Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2

Спасибо придирчивому майору!

Сергей Дмитриевич бережно держал руку Стаси на сгибе своей руки. Встречные на улице оборачивались на эту необычную пару. Седеющий стройный, поджарый мужчина и совсем молоденькая девушка оживлённо о чём-то говорили, девушка то и дело прыскала от смеха в ладошку, а он был явно доволен её весельем и охотно его поддерживал. В первом же отделе главного магазина Города, куда они зашли, он, сняв красное бархатное с никелированным крючком на конце ограждение, молча усадил её в уютное, блестевшее лаком деревянное примерочное кресло обувного отдела и, подозвав продавщицу, спросил: «Барышня, а могу я вам доверить мою дочь, чтобы вы ей подобрали несколько пар обуви на все случаи жизни? Только самое лучшее из того, что у вас тут есть?» – «Самое-самое лучшее прямо?» – барышня с сомнением смотрела на Стаси в её видавшем виды габардиновом плаще с маминого плеча.

– Точно так. Самое лучшее. Цена не имеет значения. Вы меня правильно поняли? – отец умел говорить так, тихо и почти без выражения в голосе, но все мгновенно понимали, что переспрашивать его ещё раз не стоит

– Папа! Ну зачем ты? Я же говорила тебе…

– Стаси, я знаю, что я делаю, девочка, и ты меня не расстраивай, а то опять давление… Давайте, барышня, приступайте. Я ненадолго отойду в другой отдел, – и он отошел в отдел готового женского платья, провожаемый страдальческим взглядом Стаси и завистливым взглядом барышни.

Несколько пар обуви Сергей Дмитриевич забраковал сходу, как чересчур обыденные, заменил их более нарядными, и разного цвета. Стаси безмолвствовала.

– Эти же лучше, да? – он, как маленький, радовался куче коробок, которую продавщица складывала и связывала бечевкой.

– Пап, как я на вызова-то на каблуках ходить буду? И зачем их столько?

– На вызова? Это я не подумал. Так. Барышня, подождите упаковывать, давайте-ка ещё нам несколько пар на примерку, на маленьком каблучке и совсем без каблучка. Но красивые! Сейчас, дочь, подберём, то, что нужно, – к увязанной стопке добавилась ещё несколько коробок. Лицо Стаси пылало от смущения.

– Папа, тут на нас все смотрят. Мне неудобно.

– Ну, а что ты хотела? У Воротова дочка объявилась! И он от радости готов ей все игрушки тут купить. Пусть смотрят. И потом, Стаси, у тебя же работа-то «ходячая», твои туфельки давно на ладан дышат. Нам с тобой теперь вон туда надо. Девушки, а вы всё нам упакуйте и свяжите, пожалуйста покрепче, – и он увлёк её в отдел готового женского платья.

На вешале для выбранного платья висело с десяток плечиков с одеждой.

– Я тут присмотрел, давай, примеривай. Надо же нам Лео удивить и обрадовать?

– Ты думаешь, что он обрадуется этому всему?

– Да нет, конечно. Я думаю, что он даже не сразу и заметит эти тряпочки и тапочки на тебе. Но все остальные заметят и порадуются вместе со мной, что у меня такая красавица-дочь. Потом и он оценит. Обязательно оценит. Давай, Стаси, выбирай, что тут тебе подойдёт? Барышни самое лучшее принесли, говорят. Посмотрим давай. Я – не спец, конечно, но, авось, разберёмся, – Стаси усмехнулась, глядя на своего щеголеватого свёкра с изящным заломом велюровой шляпы, сдвинутой набок. У него, как и у Лео, было умение носить вещи, почти небрежно, но очень изысканно.

К великому сожалению Сергея Дмитриевича Стаси хорошо подошли только белый, прямого покроя из плотного белого шелка пыльник с единственной красивой пуговицей, огромными карманами и широкими отворотами на рукавах, который стоил целое состояние по мнению Стаси. Ещё ей хорошо подошел красивый из серого шевиота осенний плащ в талию с широкой юбкой и шикарным воротником. И отлично подошла серая каракулевая шубка в комплекте с беретом из каракуля же. В этом наряде Стаси выглядела молодой и уточенной дамой. Ни одно платье тоненькой и невысокой Стаси не подошло. Тем более не подошли костюмы, которые надо было укорачивать, ушивать, и вообще они были ей не по вкусу.

– С пальто и шубкой решили более-менее. Зимняя обувь осталась только. Это проще уже. И что же мы будем теперь делать? В ателье идём? Тогда надо ткани посмотреть. Пошли, Стаси. Мы сегодня должны все твои проблемы с гардеробом решить. Через два месяца и осень наступит.

– Пап? Да нет у меня никаких проблем, пап. У меня вот голова уже кружится. Я мерить устала. Папа, это же такую кучу деньжищ стоит? Давай в следующий раз, а?

– Эх, дочь! Не дороже радости всё это стоит. Носи, радуйся, и нас с Лео радуй. А деньги? Ими же не согреешься, не наешься? Они для того и даются, чтобы кроме удовлетворения от работы ещё и другими удовольствиями себя можно было немного побаловать. А вот остальное пойдёшь покупать с Лео. С меня, пожалуй, хватит твоих испуганных глазёнок.

– Какое ещё остальное, па? По-моему, в магазине все перестали покупать, только на нас и смотрят,– зашептала Стаси сердито, мельком оглядываясь и ловя на себе взгляды и ухмылки.

– А ты привыкай, доча. Ты же Воротова теперь. Была одна Воротова – законодательница мод тут. Всегда все оглядывались. Теперь вторая вот появилась. Ещё краше, пожалуй. Так что нам с тобой марку никак терять нельзя, положение обязывает, дочь. Пошли за тканями.

– Пап?

–Что? Слушаю?

– Папа, я терпеть не могу, когда меня обшивают и иголками колются.

– Ну, почему сразу и колются? Поговорим, потребуем, всё нормально будет, Стасенька.

– Пап? Давай лучше машинку мне потом купим с моей зарплаты, и я сама себе буду шить? Книга с выкройками, учебник такой, у меня есть. Я ещё лучше себе сошью.

– Ты шить умеешь?!

– Конечно. Это все женщины умеют, па, – Сергей Дмитриевич с улыбкой смотрел на Стаси. Эта девочка даже не осознавала, как она непосредственна и пленительно-наивна, и как хороша.

– Ну, что ж? Уговорила. Тут мы всё равно ничего приличного готового не найдём, похоже. Пошли за тканями и машинкой.

– Папа! Я не пойду. Тебя за коробками обувными будет не видно. И меня за этими пакетами – тоже. Поехали домой. Хватит на сегодня. Я тут со стыда сгорю скоро. Явилась – не запылилась! Что обо мне люди-то скажут, па?!

– А то и скажут, что Лео очень повезло с женой, красавицей и умницей. А мне с дочуркой. Сейчас всё сгружаем в машину и едем в другой магазин, раз тебе тут не нравится.

– Пап! Нет уж. Я никуда больше не поеду.

– Вот и хорошо, правильно! Тут самый широкий выбор тканей, как в Москве. Не хуже. Это же наш центральный магазин. Пошли-пошли. Мне одному сложно будет выбрать. Но помочь – помогу.

В отделе тканей барышни, потерявшие дар речи от количества коробок, которые вынес к шикарной машине седой пожилой мужчина, так галантно распахивающий дверь перед его молодой спутницей, наперебой выкладывали перед ними штуки тканей. Одна из них вышла из-за прилавка и ловко накидывала край очередного отреза на плечи Стаси, сутулившейся от смущения в сыроватом от дождя стареньком габардиновом пальто, поворачивая к ней зеркало, в которое Стаси избегала смотреть. И без зеркала она видела, что нравится отцу, а что не нравится, и уже не сопротивлялась, охватившему его азарту. А Сергей Дмитриевич, казалось, испытывал настоящий восторг, представляя свою красавицу-дочь в каждом из возможных новых платьев.

– Стаси, вот это непременно надо сшить к приезду Лео. Сколько метров на такое вот платье надо? – отец показывал понравившееся ему платье в лежавшем тут же журнальчике мод.

– На такое? Метров шесть. Не меньше. Тут же юбка по косой выкроена, – охотно подсказала одна из барышень.

– Если по прямой скроить, можно сэкономить, и три хватит, – сердито возразила Стаси.

– Что значит – «сэкономить», Стаси? Именно такое надо сшить! А я и не понял сначала, что в нём такое замечательное. Конечно! Обязательно надо по косой. Как хочешь, солнышко, а ты теперь обязана. Иначе он спросит, что же я-то сделал, чтобы ты тут не скучала, а мне и сказать будет нечего. Барышни, вы нам это всё упакуйте, что дочь отобрала, но, пожалуйста, по шести метров только. А мы пока в хозяйственный с дочкой завернём.

– «Барышни… заверните» … если бы не знать, что она ему сноха, так можно было бы подумать, что жена, прям, – тихо проворчала про себя одна из барышень. А вторая рассмеялась: «Завидуешь, что ли? Так иди. Завоюй. Всем известно, что он не женат. Ишь, как деньгами сорит».

– Ага, не женат. Он со своей «дочки» глаз восторженных не сводит. Завоюешь такого, как же. Околдовала мужиков всех эта врачиха. Только о ней все и говорят. Даже мой не преминул восторгнуться! И чо в ней такого, уж? Ну, симпатичная. Стройненькая. Но ничо особенного. Обычная.

– Значит, точно что-то есть. Дыма без огня не бывает, – уверенно возразила вторая, завязывая бантиком упаковочную верёвку на стопке завернутых отрезов по шесть метров каждый.

– Нет, Стаси, это так специально нам повезло! – восторгался Сергей Дмитриевич. –Я таких и не видел ещё. Думал ножную, тяжеленную придётся тащить, грузчиков просить. А тут – чемоданчик такой замечательный. Подумать только, электрическая швейная машинка уже есть!

– Папа, главное, что она край же обрабатывает! Вот что главное!

– Вот и славно. А ты идти не хотела, эх ты! Чуть всё не пропустила. Вот Лео удивится, когда увидит тебя в новом платье! Она же, как сумасшедшая шьёт! Иди, забирай свои отрезы. Поехали обедать. Вот тётя Таня-то ахнет!

Покупка швейной машинки вдохновила Стаси, как некогда вдохновляли её новые красивые необычные игрушки. И она в свободное время, которое за приятными делами теперь протекало почти незаметно, напевая себе под нос, кроила, мерила, сшивала и, наконец, через четыре дня предстала перед судом строгого жюри: тёти Тани и отца.

Прелестное платье из ткани в крупную яркую бело-черно-бордовую клетку с пышной юбкой в складку, скроенной, как и задумано было модельером по косой, с тонким чёрным пояском, рукавом до локтя и открытым воротом стоечкой придавали Стаси одновременно и строгий, и нарядный вид.

– Стаси, а туфли-то к этому платью? Черные на каблучке? Давай, рази нас наповал! И перчатки! Перчатки ещё не забудь, черные, кружевные! И сумочку не забудь, Стаси! – кричал вдогонку убежавшей Стаси Сергей Дмитриевич, и не было на свете более счастливого и гордого отца в этот момент, чем он.

Как старый опытный Пигмалион он, снимая некоторые шероховатости, аккуратно вытачивал из прекрасно скроенного куска безупречного мрамора великолепную женщину, жену своему любимому сыну, которой будут восхищаться все, а больше всех он сам будет восхищаться своей дочерью.

– И как же ей шляпки эти идут! Королевна. Смотри, не избалуй девку-то.– не преминула вставить свои пять копеек тетя Таня.

– Ты серьёзно думаешь, что такую можно избаловать, Таня? Не видишь, что ли, как она даже демонстрировать стесняется? Я специально заставляю её всё это поносить, а то будет ещё ходить, голову долу опустив. Знала бы ты, что мне в магазине с ней пришлось вытерпеть. Ничего не хотела покупать и мерить. Сжалась вся в комочек закомплексованный. Самому пришлось почти всё выбирать. Но вроде и хорошо я всё выбрал? Главное – машинку купили, которая её вдохновила.

В тот день обрадованный замечательной и неожиданной покупкой электрической швейной машинки Сергей Дмитриевич даже уговорил Стаси зайти в галантерейный магазин, откуда они вышли тоже загруженные свёртками и коробочками, с трудом поместившимися в большую авоську. Праздник одевания и одарения удался. У Стаси в её ящиках шкафа появилось множество шарфиков и косыночек, перчаток и шляпок. Не хватало только тёплых зимних шляпок, шарфов и перчаток и варежек и обуви. Не сезон был.

К слову: в те годы все модницы обязательно носили перчатки даже летом, если одевались нарядно. Шляпки были не так обязательны, но для завершения образа желательны. Этот ГОРОД, как роскошный и щедрый мужчина, уже мог позволить своим замечательным и отважным женщинам быть очень и очень красивыми и нарядными в торжественные моменты жизни.

– Стаси! Просто великолепно! Ничего лишнего, и всё на месте. Ты красивее сшила это платье, чем изображено в твоём журнале. Завтра все упадут от удивления и восторга, увидев тебя. И пыльник тут будет в самый аккурат, доченька. Ну-ка, надень, мы посмотрим? – уже увлекшись игрой, Стаси с удовольствием продемонстрировала и пыльник, который с ярким контрастным платьем смотрелся великолепно.

– Прямо докторица настоящая! – восхитилась тётя Таня.

–Так она и есть самая настоящая. По всем параметрам. Ну вот, Стаси, как я понимаю, осталось не так уж и многое купить. Лео, я думаю, сможет теперь и сам разобраться, увидев, в каком направлении надо думать. И перестань смущаться. Ну кто бы я был, если бы позволил своей дочери и дальше иметь всего два платья и стирать их без продыху? А теперь я спокоен. И ты замечательно умеешь шить, оказывается. Не ожидал. Дерзай дальше, только пальцы больше не подставляй под иглу, – все рассмеялись, Стаси с непривычки не успела убрать палец от быстро едущей под руками ткани, и игла больно ударила по ногтю, оставив синяк.

За работой и желанием приятно удивить Лео, Стаси просидела несколько вечеров за машинкой, и к его приезду у неё в шкафу висело ещё три платья, при виде которых она смущенно и радостно вздыхала, забывая, сколько ей пришлось перетерпеть в этом магазине.

Поход с отцом Лео в магазин для неё оказался шоком.

В магазины промтоваров она сама здесь пока не заходила, нужды особой не было. Заходила только в продуктовый, который всегда радовал её запахом свежего хлеба, копченой селёдки и пряников, а в остальных магазинах она не знала пока, как и двери здесь открываются.

Листочек с первоочередными покупками у неё висел на внутренней дверце общежитского шкафчика. И за первые месяцы она ещё ничего не сумела накопить, жадно накинувшись на полки в книжном магазине и взяв читательский билет в новую библиотеку города. Впереди маячило тёплое беззаботное время, для лета ей вещей хватало, а вот потребность в новых знаниях постоянно о себе напоминала. Только институтских учебников и конспектов – давно не хватало.

Если вдуматься, то странное это дело – стремление к профессиональному росту. У некоторых это заложено, как обязательная программа личного развития. У других отсутствует начисто. В принципе отсутствует. Почему? А тут всего два ответа. Или, или. Первый ответ – человек получил не то образование, занимается не своим делом, просто механически ходит на работу, действует по инструкции, стараясь не выходить за её рамки, уберегаясь тем самым от малейшей личной ответственности. Получает зарплату На всё есть разработанные технологические карты. У медиков тоже есть стандарты лечения того или иного заболевания. Таким врачам ни к чему личный энтузиазм, он ему только мешает жить спокойно. И никто врача не упрекнёт в том, что лечил неправильно. И только патологоанатом впоследствии выяснит, правильно ли, и от того ли, лечили неудачливого пациента. Основная причина всего этого безынициативного бдения на рабочем месте – крайняя жестокая профессиональная деформация такого врача, до абсолютного бездушия и человеческой примитивности. Обычно такие врачи мечтают о неосуществившейся возможности стать кем-то другим, очень часто таких тянет на сцену. А некоторые актерами и становятся, слава богу. Всё-таки, находят своё истинное призвание – быть музыкантами, певцами, актерами. Просто часть своей жизни они занимали не своё место, работали по инструкции. И хорошо, что ушли. Плохо, что таких много.

Второй причиной отсутствия стремления к профессиональному росту может стать раздутое эго способного, в принципе, спеца в чём-то. Осознание себя Истиной в последней инстанции. Рано или поздно это плохо кончается. И раздутое эго с треском лопается под катком постоянно движущейся массы новых знаний, открытий, опытов любопытных незашоренных исследователей.

И те, и другие, не рвущиеся каждый день к совершенству, – явление обычное. Заштатное и скучное.

А вот другие, озаренные собственной потребностью идти вперёд, пусть по капельке, но каждый день делать шаг – это явление гораздо реже встречающееся. Не зависящее ни от чего: ни от условий жизни, ни от сытости и комфорта, ни от моды и одобрения чьего-то или осуждения чьего-то.

Впрочем, это и раньше редко встречалось. Поэтому и гениев мало

Каждый вечер Стаси составляла себе план на следующий день. И ей доставляло особое удовольствие вычеркивать осуществлённое за день. Выполненные пункты делали жизнь насыщенной, упорядоченной, осмысленно стройной. Невыполненные пункты терпеливо переписывались заново. В план следующего дня. Иногда они так и не находили шанса быть выполненными. Например: «делать ежедневные пробежки по парку».

Нет, Стаси честно попробовала это сделать. Во-первых, некоторые на неё смотрели, как на чудачку, которая, неизвестно зачем и куда, бегает. Во-вторых, она и правда выглядела чудаковато в своих с резиночками на щиколотке шароварчиках, скроенных и сшитых из двух стареньких синих выцветших маминых халатов, в которых та по вечерам подрабатывала санитаркой.

Здесь в городе все, кто занимался физкультурой уже надевали спортивные трико, но в продаже они тогда бывали редко. Даже тут, в этом особом городе. Синий трикотажный костюмчик с отделкой по манжетам и воротнику белой полоской был пока у многих пределом мечтаний.

Для Стаси купить утюг или плащ было важнее, чем купить трико. Так этот пункт и потерялся невыполненным.

А вот чтение книг и журналов – это было непререкаемым правилом. Обязательным, как чистить зубы. Хотя бы несколько страниц в день Стаси должна была прочитать. Читала она всегда и везде, несколько книг одновременно лежали раскрытыми, или с закладками, на стуле около кровати в общежитии. Теперь эта привычка переехала и сюда, в их с Лео спальню.

Стаси давно взяла за правило покупать с каждой «получки» что-то из книг. Ну разве можно было удержаться и не купить то, о чём мечтала прочитать с детства? Поэтому весьма значительная сумма уходила у неё на это удовольствие.

А кроме, как на еду, самое необходимое из вещей и на книги, у неё денег пока ни на что и не хватало, несмотря на приличный коэффициент специальной надбавки к зарплате. Скопив круглую сумму рублей в двести-триста, она высылала их маме, прекрасно понимая, с каким трудом её любимые мамочка и бабуля сводят там концы с концами, покупая и дрова, и сено для козы.

Да и не умела Стаси ходить по магазинам.

С мамой она бывала в магазинах очень редко. Маленькая Стаси восторженно замирала перед витринами, за стеклом которых лежало так много и таких разных интересных и красивых вещей! Совершенно им с мамой недоступных. Через две зимы ей покупали новые валенки и резиновые ботики с металлическими застёжками и бархатными отворотиками для весны и осени «на вырост», и ещё две новых пары чулок. Каждое лето мама покупала ей новые сандалии «на выход», а у старых отрезала острым лезвием носок и рантик, это папа её научил ещё когда был с ними, и Стаси бегала в них всё лето, надевая новые сандалии с беленькими носочками только «на выход» или в школу. На следующий год процесс повторялся. Одежду Стаси носила только перешитую из маминых и бабушкиных «выходных» платьев, перелицованных пальто, которые они рачительно не донашивали до дыр, оставляя что-то и для Стаси. Она смутно помнила, как папа в детстве покупал ей новые мячики каждое лето, игрушки дарил на Новый год, а на день рождения дарил всякие драгоценные для девочки штучки, например набор «Мойдодыра» с одеколончиком и душистым куском детского мыла с чудесным запахом «Мойдодыр», и маленькой коробкой зубного порошка «Мойдодыр». Это были чудесные, волшебно пахнувшие подарки. А однажды он подарил ей маленькое «настоящее дамское» зеркальце, как у мамы, и расчёску для волос. Расчёска давно сломалась, а зеркальце всегда было с ней. Эти воспоминания и вещицы нежно согревали её.

Рог изобилия вещей, обрушившихся на неё из рук отца Лео деморализовал её, вогнал в ступор и краску стыда сначала. Потом этот шок перешел в безразличие и онемение. А потом эта чудесная зелёная электрическая машинка, красивая, как игрушка, неожиданно резко всё это перечеркнула, и вдруг родилась радость! Как тогда, в детстве. И Стаси ясно увидела, как чистосердечно радуется отец, что может делать для них с Лео сюрпризы, как гордится, что у него такие дети, и как он этими всеми мелкими событиями наслаждается.

Посвящённым давно известно, что дарить подарки гораздо приятнее, чем получать подарки – аксиома зрелости.

К каждому платью Стаси очень удачно из всего купленного подобрала туфли, перчатки и сумочку, только теперь оценив, насколько продуманно отбирал в магазине вещи отец.

Откуда же Стаси было знать, что в своё время он был образцом подражания и стиля среди сверстников и легко покорял этим девушек. И это было в далёкие, голодные и бедные двадцатые годы.

Стиль – он не зависит от благосостояния и от дороговизны вещей.

У некоторых людей есть природный абсолютный слух, тонкое обоняние, дегустационные способности, а есть природное чувство стиля, цвета и формы. У Сергея Дмитриевича они были безупречными.

Глава7. Мгновения

Отец оставил дверь незапертой на ночь, впрочем, здесь никто особо и не следил за этим никогда, препоручая безопасность дежурным нарядам и морским катерам, поэтому Лео бесшумно вошел, оставил чемодан в прихожей, обрадовавшись, вдруг, чистому лунному блеску метлахской плитки, которой был выстелен коридор. А он и забыл про это, и забыл запах дома, который сейчас возбужденно вдыхал. И внезапно обрадовался до щемления в груди, увидев её туфельки, аккуратно стоявшие на обувной полке. Он это совсем забыл и снова, как и каждый, кто надолго уезжает, а потом возвращается, открывал, узнавал и вспоминал теперь милые черточки родного дома, резко чувствовал изменения: раньше стула здесь не было, вообще не было этого нового столика, на котором так уютно стоял её рабочий чемоданчик и какая-то незнакомая ему сумка.

Не зажигая света, Лео тихо прошел, ощущая незнакомую ковровую дорожку под ногами, до ванной и, закрыв дверь, сбросил на пол с себя всё, пропитанное чужим казённым запахом гостиницы. Окатился из душа. Горячая вода расслабила тело, сняла усталость тряской ночной дороги. Он с удовольствием густо намылился, не набирая воды в ванну, и блаженно смыл с себя пену, густыми хлопьями утекающую вместе с водой. Ополоснул всё вокруг и… не обнаружил своего халата, который всегда и неизменно тут висел, рядом с халатом отца и рядом с её халатиком, бывшим его детским когда-то. Тщательно вытеревшись, запоздало пожалел, что не надел тапочки, и теперь ноги не будут безупречно чистыми, обмотал вокруг возбужденных тщательным мытьём и трепещущих от тысяч иголочек чресел мокрое полотенце и на цыпочках пошел. К ней.

В спальне отвыкший нос мгновенно учуял её запах, а потом и глаза, привыкшие к полутемноте, увидели её, сиротливо скорчившуюся на огромной кровати. Он осторожно прилёг рядом, стараясь не разбудить. Сначала не понял, что это такое тёмное тут, во что она завернулась? А когда понял, зажал рот рукой, чтобы не рассмеяться громко. Она завернулась в его махровый халат и спала, уткнувшись носиком в подмышку халата. В спальне было прохладно и свежо от приоткрытой форточки. Она любила спать почти на сквозняке. Прикрывшись одеялом, он лёг, окружив её собой, как котёнка, и, опершись на локоть, любовался и наслаждался, слыша её дыхание и ощущая запах волос и теплого тела спящей жены. Ему и хотелось её разбудить, и не хотелось разрушать этот миг, которого он так долго ждал. Она крепко спала, как уставшее дитя на свежем воздухе.

Ему стало смешно видеть, как её носик почти зарылся в его халат, и он тихонько потянул за край халата, отнимая его от её лица.

– Мм, – невнятно и недовольно промычала Стаси и притянула халат обратно, не желая расставаться с привычным уже «кусочком» мужа.

– Нет, чтобы меня нюхать, так она в халат мой вцепилась, – шепотом произнес Лео, и тотчас, ещё окончательно не проснувшись, Стаси развернулась и обхватила его за шею, прижавшись изо всех сил к его груди с не высохшими ещё волосами.

– Лео! Приехал. Как же я скучаю по тебе, – еле слышно прошептала она и ещё крепче прижалась.

– Уже можно и не скучать, я же вот он.,– он попытался скаламбурить, но она не отпускала его, он услышал, что она плачет.

– Стаси, девочка моя, а я-то как скучал там, как мечтал, что вот так обниму тебя. Поцелую. Ты ещё помнишь, как я целовал тебя? – она отрицательно помотала головой, не поднимая лица, как будто бы ей не верилось, что он обнимает её, и она плакала, капая ему на грудь тёплыми слезами.

– Иди сюда, моя любимая. Я так хочу это повторить.

И когда Лео нашел её губы, потолок стал кружиться вместе с комнатой перед закрывающимися глазами Стаси.

– Конечно, стоя так целоваться совершенно невозможно, я упаду, – мелькнула смешная мысль, и все мысли вообще улетели куда-то. Остались только его горячие, нетерпеливые губы и руки, чуть дрожащие и такие нежные, отвыкшие от её тела.