скачать книгу бесплатно
Пиши, как отдыхаете, куда ходите со Славой? За целый месяц написала всего два письма. Ай-яй-яй, нехорошо. Теперь надо исправлять ошибку, а я посмотрю, как ты уважаешь своего мужа.
До скорого свидания, ангелы моего сердца, моей жизни! Как всегда, ваш, навеки вам преданный – отец и любимый. Жду ваших писем, жду вас!!!"
32.
В первый класс Славик пошел хорошо.., нет – отлично подготовленный. Образно говоря, его зубки для грызения гранита науки были остро отточены благодаря усилиям и стараниям отца. Выкраивая редкие свободные минуты и часы, папа плотно усаживался с сынишкой за стол, и начиналось познавание мира грамматики, арифметики, литературы и истории. Периодически Игорь проверял, как Славик усвоил пройденный материал, возвращаясь к нему по нескольку раз. Потому-то немудрено, что малыш легко справлялся с учебной программой, принося домой в основном одни пятерки. Славик с большим трепетом и бережливостью относился к купленному ему родителями незамысловатому школьному набору – деревянной ручке с перьями к ней, тряпичной перочистке, стеклянной чернильнице, которую он носил в специально сшитом мамой чехле, и, разумеется, к цветным карандашам и стиральной резинке. Особенно ему почему-то было жалко пачкать нежные, белые лепестки красиво сделанной перочистки, и он старался как можно больше завозюкать один, два.., ну от силы три лепестка, множество же остальных оставив в девственной неприкосновенности и свежести, дабы они радовали его глаз. Множественные чернильные кляксы в тетрадках и на его школьном костюмчике, разумеется, доставляли ему большое огорчение, а маме к тому же и большие хлопоты по их выведению. Однако немного поздней, когда рука Славика заметно окрепла при написании букв, слов и предложений, и папа сделал ему весьма дорогой и редкий по тем временам подарок – отечественную пластмассовую чернильную авторучку, сын не торопился расставаться с деревянной по той же причине: жалко было эксплуатировать шикарный подарок. И Славик даже обратился тогда с оригинальным предложением к папе, немало его тем самым позабавив:
– А можно старой ручкой я буду продолжать писать на черновике, а уж новой – на чистовике?..
За отличные успехи в школе папа премировал сына еще одним великолепным подарком, который привел мальчика в неописуемый восторг, – фильмоскопом. Теперь по вечерам Славик устраивал просмотр диафильмов, рассказывающих ему интересные вещи о заморских, заокеанских странах и континентах (об Африке, например), о революционерах, о космонавтах, о природе. Были и славные сказки – "Урфин Джюс и его деревянные солдатики", "Чук и Гек", "Горячий камень", "Мойдодыр" и многие-многие другие, воспитывающие в человеке доброту и благородство. Как только Игорь возвращался с командировки из города, счастливый Славик уже знал, что папа привез ему новые фильмы и с нетерпением ожидал наступления темноты, позволяющей включить диапроектор.
Потом мир приобщения мальчика к искусству весьма обогатился за счет прослушивания сказок, историй, монологов, а то и целых спектаклей, записанных на грампластинках. "Золотой ключик", "Незнайка на Луне", "Золотая антилопа", "Маугли", интермедии в исполнении Аркадия Райкина, сценические вещи "Идиот" Достоевского, "Нахлебник" Тургенева, "Человек с ружьем" Погодина, "Сорочинская ярмарка" Мусоргского, рассказы Шукшина – все это успешно, прекрасно формировало мировоззрение юного героя. А вот тяга, вернее, страсть к чтению, увы, придет к нему далеко не сразу: ни в первом, ни во втором (хотя уже тогда его любимая учительница Елизавета Николаевна, поздравляя его с десятилетием, Днем рождения, искренне пожелает в открытке: "Будь примерным мальчиком всегда и везде. А для этого больше читай хороших книг – они помогут тебе в жизни"), а лишь в старших классах. Да и то: чтение это будет бессистемным, от случая к случаю, когда просто больше нечем было заняться. Лишь последующие годы учебы в вузе позволят ему всерьез, с головой окунуться в этот чудный, неповторимый, божественный книжный мир, начиная с эпохи древней Греции и заканчивая литературой двадцатого века.
Лишь год отучился Славик в своей первой школе села Акинфиево, названного так, видимо, в честь знаменитого купца-промышленника Акинфия Демидова, основавшего на Урале немало заводов. А потому, вероятно, и смутно сохранился в памяти мальчика образ первой учительницы. Но вот зато образ второй, Елизаветы Николаевны из города Нижнего Тагила, куда вскоре переехали на новое временное место жительства Драйзеровы, не только отчетливо и навечно запечатлелся в голове Славика, но и привнес в его жизнь немало доброго в познании Женщины, в получении приятных ощущений, когда любовался ею.
Славик просто упивался ее превосходным внешним видом и красивым, хорошо поставленным голосом. Ему нравилось в ней все – с ног до головы. Нередко дело доходило до полового возбуждения, и тогда Славик, словно приклеившись к женщине своими пылающими глазенками, бессовестно изучающими ее анатомию, время от времени начинал усиленно ерзать за партой, чтобы получить уже изведанное им облегчение и наслаждение. Порой умная, проницательная учительница, будто разгадав его непристойное занятие, подходила к нему, мягко и ласково дотрагивалась до его плеча своей ухоженной рукой и столь же мягко, тактично советовала:
– Успокойся, мой мальчик, не нервничай. Все у тебя будет хорошо.
Да, он любил эту эрудированную, интеллигентную, красивую, зрелую женщину, как любил бы любой другой мужчина, обуреваемый не столько похотью для удовлетворения животного инстинкта, сколько естественным желанием обладать ею, заронившей в его крепнущем сознании и сердце ростки прекрасного. Ее видение мира, отношение к ученикам, к самой себе были настолько необычны – не простецко–лозунгово-советские, а с налетом эдакой дворянской элитарности, изысканности. И это, безусловно, тоже покоряло юное дарование и не могло не волновать его кровь. Казалось, что между ними как бы произошел негласный, тайный сговор. Она выделила, вычислила его из общей массы учащихся, расшифровала его не по летам заинтересованное, интимное отношение к себе и позволяла ему снисходительно многие вольности, в том числе "поедание и раздевание" себя глазами. А порой и прощала ему невинные, а то и серьезные шалости, которые другим его сверстникам при данной ситуации уж никак не сошли бы с рук. Он, со своей стороны, всегда добросовестно относился к ее урокам, тщательно готовился к домашним заданиям, с удовольствием добровольно вызываясь отвечать с места или идти к доске.
Одна из прощенных его выходок весьма сильно потрясла мальчика-мужа и заставила его в дальнейшем быть более осмотрительным в своих поступках. Не без чуткого вмешательства, влияния Елизаветы Николаевны ее питомцы регулярно могли подпитывать свои энергично развивающиеся, растущие организмы бесплатным полдником – стаканом компота, молока или киселя с булочкой, ватрушкой или пирожком. На большой перемене работницы общепита вносили в класс подносы, уставленные яствами, и ребята с удовольствием налетали на угощения. Однако нередко на подносе оставались небрежно брошенные недоеденные куски. На что как-то Елизавета Николаевна заметила деликатно:
– Сытость не освобождает человека от необходимости оставаться культурным и вежливым. Я уж не говорю об элементарной благодарности и уважении к чужому труду других людей. Надеюсь, все вы желаете, чтобы ваш труд в будущем ценили или, по меньшей мере, не игнорировали.
Кажется, дошло. Во всяком случае, в последующие дни огрызков на подносе явно поубавилось. Но однажды среди пустых стаканов отчетливо выделилась лишь немного надкушенная ватрушка. Она сиротливо (больше хлебно-мучных остатков не было) покоилась на забрызганном подносе на подоконнике и как бы жалостливо вопрошала:
– Ну что я вам такого плохого сделала, что вы меня – лицом в эту лужу? Уж лучше бы скушали, чем так опозорить.
Зайдя в класс, Елизавета Николаевна сразу обратила внимание на эту постыдно-пренебрежительную картину.
– И кто же автор? – прозвучал ее спокойный, четкий голос в наступившей вмиг тишине. Мне хочется посмотреть в глаза этому горе-"художнику". Если он считает, что ему все позволительно, пусть выйдет сюда и объяснит мне и классу, почему он решил самоутвердиться столь примитивным способом, за счет оскорбления ближних… Что, смелость получается однобокой? Ее хватает лишь на свершение низкопробных поступков?.. Хорошо, если этот таинственный мелкий пакостник не желает давать объяснений, так пусть хотя бы выйдет молча и заберет неудачное творение своих рук, как забирают назад небрежно брошенные слова в чей-либо адрес сквернословы, сознавая собственную вину. Я же даю честное слово не упрекать и тем более никак не наказывать того, кто это сделал. Думается, ему и так будет достаточно неприятно и стыдно, чтобы впредь подобного не повторять.
Но и на сей раз класс безмолвствовал, и не нашлось ни единой души, кто отважился бы сделать хотя бы шаг к исправлению допущенной грубой жизненной ошибки, устранению следов проявленного легкомыслия.
– Да-а, – сокрушенно покачала головой искренне удивленная и озадаченная преподавательница, – честно говоря, не ожидала я, что мои воспитанники так слабы духом и неспособны на открытый поступок – лишь только исподтишка… Ну что ж, тогда, вместо урока чистописания, проведем своеобразное испытание, тест на чистоту совести. Возражающих нет?
Ни возражающих, ни тем более возмущающихся не было. Класс продолжал безмолвствовать. Царила гнетущая атмосфера нервного напряжения: ребята (мальчишки и девчонки) молча переглядывались, словно пытались узнать и спросить друг у друга: "Не ты ли случайно надкусил и бросил эту несчастную ватрушку?" И все как бы отвечали: "Нет, не я…" "Но тогда кто же?"
– Тогда приступим, – начала испытание Елизавета Николаевна, – беседовать придется индивидуально с каждым.
Вопросы, задаваемые учительницей испытуемому, были предельно просты, но они предполагали лишь два варианта ответа: либо "да", либо "нет". Причем человек с совестью (в детстве, к счастью, данным важным в жизни качеством владеют почти все, это уже многие взрослые, к сожалению, его утрачивают, как невыгодную и весьма хлопотную вещь) обязательно должен был бы запнуться, стушеваться при ответе, не соответствующем действительности, как спотыкаются, "засвечиваются" при проверке на детекторе лжи.
Первым "принял огонь" на себя сидевший на первой парте с краю Мира Шевкунов, умница, отличник, душевный и общительный мальчик. Он, разумеется, без проблем прошел этот тест и был с Богом отпущен домой (успешно ответивших на ее вопросы Елизавета Николаевна не задерживала). Парта же, за которой сидел Славик Драйзеров, истинный виновник происходящего, находилась в середине второго ряда. И по мере сужения круга опрашиваемых, неотвратимого приближения к нему, он все острей ощущал, как внутри разрастается животный страх, грозя вырваться наружу и сдать своего хозяина на милость праведного судии. Когда, наконец, очередь опроса дошла до грешника, щеки его пылали, как на раскаленной сковородке. Весь вид его, жалкий и смущенный, выдавал внутреннюю тайну. Он обреченно смотрел на любимую женщину и как бы умолял ее: "Простите, Елизавета Николаевна, мне горько и стыдно. Но только не разоблачайте того, которого вы всегда и во всем ставите в пример одноклассникам!" И она, словно прочитав его мысли на расстоянии, великодушно и ласково подала ему ответный беззвучный сигнал: "Не волнуйся, мой мальчик, я не выдам тебя, ты и так, вижу, сильно переживаешь. Я сейчас так задам вопрос, что любой твой ответ – и "да", и "нет" – будет расцениваться как отрицательный, то есть отрицающий твою причастность.
– Ты, надеюсь, тоже, – уже вслух произнесла учительница, обращаясь к Славику, у которого замерло от страха сердце, – не бросал булочку?
– Конечно, нет, – с усилием выдавил он из себя. – И это действительно была правда уже хотя бы потому, что в компотной лужице на подносе пребывала не булочка – ватрушка.
– И ты, зная, с каким тяжелым трудом дается людям хлеб, съел бы ее до конца, будь она твоя?
– До конца, – сказал Славик, облегченно вздохнув и лизнув языком пересохшие губы. Здесь, в принципе, он тоже не очень-то покривил совестью, потому как о нелегком труде хлеборобов имел весьма смутные представления.
33.
О, эта неспокойная (вечно на колесах) армейская жизнь! Пожив в городе пару – от силы другую месяцев и проявив вдруг недюжинные способности в бухгалтерии, Игорь (к приезду какого-то крупного начальства нужно было срочно привести в порядок документацию, финансово-имущественные показатели части, и так как главный специалист в этой области нуждался в помощи, чтобы управиться побыстрей, добровольно вызвался Драйзеров) крутым образом поменял профиль своей служебной деятельности – вместо боевой переквалифицировался на интендантскую. И, получив должность начальника продовольственного снабжения, был направлен в отдаленный сибирский гарнизон в Тюменскую область. Семью, конечно, сразу он не мог с собой взять: гарнизон только-только создавался, и постоянного жилья для нее еще не было, да и Славика не хотелось срывать из школы посреди учебного года. Драйзеров-старший, в общем-то, осознанно (подвернувшийся случай лишь помог ему в этом) сделал свой выбор, свою ставку на интендантство. Во-первых, здоровье, как и жизнь, дается людям один раз, и, заметно надорвав его уже в ранней молодости, в начале тернистой служебной карьеры, было бы просто глупо для него и непростительно для вершителей человеческих судеб в погонах продолжать способствовать этому стремительному, губительному процессу разрушения здоровья. Ну и во-вторых, надоело жить если не впроголодь, то и без особого разнообразия в пищевом ассортименте, порой в ожидании последующей (предыдущая заканчивалась удивительно быстро) зарплаты перебиваясь тем, что Бог пошлет. Новая же Игорева должность открывала перед семьей новые, более широкие в этом аспекте горизонты. Во всяком случае, голод не грозил уже точно.
Конечно, с тревожным сердцем оставлял Игорь семью, особенно беспокоясь за Лену: как-то она поведет себя в его, по всей видимости, достаточно долгое отсутствие. И письма, его душевные письма, проникнутые теплой, нежной заботой о семье, были той спасительной отдушиной, которые помогали ему переносить разлуку, были связующими нитями с родными, дорогими его сердцу людьми. На их написание тратил он почти все свое свободное время, которое обычно выпадало поздним вечером: работать приходилось чрезвычайно много, интенсивно, как на возведении строящегося объекта, подлежащего сдаче в эксплуатацию в минимально короткие сроки… Да, Игорь очень любил свою семью. Многие, многие женщины в этом смысле могли бы позавидовать Лене…
"4.02.68г… Сегодня суббота. После работы пришел в комнату гостиницы и так почему-то грустно стало. Я сел и решил писать вам письмо. Сейчас я в комнате один, мой сосед, начальник вещевого имущества, уехал в Свердловск с отчетом. Я уже рассказывал в предыдущем письме, как ехал, как добирался сюда, какая здесь еще не загубленная человеком, великолепной красоты природа, местность, какие уникальные условия жизни. То письмо вы, конечно, давно должны получить, но почему-то все нет ответа, а я его так жду!
Уже пошла третья неделя, как я здесь. Время летит быстро. Не знаю, как там вам, но мне, честное слово, времени в сутках не хватает – такой завал работы. До моего приезда все было запущено. После подобной практики мне смело можно идти работать на гражданке главным бухгалтером. Сейчас жду ревизора, чтобы принять склад и всю продовольственную службу. Как все наладится, стабилизируется, отпрошусь на пару дней в Тагил, чтобы повидать вас. А летом, возможно, уже переедем сюда всей семьей. Вещи будем перевозить багажным вагоном, потому что контейнерной площадки здесь нет: эту железную дорогу построили недавно. Помнишь, Лена, мы еще по телевизору смотрели документальный фильм о ее – "Ивдель-Обь" – строительстве. Вот она и есть… Жилой пятиэтажный дом должны к маю сдать. Как раз Слава закончит второй класс. Пойду в отпуск, съездим на Украину и, я думаю, после отпуска можно будет перебираться на место. Квартиру хочу взять на втором этаже, потому что это наиболее выгодный вариант во всех отношениях. Разумеется, с балконом, как ты хотела. А пока придется немного потерпеть.
Вы хоть там вдвоем, вам веселей. А я один. Вы можете и телевизор посмотреть, и поговорить, а мне вечером не с кем общаться. Все же, как ни говори, без семьи плохо, Лена, просто тянет к вам невыносимо… Как вы там без меня поживаете, как ведет себя Слава? Как твои успехи, сынок? Занимайся, пожалуйста, в школе добросовестно, старайся по всем предметам иметь только "пять" и "четыре". А по итогам четверти и года пусть будут одни пятерки. Слушайся маму, не балуйся, на улице дотемна не бегай зря, лучше почитай, напиши мне письмо, ты ведь уже взрослый мальчик, все понимаешь. Знаешь, как мне будет приятно получить от сына письмо! Лена, ты тоже не ленись – почаще напоминай о себе. Ты же сейчас не очень занята, а то от ничегониделанья всякие тебе дурные мысли будут в голову лезть. Если вот я беспокоюсь о вас, переживаю, постоянно думаю, то и пишу часто, хотя и дел бывает по горло. Вот и на этот раз почему-то не спешишь с ответом. Сообщи, сколько у вас осталось денег, на что их расходуете, когда вам выслать еще. Только, прошу, не трать их (подъемные) бездумно, чтобы они не разошлись бесследно. Ну и, конечно, не морите себя голодом – питайтесь, как следует. Как твои зубы? Была ли на приеме у Волкова, вставляешь уже или нет? Были ли весточки из дома, от твоих? Что пишут? Если есть, перешли мне их письма. Я все еще на родину домой не писал, завтра, наверное, соберусь.
Деньги, вероятно, перешлю числа пятнадцатого февраля. Как раз, глядишь, получишь их к дате – десятой годовщине нашей совместной супружеской жизни. Да, любимая, ты, надеюсь, помнишь, знаешь, что девятнадцатое февраля тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года для нас с тобой – День роз, Розовая свадьба. Жалко, конечно, что в этот прекрасный День меня не будет рядом с тобой, чтобы преподнести роскошный букет из алых роз! Но пусть хотя бы мысленно я шлю тебе его. – К сожалению, в СССР тогда не было такого вида приятных услуг, как вручение цветов по заказу на расстоянии в точно указанные срок, место и кому, где бы адресаты ни находились, хоть на противоположных концах континента. А то бы капитан Драйзеров непременно бы этим воспользовался. – Ты вспомни, Леночка, как мы в тот День шли с тобой расписываться, как ты робко, неуверенно переступала порог загса, боялась… А теперь все позади, многое уже пережито. Были, конечно, на нашем пути и шипы, немало шипов, но без них, собственно, и нельзя представить себе замечательных роз, венчающих наше десятилетие, а потому, подводя итоги, нельзя не сказать, что путь этот, в общем-то, был прекрасен! И мне очень хочется, чтобы и дальше все больше и больше крепла наша связь, союз наших сердец, как в том золотом кулоне-сердечке с нашими мини-портретами внутри, который подарил я тебе в День свадьбы.
Ты знаешь, Ленок, мне так хочется сейчас писать и писать о сокровенном. Кажется, не так ведь и далеко мы друг от друга (всего напрямик каких-то пятьсот километров разделяют нас), можно сказать, совсем рядом, а вот поди ж ты, как здорово тянет в семью, к вам. Чтобы я действительно чувствовал себя рядом с вами, и вы тоже были со мной, откликайтесь как можно быстрей, не пропадайте надолго.
Что нового слышно там у нас, на "точке" – в Тагиле-4? Переехали ли Соповы, кого видишь, встречаешь в городе из наших? Кто поселился в пустых квартирах нашего подъезда? Описывай, Лена, все, все, а я, безусловно, постараюсь оперативно отвечать, ты же ведь любишь читать мои письма.
Здесь просто чувствуется приближение весны. Погода мне, кстати, тут больше нравится, чем в Тагиле. Морозы иногда бывают и большие, под пятьдесят, а то и более градусов, но переносятся очень легко, потому что "сухие"…
Леночка, может, там мои письма где-то теряются, так ты уж попроси почтальоншу, чтобы она поаккуратней была с ними, не бросала мимо ящика или еще куда-нибудь. Завтра четвертое число (собственно, пока писал, оно уже наступило полтора часа назад), воскресенье, нужно отдохнуть, а потом снова на целую неделю впрягаться в работу. Я всегда ложусь и подымаюсь с мыслями о вас: как они там, что принес им день уходящий и готовит наступающий? Надеюсь, что этот, как и все предыдущие и последующие, – только хорошее!
Ну вот и все у меня пока. Когда получу от вас письма, напишу больше.
Напоминаю свой адрес: Тюменская область, Кондинский район, почтовое отделение "Геологи", воинская часть…"
"25.02.68г… Леночка, Славик, получил я ваши письма, очень обрадовался! Особенно удивительно было приятно читать письмо от сына, это же его первое письмо мне! А все, что впервые, всегда глубоко трогает, производит впечатление… Только, Славик, учи настойчиво, всерьез русский язык, чтобы писать грамотно. Вы, разумеется, еще знаки препинания не проходили (где и когда их ставить, особенно запятые), но так ты большой молодец: пишешь в основном без грамматических ошибок и хорошо излагаешь мысли. В этом же духе и продолжай. Слушайся маму и не бери пример с плохих мальчиков, старайся находиться от них подальше, не связываться с ними и походить только на лучших. Все свое внимание ты сейчас должен сосредоточить на одном – на учебе. Учись, учись и еще раз учись. Когда вырастешь, поймешь глубинный смысл этих наставлений и только спасибо скажешь за то, что уму-разуму учили. А сейчас я говорю тебе огромное спасибо за твое внимание, за твои труды! Рад был узнать, что с отметками, особенно по математике, у тебя все нормально. Постарайся, чтобы в этой главной четверти у тебя по ней была "пятерка"… За спортивный костюм ничего пока сказать не могу, но вот когда поеду в командировку в Свердловск, там я посмотрю, и если будет – обязательно куплю тебе. – Славика как перспективного мальчика заметили на уроках физкультуры и посоветовали записаться в спортивную секцию, на гимнастику, и он уже делал на этом поприще неплохие успехи, чем, конечно, не преминул похвастаться папе в письме. Отныне физкультура и спорт будут неотъемлемой частью дальнейшей жизни мальчика и мужа. И известное высказывание Тиссэ: "Физические упражнения заменяют многие лекарства, но ни одно лекарство в мире не заменит физических упражнений" станет одним из его любимых. – В общем, молодец ты у меня, сынок, так держать!
Ну вот, Ленуся, уже месяц, как нахожусь я на новом месте, пошел второй. Думал, что на 23-е февраля поеду в Свердловск и заеду домой, но не получилось: приезжал ревизор, все мы с ним проверили, и я принял службу. Очень хороший у меня завскладом – действительно настоящий хозяин на своем месте, отслужил уже двадцать два года; между прочим, сам он хохол, так что земляки мы, сработаемся. Был у нас генерал, начальник тыла армии, очень хвалил меня при всех за то, что все быстро организовал и наладил и что в моей службе дела сегодня обстоят лучше, чем в других. Уже в приказе объявили благодарность на 23-е февраля, наградили красивой юбилейной медалью в честь 50-летия Вооруженных Сил. А коллективы летно-технических столовых подарили мне исторический роман в двух книгах. Уважают меня здесь, ценят за то, что и сам много работаю, и людям (коллегам и подчиненным) помогаю, подсказываю, где что не так. Тут гарнизон открытый, гражданские кругом ходят, и ты бы свободно смогла посещать меня на работе, посмотреть, пообщаться.
У нас открыли большой магазин, в котором есть и колбаса, и мясо, и рыба, и яблоки, и лук, и масло, и жир, и многое другое, что требуется для питания. Еще должны завезти промтовары, посмотрим, что там будет. Все же необходимое продовольствие есть и у нас на складе, где его можно выписывать.
Дом продолжают строить, к лету обещают сдать, тогда я вас сразу и заберу, а сейчас пока некуда. Может, на 8-е Марта удастся вырваться к вам на пару дней; привезу тебе, Леночка, подарок, я уже очень соскучился по тебе. На 23-е февраля не удалось, потому что, сама понимаешь, праздник для военных, нужно было организовать и провести торжественный банкет; среди приглашенных было немало гражданских начальников. А на 8-е – к тебе, моя родная, только к тебе.
Письма (всего семь) я от тебя получил, ну а отписываю лишь пятое, сама знаешь, Ленуся, что времени у меня свободного не так много, как в твоем распоряжении. Но ты не обижайся, а продолжай писать так же часто, у меня на душе от этого становится радостней.
Значит, вы купили диван-кровать "Ладогу", а клопы в нем заводиться не будут? Со следующей получки ты сможешь купить стол и пару стульев к нему, тогда твоя мечта сбудется. Деньги я здесь никуда не трачу, постараюсь за питание в этом месяце не платить (проведу по бухгалтерии так, чтобы все сошлось), и вырученную сумму вновь вышлю тебе. Ты почему-то не пишешь, закончила ли вставлять себе зубы, привыкла ли к ним, не болят ли, постарайся меньше ими кусать твердое, а то ты любишь орехи грызть… Не забудь сменить в марте паспорт, а то придется за просрочку платить штраф.
Деньги я тебе посылал с доставкой на дом, заплатив всего за пересылку 2 руб. 50 коп. А то, думаю, пойдешь получать крупную сумму и, не дай Бог, потеряешь по дороге или еще какая неприятность случится. В следующий раз снова так буду посылать. Только ты, пожалуйста, на виду у всех их не держи и квартиру открытой не оставляй.
Ну что тебе еще написать? Теплеет у нас. Мороз упал до семи градусов, уже ручейки потекли. Лес здесь хороший, лучше, чем в Тагиле-4. Думаю, что тебе здесь понравится. Приеду – поговорим более подробно обо всем. Ты, предчувствую, засыплешь меня вопросами, как прокурор; будешь допрашивать всю ночь. Ты только приготовь хорошую бутылочку красненького: ведь нужно не только 8-е Марта, но и наш десятилетний юбилей отметить.
Как тебе нравятся новые платья, хорошо ли пошили? Приеду – наверное, не узнаю тебя, – с новыми зубами, покупками. Кстати, ты случайно не поправилась? Ленчик, сильно толстеть тебе не нужно, старайся больше двигаться.
От родных, значит, писем нет. Я им отсюда тоже послал письмо, но ответа еще не получил, еще напишут, надеюсь…"
34.
Подготовка к торжественному юбилейному мероприятию – банкету – действительно отняла у Игоря немало сил и времени. Те, кто веселятся, празднуют и отмечают, вряд ли думают об устроителе сего приятного мероприятия: им хорошо, и ладно. Но вот когда чем-то не угодишь, тогда уж, конечно, к ответу требуют исполнителя: почему, мол, такой-сякой, не постарался, не угодил, не предусмотрел?! Со временем, конечно, Драйзеров-старший поймет, в какую кабалу, в какую холуйскую зависимость попадал он со своей интендантской должностью и постарается уйти на пенсию досрочно, но пока, по молодости, он со своей добросовестностью, порядочностью и дисциплинированностью был просто незаменим на ней на радость генералам и прочим начальникам, обожающим прекрасно и сытно сервированный стол … В общем, замотался, запарился Игорь, а потому на семь Лениных писем успел ответить лишь на пять, да и то пятое посылал с задержкой. Тут уж пришла очередь поволноваться Лене. Не дождавшись ни письма, ни денег (и без того хрупкое, непрочное женское терпение лопнуло), она решила "бить в колокола": отзовись, мол, отзовись! Драйзерова вдруг впервые всерьез осознала, как сильно она зависит от Игоря. Именно в материальном отношении. Ей даже стало жутковато, страшно от мыслей, что он может просто от нее уйти, бросить ее, оставить. Причем Лену волновало не столько само расставание с ним, сколько потеря в его лице источника финансирования. Эта болевая мысль и сквозила в тревожном послании мужу и параллельно – начальнику части, с головой выдавая автора: не супруг дорог, а его средства.
"29 февраля. Здравствуй, родной Игорь! В первых строках хочу сообщить, что с пятнадцатого февраля не получаю твоих писем. Что с тобой, ты же вначале так хорошо и добросовестно писал?! Почему же сейчас ты не пишешь, что с тобой, еще раз спрашиваю? Я выезжаю к тебе и на месте узнаю, в чем дело. Я здесь нахожусь, как на иголках. Посылала телеграмму – никто не отвечает. – В это время Игорь уже находился в Свердловске, в штабе тыла, куда его срочно вызвали с отчетом по службе. На следующий день он уже будет дома, но она, естественно, этого еще не знала и продолжала мучиться страшными предположениями, догадками. – Завтра еще вызову тебя на переговоры. Денег уже нет, и я так сильно беспокоюсь, как мы со Славиком будем дальше жить. Я хотела здесь устроиться на работу, но ты мне в свое время не разрешил, а теперь то место занято… Я никогда от тебя этого не ожидала. Или, может, ты куда уехал?.. Сколько можно ждать, сил моих больше нет. Славу теперь придется сорвать из школы и приехать самим, чтобы узнать, в чем дело. Но почему все же нет писем?.. Если почтальониха не перехватывает, то в нашем подъезде они не могут затеряться, поскольку я все время слежу за почтой… Здесь что-то не так. В своем первом письме ты меня упрекал за долгое молчание. Но молчание это было продиктовано как раз твоим молчанием. Сколько я тебе ни пишу – ответа нет и нет. Я не могу больше ждать. Сообщи, пожалуйста, где ты…"
Эмоции у женщин, повторимся, всегда превалируют над разумом, потому-то и в истерику чаще всего впадают представительницы слабого пола. В таком состоянии они, конечно же, склонны к преувеличению, к излишней драматизации событий. В письме командиру части Лена вообще представила все в черных тонах: получалось, что она не за последние дни, а якобы за все полтора месяца, пока Игорь находился на новом месте службы, не получила от него ни единой строчки и ни единого рубля.
За неделю до этого Лена познакомилась с одним молодым человеком, вернее, он с ней познакомился в продуктовом магазине, где она брала молоко, а он – вино. Молодой человек еще тогда пошутил, обращаясь к Драйзеровой:
– Давайте скооперируемся. Если мне будет плохо, вы меня будете отпаивать молоком, а если вам вдруг станет зябко от холодного молока, с радостью предложу вам сто пятьдесят-двести граммов вина для сугрева.
На что Лена тогда отреагировала небрежно:
– С первым встречным не пью, а такую гадость, – мужчина взял бутылку мадеры, – и подавно.
– Хорошо, – пошел на дальнейший контакт мужчина, – с вами, очаровательная мадмуазель, я готов распить не одну бутылку шампанского – целый ящик. Только скажите, где и когда, и я тут же, бросив все дела, всех подруг и друзей, прилечу к вам на крыльях пылающей страсти.
– Спасибо, не нуждаюсь, – Лена, ускорив шаг, поспешила к выходу, а он догнал ее и тут же, на ходу, настрочил в блокноте свой адрес и как к нему, страстному мужчине, добираться. Вырвал листок и насильно всунул ей в руку:
– Заходите в любое время дня и ночи. У меня сейчас отпуск, поэтому все время дома. Не волнуйтесь: хоть в настоящее время и разведен, женщин не насилую – только по согласию.
К своему удивлению, Лена бумажку не выкинула, а положила в ридикюль; в общем-то, сделала это не столько осознанно, сколько машинально, уже на следующий день забыв о ее существовании… И вспомнила о ней, когда собралась бежать на почту отправлять вышеупомянутые письма. Вот тут-то, задыхаясь от безвестности и одиночества, Лена почувствовала, как необходимо ей в данный момент общение с живой душой, пусть незнакомой, мало знакомой, но не отталкивающей ее, а напротив – стремящейся к сближению.
Иван, кто сунул ей в руку записку, жил недалеко от центра города, поэтому нужную улицу Лена отыскала быстро. И звонить долго не пришлось – он как раз был дома и открыл сразу же после первого звонка. Нисколечко не удивившись ее приходу, он принял гостью как старую, добрую знакомую, что, конечно же, в свою очередь несколько шокировало Драйзерову:
– Можно подумать, что женщины к вам приходят табуном, и вы к этому относитесь как к должному.
– Что вы, – выкрутился Иван, – таких красавиц, как вы, еще поискать надо. А чтобы целый табун сыскать, так, наверное, всю жизнь надо на это положить. Признаться, меня такая перспектива вряд ли устраивает, поэтому стараюсь обходиться скромными запросами, ну и, конечно, не упускать счастливый случай, предлагаемый судьбой, как, допустим, встречу с вами.
– Мягко стелите, – без дипломатии резанула Лена, – только сразу предупреждаю: спать я с вами сейчас не собираюсь, а пришла потому, что горе у меня: муж куда-то пропал.
На этот раз Иван действительно удивился:
– А чем, собственно, я могу тогда помочь?!
– Может, посоветуете, что мне делать? – уже мягче, голосом обреченного человека произнесла Лена. – Он у меня военнослужащий, сейчас за полтысячи километров отсюда. А я осталась одна с десятилетним сыном. Безработная и без денег. Перевели его. Должен вот забрать, когда дом сдадут, но почему-то не пишет… Может, бросил, другую нашел, как вы думаете?
– Честно сказать, мне трудно что-либо думать, а тем более советовать вам по этому вопросу, кроме одного – того самого, что вы с ходу отвергли. Как говорится, клин клином вышибают.
– Жеребцы вы все – мужики… А женились бы вы на мне, если бы вдруг муж от меня ушел? – От столь неожиданного вопроса у Ивана, казалось бы, должны были зашевелиться волосы на голове или, по меньшей мере, задергаться веко над глазом, но он даже не хмыкнул, а вполне серьезно ответствовал:
– Пока трудно определиться – время покажет. Один раз уже погорел, не хотелось бы повторяться. Однако давайте пока решим задачу-минимум. Насколько я правильно понял, ни сегодня днем, ни вечером и ни ночью спать вы со мной не будете. И в то же время хотели бы получить от меня некую сумму на житье, так?
– Я этого не говорила и не просила, – не столь настойчиво возразила Драйзерова.
– Полноте, мадам, – снисходительно произнес опытный Иван, – не все красиво, что блестит, и не все правда, что только произносится вслух – порой достаточно одного взгляда, чтобы понять, уловить, что у человека внутри, за душой. Вот и я теперь вижу, что у вас за душой, окромя переживаний, ничего существенного. Вы нуждаетесь, и я должен вам помочь.
– Вы ничего мне не должны, – опять неуверенно воспротивилась Лена, – и я вам ничем не обязана.
Но он уже ее не слушал, удалившись в дальний угол комнаты, где стоял старый-престарый комод, доставшийся, видно, хозяину в наследство от дедушки с бабушкой, и был, наверное, дорог как память о родных людях. Оттуда он извлек денежную купюру достоинством в двадцать пять рублей и, вернувшись к Лене, протянул ей:
– Это пока все, что могу предложить. В отпуске, понимаете, поистратился.
– Нет, я не возьму, – из вежливости стала отказываться Драйзерова, – у меня еще есть немного денег, а вам, наверное, уже не на что будет жить.
– Берите, берите, – Иван столь же решительно сунул ей в руку деньги, как и листок из блокнота со своим адресом, – холостяку много не надо. На выпивку просто меньше останется, так оно и лучше: сколько уже можно пить?! Так, грешным делом, и с коньков можно сойти.
– А вы разве много пьете? – удивилась искренне Лена. – А по вам и не скажешь: выглядите интеллигентно, и нос у вас не красный. – Последнее наивное признание весьма рассмешило Ивана, и он ответствовал ей сквозь смех:
– Много – не много, но, каюсь, употребляю последние пару лет, как со своей бывшей развелся.
– А зачем? – так же наивно поинтересовалась Лена.
– От скуки, вероятно. Друзья вот приходят, не забывают. Ну и соображаем помаленьку, чтоб очень уж грустно не было.
– А до развода тоже пили?
– Пил, но очень редко.
– А че ж тогда расстались?
– Давайте, милая, эту тему оставим для следующего раза… Не всегда все зависит от мужчин… Она, понимаете ли, семье предпочла служение Богу, удалилась в монастырь. Ей почему-то показалось, что там она нужней.
– Да-а, – сочувственно покачала головой Лена, – тяжелый и, главное, редкий случай. – А дети где ваши?
– А детей, собственно, и не было у нас. Десять лет вот вместе прожили, а детей не смогли нажить: не получалось у нее с родами. И по врачам ходила, и по курортам ездила, ан нет: ничто не помогало. И тогда вдруг затесалась, врезалась ей в голову мысль, что в чем-то провинилась она перед Всевышним, и решила отречься от этого грешного мира, податься, значит, в монахини.
– А вы пытались остановить ее, уговорить не делать этого? Ребенка ведь в конце концов можно было и усыновить-удочерить, взяв из сиротского Дома.
– Да в том-то, дорогая, и соль, что не сам по себе ребенок здесь важен был, а возможность самой родить или не родить. И если не смогла, то посчитала себя виновной перед Господом и решила до конца дней искупать эту вину… У нее ведь до меня поклонников было, если верить ее словам, – море. Уж даже не знаю, почему она тогда остановила выбор именно на мне, простом лаборанте. Я в лаборатории научно-исследовательского института работаю… А насчет отговаривать… Год назад предпринимал такую попытку, ездил в ту пустошь, где ее обитель. Еле-еле удалось выхлопотать свидание с ней (все отказывалась), но при состоявшемся потом разговоре жестко заявила, что решение приняла твердое и бесповоротное – в семью она больше не вернется. – Иван тяжело вздохнул и отошел к окну, всматриваясь куда-то вдаль. По всему было видно, что воспоминания доставили ему душевную боль.
– Извините, если что не так, – сказала смущенная Лена, – я, наверное, уже пойду. Большое спасибо, что выручили. Когда вам вернуть долг?
– Когда сможете, – спокойно ответил Иван, – а, впрочем, я вам их дарю. Делать подарки приятным женщинам – доставляет мне удовольствие.
– Нет, нет, – запротестовала Драйзерова, – я обязательно вам верну деньги, как только отыщется муж.
На что Иван иронично улыбнулся: мол, в том-то и прелесть подарков, что преподносят их мужчины одиноким женщинам, рассчитывая на взаимность в будущем, а не на их возврат при помощи других мужчин.
– А если не верите, – в подтверждение сказанному добавила Лена, – я готова оставить вам свой адрес. Есть у вас листок бумаги, ручка? – Произнеся это, она как бы раздвоилась. Одна половинка нашептывала ей на ушко: "Не делай глупостей, не давай адреса ему, у тебя же муж… Сколько можно изменять?!" Но другая подталкивала, требуя: "Обязательно дай. Смотри, какой он хороший: деньгами помог, из-за несложившейся не по его вине личной жизни страдает. Да и где сейчас твой муж? Небось, насмехаясь над незадачливой супругой, нежится с другой в постели. Вот и молчит, не пишет – все ласковые слова расточает любовнице… А так, глядишь, обеспечишь себе надежный тыл на случай семейного краха." Доводы второй половинки оказались убедительней, и Лена быстрехонько вывела на бумаге свой домашний адрес.
– Вот это мне нравится, – с удовольствием констатировал Иван, становясь обладателем этого ценного листочка, – мы начинаем понимать друг друга. Мне не деньги нужны, а общение с такой прелестной, восхитительной особой, как вы.
– Провожать не надо, – предупредила Драйзерова, – нас может увидеть сын, он уже, наверное, пришел из школы и дожидается меня.
"А я ведь тоже грешница, – размышляла она по дороге, – как и его бывшая супруга. С той лишь разницей, что ребенок у нас все-таки есть… Но вот чтобы отказаться от всего на земле, нет… На такое бы я не решилась. Лучше умереть молодой, но не обрекать себя на вечные мучения и терзания при жизни. Все равно святыми нам уже не стать – так пусть уж лучше грех на земле, чем рай на небе. Туда мы всегда успеем. Впрочем, не рай мне – ад обеспечен, это точно. А мне, собственно, тогда уже будет все равно, все едино: в раю ли бесплотной прозябать, либо на сковородке вечно чадить… Но где все-таки Игорь, куда он пропал?!"
35.
