День Рожденья – Запрещамбель!

Этот спор продолжался бы долго, но тут подошел гном.

– Надо ехать. Расписание.

Горшков искал глазами Греба. Наконец, найдя его в дальнем углу амбара, подбежал.

– Господин гном! Хомяков… вон тот, пухленький… тоже должен поехать! Придумайте что-нибудь. Пожалуйста, он мой друг.

Хомяков сидел на куске руды и растерянно молчал.

– Не плачь, Хома, сейчас Греб что-нибудь придумает.

– Даа, фигушки он придумает… Всегда так.

Двое гномов под руководством Греба подкатили длинную плоскую платформу для перевозки бревен. Один держал в руках моток веревки.

– Привяжем к платформе. Только грязный будет.

– Погрузка! – скомандовал Греб. Гномы принялись привязывать Хомякова к платформе. Тот только кряхтел.

– Голову не поднимать! Держаться крепко! – в рупор объявил старший гном.

Хронограф подошел к Горшкову. Наклонившись к самому уху, заговорил.

– Герцогиня не та, кем кажется. Будь осторожен. И не принимай подарки, которые не сможешь унести.

Гномы одну за другой разгоняли вагонетки и пускали их в черную дыру тоннеля. Горшкова запустили последним. Он сидел скрючившись в кузове, вагонетка набирала скорость. Запахло сыростью, потом в нос ударил запах угля, каменной пыли. Через минуту вагонетка летела, как по бобслейной трассе, стремительно и легко, и казалось, вращалась во всех направлениях сразу. Горшкова стало сильно мутить, он еще сильнее вцепился в края кузова, голова закружилась, и он потерял сознание.

XI

Когда Горшков очнулся, гномы уже помогали девочкам выбраться из вагонеток. Антонов и Великанов разминали затекшие суставы. Один из гномов читал письмо от Греба, переданное ребятами. Когда все были в сборе, две толстые гномихи повели чумазую компанию в дом старшего гнома. Тум Землекоп – так звали гнома-начальника шахты. Он был заодно и старшиной поселка. Когда пришли в поселок, увидели, что он гораздо больше, чем горняцкий, и устроен по-другому: дома были двух-, трехэтажными и деревянными, в отличие от каменных приземистых домов горняков. Окна и крыши были украшены резьбой и цветными лентами. По улицам сновали туда-сюда гномы и гномихи, таща на себе горшки, вязанки дров, окорока, бочки и прочие вещи. Поселок утопал в зелени садов, подле каждого дома был широкий огород, очень толково устроенный, где копошились гномы в соломенных шляпах и холщовых передниках.

– Я слышал о вашей беде, – говорил Тум. Я не знаю, чем помочь, но провожу вас к Герцогине. Мы каждую неделю привозим фрукты ко двору Герцогини. Никто и никогда её не видел и не говорил с ней. Одни говорят, что она ужасная старуха с черной кожей, лицо ее покрыто бородавками, ходит она в лохмотьях и питается мышами и лягушками. Другие говорят, что она молода, прекрасна, как луна, и один вид ее способен сделать счастливым любого. Третьи говорят, что она страшная колдунья и может любого превратить в камень. Ее дворец наполнен каменными статуями. Но обо всем этом вы скоро сами узнаете.

– А вы были во дворце? – поинтересовался Горшков.

– Нет, никогда, – ответил Тум. Нам незачем во дворец. Мы не интересуемся чужими делами. Наши заботы – вырастить хороший урожай, сделать вино, сварить пиво. Напечь пирогов и как следует набить закрома, – он, улыбнувшись, похлопал себя по животу. Это вам, людям, интересны войны, другие миры, волшебство и древняя магия. Мне рассказывал мой дед, Тук Криворог, что на древнегномском языке, которого, кстати, не знает даже почтенный Курицалап, слово «люди» звучало как «пунья». Что значит «беспокойный». Люди – беспокойный народ.

– Петя, я боюсь идти к герцогине, – тронула Горшкова за локоть Саша Синичкина, она слышала весь разговор с Тумом. – Я не за себя боюсь, а за всех. А вдруг она нас заколдует, и мы никогда не вернемся домой? У меня плохое предчувствие.

– Ты чего? Мы должны помочь. Иначе этот глупый король придумает еще что-то.

– Но мы всего лишь дети! А она волшебница! Я боюсь волшебниц. Я читала в книжках, что волшебницы… В общем, они могут заколдовать всех-всех, люди, звери, все будут страдать, а она сама только радуется. Да еще сильнее становится!

– Мы не просто дети, мы умные дети. И смелые. Мы котенка спасли. А волшебницы… – Петя начал припоминать, что он знает об их повадках, но в голову ничего не приходило. Синичкина не унималась.

– Эта Герцогиня… к ней все ходят на поклон. Короли, министры. Значит, она сильная. А мы лезем прямо к ней в пасть.

– Мы должны пойти туда и все выяснить. Ну и что, что волшебница?

– Ты что, не понимаешь? Мы в чужой стране! Мы просто дети! И родители не помогут. И как отсюда выбраться, никто не знает.

– Мы сможем. Если будем держаться вместе, и не трусить, как ты. Ну и что, что в чужой стране? Мне отец рассказывал, как его в тайге забыли. Рация сломалась, ни ножа, ни спичек. А тайга – это знаешь что? Там пирожков не дадут… – Петя хотел было рассказать о таежных приключениях, но тут встряла Соня Лейнеккер.

– Ну и кто это у нас расканючился тут? Синичкина… Вечно ты ноешь. Ты радуйся: попала в волшебную страну. Ну так и сиди спокойно, наслаждайся. Все равно от тебя ничего не зависит.

– Петька, может, и правда, вернемся? – укоризненно произнес Хомяков. Не нравится мне это…

– Да как не зависит? – взъерепенился Горшков. Еще как зависит! Мы сюда пролезли? Пролезли! Все выяснили! Осталось только… Короче, зуб даю, что мы… Да я сам вперед всех полезу! – горячился Горшков.

– А-а-а, ну если Горшков, да еще зуб… Тогда мы точно в безопасности, – криво усмехнулась Соня. – Подумаешь, ну постоим тысячу-другую лет у Герцогини в зале. Главное, чтобы пыль тряпочкой стирали. А потом придет какой-нибудь герой и освободит нас. Не такой, как Горшков, а такой красивый, благородный… – она не договорила, мечтательно задумалась.

– А если он не придет? – уже почти плакала Синичкина. Бывает, что не приходит, я читала…

– Ты трусиха, – отрезал Горшков. Трусихам не место в нашем отряде. Ты будешь портить дисциплину. Оставайся здесь.

– Ну и останусь. – А кто тебе раны будет перевязывать? А вдруг там опасно?

– Линейка перевяжет, – отрезал Горшков. Она хоть не такая плаксивая, как ты, не испугается. – У нее отец на «скорой помощи» работает, – резко развернулся Горшков и отправился готовиться на ночлег. Он почувствовал себя самым настоящим героем.

– Ага, фигушки тебе, Линейка противная! – не сказала вслух, но подумала Синичкина. – Боюсь, но все равно пойду! И пускай заколдуют, будь что будет.

Расположились на ночлег на сеновале. Уснули почти мгновенно, так устали за день. Не спалось Горшкову. Раньше он никогда не задумывался о том, что словом можно нанести царапину не хуже, чем железом или камнем. Сегодня он совершенно ясно почувствовал, что Саша Синичкина, после того, как он упомянул про Соню Лейнеккер, вся сжалась и чуть не заплакала. Он понял, что причинил ей боль. Но как это получилось? И почему она обиделась? Ведь все знают, что Синичка – плакса, и глаза у нее на мокром месте. А Линейку ничто не заставит заплакать. Почему одни девчонки – одни, а другие – другие? Одну можно за косички оттаскать и мячом в нос заехать, и она – ничего, даже Светлане Евгеньевне не нажалуется, а другой слова не скажи – реветь начинает. А может быть… нельзя сравнивать девчонок между собой? В общем – непонятный народ эти девчонки. Лишнего слова им не скажи. А Синичкина хорошая, надо извиниться, что ли… Или не извиняться, тоже мне, неженка…

Шорох раздался со стороны лаза. Горшков, часто моргая, стал вглядываться в темноту. Крыса? Или лисица? Фигура ползла, приближалась, Горшков весь сжался и приготовился встретить гостя, но тут блеснули золотые пуговицы на вицмундире министра Буки, а после появилось и его лицо.

– Ух… И напугали же вы меня.

– Послушайте, господин Гор… то есть, Петя. – Бука заговорил быстро, полушепотом. – Мы затеяли очень опасное предприятие. Очень опасное. Эта Герцогиня – могущественная волшебница. Про нее рассказывают всякое, и одно страшнее другого… Она превращает людей в камень. Нам нельзя туда.

– Но мы же обещали! А как же жители королевства? Они так и будут бить себя по лбу?! А вы? Вам же велено было идти в тюрьму.

– Это, без сомнения, очень грустно. Но мы что-нибудь придумаем. Может, мне удастся убедить короля… А я… Ну, посижу немного, а потом у короля будет хорошее настроение, и он выпустит меня. Король без меня никуда… Ну, то есть… В общем, мы как-нибудь проживем. Нет никакой необходимости вмешивать в это дело Герцогиню.

– Но без этого никак! Только она…

– Я прошу вас, давайте вернемся! Нам нельзя туда ходить! Нас ждет беда! Пожалуйста, пока не поздно…

– Мы пойдем. Назад пути нет.

– Подумайте о других. Они могут оказаться беззащитными перед чарами Герцогини…

– Мы должны пойти. Мы обещали. Обещания надо выполнять.

XII

Солнце светило так неистово, что казалось, у него были в запасе ворохи света и оно не успевало за день раздать их все. Долины были залиты светом, переливались изумрудной зеленью, вдали синели шишечки деревьев, стройными рядами тянулись полосы огородов, серебристые нити оросительных каналов. Гномы в фартуках и шляпах работали в полях, и все дышало какой-то ровной и спокойной деловитостью. Пчелы и шмели гудели, проносясь по своим делам над головой, птицы чертили небо крыльями.

Съехали с холма и ахнули: поля были расчерчены на идеально ровные полосы, сияющие всеми цветами радуги. Пурпурно-красные, лимонно-желтые, белоснежные, карминные, оранжевые, голубые и фиолетовые полосы уходили вдаль. Тум, ехавший вместе с ребятами на одной повозке, довольно улыбался и поглаживал бороду, видя восхищенные взгляды ребят.

– Это пуговичные поля. Цветы такие, – наклонившись с повозки, он сорвал росший у дороги цветок, напоминавший большую мохнатую пуговицу на ножке стебля. – Это пуговичник Пурпурный. А вон там – Повелитель всех пуговиц, Хранитель Цветочных Полей, господин Туль Цветошляп по прозвищу Садовник. Действительно, если приглядеться, можно было увидеть, что впереди маячила фигурка гнома в вязаной шляпе и с мохнатой бородой. Вблизи стали различимы его желтые, испачканные красной землей сапоги, пояс, увешанный всевозможными колбочками и инструментами для измерения диаметров бутонов, длины листьев и влажности почвы.

– Привет тебе, Тум Землекоп! Когда ты уже начнешь оправдывать свое прозвище и поможешь нам в поле? – закричал Туль, приподнимая шляпу и хитро улыбаясь.

– Привет и тебе, Туль-Садовник! – приподнял шляпу Тум. – Как только закончу свои дела в саду… – хитро прищурился он.

– Я знаю ваши дела: набить животы вкуснятиной и болтать без умолку. Приходи сюда, я дам тебе лопату и ты у меня похудеешь за два дня!

– Спасибо тебе, великодушный Туль, но мой живот мне не мешает. Тпрррру! – остановил он лошаденку.

– Кто твои спутники? Одеты не по-нашему. Чужеземцы? – добродушно спросил Туль, разглядывая гостей. Он был выше Тума и скорее худощав.

– Им нужно попасть во дворец Герцогини. А уж что за дело, я не знаю.

Ребята слезли со своих повозок и сгрудились вокруг гномов.

Лицо Туля стало серьезным.

– Прямо к самой Герцогине? Видно дело важное… очень важное. Да и ты едешь не по графику. Я не стал бы беспокоить Ее Высочество понапрасну. Гм.. Однако, полно болтать, работа не ждет. Я распоряжусь, чтобы вам выдали горшок меда. Это лучший мед во всех Цветных Землях. Собран в горах, там, куда забираются только дикие козы, – махнул рукой Туль и взялся за лопату. Гном молча принес объемистый горшок, сунул его в телегу и продолжил работу.

– Это поистине царский подарок, – шепнул Тум. Такого меда вы еще не пробовали, ручаюсь.

– И еще кое-что. Последними в ту сторону, – он указал по направлению к дворцу Герцогини, – проехали барон Розмарини и его придворные. Они не вернулись.

Ехали молча, приближалась изумрудная полоса леса. Тум торжественно поднял руку и громко крикнул:

– Приготовьтесь увидеть то, что вы никогда не видели.

Узкую полосу леса проехали буквально за несколько минут. Лошадки вынесли на залитую солнцем опушку и все увидели невероятное. В долине, окруженный садами и скверами, высился хрустальный дворец, сверкающий на солнце всеми цветами радуги. Хрустальные панели, идеально отполированные, отражали лес и небо, прозрачные шпили и башни взмывали вверх, все сияло, блестело так, что было больно глазам. Ребята слезли с повозок и стали разглядывать эту великолепную панораму.

– Вот это ни фига себе, – прошептал Пляскин, раскрыв рот.

– Как жалко, что фотик в комнате остался, – пожалела Саша Синичкина. Такую красоту фоткать надо.

– Остановись мгновенье, ты – прекрасно! – процитировал Великанов. Такую красоту не сфоткаешь и с собой не унесешь. Ему тоже было досадно, что бинокль остался в автобусе.

– Вот бы я рисовать умела, – надула губки Поросенкова. – Я бы прямо сейчас достала этюдник и начала писать картину, – и она приняла позу, изображающую живописца за работой.

– А что это такое – этюдник? – спросил Сережа Антонов. Слово какое-то странное – этюдник. Похоже на нашего учителя по ритмике и танцам.

– Это коробка такая на ножках, – усмехнулся Великанов. У нас на чердаке валялась.

Только Соня Лейнеккер молчала и напряженно вглядывалась в искрящееся пятно дворца. Подошел Тум.

– Это Хрустальный Дворец, жилище Герцогини.

– Кто же построил такое чудо?

– Горные гномы. Здесь была гора. Они взяли пробы и поняли, что вся гора – сплошной хрусталь. И выточили из нее этот дворец.

– А что потом стало с гномами? – спросил Паша Хомяков.

– Никто не знает. Кто-то говорит, они поселились во дворце и стали служить Герцогине, другие говорят, что они ушли в дальние горы. Честно говоря, мне и самому интересно. Расскажете мне, когда вернетесь?

– Если вернемся… – сурово проговорил Горшков. Он уже заметил, что Бука куда– то исчез.

– Герцогиня примет вас по одному, – скрипучим голосом проговорил гном в ливрее, встретивший всю компанию в просторном холле дворца. Тум остался за воротами, не пожелав войти во дворец, и ребятам пришлось самостоятельно проделать путь от ворот до резных сводчатых дверей. Наблюдательный Великанов заметил, что дверь сделана высокой, для человека, а не для гнома.

Вслед за гномом все вошли в залу. Внутреннее убранство дворца контрастировало с его наружным великолепием. Грубо шлифованные плиты из разных пород камней и хрусталя украшали стены и пол. Ряд простых стульев стоял у стены. Больше в зале ничего не было, за исключением стрельчатых окон, пропускавших внутрь теплый, ласковый свет, причудливо рассеиваемый искусно выделанными витражами.

– Здравствуй. Что привело тебя сюда? – раздался неожиданно мягкий голос, когда Горшков вошел в приемную залу. Он оглядывался в поисках того, кто говорил, но никого не видел. Зала была небольшой, отделанной яшмой так искусно, что не оставалось никаких сомнений – это работа гномов. Прямо перед ним была легкая ширма, за которой виднелась фигура.

– Здравствуйте. Мы пришли по поручению, то есть, король… В общем, король Гнам… Гнампер… Гнампердабль испортился и издает всякие глупые указы. И всем от этого плохо.

– Почему же ты думаешь, что сможешь помочь?

– Я должен. Министр Бука, он попросил помощи. Да и к тому же я видел своими глазами, как помощника министра отправили в тюрьму. Там люди бьют себя колотушками по лбу! Разве это нормально? Это неправильно!

– Это очень похвально, что тебе небезразлична чужая беда. А где теперь министр Бука?

– Он… исчез. Я не знаю.

– Может быть, в этом и есть смысл? Исчезнуть для того, чтобы вначале помочь самому себе… Может быть, ты подумаешь об этом. А сегодня я хочу пригласить тебя погостить в моем дворце. Мои слуги обеспечат вас всем необходимым.

– Спасибо, – проговорил ошарашенный Горшков. Он совсем не так представлял себе беседу с самой могущественной волшебницей и уж точно не ожидал приглашения погостить.

Когда Горшков вышел, в зале стоял шум. Все спорили, стараясь перекричать друг друга.

– Она была в синем платье! – доказывал Великанов Антонову. – Я что, слепой, по-твоему?

– Да не в платье вообще, а в костюме! В клетку! В каком на лошадях катаются. И на вид ей лет пятьдесят.

– Какие пятьдесят, она моложе, чем Светлана Евгеньевна!

– Ты что?! Да она старушка! Как наша завуч!

– Какая старушка, Шушкина, ты старушек не видела?

– Вы вообще тут все с ума сошли, – фыркнула Лейнеккер. – Она маленькая, как гном, и разговаривает писклявым голосом.

– Тихо! закричал Горшков. – Вы что, все ее видели?

– Ну да, – ответил Пляскин. Нас по одному позвали. Мы зашли, разговаривали.

– Как по одному? Так, Пляса, ну-ка рассказывай, какая она была?

– Ну, какая… Такая тетя… ну, как наша училка по английскому, Вера Викторовна. Строгая. Чего, говорит, у тебя уши синие?

– Ты чего? Какая Вера Викторовна? – закричал Великанов. Викторовна старая, а эта – молодая.

– Тихо! Так, Велик, рассказывай ты.

– Ну чего рассказывать? Такая молодая, добрая. Чем, говорит, увлекаешься? Я говорю – книжки читать люблю, собирать там, роботов, электронику всякую. Оставайся, говорит, сколько хочешь во дворце. А что, я останусь. Тут столько всего…

– Электронику, – передразнила Лейнеккер. Тебе лишь бы умничать. Она вообще как гномиха, что мы в лесу видели. Маленькая, голос писклявый. Тебе, говорит, во дворце понравится, по глазам видно. Конечно, понравится, кому такой дворец не понравится. И конечно, я тут останусь, – вздернула носик Соня.

– Нет, не гномиха! Высокая! Старушка! Молодая! Сама ты старушка! А ты мышка-норушка! – начался гвалт, и ребята снова начали друг друга перекрикивать.

– Тихо! Короче, всех пригласили остаться?

– Да, всех!

– Короче, это самая сильная волшебница! Держите ухо востро, здесь точно какой-то подвох. Чую! В общем, пока посмотрим, что тут, а там посмотрим. Ну, то есть, поживем – увидим. Ну, в общем… Все согласны?

– Ну ты мудрец-оратор! – засмеялась Поросенкова, а за ней все остальные. – Поглядим-посмотрим, поживем – увидим! Так и запишем. Ха-ха-ха!

Все как следует посмеялись, потом вошел гном и пригласил всю компанию на прогулку. Под руководством молчаливого гнома сделали краткую экскурсию по дворцу. Впрочем, экскурсией эту прогулку назвать было трудно: в отличие от Афанасия Ивановича, который знал тысячу историй про все на свете и готов был болтать без умолку, гном церемонно вышагивал по мраморным полам и изредка останавливался, снисходительно наблюдая за тем, как дети восхищались богатством владений. После чего так же, молча, отправлялся дальше. После того, как были осмотрены скотный двор, пруды и виадуки, Синичкина подошла к гному и тронула его за рукав.

– Как вас зовут, господин гном?

– Это совершенно не важно, – проговорил гном, однако было заметно, что он слегка смутился.

После экскурсии каждый получил комнату. Горшкову досталась комната, увешанная оружием, щитами и доспехами.

XIII

Началась беззаботная жизнь во дворце. Горшков спал, сколько хотел, проснувшись, валялся в постели до обеда то с книжкой, то играя в солдатиков, которые нашлись в шкафу в комнате. Солдатики были настолько искусно сделаны, что казалось, они сейчас оживут и замаршируют. Шкафы в комнате были набиты всякими интересными вещами: здесь были корабли, игрушечные машины, аэростаты, паровозы, сборные модели… Потом он спускался в обеденную залу, наедался до отвала всякой вкуснятиной, которую подавали молчаливые гномы. После, в зависимости от настроения, Горшков шел на конюшню, где можно было вдоволь покататься на лошадях, пони верхом или в повозке, или отправлялся в оружейную, где искусные гномы собрали самое лучшее оружие. Можно было целыми днями стрелять из луков и арбалетов, примерять доспехи и шлемы самых причудливых форм. А можно было пойти купаться в дворцовый бассейн, где прозрачная вода была всегда теплой и ласковой. Или пробраться на кухню и объедаться пирожными. Или устроить рыцарский турнир и подраться деревянными мечами с неуклюжими гномами и, конечно, выйти победителем.

Шли недели. Горшков как будто жил здесь всегда: даже собственное имя он позабыл, потому, что к нему никто по имени не обращался: все его прихоти молча выполнялись, чего бы он ни пожелал. Чем более отчаянные забавы придумывал себе Горшков, тем охотнее гномы выполняли его желания. Сделать большую рогатку, которая запускала бы верещащих гномов в небо, а потом они спускались бы вниз на парашютах? Пожалуйста! Устроить бой на весь дворец: бросаться пирожными с кремом? Сколько угодно! Дом на дереве? Да! Настоящий корабль? Конечно! Железная дорога… Горшков почти не виделся с другими ребятами. Да ему и не очень хотелось.

Он давно забыл, что живет здесь не один. Чем занимались другие, он не знал, да и не интересовался. Ребята жили в разных концах дворца. Лишь однажды он заглянул в комнату, которая оказалась комнатой Сони Лейнеккер. Комната была заставлена вешалками и манекенами с роскошными платьями и костюмами. На манекенах наверчены роскошные боа из перьев, накидки и пелерины. У стен громоздились зеркала высотой в человеческий рост. На деревянных полочках стояли ряды туфель, башмачков, лодочек самых изысканных форм, украшенных жемчугом и камнями, расшитых серебром и бисером. Громоздились коробки со шляпами, шляпы без коробок, перчатки, кашне, меха, горы бус, ожерелий и браслетов… Хозяйка комнаты сидела на высоком стуле, и две гномихи делали ей щипцами завивку.

– Осторожнее, не тяните! Нежнее, ну что же вы? Горячо! – голос Сони был визгливым и повелительным. Сама она в это время смотрелась в круглое зеркало и выбирала заколки из большой коробки, украшенной камнями.

– Ой, Горшков, ты меня напугал! Стучаться надо! Что тебе? – спросила она, увидев Горшкова.

– Да так, просто зашел. Что это тут у тебя? – он показал на платья.

– Герцогиня сделала меня своей советницей. А советница должна выглядеть подобающе.

– Как это – советницей?

– Ну, мы обсуждаем с ней всякие дела. Государственные, и… другие.

– А ты ее видела?

– Ну да, конечно. Через полчаса у меня будет с ней аудиенция. Герцогиня очень ценит хорошие советы. Так что извини, мне некогда, – и она уставилась в зеркало.

Горшков пожал плечами и пошел в мастерские. Там по его просьбе гномы делали всякие забавные вещи. Сегодня по плану была пневматическая пушка, которая стреляла пареной тыквой и вареной брюквой, и Горшков забыл о встрече с Соней. День прошел как обычно, беззаботно и легко.

Вечером, ложась спать в мягкую, свежую постель, заботливо приготовленную гномами, он впервые почувствовал какую-то необъяснимую тоску. Он поворочался с полчаса, прежде чем заснуть, но тоска не проходила и наоборот, тянула все больше. Теперь нужно было придумывать что-то, чтобы ее заглушить. И он придумывал.

Как-то раз Горшкову понадобились поросята. Он задумал сделать маленькую повозку, запрячь в нее штук десять поросят и катать в ней гномов. Повозка была готова, осталось найти поросят и обучить их командам «тпру» и «но». Он пошел на скотный двор и вдруг увидел там Сашу Синичкину. Она, в широкополой шляпе и сапогах, давала корм овечкам. Несколько ягнят бегали за ней, как привязанные.

– Синичкина? А ты что тут делаешь? Наказали тебя что ли?

– Петя! Привет! Как это – наказали? – она смотрела на него своими синими глазами, как будто вовсе не понимала смысла слова «наказали». – Нет, я тут вожусь с животными. У меня козы, овцы, поросята, лошади, коровы. В общем – все. Я за ними ухаживаю. С самого утра и до вечера, – Саша улыбалась. Видно, что это доставляет ей удовольствие. – Они такие милые. Посмотри, ну разве не прелесть? – и она подняла с земли лохматого щенка.

– А я… Горшков вдруг понял, что ему нечего сказать, чем он занимался все это время. – Мы там… играем.

– Молодцы, – она улыбнулась. Ну, вы играйте, а мне пора. – И Саша, взяв пустое ведро, пошла в сторону коровника.

Горшков вернулся к себе в комнату и лег на застеленную постель. На него вдруг снова навалилась то ли грусть, то ли тоска, то ли все сразу. Моментально все игры и забавы показались какими-то неинтересными и даже глупыми. Столько времени потрачено, а сделано – повозка с поросятами… Мысль о том, что он столько времени потратил впустую, становилась невыносимой. Он уткнулся лицом в подушку, очень сильно хотелось плакать, но плакать не получалось. Стало нестерпимо грустно, Горшков знал, что помогает заплакать, но слезы все не шли, заплакать не получалось. Зато постепенно стало возвращаться воспоминание о том, как все ребята попали во дворец. Это было так давно! Мы ведь пришли сюда зачем-то. Зачем-то!..

– Приносить пользу гораздо труднее, чем играть, – мягкий женский голос раздался совсем близко с кроватью. Горшков поднял застланные слезами глаза, и увидел ее. То, что это Герцогиня, он догадался сразу. Она присела на краешек кровати и погладила его по голове. Руки были мягкими и теплыми. Горшков начал вспоминать… Он вспомнил то странное чувство, когда он на пути во дворец ожидал увидеть здесь злую волшебницу и был наготове, ожидая ловушки. Был готов преодолеть тысячу и одно препятствие, победить страшных чудовищ… Был готов пожертвовать собой, чтобы слабая Синичкина или недотепа Хомяков не угодили в какую-нибудь беду. Ведь он и ребята так спешили, так хотели помочь Буке и тем бедолагам, которые по чьей-то прихоти терпели боль и страдания. А теперь? Теперь он сам беззаботно живет во дворце, ни в чем себе не отказывает и давно позабыл, ради чего он здесь.