взмыла новая стая дронов с чучелами птеродактилей, отчего создавалось впечатление, что это взлетели танцоры, тогда как те, сгруппировавшись, вращались на земле, едва отличимые от квадрокоптеров.
И когда в бушующем море звуков вздыбились скрипичные грифы и скрестились шпаги гобоев, вокруг Илайи стали проступать фигуры: пузыри, цилиндры, оборванные кривые; и в разные стороны потянулись цепи молекул, а внутри молекул светилось фиолетовое пламя, точно кислород горел под действием неведомого окислителя.
Илайя моргнула, и её взгляд сфокусировался на огнях, строящихся в воздухе под завершающие Пляску оркестровые зигзаги.
– Что ты видишь? – выпалила она, уцепившись за Юлия, прежде чем сообразила, что огни – это анимационный футаж на экранчиках квадрокоптеров.
Танцоры и дроны с чучелами птеродактилей смешались, и, продолжая вращение, выстроились на арене в сложную и постоянно метаморфирующую фигуру, которая вскоре стала ритмично сокращаться, как мышца. И когда скрипичная агония достигла своего пика, они почти прижались друг к другу и, наконец, волнообразно вздрогнув, бездыханно рассыпались по арене.
И новым взрывом оглушило Летний театр – то был шквал аплодисментов впечатлённой публики.
– Мощно, – изрёк Юлий. – Кто это такие, вы о них слышали?
– Этно-рок группа «Феникс», балет «Квадрокоптер», – возбуждённо отозвалась Таня, штудируя буклет. – Впервые слышу как об одних, так и о других.
– Ты в порядке? – Юлий наклонился к Илайе.
– Мне не по себе, – призналась та.
– Тебя знобит, – Юлий тронул её лоб. – Жара нет, но тебя всю колотит. Ты не замёрзла? – он хотел снять с себя куртку, но Илайя категорически отказалась.
– Добро пожаловать на бал Избранника ветров! – зазвучал голос ведущего, как только овации чуть стихли. – Сегодня мы играем музыку, которую никто не слышал, и показываем программу, которую никто никогда не видел. Мы чествуем ветер и обещаем вам улётное настроение. Наши бойцы уже извелись от нетерпения, – ведущий указал на привязанных к стойке роккаку. – И мы не заставим долго ждать ни вас, ни их! Ну а пока угощайтесь, развлекайтесь, наслаждайтесь! И не забывайте о шампанском – его тут, как видите, целые горы!
Ведущий ушёл со сцены, а музыканты заиграли убаюкивающую босса-нову.
– Чем займёмся? – спросила Илайя, чтобы стряхнуть с себя настороженное внимание Юлия, Тани и Михаила.
– Юлий бы, конечно, не отказался сверкнуть эрудицией, взять тройку-другую вопросов, —отозвалась Таня. – Но я предлагаю перекусить, пока не началось состязание. Слышали, что он сказал? Уже скоро!
Они спустились к ближайшему фуршетному столу, откуда Таня тут же взяла бокал шампанского и шоколадный маффин и, присев на барьерный выступ, приступила к созерцанию публики. На столе были овощные и сырные канапе, тарталетки с салатами, буше с муссами и икрой, мясные и рыбные кубики на шпажках, слоёные веррины, профитроли с начинкой из морепродуктов, креветки в кляре, виноградные улитки, всевозможные пирожные в таком изобилии, что Михаил затруднился с выбором. Илайя пробовала угощения одно за другим, надеясь отделаться от давешнего наваждения. Юлий проглотил пару профитролей, запил стаканом колы и, тоже шагнув к барьеру, стал изучать обстановку.
– Весь местный бомонд как на ладони, – ухмыльнулась Таня.
– А где Илайя? – спросил Юлий.
– Вон жуёт, – Таня качнула головой. – Гляди – около вазонов ваш мэр с женой и сыном. Этому пацану пятнадцать, на днях он выиграл мотогонку, попал в прессу и был разоблачён – родители, оказывается, были не в курсе его экстремальных увлечений. А рядом с ним – знаешь, кто? Популярный политический обозреватель. Недавно развёлся с женой, с которой они прожили двадцать лет – все были в шоке, ведь у них пятеро детей. А та дама в лоскутном комбинезоне – Лала Бо, супермодный дизайнер одежды, недавно знатно оконфузилась: её платье треснуло на Геле Виртуозной – победительнице шоу талантов и народной любимице – как раз в тот момент, когда та вышла на сцену за премией поп-исполнительницы года. Что стало причиной: то ли нарушенная диета Геллы, то ли профессиональный провтык модистки – до сих пор интрига. А вот, собственно, и сама Гелла – под руку с новым тренером нашей сборной, аргентинцем. На публике он вечно трётся возле неё – пытается создать впечатление, что у них отношения, будто кто-то ещё не знает, что по правде его любовник – Глеб Кротиков, депутат, герой коррупционного скандала, связанного с приватизацией металлургического завода.
– Откуда ты всё это знаешь? – поразился Юлий.
– Соцсети.
Илайя посмотрела на Юлия и Таню в её милом платье, и они показались ей такими родными, а их беспечная болтовня – такой многообещающей, что она заторопилась к ним, ища спасения от дурного предчувствия.
– А вот и твоя Илайя, – демонстративно подвигаясь и уступая ей место рядом с Юлием, сказала Таня.
– Ольга здесь, – сказал Юлий.
– И её я знаю, – сказала Таня, проследив за его взглядом. – Светская блоггерша. У неё много занятных темок, правда, уже требующих более молодого автора.
– А рядом с ней – её жених, – добавила Илайя.
– Да ладно! Ого, они смотрят на нас, мы слишком громко это сказали?
Ольга и Анатолий, кивая встречным знакомым, неторопливо приблизились.
– Добрый вечер, – Анатолий обратился ко всем с одинаковой улыбкой, но, остановившись на Тане, вскинул брови, вытянул шею и блаженно потянул носом. – Вы обворожительны.
– Чего не скажешь о тебе, – недовольно добавила Ольга, обращаясь к Илайе.
– Это моя мать, – пояснила Илайя Тане, которую удивила неделикатность Ольги.
– Ольга Головей – твоя мать?
– Ольга Головей ещё и мать, – услышала Илайя за спиной, обернулась и узнала сенсациониста Витаса Блябова. – Тебе стоит чаще напоминать об этом своим подписчикам – это добавит тебе баллов.
– Сунуть лицо в тантамареску вечных ценностей – только профан может ждать от Ольги такой банальщины, – возразил голос, принадлежавший женщине воинственно-интеллигентного вида, очень похожей на библиотекаршу.
Вокруг них стихийно собралась группа людей, среди которых Илайя узнала многих завсегдатаев маминых приёмов.
– Наблюдая Ольгу в эпицентре этой семейной идиллии, я невольно задаюсь вопросом: чего ради она заглянула на огонёк Летника – культурного досуга или делового шпионажа, – подвернулся Шкодный Жорж, авангардно-консервативный писатель, с которым Ольга на днях повздорила в комментариях к фейсбучному посту о разнице между рустикальным и экологическим стилями в одежде. Он многозначительно поглядел на Ольгу, явно гордясь концентрацией намёков в своей реплике и как бы ожидая, на какой из них она выберет отреагировать: на характеристику общества Анатолия эпитетом «семейный» или на обвинение в неоригинальности.
– С таким локомотивом, как вы, Георгий, слухи грозят опередить события, – с гордым смущением ответила Ольга и любовно покосилась на Анатолия.
– Одной мне показалось, что Жорж диагностирует у вас антиконкурентную лихорадку? – выдувая облако пара, подкралась неотразимая Лиза Бронс и, встретившись взглядом с Илайей, подмигнула ей.
– Если на мысль о лихорадке тебя натолкнул цвет моего кимоно, то знай, что это лишь жест доверия талантливому дизайнеру, – с достоинством ответила Ольга.
– Очевидно, что он имел в виду королеву бала, – вклинился широколицый бородач Макс Славин, выскочка-комментатор, недавно заявивший о себе в большом спорте и ещё не вполне отесавший свои перлы. – Миру Пандробанову. Приношу извинения дамам – видали, как они покривили носы: мамзель Манн.
– Должна сказать, что мой интерес к ней определённо подогрелся, – призналась Лиза. – Просвещённые люди ничего особенного не ждали и опасались даже шансона, а тут чувствуется вкус и концепция.
– Что вы сказали о Мире Манн? – неизвестный с фотоаппаратом фамильярно тронул Макса за руку.
– Жду не дождусь, как и вы, – отталкивая наглеца, брезгливо отчеканил тот. – Видали? Их там целый отряд: дежурят на всех входах.
