Наказы Особого сыска

– А что ж ты хочешь, чтобы я себя сам отдал связанным в руки врагам своим и надеялся на их милость? Да, может, из них парочка и сыщется, которая меня простит, люди разные бывают. Зато остальные меня по кусочкам разорвут!

– Никто тебе ничего не сделает, – твердо сказал Матвей. – Я обещаю тебе доставить тебя в целости и невредимости, и чтобы суд над тобой был честный и справедливый.

– Надо мной? – выкрикнул Сидор. – А над ними кто суд учинит? Кто с них спросит за трусость их? За жадность? Когда люди с голоду умирали, твой Трифон Иванович явился с них спрашивать! Да пусть благодарит Бога, что одному Митьке тогда башку проломили!

Матвей потупился:

– Все равно надо с этим как-то заканчивать. А то у вас тут война получается, хотя война уже давно кончилась!

– А что поделаешь, если свои хуже врагов оказались? – пожал плечами Сидор. – Но это все ни к чему. Я же говорю – и в кабаке, и вокруг полно моих людей, так что тебе меня отсюда не вывести. А коли попытаешься – либо сам погибнешь, либо еще и меня пристрелишь. Так что я тебе предлагаю: отпусти меня подобру-поздорову, разойдемся, как старые приятели, и ты меня не видел, я тебя не знаю. Всем хорошо.

– Так скажи своим людям, чтобы нас пропустили, если они не хотят, чтобы я тебя продырявил, – Матвей угрожающе повел стволом.

– Как же я им скажу – мы с тобой тут, они там, – усмехнулся пленник. – Ты бы меня отпустил, я бы и предупредил.

– Ну вот мы с тобой сейчас вместе за дверь выйдем, – Матвей наконец встал во весь рост, – и ты им объявишь, что, мол, так и так, устал, сдаешься на милость государя. А твои пусть все расходятся по домам. Ведь, говорят, они и так у тебя простые люди, мирные?

– Правду говорят, – кивнул Сидор. Он еще что-то соображал, обдумывал, наконец тоже встал. – Ну что ж, пошли.

Видно было, что он прикидывает, успеет ли Матвей выстрелить, если сейчас на него броситься, но решил не искушать судьбу. Послушно подошел к двери, приоткрыл ее.

Снова на него напал соблазн: распахнуть дверь, выскочить и захлопнуть ее перед носом противника – но Матвей, угадав его колебания, ткнул стволом в спину.

– Ты бы особо не тыкал им, а то еще выстрелит ненароком, – попросил Сидор, выходя на лестницу.

Горница была почти пустой, но двое сидели на лавках в разных углах. Местные пьяницы – а продавать хмельное разрешалось только за городом, дабы избежать драк – давно разбрелись, или их унесли, постояльцы спали, и остались только люди Рябого. При его появлении они разом поднялись – и тут же уселись обратно, повинуясь знаку главаря.

– Мы тут прогуляемся, – объявил Сидор негромко. – Я скоро вернусь. Дождитесь меня.

Сидор прошествовал к входной двери, оказавшейся закрытой на засов, по слову Матвея отодвинул щеколду, снова поборол искушение броситься бежать. Матвей взял его под руку, сунул пистолет в бок пленнику и так проследовал с крыльца до калитки в воротах. Надо было бы вывести коня из конюшни, но уж отвлекаться на это точно не было возможности. Матвей решил, что заберет коня потом или стрельцов попросит сходить, а пока повел Сидора к дому, где сидели Хилков с ратными людьми.

Те уже заметили Матвея с добычей, вышли на порог.

– Берегись! – успел крикнуть один из стрельцов – и упал с пробитой головой.

Сидор попытался-таки дать деру, но Матвей одной рукой ухватил его за плечо, всем телом навалился и повалил на землю, подмяв под себя.

Со всех сторон на них кинулись люди Рябого. Их было человек десять. Стрельцы и Иван Хилков тут же отступили в дом, успев выстрелить два раза.

– А ну, назад! – крикнул Матвей, приподнимая голову Сидора и приставляя к ней ствол пистолета. – Назад, а то застрелю его к чертовой матери!

Он уж и не помнил, когда последний раз так ругался.

Однако выскочившие люди попятились, видя предводителя в грязи, в опасной близости со стволом.

– Ну, чего встали? – прохрипел Сидор с неестественно выкрученной головой. – Делайте, как он говорит, а то он меня не только пристрелит, но и придушит!

Ворча, разбойники отступили за изгородь. Тут только Матвей заметил, что и впрямь едва не свернул пленнику шею.

– А, извини, – он выпустил его.

– С меня-то слезь, – взбрыкнулся пленник.

Матвей ползком отодвинулся, встал на колени, потом поднялся, все это время не сводя дула с головы Сидора.

– А ты парень отчаянный, – похвалил Сидор. – Ну поглядим, может, и удастся тебе меня в крепость доставить.

Хилков вновь вышел на крыльцо, оглядываясь.

– Скажи своим людям, чтобы они совсем убрались! – велел он Сидору.

– Ну, совсем они не уйдут, – возразил тот. – Я им не хозяин, у них своя голова есть. Меня, может, и пожалеют, а ради меня – и вас. А уж куда им идти, они сами решают. Может, они вообще тут живут?

– Вот черт! – чертыхнулся один из его людей, и сбоку в проулок стали въезжать конные ратные люди, кто с сулицей, кто с рогатиной – а кто и с пищалями и луками.

На людей Рябого обрушились стрелы, и те отступили, попрятавшись за изгородями.

Разбуженные выстрелами, в окнах стали появляться жители. Кое-кто вышел на крыльцо, но, увидев ратных людей, тут же спрятался обратно: воспоминание о погромах было еще слишком свежо.

– Вот и славно: взяли, стало быть, – вперед выехал Трифон Иванович на вороном жеребце, одетый как для битвы: в кольчужном колонтаре, в шеломе с наносником и яловцем, с сулицей в руке и саблей на поясе. – Правду, стало быть, Ванька сказал. Ну, давайте его сюда, дальше мы сами, – он сделал знак двум своим людям, и те быстро стали разматывать аркан, готовя петлю.

– Нет, Трифон Иванович, извини, но взяли его царские люди, так что и судить его будут в царевом приказе, – отозвался Хилков, выходя к Матвею.

– Знаю я, как у вас судят, – нахмурился боярин. – Даст этот лиходей какому-нибудь дьяку десяток рублей, да и отпустят его на все четыре стороны. А мы тут живем. И сколько уже можно страху из-за него терпеть! Повесить его, я сказал!

– Не будет того, пока я жив! – выкрикнул Матвей и вдруг неожиданно для себя перевел дуло пистолета с головы Сидора в лицо боярину. – Хватит вам уже землю нашу на части рвать! Будет, как велено словом государевым! Мы Сидора забираем в Москву, и хватит с вас! Дай дорогу, боярин!

Трифон Иванович грозно сверкнул глазами, не отводя взора от черной дырочки ствола, но не осмелился переть против государевых слуг, дал знак своим пропустить.

– Но поглядим, довезете ли вы его хотя бы до ворот крепости, – усмехнулся он.

Стрельцы вывели коней, своих и боярских, раненого своего товарища уложили на плащ, который растянули меж двух коней, а на лошадь раненого усадили Сидора. Стрельцы успели уже перезарядить самопалы – по настоянию Шеина, ратникам его приказа выдавали кремневые ружья – и, держа их на сгибе свободной руки, выразительно направили их в обе стороны от дороги.

На крыльце кабака появился хозяин. Ничего не сказал, только молча проводил взглядом длинную вереницу: сперва Хилков, за ним двое стрельцов с третьим в люльке, потом Сидор, за ним Матвей с пистолетом в руке – все верхами; за ними по двое двигались люди Трифона Ивановича, а позади тех, пробираясь вдоль заборов, шли люди Рябого, не смея ни напасть, ни бросить своего предводителя.

До крепости им предстояло одолеть версты две, не больше.

Глава 5

У ворот

Ворота были еще закрыты, мост через небольшой ров, отделяющий посад от окрестных холмов, убран.

– Светает уж, – Хилков покосился на розовеющую полоску на востоке. – Пора открывать.

– Ничего, подождем, – Матвей оглянулся.

Преследователи их растянулись на несколько сотен шагов, но не бросили своей погони.

– Боюсь, и в крепости нам покоя не будет. – Хилков сделал знак стрельцам, те сняли своего товарища на землю, принялись осматривать его рану.

Голова стрельца кровоточила – рану зажали тряпками, – но череп был цел, пуля вскользь саданула по лбу.

– Почему? – удивился Матвей.

– Так там сидят все те, кому Рябой поперек горла встал! Кстати, а почему его Рябым кличут? Он же не рябой.

– Говорит, в детстве переболел, а кличка с тех пор осталась.

– Вы с ним и по душам потолковать успели? – хмыкнул боярин. – Слышь, Рябой, как думаешь, что с тобой в крепости будет?

Сидор угрюмо молчал.

– Я тут много чего узнал, – заговорил Матвей. – Думаю, неправильно было бы его наказывать. А то ведь так половину народа надо будет повесить! Сколько обид друг другу учинили…

– Ну так то когда было, – возразил Хилков. – А ежели кто думает, что вольность продолжается, тому надо объяснить, что он ошибся.

– А Трифону этому Ивановичу не надо? Он ведь самосуд пришел учинить!

– Что ты предлагаешь – нам сейчас вчетвером на его войско броситься?

– А стало быть, у кого сила, тот и прав – так, что ли? – возмутился Матвей.

– Неправ, но пока не время это доказывать, – спокойно отозвался Хилков. – Ничего, вот попадем в крепость – а там посмотрим, на чьей стороне сила окажется.

– Да не будет воевода с боярами местными ссориться, – горько махнул рукой Матвей. – Ему тут жить. И им тоже. Пока Сидор на свободе гулял, он им был чем-то вроде гвоздя в сапоге. Ну, типа, на то и щука в омуте, чтобы карась не дремал. В общем, приходилось им не так лютовать. А теперь…

– Ну, хочешь, можем его отпустить, – предложил Хилков. – Только он ведь дальше двух шагов отсюда не отъедет. Вон, ждут его уже, – он указал на отряд Рощина, подтягивающийся к воротам и собирающийся саженях в ста от них.

– Чего они ждут-то? – удивился Матвей. – Или думают, мы им отдадим Сидора?

– А куда вы денетесь? – раздался голос из-за рогатки. Ворота открываться не торопились, а над ними появился воевода. – Сдавайте мне своего пленника, я уж дальше сам. В конце концов, от царя мне доверено блюсти закон в моей волости, я и буду судить.

Хилков мрачно посмотрел на Матвея.

– Тут вот какая неприятность, – произнес он, обращаясь к Григорию Андреевичу. – Воевода имеет право суда только в пору войны. А война уже три года как кончилась, так что суд надлежит отдать земским властям.

– Да хотите – я и земским его передам, приказы-то тоже мной набраны, – усмехнулся тот. – Главное, в Москву я его не отдам. Чтобы он там про меня всякие небылицы сочинял. Я ведь знаю, кто на меня челобитную царю написал!

Люди Трифона Ивановича тоже подъехали ближе.

– Ну что, добрые люди, пора решать! – напомнил боярин. – Сами понимаете, отпустить вас мы бы хотели, да не можем.

– А вот Сидор отпускал даже тех, кто на него показать мог, – печально заметил Хилков. – Даже Ваньку твоего пожалел, хотя тот его предал.

– Ну зато Ванька его не пожалеет. – Трифон Иванович подозвал холопа, и тот, спешившись, с готовностью стал рядом. – Мы уж и дерево для него присмотрели.

– Хватит, господа! – Хилков вышел вперед. – Вы сами не понимаете, что творите! Мы – посланные государя, вы понимаете? Если мы не вернемся, сюда пришлют других, и не пять человек их будет, а полсотни, сотня стрельцов – так что вам не поздоровится!

– Нам не поздоровится? А нам-то почему? Вас убили люди Сидорки, а мы перебили их и его заодно и тем восстановили справедливость, – отозвался Трифон Иванович. – Собственно, сразу надо было так поступить, да что-то я призадумался. Ну а коли и воевода меня понимает – стало быть, правда на моей стороне! Кончайте с ними, ребята! – обратился он к своим людям.

Хилков затравленно оглянулся. С одной стороны был ров, с другой подступали люди Рощина.

– Сидор, на тебя одна надежда! – обратился он к пленнику. – Зови своих людей!

– Да у меня люди не только там, – улыбнулся тот и вдруг, вложив в рот два пальца, протяжно засвистел.

За воротами послышался какой-то гул, и в то же время стрельба и свист стрел донеслись с другой стороны.

– Бегите, хлопцы! – крикнул Сидор.

Люди его, шедшие позади людей боярина, обстреляв противника, развернулись и дали деру в ближайший лес. Трифон Иванович погнался за ними, а воевода уже исчез из ворот, которые со скрипом открылись.

– За мной! – Хилков помчался к спасительным воротам, за ним – стрельцы, Матвей и Сидор.

За воротами открылась причина происшедшего: двое посадских держали воеводу за руки, еще двое рогатинами грозили воротным ратникам, и, наконец, двое последних услужливо открыли своему предводителю вход.

– Ах ты ж, мерзавец! – воевода рвался вцепиться Сидору в горло, но его держали крепко.

– Ратников отпустите, они люди подневольные, – грустно сказал Сидор. – Решать теперь надо, что делать будем.

– Нет у тебя и твоих людей другого выхода, – обратился к нему Хилков, – кроме как с нами на Москву идти.

– Это чтобы вас охранять? – скривился Рябой.

– Он прав, – поддержал товарища Матвей. – Тут вы будете вечно на ножах. А мы в Москву заберем и воеводу, там с ним поступят по справедливости. А сюда нового пришлют. А вы, уж коли готовы бороться за нее, за справедливость, – так что бы не делать это по правилам? Я предлагал тебе пойти в стрельцы. Вот и записывайтесь, будете новой полусотней.

– Ну тут сразу не решишь, – покачал головой Сидор. – С народом посоветоваться надо. Вы как, народ?

– А что? – отозвался один из тех, что стояли возле него. – Как ты скажешь, то и ладно.

– Да, родных да близких у меня не осталось, можно и в Москву, – поддержал другой.

– Ну так вы передайте там, чтобы собрались, где условлено. – Сидор спешился. – А чтобы воеводу на Москву доставить, это я завсегда! Даже самому не жалко в петле болтаться – если он рядом висеть будет!

– Тогда выступаем немедленно. – Хилков прошелся по посаду до ворот острога, заколотил в них. – Воевода ваш задержан и будет доставлен в столицу, – объявил он изумленному стрельцу. – До присылки нового воеводы старшим в крепости будет голова первого десятка стрельцов. Как там его? Петр Антипов. Блюсти порядок, службу нести исправно, – и, развернувшись, махнул рукой собравшимся: – Можем отправляться.

Из города их вышло почти два десятка.

Раненого стрельца уложили на подводу, предоставленную сердобольными посадскими, у них же удалось запастись снедью на дорогу. Хилков с Матвеем ехали впереди, Сидор распоряжался своими.

– А не боишься, что удерет? – Иван качнул головой в сторону Рябого.

– Нет. Не век же ему разбойником быть? Может и послужить.

– А что мы дома начальству докладывать будем?

– Да то и доложим. Что первая челобитная, на воеводу, была правдой, а вторая, от самого воеводы, – враньем. Вот и воеводу доставили, как главного виновника.

По дороге к ним присоединялись новые люди, и к тому селению, где они останавливались по дороге сюда, подошла уже почти полусотня.

– А с Сидором-то что делать будем? Куда там на Москве эти разбойничьи хари? Или ты думаешь, они о своих делах забудут, начнут приказам подчиняться?

– Ты глянь, как они сейчас подчиняются! – Матвей указал на почти безукоризненный порядок, царивший в войске Рябого.

– Ну а что делать с теми, кого он грабил? Они ведь тоже могут до царя дойти!

– Но ведь Сидор прав! Нельзя недоимки выбивать после ратного разорения, всегда после военных лет дают время, чтобы в себя прийти, а долги прощают!

– А как с купцами быть? Они-то тут при чем?

Матвей смущенно замолчал.

– Да, с купцами это он дал маху, – признал он. – Но, может, вернет им награбленное – и разойдутся полюбовно?

Он повернул коня и поехал к Сидору.

– Слушай, – начал он, смущаясь. – Чтобы правда забыли все, что ты тут натворил, ты бы вернул награбленное?

– А, и ты туда же? – нахмурился Сидор. – Тоже чужого добра захотелось?

– Да не мне! Что ты тут со своими местными владельцами не поделил – это ваше дело. А вот с купцами неудобно получилось. Они ведь могут и выше пожаловаться!

– С купцами-то? Да; но нечего им цены задирать, когда у людей есть нечего. Они себя не обидят, не переживай. Что двух купчин их навара лишил – за то я и ответить готов.

– Только ли двух? – не поверил Матвей. – Других твоих недоброжелателей на Москве не встретим?

– Да кто ж их знает? Но коли встретим – договорюсь с ними как-нибудь. Это тебе не Трифон Иванович… А вот и он, легок на помине!

На холме рядом с дорогой застыл отряд боярина, точно провожал уходящего врага.

– Ну прощай, приятель! – Сидор махнул рукой, и тут же с холма прозвучал залп.

Несколько человек упало. Должно быть, от отчаяния, что враг уходит навсегда, Трифон Иванович отдал приказ, бросив своих людей в безнадежный бой.

Матвей помчался было строить ратников, как учили, но почувствовал, что его тоже неудержимо клонит куда-то вбок, и выпал из седла…

…Пришел он в себя в доме старосты. Над ним склонились сам староста, Иван Хилков и Сидор Рябой. Глаза у всех были тревожными.

– Ты, получается, мне второй раз жизнь спас, – пробормотал Рябой, заметив, что Матвей пришел в себя. – Друг мой Трифон Иванович в меня ведь целил, когда ты передо мной проскакал и пулю его в себя принял.

– Это я не нарочно, – попытался улыбнуться Матвей, но улыбка вышла жалкой.

– Ребро сломано, – заметил Хилков.

– А что Трифон?

– Удрал, что ему будет? – отмахнулся Сидор. – Но ты не волнуйся. Я новому воеводе обскажу, что да как.

– А зачем далеко ходить? – вдруг замер Хилков. – Не надо тебе на Москву ехать. Мы обо всем доложим. Людей сейчас везде не хватает, а ты ведь местный? Я, как боярин, могу тебя сделать дворянином. Пошлю Шеину на утверждение, а он, думаю, не откажет, когда мы ему все расскажем. Так что будет тебе грамота, – он подозвал старосту с требованием чернил и бумаги, – от царского приказа, что ты назначаешься воеводой Тамбова. Ну а уж как себя поставишь – от тебя зависит.

Сидор недоверчиво поглядел на боярина, но тот уже лихо строчил грамоту. Хилков вообще не любил пользоваться услугами писарей, считая их безграмотными лодырями, и обычно писал сам.

– Ну вот, – он протянул лист бывшему разбойнику. – Со своими недругами сам теперь разбирайся. Только помни, что мы за тебя в ответе. И ежели что – можем и вернуться.

Матвей смог наконец изобразить улыбку и подмигнул Рябому.

Наказ второй

Стремянный

Глава 1

В Москве

Михаил Борисович Шеин, выслушав доклад своих подчиненных о происшествии в Тамбове, от их самоуправства в восторг не пришел.

– Это ж надо додуматься: поставить разбойника воеводой! Да что о нас говорить станут?

– Мне показалось, что этот разбойник куда честнее тамошних бояр да воевод, – упрямо нагнув голову, отвечал Иван Хилков.

– Да ладно, может, и честнее – но он же дворянин новоиспеченный! Как он будет с тамошними боярами жить? Они же увязнут в дрязгах до скончания века! Ладно, – внезапно сменил гнев на милость глава приказа Особого сыска. – Отменять ваше решение я не буду, поглядим. Может, и впрямь окажется способный человек. Людей у меня действительно не хватает, чтобы еще кого-то туда посылать. А вот что делать с тамошним воеводой – вот это вопрос…

– Сослать бы его куда-нибудь, – предложил Хилков. – Из Тамбова в Тобольск, скажем.

– А потом сказать, что писарь ошибся, – кивнул Шеин. – Мысль здравая. Только почто тобольцам такая радость, если он и впрямь таков, как вы рассказываете? Препятствовать царским людям, покушаться на их жизнь – это, знаете ли, дело плахой попахивает…

– Как видно, плаха ему и так, и так грозила, иначе бы не стал он на нас руку поднимать, – заметил Матвей. – Может, он тоже с Самозванцем служил?

– Да ежели и служил, – махнул рукой Шеин. – Ему кто только не служил… Это он сейчас Самозванец, а тогда был Царь и Великий Государь Димитрий Иоаннович.

– Отец говорил, ты ему не служил, – произнес Матвей.

Шеин усмехнулся:

– Это я молодой был, глупый. За что и отправили в Смоленск. Впрочем, то особый разговор. А вот чего боялся ваш воевода – это надо будет расследовать. И за вашим Сидором придется установить постоянный надзор. Вы ведь как думаете, почему к нам беда пришла, которую мы потом десять лет расхлебывали?

– Ну как же, – Хилков переглянулся с Матвеем. – Голод, Самозванец…

– Если бы дело в них было… Борис Федорович, царь наш, при котором я как раз ко двору прибыл еще в юных годах, избран был на царство чин по чину, на Земском соборе. И как он всем много раз рассказывал, при Федоре Ивановиче-то он ведь все делал, царь-то только указы подписывал да головой кивал. А оказалось, как Федора Ивановича не стало да стал Борис Федорович главным, – мало только головой кивать царю. Федор Иванович, царствие ему небесное, так ухитрялся головой кивать, да так с одними соглашаться, других удерживать – что бояре да князья наши поневоле слушались, один другого в узде держали, друг другу окорот делали, и вместе все понемногу землю нашу после войны поднимали. А что стал делать Борис Федорович, как сам царем стал? А он занялся бесконечными дрязгами и разборками с прочими боярами и о стране как-то забыл. А почему? А потому что сам-то он был родом ниже их, они его как царя не воспринимали, вот он и тщился всем доказать, что он – истинный царь. Кого посадил, кого сослал, кого, говорят, и вовсе отравил. А вышло, что пока он с боярами воевал, в стране развал начался. И как голод ударил – бороться с ним стало некому: запасы разворованы, дороги в запустении. И вот боюсь я, что ваш Сидор, пока был разбойником, пользу земле приносил, как ни странно это звучит. А как станет воеводой – так займется, как Борис Федорович, войнами с боярами и дела все запустит.

– Ну поглядим, – Хилков выглядел растерянным.

– Ладно, в конце концов, это за царем пригляду нет на земле, только на небе. А за воеводой найдется, кому присмотреть… Чего тебе? – повернулся он к открывшейся двери.

В дверном проеме появилась пунцовая от смущения сенная девка, уже знакомая Матвею, и, потупившись, сообщила, что «тут с черного ходу пришел боярин».

Отодвинув девку, в светелку вошел высокий красивый мужчина. Матвей и сам был парень не из последних: кровь с молоком, и девки на него тоже заглядывались, – но на сей раз вошедший был именно что красив. Не просто ухожен – ровно постриженные усы на польский манер были гладко расчесаны, борода сбрита начисто, одет гость был в дорогой атласный кафтан и сафьяновые сапоги, – но красив от природы мужской красотой: сажень в плечах и косая сажень ростом, правильные черты лица, широкие движения; ступал он степенно, но быстро и невольно привлекал к себе внимание. Возрастом он был лет тридцати с небольшим, но выглядел очень внушительно.

– Поклон этому дому! – провозгласил он, кланяясь хозяину и размашисто крестясь на иконы; и сделал он это тоже как-то легко и непринужденно. – А я к тебе по делу, Михаил Борисович.

– Что ж ты, Федор Васильевич, просто так зайти к другу не можешь? – Шеин шагнул навстречу гостю. – Только по делу?

– Так мы с тобой недавно у патриарха виделись! – весело отозвался Федор Васильевич. – А дело у меня срочное, так что прости, не до посиделок мне нынче.

– Ну, говори, какое дело. – Шеин сделал знак Хилкову и Матвею встать в сторонке, но слушать внимательно, а гостя усадил в плетеное кресло.

– Как ты, верно, слышал, на Вязьме минувшим летом злодейство учинилось, и Головина, воеводу тамошнего, взбунтовавшиеся людишки порешили, – сообщил Федор Васильевич.

– Ну тут я ничем помочь не могу, – усмехнулся хозяин. – Делами об убийстве Разбойный приказ занимается. А мы – Особый сыск, разбираем лихоимства, злодейства и прочие несправедливости, чинимые воеводами и боярами простому люду. Так что тут совсем не ко мне тебе надо было обращаться. А коли там правда бунт случился – так вовсе послать туда стрельцов сотни две да наказать бунтовщиков. Они ведь сами справедливости добиться решили – так что опять мимо нас.

– Ты прав, конечно. – Федор Васильевич на миг умолк. – Только вот какое дело: на место Головина воеводой назначили меня.

Михаил Борисович попытался улыбнуться, но только присвистнул:

– О как! Так ты что, за свою жизнь опасаешься или боишься, что попадешь после своих неправедных дел в наш приказ?

– Боюсь, Михаил Борисович! Именно что боюсь. Я ведь разбираться не привык. Коли было такое дело да подняли руку на воеводу – я ведь всех в колодки, на дыбу, в кнуты, а то и повешу кого сгоряча. В общем, учинить какую несправедливость, что люди помнить будут. А мне там еще долго быть. Место сам знаешь, важное. Не в этом году, так в следующем царь на Смоленск идти решит, в Вязьме, стало быть, собираться будут. В общем, надо и порядок навести, и дров не наломать. А ты человек в сыске сведущий, можешь помочь, узнать, что да как, и наказать только виновных, а не всех подряд.

Шеин поднялся с лавки, прошелся по светелке.

– Ну вот что, Федор Васильевич, сам я, конечно, выбраться не смогу, но дам тебе двух смышленых своих людей. – Он махнул рукой, и Хилков с Матвеем подошли ближе. – Они только что весьма сложное дело распутали, так что тебе будут помощниками хорошими. Ты когда выезжаешь?