Полная версия:
Другое зеркало реальности
– Вот так-то лучше. К утру обсмеются до беспамятства, а потом очнутся.
Луна снова скрылась за тучами, и на земле все потонуло в ночном сумраке. Странник медленно и осторожно пробирался между кустами. А на опушке заходились в хохоте двое здоровенных парней....
Борьба за себя
Веки, казалось, стали многопудовыми и не могли подняться, а где-то внутри (то ли в груди, то ли в голове – не поймешь…) суетилось и с каждым мгновением усиливалось нетерпение. Нетерпеливое желание остановить расслабление, встать, бежать, что-то делать… Но мышцы жили своей жизнью: расслабление проникало все глубже в ткани, открывало границы клеток, проникало в ядра, молекулы, атомы… Не было внутри силы, способной противостоять ему. И даже нетерпение, суета мысли и бесконечное прокручивание повседневных забот, не влияли на глубокую релаксацию.
Однако внутри личности был и еще кто-то, кто бесстрастно отмечал, что суетность мысли и мышечная релаксация вступают в противоречие; мысли пока не в силах преодолеть стремительное расслабление…
А еще глубже был и четвертый, кто отмечал присутствие самого наблюдателя. А глубже него… Словом, цепочка казалась бесконечной и пройти по ней было не так-то просто.
Сергей попытался представить всю длину цепочки внутренних наблюдателей и те уровни, которые могут открыться в путешествии по ней. Однако, вскоре понял, что оценивает происходящее внутри еще с какой-то неожиданной точки наблюдения. Кто и кого наблюдает? Попытки понять это казались безуспешными, и всякая новая точка только добавляла непонимания…
– Тогда что происходит с телом? Я начал путешествие в себя, отслеживание возможных уровней наблюдения, а в итоге перестал чувствовать тело. Где оно?
Он мысленным взором обшаривал закоулки внутреннего пространства, пытаясь понять, где находится. Странное ощущение. Темно или светло, поди разбери, когда вокруг густая чернь, а видно все, как днем. И сама чернота не мертвая и пустая, но живая и чувствующая его присутствие. Ее жизнь была непонятна и непостижима для него. Ее бытие нельзя было обозначить ни одним из известных состояний. Чернота, пронизанная светом. Она отторгала его и одновременно любила. Эту любовь он чувствовал, как нечто совершенно особенное. Он понимал, что его любят не за какие-то доблести или достижения. Его любят за то, что он есть. И любовь облаком окружала со всех сторон и наполняла уверенностью. А чернота – она тревожила? Скорее нет, она была просто фоном, на котором разворачивалась драма внутренних переживаний. Черное не было абсолютным, но и не было прозрачным. Черное не проявляло своей враждебности, но и любовь исходила не от него, а откуда-то из глубины, которой он не мог объяснить.
И там же рождался страх. Это не был страх перед внешними обстоятельствами. Он не имел причины. Как ни пытался он понять источник страха – не находил. Страх, ползучей плесенью растекающийся внутри, не имел оснований, но с каждым мгновением становился интенсивнее. Если вначале было просто тревожно, то сейчас страх давил и держал в напряжении. Страшно было оттого, что он есть, а еще страшнее было то, что его может не стать. Страшным казался свет, истекающий ниоткуда, но еще более ужасным казалось остаться без него. Страх подавлял и перерастал в беспричинный ужас от самого факта бытия и осознавания себя.
Тела он давно уже не чувствовал, да и не помогло бы ему тренированное могучее тело. Оно могло противостоять внешним влияниям, а внутри, там, где он оказался сейчас, шла борьба, в которой мышцы не играли никакой роли.
Он взмолился, обращаясь неизвестно к кому. Почувствовал, как из глубин страха рвется его мысленный вопль-призыв о помощи. Кого он просил – не знал, да и не хотел сейчас думать. Он понимал, что спасение от тугих удушливых объятий ужаса рядом, в нем самом, но определить место не мог. Он кричал мыслями, разумом, душой… Он молил о помощи и верил, что она придет… А над безмолвной драмой существовал еще один бесстрастно наблюдающий за тем, как страх душит его, и он же вопиет о помощи, и ждет ее…
Но даже этот, стоящий выше внутренней коллизии, не был проявлением его личности, которое он ассоциировал бы с собой. Какая-то его часть отстраненно наблюдала за происходящим …
– Остановись! – прорвалась наконец мысль – приказ. – Вернись, ты уже многое видел!
Он волевым усилием, вырвал себя из затягивающего страха, напряг мышцы ожившего тела, и резко открыл глаза. Сквозь пелену медитативного тумана комната казалось дрожащей и неясной, однако зрение быстро восстанавливалось, и очертания предметов, стен, мебели прояснялись. Тело работало. Он проверил, напрягая каждую мышцу. Глаза видели, мозг анализировал.
– Куда это меня занесло? – лениво подумалось ему, но усталость навалилась и придавила веки. Он снова расслабился, хотел заснуть, но изнутри опять потек страх. Беспричинный страх, от которого невозможно укрыться и спрятаться, потому что он – страх самого себя. Ужас перед темным провалом бессознательного, откуда – он это чувствовал – нет возврата.
Он открыл глаза, встал и потянулся. Страх не отпускал. Липкими паучьими лапками он касался сердца, опутывал его паутиной тревожного ожидания и давил, сгибал, сминал и уничтожал волю…
Он сделал несколько упражнений, но страх не ушел. Наоборот, он стал навязчивее, и, казалось, что окружает со всех сторон как облако. И вырваться из него хотелось нестерпимо, а выхода, похоже, не было.
Страшным становилось все: свет, шелест листьев за окном, любой звук…
– Стоп! Вот так и сходят с ума. Мне осталось чуть-чуть до того, чтобы окончательно рехнуться. Неужели – это завершение Пути?
Какое-то внутреннее ощущение подсказывало, что сегодня он начал новый этап, но развитие событий зависит от него. Поддаться ужасу или победить его, бороться с собой в одиночку, или же уповать на помощь… Он понимал, что помощь тоже в нем, но это не он, не его изощренное сознание, а Нечто, неизмеримое и непознаваемое, которое лишь коснулось его своим отношением – любовью за то, что он есть на белом свете. Разве может человек любить так легко и просто? Он всегда хочет от любви чего-то. А здесь любовь была всепроникающая и бескорыстная. Она не требовала ничего. Он понимал, что его любили за самоценность личности… Только в этой любви было спасение. Он чувствовал это и в то же время не понимал: как обратиться к скрытому в себе… Страх одолевал, забирался все глубже в разум и сковывал его волю. Страх вкрадчиво шептал ему: «Оставь свои жалкие попытки… Ты беспомощен передо мной… Я всесилен, ибо мне подвластны инстинкты и сама жизнь. Оставь свои метания…» Змеиное шипение раздавалось в его разуме, словно страх там свил свое гнездо и оттуда опутывал человека липкими щупальцами.
А у него не было сил встряхнуться. Апатия и безысходность сковывали желания и стремления. Мир перед глазами потускнел и перестал искриться. Все казалось бессмысленным. Люди за окнами спешили по своим делам, птицы в ветвях щебетали, солнце пробивалось сквозь листву и пятнами падало на чистый пол в комнате. Он устало отмечал все это и думал о том, насколько пуста и бессмысленна жизнь. Все чего-то хотят, а в итоге смерть, уход и пустота. Для чего, когда страх смерти все нивелирует и уничтожает? Он один по-настоящему управляет жизнью, ибо он внутри и от него невозможно скрыться, даже если все время бежать. От себя не уйдешь… Пустота… Может быть ускорить ее наступление. Зачем страдать годы, когда итог один? Смерть не привлекала его призрачным покоем. Нет, он боялся ее, но страх жизни был еще сильнее.
– Пропал, – понял он. – Сейчас все кончится, и я перестану быть…
Мысль сверкнула как молния и мгновенно озарила все внутри. На просторах сознания черной плесенью лежал страх. Он захватывал все больше активного творческого пространства. Вместе со вспышкой понимания он почувствовал внутри голос. Ровный, бесконечно спокойный и глубокий, голос тихий и неощутимый. В нем не было эмоций или сострадания. Голос говорил так, как будто озвучивал его мысли: «Страх – это слабость твоей жизненной позиции! Твой страх устойчив и многообразен. Это значит, что много слабых внутренних позиций. Ты не хочешь признаться себе в своих слабостях. Ты ищешь страх как забвение, ты стремишься к нему, ибо обитание в нем позволяет тебе бездельничать и предаваться унынию. Твой страх – это, твое убежище, норка, в которой ты прячешься от ответственности. Спрятавшись за страх, ты сторонишься многого и проигрываешь себе. Но скоро страх из убежища превратится в тюрьму, из которой нет выхода. Ты в страхе жаждешь и ищешь одного – покоя. Но страх – его противоположность. Покой придет в решимости. А страх будет создавать нерешительность, пустоту и тупость жизни. К ним ты уже подошел и нашел ли их нужными себе?»
– Я – спятил, – неожиданно спокойно осознал он.
– Как все просто, однако! Был нормальным и вот уже клиент психушки…Постой… Если я осознаю, что сошел с ума, то, наверное, все не так плохо?
Он, как за спасительную соломинку, ухватился за эту мысль и начал медленно вытягивать сознание из темной бездны. Что-то внутри напрягалось, рождало силовой импульс, и этот импульс понемногу выталкивал его из темноты страха. Было чувство, что ему помогают, дают небольшой толчок и он усиливает его своей волей и стремлением…
Это продолжалось целую вечность. Время оцепенело, и он полз по пространству, как муравей, медленно, неуверенно, но все-таки полз! С тихим звоном лопались нити паутины, и страх неохотно отпускал его.
– Слабость моей жизненной позиции… Слабость позиции. Шиш вам, слабость. Я не слабый, я вам докажу… – кричал он мысленно… Но никто не слышал его безмолвных воплей. Тишина внутреннего мира окружала его. И постепенно покой и умиротворение появились внутри. Страх, как побитый пес уползал в глубины, готовый, однако, немедленно вернуться.
– Что со мной? – первый вопрос, который он задал себе вслух, после того как открыл глаза и убедился, что давящего ужаса больше нет. И сам же себе ответил:
– Доигрался… Медитатор. Отвезут в психушку и все дела… И никому твоя молодая дурная башка не будет нужна…
Он вспомнил знакомого, который тоже увлекся медитациями, начал устанавливать мысленный контакт с НЛО и вскоре свихнулся. Ходил по городу, на негнущихся ногах, с прямой спиной, говорил отрывистыми рубленными фразами, подражая роботам из видеофильмов, и говорил всем, что его тарелка потерпела аварию и ему нужно в Москву, на центральное телевидение, чтобы с экрана сделать запрос на родную планету…
Разговор у костра
Лесная ночь полна звуков. Шумят на ветру деревья, скрипят старые, высохшие стволы, потрескивают сучки под лапами ночных зверей. Но то звуки привычные, родные для леса, как стук сердца в жизни человека. Чужими в лесу звучат романтические песни под гитару, да умные разговоры … Хотя обстановка располагает, и туристы, впервые ночующие на полянках, считают своим долгом спеть какой-нибудь походный шлягер, а когда наступит ночь, глядя в огонь костра, нарочито уравновешенными голосами поговорить о смысле жизни.
Эта компания не составляла исключения. Те же песни под гитару, те же разговоры о непонятных, но очень умных вещах. Парни расправляли плечи всякий раз, когда в лесной темноте, за кругом света от костра раздавались неясные звуки и девчонки кокетливо пугались.
Человек беззвучно шагнул из темноты, постоял на границе света и тьмы и подошел к компании.
– Добрый вечер, господа туристы! – приветливо произнес он. Компания испуганно оглянулась, никто не слышал, как человек приблизился к ним.
– Вы кто? – пискнула маленькая девица, придвигаясь к плечистому молодцу. Человек усмехнулся, оглядел кружок юнцов и ответил:
– Никто, странник я, путник обыкновенный.
– Куда ж вы идете? Мы сюда целый день топали, думали, что никого вокруг нет…
– Никого и нет, я один верст на двадцать в округе… А иду я … Иду по своим делам, вижу костер ваш, вот и решил попросить приюта. «Не откажете путнику?» —спросил он приветливо, и туристам стало стыдно. Видно же, что человек хороший, добрый, чего уж там…
– Садитесь рядом с нами, чаю хотите?
Путнику налили кружку ароматного чая, попытались было расспрашивать его, да он ловко вопросов избежал, сказал несколько общих слов и так повернул разговор, что все о нем как бы и забыли…
– Так вот, я и говорю, что мистическое осознавание мира не может быть поставлено в один ряд с научным познанием. Там, где наука собирает по крупицам факты и на их основании строит свои теории, мистики видят разом всю картину в целом за счет духовного просветления и внутреннего озарения… – говорил благообразный, прилизанный парень с бородкой и фальшиво-смиренным выражением на лице.
– По-твоему весь научный поиск сводится к систематизации фактов и построению ошибочных теорий? А почему твои мистики так и не смогли сказать ничего внятного о непознаваемых явлениях? – сварливо возразил патлатый парень. Они удивительным образом представляли два расхожих стереотипа: ученого и священника. Казалось, что они здесь специально и нарочито затеяли спор, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к разным направлениям общественной мысли. – Почему они не расскажут тупой науке об НЛО, например?
– А их никто не спрашивает, – неожиданно вмешался в разговор путник. – Вы вот тут спорите, молодые люди, а сами не подозреваете, что сидите рядом с колдовским местом, где с незапамятных времен совершаются обряды и ритуалы лесных людей…
Вся компания замолкла и с любопытством смотрела на своего гостя. Он вроде был серьезным, однако из-под косматых бровей блестела хитринка в глазах, и потому туристы облегченно вздохнули, завозились и стали похихикивать.
– Какие лесные люди? – спросила давешняя пигалица, – Те, что в лесу живут, охотники, или племена таежные?
– Где это вы, барышня, племена таежные видели? Их даже в сказках не осталось… Нет, лесные люди – это те, что рядом с вами живут, а вы и знать не знаете… Это соседи ваши, – усмехнулся незнакомец. – Вон, на той полянке, за кустами, их изба стоит, а через нее можно и дальше пройти…
– А мистика-то здесь при чем? – удивился прилизанный – Мы ведь о ней говорили…
– А при том, молодой человек, что лесные люди и есть настоящая мистика, а то, что вы тут обсуждаете – пустая болтовня. Вы предмета не знаете, а судите… Но если вы боитесь, то пожалуйста, я не настаиваю…
Конечно, прием был простенький и незамысловатый. Кто из парней сознается в робости, когда на них с ожиданием смотрят несколько пар девчачьих глаз… Юноши резво поднялись, выражая готовность немедленно познакомиться с лесными людьми. Ночной гость усмехнулся:
– Вы не торопитесь, время еще не приспело, но если вы так решительны, то через пару часов отправимся в гости. Пока подумайте…
Два часа мелькнули незаметно и когда пришло время отправляться к таинственным лесным людям, уже девчонки начали отговаривать парней от рискованной затеи. Но это только добавило им решимости.
Гость компании все время просидел молча и не отвечал на вопросы туристов. Он смотрел в огонь и, казалось, не слышал вопросов. Наконец поднялся, отошел в сторону от костра и долго смотрел в ночное небо.
– Ну что, готовы? Пошли! – сосредоточенно и деловито бросил он.
Парни поднялись и кучкой двинулись следом за странным гостем. А тот уверенно шагал к кустам на дальней оконечности поляны и скоро скрылся за темной порослью.
– Идите сюда, – позвал он и парни пошли на голос. Один за другим скрывались они за кустами…
– Ой, девочки! – вдруг тихо пискнула маленькая. – Мне показалось…
– И мне показалось… – шепотом подхватила подружка. Две других только молча кивали, соглашаясь.
– А что показалось-то? – тоже шепотом спросила третья.
– Как будто кто-то стонет там, за кустами. Может с мальчишками что-то случилось?
– Да что там с ними сделается, ведь только что ушли…
– Мне страшно, девочки… Пойдемте, посмотрим…
Девчонки молча переглядывались, потом сбились в кучку и осторожно пошли в сторону кустов. Когда они продрались сквозь цепкие ветви, то увидели странную, жутковатую картину: на небольшой полянке стояла старая, вросшая в землю, изба. Полная луна мягким светом заливала полянку, и в призрачном сиянии контуры избы казались зыбкими, дрожащими, как марево горячего воздуха над раскаленным асфальтом. В проеме открытой двери что-то зашевелилось, и раздался сдавленный, тягучий стон. Девчонки с визгом кинулись врассыпную …
Стон повторился и через порог бесформенным кулем перевалился человек. Он медленно пополз по мокрой траве, оставляя за собой темный след.
Девчонки стремительно бежали, забыв обо всем. Но скоро ветви деревьев, хлеставшие по лицам, привели их в чувство. Страх отступил, и они, оглядевшись поняли, что забежали невесть куда и не знают обратной дороги. У них хватило ума больше не бегать, а остановиться и просто кричать. Голоса глухим эхом отскакивали от деревьев, метались между стволами и гасли в ветвях. Никто не отзывался, только таинственный, темный и страшный лес равнодушно шумел вокруг. Ему не было дела до девочек.
Рассвет сизыми струями протек между ветвями. Беглянки оживились и начали было кричать, но маленькая сказала:
– А кому мы кричим? Мальчишки ушли в избу, а мы все здесь… Нас никто не ищет!
– Вот что, девки, надо выбираться самим. Хотя бы до поляны дойти, а там что-нибудь придумаем… Да и парни наши вернулись, наверное, – решительно заговорила одна из подружек – Лена. Все тут же согласились, им очень хотелось, чтобы мальчишки вернулись к костру, увидели, что девочек нет и пошли их искать, и наконец нашли, и радости было бы … Однако не было слышно ни голосов, ни окликов. Только шумел загадочный и темный лес.
Девушки шли без направления как подсказывало им глубинное женское чутье, которое у горожанок обостряется в минуты нервного напряжения. Они шагали, казалось, наобум, но скоро вышли к знакомой поляне… Вон и палатки стоят: мальчишечья и женская… Костер еле дымит … Но вокруг никого! Парней не было. А в росистой траве от кустов к кострищу тянулся темный след, словно протащили мешок и сбили росу. Девочки замерли на краю поляны, не решаясь подойти к костру. Хотя солнце уже поднялось, осветило лес и пригревало, они стояли настороженные и все еще испуганные, будто в знакомых палатках кто-то прятался. Наконец, решились. Медленно, осторожно девушки двинулись к палаткам, почему-то боясь даже шумнуть ненароком.
Возле девичьей палатки они увидели человека. Тот был одет странно, в какие-то необычные лохмотья, лежал ничком и не шевелился.
Решительная Лена осторожно протянула руку и тронула человека за плечо:
– Эй, вы кто? – шепотом спросила она. – Вы живы?
Человек застонал и попытался приподняться, упираясь руками в землю. Он бормотал на каком-то тарабарском языке. Девчонки с визгом отпрыгнули в стороны, а человек снова упал лицом в землю и лежал, тихо постанывая.
– Девочки, ему помочь надо, давайте вместе поднимем его…
Они опасливо приблизились к незнакомцу и попытались приподнять его, но человек дернулся, снова забормотал непонятное и вдруг явственно, по-русски сказал: “Нет, не буду, не дождетесь…” Девчонки осмелели и начали переворачивать его на спину. Тот не сопротивлялся. Видно силы кончились и он мягко, как мешок с тряпками, перевалился на спину. Девушки опешили. На траве лежал Димка. Их товарищ, с которым расстались несколько часов назад. Но это был другой Димка. Тот, что ушел ночью в избу – крепкий, холеный, благополучный… А сейчас: изможденный, оборванный, с седой щетиной на лице и сбитыми в кровь ногами человек, только походил на их приятеля.
– Димочка, это ты?! – со страхом и удивлением спросила маленькая. Во вчерашней жизни, оставшейся за порогом прошлой ночи, Дима был ее парнем, они вместе проводили время, говорили друг другу нежные слова и, кажется, она даже немножко любила его. А сейчас ей стало страшно. Она боялась притронуться к этому парню. Да и не парень это был, а мужчина, много повидавший и переживший, измученный и давно не кормленный.
Оцепенение длилось недолго. Девчонки разом склонились над Димкой. Одна сдирала с него лохмотья, другая своим платком вытирала лицо, третья отирала мокрой травой окровавленные ноги. Только маленькая Катя встала возле головы друга на колени и плакала.
– Хватит ныть! – крикнула Лена. – Принеси воды, согрей. Человеку помочь надо!
На краю бездны
Приемная была обставлена дорогой, но неброской мебелью. Оценить ее надежность и качество могли только люди, знающие толк. На них и рассчитывалась обстановка. Секретарша за необъятным столом тоже, на первый взгляд, выглядела обычно. Но, присмотревшись, можно было разглядеть изящные холеные руки, значительное лицо и мерцающие женской загадкой глаза. Словом, все в этом кабинете было очень добротно.
Дверь, отделанная мореным дубом, вела в кабинет шефа. Для абсолютного большинства он был удачливый предприниматель, валютный миллионер, глава крупной финансово-промышленной компании, которая поднялась в начале эпохи рынка и сейчас успешно строила деловые отношения с партнерами в России, и с зарубежными деловыми людьми. Немногие знали о теневой жизни шефа. А она заслуживала внимания.
В городе знали Юрия Ивановича, финансиста, промышленника, магната, мецената, спонсора и прочая, и прочая… А между тем, Юрий Иванович в свои пятьдесят имел за плечами бурную жизнь. Его биография началась в шестнадцать лет, когда с компанией уличных лоботрясов он ограбил склад обкомовской столовой. Попали туда ребята случайно. Из озорства забрались они на чердак неприметного домика позади монументального здания обкома партии. Само здание было единственной достопримечательностью небольшого городка, который по странной прихоти московских властей вдруг сделали областным центром. Но, как и всякий монумент, обком постепенно пришел в упадок, рядом с ним появились современные красивые дома, и здание потерялось между ними. А потом исчезла руководящая и направляющая сила. Однако, в далекой юности Юрия Ивановича, когда он был еще просто Юркой, обком светился среди одноэтажных домишек, как дорогой камень в оправе, внушал почтение и священный трепет жителям городка.
Парни и не думали о краже, когда лезли на чердак склада обкомовской столовой. Так, ради бузы, чтобы выплеснуть молодецкую удаль, да адреналином встряхнуть себя. Однако на чердаке они обнаружили незапертый люк, открыли его и спустились в царство невиданного изобилия. В большом помещении стояли ящики с водкой “Колос”, массандровскими винами, какими-то импортными напитками, про которые никто из пацанов даже не слышал. Тут же на полках были банки с куриным паштетом, сгущенкой, консервированными фруктами. В холодильнике нашли копченые колбасы, икру и много всякой вкусноты, о которой лишь слышали в разговорах взрослых… При виде изобилия осторожность исчезла. Они начали хватать все, что попадалось под руку. Вылезли из склада с мешком, полным продуктов и напитков. Еле дотащили поклажу до укромного места в лесопарке, где всегда собирались покурить, выпить дрянного вермута, одним словом – побалдеть. Пили невиданные водки и вина, заедали их шоколадом и колбасой и похвалялись друг перед другом своей изобретательностью и смекалкой. Каждый доказывал, что это именно ему пришла в голову идея забраться на чердак… Потом, на суде, все они валили вину на остальных, выгораживая себя. А Юрка, неожиданно, сказал, что это он уговорил всех на кражу и взвалил на себя роль зачинщика.
Надо отдать должное, обком не стал из рядового уголовного дела раздувать политический процесс, и пацанам дали как за обычную кражу: по два-три года «… с учетом личностей подсудимых и их искренним раскаянием…»
Юрка попал на малолетку, отсидел там свои два, а оставшийся год досиживал уже на взрослой зоне. Там и началось его становление, как авторитета. Первое, что он понял – больше садиться нельзя. Это пустая трата времени и сил. Жизнь проходит стороной, и зэки, как никто другой, остро чувствуют это. Вскоре после освобождения, его призвали в армию и определили в стройбат, куда отправляли с судимостью. Зоновская закалка очень пригодилась ему в армии, потому что порядки в стройбате мало, чем отличались от лагерных, а порой бывало и похуже. Юрка держался, близко ни с кем не сходился, был замкнутым и жестким. Все знали – этого лучше не трогать, себе дороже будет. Но вот напасть, увидел он однажды, как ихний сержант со строительства жилого дома продает сантехнику жильцам соседних новостроек. Промолчал бы, забыл, да сержант старослужащий начал куражиться. Дескать, ты, салага, молчи и знай, что если я захочу, то тебя в бетон зароют. Юрка знал, что сержант этот как-то связан с местными блатными, проворачивают вместе темные дела. Но не сдержался и послал обидчика куда подальше. Тот ухмыльнулся и промолчал. А ночью со своими годками накинули на голову Юрке одеяла и стали бить его по оголенным ягодицам пряжкой солдатского ремня. В Юркином понимании что-то повернулось, и он решил, что его хотели опустить, как это делалось на зонах. Он мог стерпеть многое, но только не это. От природы он был парнем крепким, в зоне не жрал чифир и “колеса”, а таскал тяжести, упражнялся кирпичами, работал на стройке с ломиком и постепенно руки у него стали железные. Он как пружина развернулся под кучей одеял, выбрался из свалки, схватил табурет и с размаху шарахнул им сержанта по голове. Ножками табурета двинул по зубам второго, третьего пнул так, что тот, даже не охнув, упал в проход между койками. Остальные попытались заломать молодого, но тот швырнул в них табуретом и грозно сказал:
