Последняя афёра

– Насколько мне известно, стилет изначально предназначен для левой руки.

– Одно не исключает другого. Забыл сказать, что убийца несколько раз провернул стилет в ране, прежде чем его извлечь, нанося жертве серьезные внутренние повреждения, не видимые при наружном осмотре. Обычно убийца просто извлекает кинжал, во всяком случае, в моей практике именно так и было, а тут…

– Это о чем-то говорит?

– Об этом мне трудно судить, могу только сказать, что этот варварский метод был характерен для «Сицилийской школы стилетного боя».

Поблагодарив врача, Соколов зашел к Лапину, забрал копию «бумаги на иностранном языке» и, наняв извозчика, поехал в Эрмитаж. Забелин был на месте – разбирался с каталогом. Он тут же отправил посыльного к Ростопчину, а сам стал знакомить гостя с картинами «малых голландцев». Пока они беседовали, подъехал Ростопчин.

– Ну что выяснил? – Заходя в комнату, спросил он, обращаясь к Забелину. – Эти картины осматривал Корсаков?

– Федор, эти картины не соответствуют тем, что обозначены в списке. Например, название «Девушка играет на мандолине», но среди этих картин нет ни одной, где была бы изображена дама с музыкальным инструментом. Зимних пейзажей в списке пять, а в наличии четыре, точно также не совпадает и количество летних пейзажей и натюрмортов. Мое мнение – Корсакову наверняка показывали другую коллекцию, а именно, картины, указанные в списке.

– Николай, для подобного вывода нужны более веские доказательства.

– Хорошо. Вот, смотри, напротив каждой картины стоит крестик и галочка. Как ты думаешь, что это такое?

– Ежу понятно, что это отметки того, кто проверял картины по списку.

– Правильно! Теперь обрати внимание, что крестики бледнее, чем галочки. Я в последнее время много работал с архивами и могу сразу сказать, что крестики были нанесены несколько лет назад, а галочки свежие, им нет и пары месяцев. Скорее всего, что галочки это отметки Корсакова, а значит, он принимал картины именно по этому списку.

– Извините, что перебиваю. – Вмешался в разговор Соколов. – Среди вещей в кармане у Корсакова была найдена вот эта бумага. Посмотри. Федор, может, ты сообразишь, что это такое?

Ростопчин с минуту изучал документ.

– Это квитанция на получение груза в Любеке. – Наконец произнес он. – Написана на датском языке и вероятно имеет отношение к компании «Северная звезда». Груз состоит из двух единиц, весом 260 фунтов и 250 фунтов.

– Это сколько в пудах?

– Примерно семь – восемь пудов, если фунты датские или немецкие. Это в точности соответствует весу тех ящиков, что привез в Петербург Корсаков.

– Квитанция выписана на Корсакова? – Поинтересовался Соколов.

– Нет, на предъявителя. Груз может получить любой, кто предъявит квитанцию.

– Эта бумага путает нам все карты, господа. – В сердцах произнес Зарубин. – Я только что начал излагать вам свою версию невиновности Михаила Николаевича, и тут Виктор приносит документ, подтверждающий, что он причастен к краже картин.

– Эта квитанция пока говорит лишь о том, что ее владельца в Любеке ждет груз, прибывший из Амстердама. – Попытался успокоить друга Ростопчин. – Поэтому не будем делать поспешных выводов. Николай, ты кажется, собирался доказать нам, что Корсаков не причастен к пропаже картин, когда тебя перебили? Можешь продолжить, мы тебя внимательно слушаем.

Зарубин смутился, и некоторое время сидел, собираясь с мыслями.

– Ты заявил, что Корсакову показывали настоящую коллекцию. – Подсказал Ростопчин. – Там что-то связанное с крестиками и галочками.

– Верно. Как я уже сказал, напротив каждой картины есть крестики и галочки. Нетрудно догадаться, что это отметки тех, кто принимал коллекцию. Крестики старые, им несколько лет, а галочки свежие, поставлены не более двух месяцем назад. Если Корсакову показывали настоящую коллекцию, то галочки ставил именно он.

– И как это доказывает его невиновность? – Возразил Соколов. – Не вижу связи.

– Если он заодно с мошенниками, то зачем ему ставить галочки, достаточно того, что есть крестики?

– Чтобы создать видимость того, что он принимал картины. – Резонно возразил Ростопчин.

– Если ты присмотришься, то увидишь, что галочки и крестики стоят вразнобой. Это означает, что сначала смотрели картину, измеряли ее, находили соответствующую в списке и только потом отмечали. Если бы хотели создать видимость, крестики и галочки шли бы ровными столбцами. Поверь мне, Федор, я, подобным образом, разобрал не одну коллекцию.

Ростопчин тут же вспомнил, как его секретарь делал копию списка картин, для отправки Штейнбергу в Дрезден. Там действительно и крестики и галочки стояли ровными рядами, а в оригинале они «скакали» по страницам.

– Твои соображения не лишены смысла, но это все косвенные улики. – Возразил было Ростопчин, но тут же поправился. – Хотя, их легко может подтвердить или опровергнуть Генрих Штейнберг в Амстердаме. Нам точно известно, что передача картин происходила в доме поверенного в делах Колычёва. Он сам и его секретарь присутствовал при этом событии.

– Но письмо в Дрезден Генриху мы уже отправили. – Напомнил Соколов. – Как мы сообщим ему, что нужно уточнить какие-то детали.

– В этом нет необходимости, все выяснится само собой при допросе Колычёва. – Махнул рукой Ростопчин и обратился к Зарубину. – Николай, нужно где-то расположиться, не на ящиках же нам сидеть?

– В конце коридора есть кабинет, где мы пьем чай, сейчас он пустует.

В центре небольшой угловой комнаты с одним окном стоял грубо сколоченный из бывших ящиков стол, к которому были приставлены две лавки.

– Не слишком вас балуют.

– А что ты хочешь? – Возмутился Зарубин. – Руководителя до сих пор не назначили, кто будет выбивать деньги и всем заниматься? Комнату нам выделили, а мебели нет, вот сами сколотили, как смогли. Грубовато, зато надежно.

Когда все расселись, Ростопчин достал из кармана пачку листов.

– Это копии судовых документов шхуны «Королева Маргарита». – Пояснил он. – Здесь список пассажиров, сошедших в Петербурге и грузовая ведомость. Как я и предполагал, список невелик, в нем всего семь человек, включая Корсакова. Есть только фамилии, но, в администрации порта мне удалось установить личности пятерых пассажиров корабля. Оказалось, это торговые агенты известных петербургских купцов, которые совершают регулярные поездки в Европу.

– Считая Корсакова, нам известны шесть пассажиров? – Уточнил Соколов. – Получается, что у нас всего один неизвестный?

– Правильно, Виктор. – Ростопчин взял в руки второй лист. – Фамилия его Новак, возможно поляк, но суть не в этом. Главное, что у него не было багажа.

– Причем здесь багаж? – Не понял Зарубин.

– Если его цель – убить Корсакова сразу по прибытии в Петербург, то багаж ему не нужен. Чтобы убедиться в этом, мы должны найти и допросить всех пассажиров это рейса. Этим займешься ты Виктор. – Ростопчин передал Соколову список. – Я займусь поисками этого Новака и если он зарегистрировался в Петербурге, мы его обязательно найдем. Правда, внутренний голос мне подсказывает, что наши шансы невелики.

– Твоя идея насчет убийцы, который плывет на одном корабле с жертвой, хороша, однако ничего не объясняет. – Возразил Зарубин. – Если Корсакову показывали настоящую коллекцию, да еще в доме российского представителя, получается, ее могли подменить только на корабле, а у твоего потенциального убийцы вообще не было багажа.

– Согласен, Николай, вопросов пока больше, чем ответов. Я выдвинул наиболее вероятную, на мой взгляд, версию убийства Корсакова, теперь нужно ее отработать. Не исключаю, что при беседе с пассажирами этой датской шхуны всплывут дополнительные факты, которые помогут нам в нашем расследовании. Кстати, Виктор, ты узнал что-нибудь новое в полиции?

– Врач подтвердил, что орудие убийства стилет. Он не поленился – произвел вскрытие и обнаружил у Корсакова серьезные повреждения внутренних органов. Убийца, после того, как нанес смертельный удар, прежде чем достать стилет несколько раз провернул клинок в разных направлениях, причиняя острым концом серьезные повреждения жертве. Внешне, по состоянию раны это не видно и определяется только после вскрытия.

– Это как-то характеризует убийцу?

– Не убийцу, Федор, а сицилийскую школу, где была распространена подобная практика. Врач уверен, что убийца левша и к тому же профессионал.

– Серьезный противник. – Подвел итог Ростопчин. – Виктор, у тебя есть при себе оружие?

– Мне только не хватало, чтобы меня поймали с оружием в руках.

– То было несколько дней назад, сейчас ситуация изменилась. Зайдешь, завтра ко мне, получишь на складе двуствольный пистолет, который всегда будешь носить с собой.

В это время в коридоре раздались шаги, а через некоторое время в дверь постучали. Зарубин, сидевший ближе всех, хотел открыть, но его опередил Соколов. На пороге стоял один из адъютантов Ростопчина.

– Ваше превосходительство, вас срочно разыскивает частный пристав Кондратьев. – Бодро отчеканил молодой поручик. – Новое убийство на Аптекарском острове. Карета ждет вас у Эрмитажа, там и курьер от пристава, который вас проводит.

Глава 6. Петербург, 20 августа 1798 года (понедельник). 1-й день расследования. Окончание.

Оставив Зарубина разбираться с картинами, Ростопчин и Соколов сели в карету и через двадцать минут уже были на месте. Оказалось, что дача, где произошло новое убийство, принадлежит французскому эмигранту Огюсту де Шуазель-Гуфье (1).

– Поздно вечером в кабинет к этому французу залез неизвестный. – Начал свой доклад пристав. – Там одно окно не закрывается – сломана защелка, его просто плотно прикрывают, вот таким образом вор и проник в дом. Камердинер хозяина толи что-то услышал, толи по каким своим делам, зашел в это время в кабинет и был убит. Удар нанесен сзади, чуть сбоку левой рукой. Нож прошел между четвертым и пятым ребром и поразил сердце. По заключению врача, смерть наступила мгновенно, убитый даже не успел вскрикнуть. Полная аналогия с убийством Корсакова. В доме тогда находилось довольно много людей, но никто ничего не слышал. Хватились только, когда приехал сам хозяин, но убийцы уже и след простыл.

– Вам удалось выяснить, что конкретно было похищено? – Спросил Ростопчин.

– В том-то и дело, господа, что вор ничего не украл. Сейф, замурованный в стене, был открыт и абсолютно пуст, однако по показаниям хозяина, там ничего и не было. Самого хозяина я еще не видел, поэтому повторяю только то, что записал вчера следователь.

– Сейф был чем-то прикрыт?

– Да, на стене висела картина, закрывавшая его. Она стояла здесь же в кабинете возле камина.

– Сейф был взломан?

– Нет. Там несложный механизм – два обычных замка, без всяких секретов, каждый из которых открывается своим ключом. Опять же, по показаниям хозяина, ключи лежали в ящике стола, и вор спокойно ими воспользовался. Ничего удивительного, если принять во внимание, что сейф был пуст.

Вслед за приставом Ростопчин и Соколов прошли в кабинет, где было совершено убийство. Все обстояло именно так, как описал Кондратьев: распахнутое окно со следами грязи на подоконнике, абсолютно пустой сейф, прислоненная к камину картина, снятая со стены и обведенное мелом положение трупа в двух саженях от двери.

– Как видите, дверь открывается внутрь в правую сторону. – Пристав открыл дверь. – Между боковой стеной и открытой дверью есть промежуток с полсажени, где и прятался убийца. Дверь камердинер открывал правой рукой, а в левой руке он держал шандал с тремя горящими свечами. Зайдя в комнату, он смотрел вперед и для лучшего освещения поднял шандал повыше. Вот в этот момент убийца и нанес удар.

– Понятно, лучше момента и не придумаешь, вся левая сторона открыта. – Резюмировал Ростопчин. – Вероятно, слуга закрыл за собой дверь, чем еще больше облегчил задачу убийце.

– Дверь мог закрыть и убийца, она хорошо смазана и не скрипит. – Уточнил пристав, спрятавшись за дверь. – Господин полковник, не могли бы вы изобразить входящего камердинера?

Соколов вышел, закрыл за собой дверь и тут же вошел, остановившись в том месте, где на полу были мелом обведены ноги, подняв при этом левую руку. Пристав резко закрыл дверь и, сделав два шага вперед, ребром левой руки слегка ударил Соколова по ребрам.

– Вы абсолютно правы, Федор Васильевич! Лучшего момента и желать нельзя.

В это время к распахнутому окну подошел следователь Лапин.

– Семен Макарович, убийца ушел через соседний участок, который уже два года, как пустует. Чуть в стороне от тропинки нашли два ключа. – Лапин протянул их Кондратьеву через подоконник. – Нужно проверить, не подойдут ли к сейфу?

– Как далеко вы прошли по следам?

– До Никольского моста, дальше нет смысла.

– Иван Афанасьевич, а эти ключи так и торчали в замке, когда вчера вы осматривали место убийства? – Спросил у следователя Ростопчин.

– Здесь все, как было вчера, когда мы сюда вошли, Федор Васильевич.

– Явная самоделка. – Заявил пристав, рассматривая поданные следователем ключи. – Давайте проверим.

Он подошел к сейфу, вытащил заводские ключи, внимательно осмотрел и сравнил бородки. Затем ни слова не говоря, вставил один из найденных ключей и свободно провернул туда-сюда, закрыв и открыв замок сейфа. Второй ключ тоже подошел.

– Вот этими ключами, господа, убийца открывал сейф. – Заявил он, повернувшись к Ростопчину и Соколову. – А выбросил он их по дороге, поскольку стали не нужны.

– Тогда откуда взялся тот комплект, что торчал в замке сейфа? – Спросил Ростопчин.

– Хозяин вчера заявил, что эти ключи лежали в ящике стола.

– Хорошо, но зачем убийце доставать ключи из стола, если у него есть дубликат? – Ростопчин забрал у пристава комплект самодельных ключей. – Большая просьба к вам, господа, не говорите пока никому про эти ключи.

– Вы заберете у нас оба дела, Федор Васильевич?

– Нет, Семен Маркович, вы продолжите расследование этих убийств и если появится что-то новое, дадите знать лично мне. Мы расследуем мошенничество в особо крупных размерах и убийство Корсакова лишь один из эпизодов этого дела.

– Но ведь есть еще и второе убийство?

– Здесь пока нет ясности. Возможно, убийство камердинера не имеет к нашему расследованию никакого отношения.

– Тогда, может быть, вы поделитесь с нами информацией?

– Не обижайтесь, Семен Макарович, наши сведения вам ничего не дадут, только еще больше запутают. Если нам посчастливится поймать убийцу, или выйти на его след, то все лавры достанутся полиции – это я вам обещаю.

– Спасибо на добром слове, Федор Васильевич. Насчет дубликатов ключей не беспокойтесь, мы никому не скажем. – С этими словами Кондратьев повернулся к окну и показал следователю Лапину кулак. – Ты понял, Серега?

– Так точно, ваше благородие!

Покинув дачу, Ростопчин и Соколов отправились в морг. Им повезло, Швейцер только что закончил вскрытие и пил чай в своей каморке.

– Все сходится, господа. – Сразу заявил он после беглого приветствия. – В обоих случаях действовал один и тот же человек. Смертельные раны нанесены как под копирку. Один точный удар прямо в сердце и проворачивание клинка туда-сюда с нанесением жутких внутренних повреждений. В связи с этим, хочу дать один совет: если найдете этого убийцу, не доводите дело до рукопашной.

– Спасибо, Самуил Абрамович. – Поблагодарил врача Ростопчин. – Мы обязательно прислушаемся к вашему совету. Что-нибудь еще можете добавить?

– Есть одно странное обстоятельство, правда, не знаю, относится это к делу или нет. Убитый был облачен в дорогой бархатный халат, немного потертый, но еще довольно приличный с виду. Судя по метке – работа парижских мастеров.

– Отдавать старую одежду слугам, обычное явление. – Возразил Соколов. – Не вижу в этом ничего странного.

– Все верно, господин полковник. – Согласился Швейцер. – Однако если залез обычный вор, зачем ему убивать слугу? Достаточно просто оглушить, что при его опыте не составит никакого труда, но наш неизвестный без сомнений сразу пускает в ход стилет.

– Может, испугался, запаниковал, а может это его обычный метод убирать свидетелей.

– Испугаться и запаниковать этот человек не мог. – Решил вмешаться в разговор Ростопчин. – Судя по этим убийствам, у нашего преступника железные нервы. Вот ошибиться он мог: принял слугу за хозяина. Он видел камердинера в полутьме и со спины, возможно именно халат сыграл здесь роковую роль.

– Именно это я и имел в виду, господа. – Обрадовано закивал головой врач. – В моей практике такие случаи встречались. На вашем месте я бы не исключал эту возможность. На всякий случай, я измерил рост убитого – два с половиной аршина (1).

– Спасибо, Самуил Абрамович. – Ростопчин записал цифры в блокнот и, достав из кармана визитку, протянул ее врачу. – Если что-то новое обнаружите, не сочтите за труд сообщить лично мне.

– Кто такой этот Шуазель? – Спросил Соколов, когда они сели в карету.

– Титулярный советник, директор Императорских библиотек, президент Академии художеств.

– Вот! Картины! – Виктор даже привстал от возбуждения. – Федор, тебе не кажется, что мы напали на след?

– Огюст де Шуазель стал президентом Императорской Академии художеств только летом прошлого года и к сделке с покупкой коллекции «малых голландцев» не имел никакого отношения. Император обращался за консультацией не к президенту академии, а к директору Ивану Акимовичу Акимову.

– Тогда почему убийца Корсакова забрался к нему в дом? – Не унимался Виктор. – Тебе не кажется, что это подозрительное совпадение?

– Не будем забегать вперед. Допросить француза необходимо, но пока без всяких намеков и необоснованных обвинений. Не будем забывать, что Огюст де Шуазель креатура императора, именно он назначил его на эти должности, правда, не за какие-то особые заслуги, а лишь потому, что тот пострадал при правлении «матушки». Чтобы было понятно, объясню – все кто пострадал в правление Екатерины, причислены императором к «жертвам» предыдущего царствования. К этим людям у него особое отношение.

– Но допросить его мы можем? – Поинтересовался Малахов.

– Конечно, более того, я лично буду вести этот допрос. Шуазель не говорит по-русски, а ты не настолько хорошо владеешь французским языком, чтобы грамотно формулировать вопросы, поэтому мое присутствие просто необходимо. Однако прежде чем допрашивать Шуазеля, нам нужно навести кое-какие справки. Сейчас заедем к Ивану Сергеевичу Барятинскому (2), он в свое время был послом России во Франции и даже удостоился от Людовика XVI похвального отзыва и щедрого подарка (3) и наведем справки об этом Шуазеле.

Ивану Сергеевичу Барятинскому было под шестьдесят, и он уже восемь лет находился в отставке, лишь иногда появляясь при дворе. Он радушно встретил гостей и собирался усадить их за стол, но Ростопчин вежливо отказался, сославшись на занятость.

– Мы буквально на минутку, Иван Сергеевич, сами понимаете – работа. – Извинился перед бывшим послом Ростопчин. – Вчера на дачу Огюста де Шуазеля, пробрался неизвестный и убил его камердинера. Император обеспокоен случившимся и просил нас разобраться в этом деле и доложить. Прежде чем беседовать с Шуазелем, я хотел собрать о нем информацию, а к кому обращаться, если не к вам?

– Ситуация действительно непростая, Федор Васильевич. – Барятинский сел в кресло, жестом приглашая гостей, разместится на стоявшем напротив диване. – Шуазель во Франции приговорен к смерти (4), поэтому нельзя исключать, что целью злоумышленника был именно он.

– Почему-то мне кажется, Иван Сергеевич, что сами вы не верите в эту версию? – Заметил Ростопчин.

– Насколько мне известно, Огюст де Шуазель никогда не занимался политикой и не представлял для французских властей никакой угрозы. Его смерть им была просто не нужна.

– А за что его тогда приговорили к гильотине?

– До приезда в Россию он служил по дипломатической части при Людовике XVI, если точнее – был послом Франции в Османской империи. В 1792 году, за переписку с братом короля был объявлен врагом Франции и приговорен к смерти. Вот тогда он и обратился к императрице с просьбой предоставить ему убежище. Екатерина милостиво приняла отверженного аристократа, назначила солидную пенсию и обещала ему должность президента Академии наук, как только это место освободится. В Россию Шуазель приехал в 1793 году, однако при дворе он карьеру не сделал – в нем быстро разочаровались. Виной всему его пагубная страсть к молодым фрейлинам, за которыми он стал волочиться, что и вызвало гнев Екатерины.

– Странно, что Екатерина обратила на это внимание?

– Quod licet Iovi, non licet bovi! Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку! – Процитировал известное латинское изречение Барятинский. – Так вот, за Огюстом де Шуазелем тянется шлейф скандалов в связи с проводившимися раскопками в Греции и Турции. По слухам, Шуазель скупал за бесценок ворованные антикварные вещи и перепродавал их коллекционерам в Европе.

– Если все это знали, то почему не посадили? – Удивленно спросил Сококлов.

– Una prova di innocenza! Презумпция невиновности! – Опять перешел на латынь Барятинский. – Господа, чтобы посадить, нужно сначала доказать, представить неопровержимые свидетельства мошенничества. Думаете, что те, кто воровал вещи на раскопках, дадут на него показания? Или может быть, богатые коллекционеры признаются, что покупали ворованные вещи у Шуазеля? Нет, господа, в этих делах нужно кропотливо собирать по крупицам доказательства, чтобы уличить мошенников. А кому это нужно? Как я уже говорил, император назначил Огюста де Шуазеля в 1797 году директором Императорской библиотеки и президентом академии художеств. Осенью 1797 года в библиотеке случился скандал. Один из библиотекарей, некто Антоновский обвинил заместителя Шуазеля Яна Адамского в краже редких книг, правда, доказать он ничего не смог и был уволен. Ситуация более чем странная, поскольку никаких доказательств не было у обеих сторон.

– Но ведь кражу легко выявить по каталогам? – Возразил Ростопчин.

– Согласен с вами, Федор Васильевич, но дело в том, что, как таковых каталогов не было. Так называемая Императорская библиотека представляла собой собрание книг публичной библиотеки графов Залусских, которую привезли в Петербург после взятия Варшавы. Там более двухсот тысяч книг, которые еще только предстояло рассортировать и каталогизировать. Сами понимаете, что украсть можно, а вот доказать сложно.

Распрощавшись с гостеприимным хозяином, Ростопчин поспешил вернуться в свой рабочий кабинет и приказал дежурному адъютанту доставить Огюста де Шуазель-Гуфье.

– Федор, ты настолько всесилен? – Удивился Соколов.

– Виктор, ты забыл, что я генерал-лейтенант и глава «Тайной полиции». Я не обязан записываться на прием к титулярному советнику (5).

Уже через час Огюст де Шуазель сидел в кабинете Ростопчина.

– Господин Шуазель, вас пригласили сюда для дачи показаний по поводу убийства слуги, которое случилось месяц назад.

– Насколько я понимаю, господин генерал, это дело полиции, а ей я уже все рассказал. – Шуазель был абсолютно спокоен. – Обычное ограбление, к сожалению, закончившееся трагически.

– Насчет полиции вы совершенно правильно заметили. – Ростопчин положил на стол жетон сотрудника «Тайной полиции» с номером один. – Убийство вашего слуги передано в ведение «Тайной полиции», которую я возглавляю. Могу предъявить документы с личной подписью императора, но у меня нет французского перевода, поэтому вам придется поверить на слово.

– Что вы ваше превосходительство, я не сомневаюсь в ваших полномочиях. Но вам известно, что я приговорен к смерти у себя на родине и здесь нахожусь по милости императора? Как я могу что-то затевать против моего благодетеля? Вы ошибаетесь, я не имею никакого отношения к всем этим тайным обществам мистическим салонам и прочей чепухе.

– Вы путаете, господин Шуазель, политическим сыском занимается «Тайная экспедиция», а мы расследуем экономические преступления – всевозможные аферы, махинации, казнокрадство.

– Бог мой, господа, какое отношение может иметь убийство простого слуги к экономическим преступлениям?

– Вот это мы и пытаемся выяснить, господин Шуазель. Поэтому не будем терять время, чем раньше начнем, тем быстрее закончим. Вы живете на даче постоянно?

– Нет, только в теплый период года. Сейчас мы уже вернулись в нашу квартиру на Невском проспекте.

– У вас нет собак?

– Нет, жена не любит животных.

– Как неизвестный попал в ваш кабинет?

– Вероятно, одно из окон было открыто, поскольку ничего не сломано. Я люблю свежий воздух, поэтому прислуга проветривает кабинет и спальню к моему приезду.

– Труп слуги обнаружили вы?

– Нет, это горничная. Когда я вернулся, то передал ей кое-какие документы и приказал отнести в кабинет.

– Вы сказали, что грабитель ничего не украл.

– Совершенно верно, ваше превосходительство. Сейф был пуст.