скачать книгу бесплатно
А 1 мая – сложная многочасовая операция, большая потеря крови; и всю ночь в ответ на звонки родных звучит одно и то же: «Состояние тяжелое. На данный момент ничего определенного сказать нельзя». Так в праздник Весны и Труда моя трудовая деятельность прервалась. И надолго.
А накануне я до последнего (как потом выяснилось, у меня на самом деле в запасе оставалось около часа) откладывал звонок в «скорую». Смущал легкий диагноз. Но когда обнаружил себя лежащим на полу, – я даже не сразу понял, что потерял сознание, – все-таки набрал «03».
Мне предложили сходить в аптеку и не слишком увлекаться с отмечанием праздника Труда. Но когда в разговоре случайно «всплыл» абсолютно черный, похожий на деготь, мой «стул» – тон резко изменился: «Соберите одежду, зубную щетку, пасту, мыло, тапочки – мы выезжаем»…
И вскоре, тоже черный, густой поток буквально выстрелил у меня изо рта, залив не только койку, но, как мне показалось, полпалаты отделения реанимации. Сразу полегчало. Я извинился. Но на этот раз никто и не собирался меня ругать. К тому же теперь диагноз стал окончательно ясен – для врачей.
Покатили в операционную…
Я очнулся утром, чтобы узнать: этой ночью я лишился двух третей своего желудка. Оглушительная, конечно, новость. Осознать ее в полной мере мне еще только предстоит. Однако сразу же после пробуждения меня больше поразило другое – опять «трубочка», выходящая из остатков желудка наружу, только на этот раз – через нос.
В больнице я провел почти месяц…
«Строжайшая диета и никакого алкоголя, особенно пива», – напутствовал врач, тот самый, который меня оперировал и, вполне вероятно, спас мне жизнь; спасибо ему, конечно. Я честно соблюдал… месяца целых два. А потом – лето и море, и Крым, и «Страна коньяка» – любимый Коктебель.
Но начал я все-таки с пива. Осторожно так попробовал – и ничего! А коктебельский портвейн – он еще лучше! А красное вино вообще полезно при моей анемии; хотя, как ни старался, «поднять гемоглобин» я так и не смог, – потом просто перестал обращать на него внимание. Больше всего умиляла микроскопичность доз, которых мне хватало.
Свою былую форму мне удалось вернуть только через несколько лет. Но, в конце концов, желудок – это ведь просто «мышечный мешок». А мышцы, как известно, способны растягиваться – иногда просто до невероятности. Дело тренировки.
После Крыма я окончательно перестал соблюдать диету.
Ни до ни после этого случая я никогда особо не жаловался на свой желудок (тяжесть и т. д. после праздников – не в счет), скорее наоборот: я всегда считал его «железным». Врачи так и не смогли объяснить, откуда взялась эта загадочная «прободная язва».
Все разъяснилось позже. Мой случай оказался «классикой»: «Никакая перегрузка не проходит даром. Классический пример: появление язвы желудка в ответ на нервный стресс»[1 - Звиад Арабули. Практика омоложения организма.]. «Именно он – причина 70—80% всех заболеваний и большинства случаев длительной потери трудоспособности работниками умственного труда (по данным Британского комитета по здоровью и безопасности за 2004 г.)»[2 - Кириллов Иван. Стресс-серфинг: Стресс на пользу и в удовольствие.].
***
Гастроэнтеролог искренне удивлялся и извинялся, и даже вернул деньги за проведенную 30 апреля процедуру, а вот терапевт из поликлиники отказывалась признавать остеохондроз, после лечения менингита, хотя отлично помню, как однажды не смог пойти на работу из-за его обострения – ни голову повернуть, ни встать с кровати не удалось.
Вопрос «на засыпку»: какой из диагнозов был ошибочным?..
II
Кандасана
«Канда» означает корнеплод, узел. «Хатха Йога Прадипика» повествует о канде так:
Кундалини спит над кандой (место около пупка, где соединяются и расходятся нади). Она дает мукти (освобождение) йогам и рабство глупцам. Тот, кто знает ее, знает йогу.
Айенгар Б. К. С. Прояснение йоги
После «резекции желудка», как официально называлась моя операция, больному полагается регулярно наблюдаться у хирурга «в поликлинике по месту жительства». К сожалению, когда я вспомнил об этом, т.е. месяца через три, положенную регулярность я давно нарушил, установленную для меня диету (№1) не соблюдал, да и с врачом у нас сложились «особые» отношения.
Мы познакомились лет за восемь до этого: я жаловался на хруст и боли в левом колене. Диагностировав разрыв мениска, врач решила обследовать другие суставы и пришла к однозначному выводу: артроз. Тогда это слово мне ни о чем не говорило (потом дома я, конечно, посмотрел в медицинской энциклопедии), и, видимо, по мне это было настолько заметно, что она посчитала нужным пояснить: «В шестьдесят лет будешь на коляске ездить».
«Довольно жесткие слова», – признал я позднее. Но в тот момент воскликнул (про себя): «О, так я до шестидесяти доживу, значит!»
Операция по удалению разрывов мениска считалась несложной, и я легко согласился. К тому же именно в тот момент мне был нужен официальный повод «отдохнуть» от университета. С учебой возникли некоторые сложности, я даже начал подумывать: а не забросить ли мне все это дело. И получилось, что неосознанно я взял для себя «тайм-аут», чтобы переосмыслить свою ситуацию и принять решение.
Самым трудным после операции оказалось сохранять полную неподвижность ноги. Гипса в моем случае не полагалось.
Тогда же я впервые увидел, как умирает человек. Точнее – услышал.
Сосед по палате, пожилой и грузный, дни и ночи стонал, плакал и звал «сестру» до странности тонким голоском. В конце концов медсестры перестали обращать на него внимание. Больным было сложнее, особенно по ночам. Однажды вечером, вскоре после отбоя, привычные стоны вдруг сменились каким-то странным сонным храпом, который вскоре затих… Через минуту до меня доходит: «Народ, кто-нибудь свет включите! Эй, дед! Ты как там?..»
Уже никак. «Сонный храп» оказался предсмертным хрипом. Потом его увезли, и в палате воцарилась необычная тишина. Никто не спал; стояло ощущение, что только что здесь произошло что-то невероятно значительное, что-то как бы приоткрылось на минуту, – а сейчас уже почти исчезло. Ускользнуло, оставив странное чувство неудовлетворенности: «И что? Вот так всё просто – и всё?..»
В общем, слух у меня тогда был отличный, а вот с головой (и с алкоголем), похоже, уже начались проблемы. Я повредил свой мениск за полгода до этого, пытаясь сделать кандасану, которая в исполнении яростного Айенгара красовалась на обложке моего недавно приобретенного шедевра «Прояснение йоги».
«Ха, да я тоже так могу!» – решил и попробовал.
В тот вечер, вдобавок к физической неготовности к этой сложной позе, я был слегка не трезв…
А наши отношения с хирургом окончательно испортились через пару лет (после резекции), когда я отказался показывать ей свой геморрой и требовал направить меня к врачу-мужчине. Я просто стеснялся эту довольно молодую и вполне привлекательную женщину.
Проктолог позднее, как я и хотел, был мужчиной, но вот его ассистентка… К тому же в кабинете были еще какие-то люди, чуть ли не студенты на практике.
Однако полежать с геморроем в больнице мне все-таки не довелось; и нехитрую, в общем-то, процедуру по установке ректальных свечей пришлось осваивать самостоятельно.
III
«Битый»[3 - «Битый (парень) – бывалый, опытный, надежный». Из Словаря уголовных терминов.]
Abyssus abyssum invocat[4 - Бездна взывает к бездне (подобное влечет за собой подобное или одно бедствие влечет за собой другое бедствие).]
Латинское выражение
Той весной, после удаления разрывов мениска, я все-таки вернулся в университет. И вполне успешно допрыгал на костылях до конца сессии. А вот за три года до этого: тоже весной, тоже на втором семестре, тоже первого курса, в той же в больнице, в другом только отделении, я принял решение – прямо противоположное. И в вуз не вернулся.
Это был технологический тогда еще институт, механический факультет. Поступил я туда «за компанию» с несколькими одноклассниками и довольно быстро понял, что единственный предмет, который мне по-настоящему нравится, – это футбол на уроках физкультуры. Но просто так взять и бросить – смелости не хватало. Опять помог больничный тайм-аут.
Я попал в травму с «сотрясением мозга», конечно, липовым. Понимая, что без вуза с его военной кафедрой мне неизбежно светит армия, и до ужаса страшась воинской службы, я решил «закосить». Лечь в «дурку» – надежный и проверенный способ – я опять-таки побоялся и остановился на более легком варианте: сотрясении мозга. С таким диагнозом, как я неоднократно слышал из разных источников, в армию тоже не забирали.
«Сотрясение» делается просто. Сначала любым способом приобретаются несколько ушибов, синяков, ссадин, царапин и т.п., естественно, в области головы. Потом ты приходишь с ними в травмпункт или сразу в приемную горбольницы, делаешь соответствующее лицо, рассказываешь, очень кратко, про напавших на тебя хулиганов; жалуешься на жуткую головную боль, тошноту, рвоту и головокружение. Дальше – самое главное – делаешь все «правильно» в ответ на предложение врача посмотреть на его палец, поднять руки, дотронуться до своего носа и т. п.
Вот так я «заболел», а через положенных десять дней «лечения» приобрел и вожделенную справку. В качестве бонуса я получил и ценный опыт знакомства с неизвестным тогда еще мне законом: начал обманывать или, скажем, воровать, не удивляйся, когда то же самое произойдет и с тобой. Не удивляйся и будь готов…
В травматическом отделении, как вскоре выяснилось, кроме начинающих «косарей» типа меня, любили отдохнуть и настоящие «профессионалы» с серьезным опытом, приобретенным, я полагаю, в тюрьме и на зоне. И один из таких спецов не преминул воспользоваться моей наивностью и типичным для подростка желанием выглядеть «своим» и «бывалым», и ушел: «домой, до вечера; и бухнуть принесу» в моих новеньких белых кроссовках и замечательной болгарской «олимпийке».
Так состоялось мое знакомство с криминальным миром. И если в тот первый раз меня всего лишь обокрали: это называется «развести», или «обуть», или «бортануть», т.е. «лишить чего-либо обманом», то две другие встречи с криминалом (которые произошли позже), закончились более жестко. Во второй раз меня не только развели и обули, но еще и «прессанули», т.е. избили, «ощипали», ограбили, а потом еще и бросили в сугроб в бессознательном состоянии (интересно, как это «по фене»? ); а в третий – «посадили на перо», т.е. порезали ножом. И обе, как водится, завершились больницей. Хотя и недолгой: одна ночь – в первом случае и четверо суток – во втором.
Когда-то я поражался и никак не мог понять, – а сегодня не вижу ничего особо тонкого или глубоко в этих простых до примитивности уроках: косишь под битого – будешь бит, рано или поздно; играешь в бывалого – побываешь, по крайней мере в переделках; хочешь выглядеть опытным – получишь опыт сполна. Главное здесь, как всегда, не просто мечтать, а двигаться, т.е. делать реальные шаги в избранном направлении.
Например, напиваться, переходя из бара в бар, заигрывать с чужими девчонками, садиться за стол в кабаке с незнакомыми парнями, которые вдруг угощают. Или покупать «траву» в криминальном районе, не зная местных законов и не умея «держать базар».
И это все – мое? Это то, что мне действительно надо? Похоже, эту тему мне еще предстоит «разрулить» так или иначе. Ну а если все-таки решил поиграть во «взрослые игры» в «реальном мире»… кто тебе мешает? Изучи законы и будь готов: и к грубой игре, и к жестким шуткам.
И все-таки, видимо, не только «бездны» притягивают и притягиваются.
Другие – какие-то – моменты тоже случаются. Например, когда незнакомые люди извлекают тебя зачем-то из сугроба – без пальто, ботинок и шапки – приводят к себе домой, отпаивают горячим чаем, вызывают врачей… Или вот – почти забытая сценка из моего старшего школьного возраста: двое подростков с трудом, но затаскивают зачем-то полуокоченевшего, но вроде бы еще живого, пьяного в подъезд. Все-таки там не —25?, как на улице…
IV
Сотрясение мозга-2
Я никогда не был собой. Я даже не знал, кто показывает это кино – и кому. И вся моя жизнь прошла в эпицентре этого грандиозного обмана.
Она сама была этим обманом. С самой первой минуты.
Виктор Пелевин. Бэтман Аполло
Второе «сотрясение» мне пришлось делать, уже будучи в армии. Ведь по легенде, ходившей среди призывников моего поколения, именно два сотрясения мозга давали право на освобождение от воинской службы. Поэтому, хотя ни в одном из 36 писем к родителям о больницах не упоминалось, они там, конечно, были…
В лазарет при нашей воинской части я пойти не рискнул, так как, не смотря на вполне успешный дебют год назад, не был до конца уверен в своих актерских способностях и опасался разоблачения. Поэтому новые «пробы» на старую роль «несчастной жертвы» пришлось отложить до ближайшего увольнения, которые начались только после присяги, т.е. где-то через полтора месяца службы.
Отгуляв почти до положенных 20.00 часов, в родную часть я не вернулся. Вместо этого зашел за гаражи, нашел подходящий обломок доски и устроил себе несколько аккуратных синяков.
Вскоре молодой солдат, «серьезно пострадавший от рук неизвестных отморозков», оказывается у дверей районной больницы, «счастливо оказавшейся поблизости» от места «жестокого нападения». На провинциальной «сцене» приемного отделения мои актерские данные произвели должное впечатление, и я тут же был зачислен в состав палаты (номер на этот раз не помню).
Моему появлению в городской больнице не слишком удивились: все вокруг знали, что местные ребята действительно «не любят» приезжих, особенно в форме; и драки с солдатами были не редкость. Через некоторое время у нас в части даже вышел официальный приказ: в увольнение ходить исключительно в «гражданке».
На следующее утро ко мне пришел майор медицинской службы из нашего батальона, которого я сначала принял за вполне благожелательно настроенного «критика» моего «актерского таланта» – почти поклонника: «А что же ты к нам-то сразу не пошел? Ну, ладно. Лежи здесь: выздоравливай».
Две недели в больнице, по сравнению с казармой, мне показались раем и пролетели, как один день. Я и вправду поздоровел. Я бы полежал еще, но «курс лечения» был «успешно завершен».
Получив необходимую справку, возвращаюсь в часть. Все! «Титры», «конец фильма» – пора собираться домой. Но сначала нужно показаться с этой бумагой в нашем лазарете.
И я попадаю к тому самому майору, который навещал меня в палате. До меня доходит, что именно он был бы «режиссером» на моих «пробах», если бы со своим «сотрясением» я пришел сюда вместо городской больницы.
Вот тут-то и выясняется, что «сценарий», по которому я играл все это время, был поддельный, подправленный, и мой «благожелательный критик» оказывается скорее даже не «режиссером», но «продюсером», в руках у которого настоящий сценарий.
Однако «продюсер» благодушен и дает оглушенному «актеру» возможность играть дальше. Конечно, уже по своему сценарию: «Ну что; возвращайся в казарму, отдыхай. От физзарядки я тебя освобождаю. На три дня».
Вот так развенчиваются легенды. Еще не скоро я смогу оценить эту иронию судьбы по достоинству и с легким… сердцем. На самом деле, я до сих не знаю точно, был ли «сценарий» поддельным изначально, или меня в очередной раз развели как лоха…
Попытка уволиться из-за плоскостопия: «Не с головой – так через ноги», – тоже потерпела неудачу. Два раза меня возили в областной госпиталь: полное обследование, серьезный анализ и окончательный диагноз: «Не годен!.. к службе в пограничных войсках, ВДВ и морской пехоте».
Как ни странно, мы действительно не особо представляли, куда нас забирают: вроде бы в элитное и никому пока неизвестное ФАПСИ[5 - Федеральное агентство правительственной связи и информации при Президенте Российской Федерации – специальный орган Российской Федерации, существовавший в период с 24 декабря 1991 года по 1 июля 2003 года.]. На первом по прибытии построении уяснили: инженерно-строительный батальон. Возможно, формально это тоже было ФАПСИ, но совершенно точно не ВДВ, не морская пехота и вообще ничего из того, что новобранец мог бы вообразить себе в качестве «настоящей армейской службы».
Вероятно, многие из нас, новоприбывших, были разочарованы, огорчены даже. Вплоть, думаю, до начала регулярного просмотра репортажей «с мест боевых действий», в которых стали принимать участие и российские войска. Тогда это называлось «Осетино-ингушский конфликт», но и «1-я Чеченская» была не за горами.
Не увенчались успехом и несколько – не слишком, впрочем, настойчивых – попыток подхватить воспаление легких или хотя бы просто серьезно простудиться.
Полагаю, что если бы на какой-нибудь медкомиссии я рассказал об этой своей безумной деятельности, меня бы тут же уволили. Но вот с каким диагнозом? Подозреваю, что даже с моими, как мне тогда казалось, «свободными взглядами», он не слишком бы мне понравился. Да и домой ли меня бы с ним отправили? Не уверен. Поэтому, наверное, и не рассказывал.
И все же успокаиваться я не собирался. Я просто не мог тогда – впрочем, и сегодня сложнейшее искусство «душевной подлости»[6 - «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, ошибаться, начинать и бросать… и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость». Л. Н. Толстой.] остается для меня не вполне достижимым – это сделать. Не давал тот самый «дух сопротивления», давным-давно внедренный в мое сознание. Он же подсказывал элементарный и честный, с детского сада знакомый способ вырваться из невыносимой ситуации – бежать!
Но, видимо, у судьбы были на меня другие планы, потому что как только я осознал эту очевидную, но почему-то не приходившую мне до того в голову возможность, ситуация вдруг несколько раз подряд радикально изменилась. И хотя формально я продолжал оставаться в той же самой армии, окружающие «декорации» стали настолько иными, что я достаточно легко смог дослужить до «дембеля» – даже без единого отпуска и с минимумом увольнительных.
Вместе с бутафорской службой – где нам, двадцати принимавшим присягу новобранцам, единственный раз за все полтора года выдали десять учебных автоматов, которые надо было вовремя передать соседу, чтобы на фотографиях все воины были в должном виде; и пустыми посвящениями, когда, кроме не слишком искренней присяги государству, я за три бутылки водки был неофициально «возведен» в категорию старослужащих; а потом вдобавок зачем-то вдруг еще и крестился в православие, ничего «христианского» так и не почувствовав и не осознав, – для меня закончилось и время липовых справок, и фальшивых диагнозов. Дальше все будет по-настоящему…
V
Конец карьеры
Переломы, травмы, ушибы – преднамеренный обман.
Читтапад. Методическое пособие по целительству
И все было по-настоящему.
Мне не нужна была ни справка, ни тайм-аут от работы, но тем не менее дважды за одни сутки я по собственной воле приходил в больницу. Первый раз, хорошо знакомый коктейль из алкоголя и безрассудства вытолкнул меня – с трудом добредшего до приемного отделения – домой где-то через полчаса: «пустяковая» рана за ухом; обработали, даже зашивать не стали… А еще через пару часов совершенно новое для меня сочетание симптомов реального сотрясения мозга и жуткого похмелья заставило вернуться.
Теория, которую, кося от армии, я когда-то – давным-давно – учил, а потом вполне благополучно забыл, полностью подтвердилась на практике: и жестокая головная боль, и тошнота, и рвота, и головокружение – все это действительно было. И на этом кошмарном фоне я даже не в первый день осознал, что мое левое ухо не слышит ничего… Совсем.
В тот вечер я возвращался с вечеринки, где явно «переборщил» и не только, как обычно, с алкоголем. Танцевал и вовсю заигрывал поочередно с двумя сестрами, обеим намекая на возможность продолжения – и не только танцев.
«Так вот ты какой!» – удивлялась одна из них. Я был такой, или такой была водка, но сестры были немолоды и некрасивы: я не собирался ничего с ними продолжать и ускользнул как бы незаметно домой – к жене, которая должна была полагать, что я задержался на работе.
Смутно помню ощущение угрозы из темных кустов, удар сзади и что-то вроде удавки на шее… Очнулся на земле, голова раскалывается, ощупал – кровь, без денег и паспорта. Вместо дома побрел в больницу, которая опять «счастливо оказалась неподалеку»…
***
Серьезно и ново все это было; и, пожалуй, впервые я начал видеть, как (как бы) уроки жизни переходят в разряд её наказаний (что ли?) за несоблюдение её же законов.
И первым ударом – после левосторонней глухоты – стал крах моей только что начавшейся карьеры. В тот момент я заканчивал аспирантуру и параллельно устроился на новую работу. Но буквально на следующий день оказался в больнице.
Не помню, чтобы я куда-то звонил и кому-то что-то сообщал, но сотрудница отдела кадров пришла ко мне прямо в палату. И сразу же предложила написать заявление об уходе «по собственному желанию». Наполовину оглушенному, мне было все равно, и я без возражений согласился. Так закончилась моя карьера дворника; а продолжалась она ровно три дня, включая субботу. Немного даже жаль: я уже был готов похвастать этим не совсем обычным для аспиранта занятием своему научному руководителю; ведь каким-то странным образом мне поручили убирать половину территории именно вокруг ее дома…
Через пару недель незнакомые дети принесли мой паспорт по адресу прописки. Я уже начал выправлять новый, так что вскоре у меня завелись два паспорта. Интересно, этим можно как-нибудь воспользоваться?
Хотя, пожалуй, не стоит, – обмана в моей жизни было и так достаточно.
VI
Дом-2
Мой дом – тюрьма. Тюрьма – мой дом. Да только я живу не в нем…
Группа «Пилот»
Ибо экзистенциалисты говорят нам, что смысл жизни – это то же самое, что желание жизни, а человек может собраться с духом и пожелать прожить собственную жизнь, только встретившись с собственной смертью.
Кен Уилбер. Проект Атман
Неработающее левое ухо, безусловно, доставляло определенные неудобства, однако не помешало благополучно закончить аспирантуру и остаться в родном вузе преподавателем, и даже дослужиться до должности доцента – до должности, но не звания, хотя и оно никуда бы от меня не делось; и я уже начал собирать документы…
После нескольких недель лечения менингита я переехал из четырехместного, предоставленного мне одному «люкса» ЦРБ, в полностью заселенный двенадцатиместный «хостел» ЛОР-отделения 2-й горбольницы. Прошел там курс хрустких уколов в голову, за уши; маленький, энергичный врач шептал: «Восемьдесят шесть, тридцать четыре, двадцать семь… – а может, кричал мне в правое ухо. – Главное, хотеть слышать все лучше и лучше! Все зависит от тебя! Улучшение есть!»
