скачать книгу бесплатно
– В таком случае, я внесу свое. Какие бы ни были у студентов интересные идеи, но любое содержание требует формы. Это – пояснительная записка, графическая подача и речь. Профессиональное сознание формируется профессиональной речью. И посему я предлагаю организовать защиты проектов. Выделим для начала человека три, четыре… Ну как, могу я выдавать предложения? – и он засмеялся. Кхе-кхе.
Виктор Васильевич поглядел на мой дом и спросил:
– А промерзание? Это все, конечно, заманчиво, дом на поляне, прозрачный, сквозной. Спальни и прочая сантехника скрыты в кубах и параллелепипедах. Так?
Он подождал подтверждения и продолжал:
– Но дом вы возводите на Урале, так для чего остекление делать в два этажа? Так, для идеи? Я понимаю, игра камня, стекла и прочая, «домик над водопадом» Райта. Где-нибудь над водопадом, может, и ничего, а в наших условиях? Зима семь месяцев, стекло заиндевеет. Предположим, покроют стекла специальным составом, не будут они промерзать. Но что хорошего, если тебя каждый с улицы будет разглядывать? Хозяйка шторки повесит, может, побелит стекла в некоторых местах. Вот и вся красота. «Рубин» возьмите – сколько стекла. А через стекло какие-то нелепые перегородки виднеются, шкафы и всякая дребедень. Стемнело – где-то свет зажгли, где-то нет, и все вместе – разваливается. Вот вам и дом из стекла. Понимаете?
Я кивнула потерянно, признавая его правоту. Ужас какой, ледяные стеклянные стены, ничего не видно в мороз, дует везде, и каждая собака норовит к тебе заглянуть. Зимой замучишься эти стекла от инея отскребывать, щели ватой забивать, а летом – эту вату вытаскивать и от пыли все отмывать.
Виктор Васильевич с широкой улыбкой откинулся на спинку стула. Достал крошечную расческу, провел по черным волнистым волосам с красивой проседью на висках.
– Не будем забывать о реальности. Вернемся к стенам. Простым, надежным стенам с окнами.
И он стал рассказывать о тройных, одинарных, круглых, овальных, прямоугольных и квадратных окнах, о витражных стеклах ярких цветов, создающих иллюзию солнечного света в нарядной горнице.
– Окно издавна наделялось многообразными символическими функциями. Жилище с окнами и дверями – жилище человека. А то, что «без окон, без дверей», могло быть только домом, принадлежавшим иному миру и его представителям, например, Бабе-Яге.
Он весело засмеялся, а я загрустила, прощаясь с домом на снежной поляне в окружении сосен. Он мне представлялся просторным, теплым, уютным, а оказался жутким каким-то стеклянным ящиком в два этажа.
– Подумаем, – продолжал Виктор Васильевич, – о фасадах. Фасад – это хитросплетение интересных деталей. И ничем тут нельзя пренебрегать, все заслуживает своего внимания – наличники, переплеты, балки, двери, крыльцо… А фактура материала? Ячеистый бетон, галечник, кирпич, дерево, плитка, металл… Пройдите по улице, посмотрите на наши дома, обратите внимание на металлические водостоки, на обработку подбалки столбов, на обработку консолей, на крыльцо-веранду. Кстати, это идея, балки в ход пустить, чтобы оживить ваш фасад. Столбы, консоли – чувствуете? Вообще, идея, да? Дарю! Гера, что скажешь?
Гера неопределенно мотнул головой. Потом мотнул так, будто желал вылететь из своего тела.
– Да у нее же… Какие наличники, к чертям! Она раздвинула стены и вышла в пространство! Это красиво!
Он снял очки, протер, а я растерянно заметалась между новым решением (с хитросплетением чудесных деталей) и старым (с промерзшими стеклами), не понимая, куда выхожу, что раздвигаю и почему не вижу, сколько ни смотрю, красоты пространства?
Славка меня утешил:
– Подрастешь, увидишь.
И радостно сообщил:
– Но маленькая собачка до старости щенок!
Он появился так неожиданно, что я не успела ни испугаться, ни обрадоваться.
– Как твоя рука? Болит?
– Нет.
Славка перегнулся через стол, чмокнул меня в лоб.
Подхватил, закружил, опустил на свой стол, стал разглядывать меня, а я его, наклонился, чмокнул в ухо, щеку и нос.
– Помнишь, как мы с тобой ходили в больницу? Ты потом заснула у меня подмышкой как котенок. Мы даже не целовались.
– Целовались, ты забыл.
– Ты прелесть, Давыдова, дай на тебя посмотреть.
Мы смотрели друг на друга всю переменку, а потом Виктор Васильевич вызвал его «на ковер». Он вызывал нас сегодня по алфавиту.
– Дмитриев! Прошу вас, Дмитриев.
Чуть пригибаясь, энергично пружиня, Славка пробрался к «ковру», уселся, непринужденно задрал нога на ногу, задел Кислушкин планшет с «био-структурами», привстал, извинился галантно, сел, пристраивая свои длинные ноги под стулом.
Они сдержанно поговорили о ненужности всех этих футуристических направлений и всех этих био-структур и о необходимости реального проектирования, которому и должны обучаться студенты.
И все снова встало на свои места. Мы знали, что наш Гера убережет нас от всех необходимостей, а это и есть реальность.
Я посмотрела на свой дом. Соединила кубы и параллелепипеды просторной светлой гостиной (в два этажа из сплошного стекла). На улице бушует пурга, а в моем доме тепло. И весну видно, и лето.
Р-р-р, на меня чуть не наехал москвич.
– Куда смотришь, раззява!
Из него выпрыгнул Виктор.
– Так и лезут под колеса! Гера, ты?! Ну и везет тебе, дружище, вовремя притормозил! Вот хорошо, что я тебя встретил, у меня два билета в «Совкино», но моя девушка простыла, пойдешь? Перекусим и пойдем!
Мы зашли в кафетерий, набрали булочек. Виктор сказал, что вообще-то держит форму, хотя иногда и позволяет себе расслабиться.
– Тебе, Гера, не мешало бы сбросить лишний вес, и будешь в норме. Спортом нужно заняться, ну ничего, я за тебя возьмусь!
Я засмеялся. Кончились мои одинокие похождения по окрестностям. Приятно было снова стать Герой, устал я от институтской чопорности. Что вы хотите этим сказать, Герман Иванович? Да тошнит меня, Роза Устиновна, оттого, что мы, живые люди, входя в аудиторию, делаем вид, что мы неживые, что мы не любим, не дышим, не спим, не едим, не ругаемся, не…
– И как ты только выдерживаешь, слушай! Не группа, а – клумба! Глаза разбегаются, одна девчонка лучше другой! – Виктор прихлебнул кофе и восхищенно прищелкнул пальцами. – Да вам надбавка полагается – за вредность производства!
Мы посмеялись.
– Мне ваша доцентка намекала на какие-то подводные рифы и течения в группе, но сам понимаешь, красивые женщины не выносят друг друга. Особенно тех, кто моложе. Двинули?
И мы двинули, два молодых, уверенных в себе преподавателя. Что нам подводные рифы, нас в калошу не посадить!
Перед «Совкино» выстроилась очередь. Она медленно продвигалась, мы притоптывали. Вдруг на нас налетели наши студенты и под дружные вопли втащили нас в вестибюль:
– Мы здесь стояли!
Слава Дмитриев, обняв Любу Давыдову, доверительно сообщил контролерше:
– А эта девочка со мной!
Контролерша засуетилась:
– Детям до шестнадцати нельзя!
Люба вспыхнула, жалобно засмеялась, принялась объяснять, что это шутка, ей давно уже девятнадцать! Контролерша не поверила, потребовала паспорт.
– Так и быть, – пообещал Слава, – в самых таких местах, где уж совсем «детям до шестнадцати», я буду закрывать ей глаза, вот так, смотрите, двумя ладонями!
Контролерша неожиданно смилостивилась:
– Ладно уж, проходите! – и посмеиваясь, сказала мне: – Обаятельный юноша.
Я горячо согласился.
Славка притянул меня к себе осторожно:
– Как твоя рука? Болит?
– Нет.
– Я уезжаю, Давыдова. Насовсем уезжаю.
– Когда?
– После сессии.
Сердце застучало от страха. Так мало осталось…
– Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь? Не хочешь со мной говорить?
– Без тебя в группе скучно будет. Мы будем реветь как коровы.
– Ты прелесть, Давыдова. Пошли.
Мы пошли в общежитие, что-то там весело отмечали. Так мало осталось… У нас еще были целых два месяца! Не стану отравлять последние дни. Проживу их так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые часы. Зина Шустова затянула: Ми-иленьки-ий ты мой… возьми меня с собо-ой, там в краю далеком буду тебе женой. Славка замер, приготовился, взмахнул рукой, чтобы наступила тишина, и, прикрывая глаза, вступил: Милая моя… взял бы я тебя-а… да в том краю далеком есть у меня жена-а-а… Вскинул голову, взмахнул руками, чтобы мы подхватили последнюю строчку, и мы с чувством провыли: …есть у меня жена! Славка опять помахал руками, чтобы мы смолкли, и повернулся к Зине. Она грозно пропела: В том краю далеком стану тебе чужо-о-ой! А Славка отрицательно помотал головой: В том краю далеком чужая ты мне не нужна-а… И мы опять подхватили: …да, чужая ты мне не нужна!
Прохор уже нетерпеливо ерзал, похлопывая по гитаре ладонью, он знал такую уйму песен про «крапиву и густой туман», про «гостиницу» («Занавесишься ресниц занавескою, я на час тебе жених, ты невеста мне»).
– Ты почему на него смотришь с таким восторгом? Я ревную, Давыдова! Ты только меня не забывай, не выскакивай сразу замуж.
– Не забуду.
– Ты, прелесть, Давыдова, на кого я тебя здесь оставлю? Почему ты не скажешь, нет, Славка, не уезжай? И поедем мы с тобой в Лабытнангу.
– Куда-куда?
– Или еще в какую дыру, куда нас зашлют по распределению. Поедешь?
– Я же не жена декабриста.
– Вот знаешь, я сейчас должен встать и очень гордо, очень решительно – уйти. Последнее прости-прощай и все.
– Нет, не уходи.
– Ты меня с ума сводишь, Давыдова!
Я точно знала, что не свожу. Я получила письмо от его девушки. Она написала, что очень, очень, очень любит Славку. Он ей рассказал обо мне. Она все понимает. Она хочет, чтобы мы стали подругами. Она будет рада, если я приеду к ним в Таллин. Таллин мне очень понравится. Ее родители – тоже. Ее родители подружились со Славкиными. Колечки купили. Гостей пригласили.
Она прислала мне свою фотографию. Когда я увидела эту девушку, все мои последние надежды погибли.
– Славка, пошли, скоро комендант заявится, – Прохор потащил Славку. Славка сопротивлялся, не желал ничего слушать ни про коменданта, ни про его час.
Мы проветривали комнату, выметали мусор, смотрели в окно на нетронутый белый сугроб между общежитием и архивом. По нему кружил Славка в накинутом на плечи тулупе. Он притоптывал, подпрыгивая от холода, и если закрыть глаза, то жить еще можно, простыни сырые, холодные, куда мне деваться, я не знаю, куда мне себя деть, где пристроить. Скрип-скрип, по сугробу носится Славка, засунув руки в карманы тулупа и задрав их как крылья. Из его следов вырастает: ЛЮБ!..ЛЮ.
Я бегу вниз.
Славка подхватывает меня и кружит, ты замерзнешь, балда, шепчет, идем сюда. Мы забираемся под лестницу, и я успокаиваюсь, теперь снова тепло, Славка меня баюкает, укутывает тулупом, крошечка моя, заморышечек мой…
Кто-то спускается по лестнице. Зина в рубашке и валенках. Шепчет встревожено: Любка, ты где? Ругает нас шепотом: неужели дня мало? Ну-ка, ну-ка, пошли! Я цепляюсь за перильца, а она тянет меня наверх. Славка стоит внизу, Люб, завтра увидимся.
Владимир Григорьевич ушел на Ученый совет, Роза Устиновна готовилась к лекции. Взглянув на меня, спросила:
– Нашли тему для диссертации?
– Да какой из меня исследователь… Я проектировщик.
– Звучит гордо, что и говорить.
– Я вовсе не хотел…
– Герман Иванович, как в институте без степени? Это сейчас у нас проблема с кадрами, а через несколько лет «остепенятся» ваши же ученики и…
– Боюсь, что не потяну.
– Потянете! Я… Не хочу себя ставить в пример, но обучение в аспирантуре… Впрочем, зачем мне вас убеждать. Наступает такой момент, когда нужен новый уровень. А то можете отстать от своих студентов. Нужна психология, педагогика, философия, языки.
Дверь распахнулась, и вошел Виктор.
– Я ничего не пропустил? Гера, привет! Здравствуйте, Роза Устиновна! О чем разговор?
– Здравствуйте, Виктор Васильевич. Я убеждаю Германа Ивановича учиться дальше.
– Науки грызть?! – вскричал Виктор с притворным ужасом. – А если человек предпочитает проектировать? – он мне подмигнул. – Здесь в институте нужен в первую очередь человек, который умеет держать карандаш в руке, а не перо за ухом! Который может предложить что-то толковое! Предложить и показать, а не рассуждать об абстрактных материях! О каких-то критериях-категориях, от которых нас всех мутит! Разве мы не знаем, кто лезет в науку? Все, кто ничего не смыслит в проектировании!
Виктор придвинул к себе стул, оседлал его, сложив руки на спинке.
– Аспирантура! А для чего? Для несуществующей «архитектурной» науки? Анализы, функции, радиусы доступности, плотность застройки… кто все это придумывает? «Остепененные» в министерствах из пальца высасывают! А о том, что архитектура может заставить нас плакать, восторгаться, бояться, забыли? Они и слов таких не знают! Кого они могут заставить плакать своими таблицами, формулами?
Роза Устиновна встала.
– У меня лекция. Мне непередаваемо жаль, что не могу дослушать ваши интересные рассуждения, Виктор Васильевич.
Она вышла.
