Трёхочковый в сердце

– Сейчас кончу, уже почти! – Артур не предупреждал, а скорее подбадривал, потому что Кира, казалось, продолжила с удвоенным рвением.

В последний момент, свободной рукой, он убрал упавшие, и скрывающие всю интимность процесса, волосы с её лица. У Ника складывалось такое ощущение, что это было сделано нарочно, чтобы ему была видна кульминация всего события. Чтобы испытывая отвращение к себе, он смотрел как Кира, раз за разом, наяривает, скользя губами, которыми совсем недавно целовала его, по чужому члену. Как пульсируют выступающие на нём вены, наполненные возбуждённой кровью, и разгоняемые её руками, до боли оттягивающие кожицу, освобождая лилейную розовость головки. Она облизывала, обсасывала и ласкала – дрянная школьница, за выполнением внеклассной работы. И Ник должен был на это смотреть. На сжимающие подушки дивана, руки Артура, и его закатывающиеся глаза, блаженство растекающиеся по ненавистному лицу. Всплеск, подавляемый и проглатываемый, любимым и желанным ртом, не сдерживающий обильно вытекающую сперму. Артур продолжал двигаться, держа её голову, и проникая внутрь, размазывая семенную жидкость, по её губам и щекам, окропляя сбежавшими каплями руки и грудь. Кира, будучи не против такого «ночного крема», слизывала разбегающиеся остатки, не прекращая ласкать увядающий член,. Зрелище для финала зашоренного порнографического фильма, от которого тошнит сильнее, чем возбуждает.

– Тебе понравилось? – самая глупая фраза, которую может сказать девушка после минета, результативность оральных ласк которого, в таком случае всегда, как говорится, «на лицо».

– Ты шутишь, это было божественно, где ты такому научилась? – Артур светился самодовольством, как сытый кот, пристроившись под послеобеденное почёсывание животика.

– Я делала это впервые, меня словно подтолкнуло что-то, а дальше, как-то само собой получилось.

«Шлюха, грязная лживая потаскуха!» – Ник не мог сдержаться, даже понимая, что его не слышат, кричал, размахивая руками в попытке отвесить невидимую оплеуху. Его выворачивало от переполнявших эмоций, эта ложь, которой Кира прикрылась, стыдясь собственных пороков в их отношениях, это предательство, случившиеся, скорее из-за череды событий, эпицентром которых он стал, нежели из-за последней ссоры. Ощущать всё это было невыносимо. Как Артур целовал её, не стесняясь следов собственной эякуляции, и она не стирала отпечатки помады с его лица. Даже то как они смотрели друг на друга, расставаясь под лучами восходящего солнца, пришедших на смену тусклому уличному фонарю, раздражало Ника, они как-будто обещали себе ещё одну встречу, ещё один раз, а может и несколько, которые так же лягут в их раздувающуюся маленькую коробочку общих секретов.

А потом он остался один. Зашумели душевые, активированные почти синхронно в ванных комнатах их номеров. И больше никаких звуков кроме струящейся воды и наглого утреннего чириканья за окном. Ник проклинал себя за бесполезность, давился в беззвучной ярости, ощущая как та, свинцовым желанием мести разливается внутри. Он представлял как станет размазывать кровавые сопли Артура, по его слащавому лицу, как Кира будет умолять его остановиться. И хотя он никогда не поднимал руки на женщин, в этот раз не побрезгует. А потом до Ника дошло, что та самая, охлаждённая месть, жажда которой разливается где-то там внизу живота, банальный позыв к утреннему туалету, как и щебетание птиц, оказалось трелью невесть откуда взявшегося телефона, хотя ошмётки сотового, разбитого о стену, так и остались валяться в баре.

Он открыл глаза, переворачиваясь на спину: «Всего лишь сон, дурацкое наваждение вызванное стрессом и алкоголем», так ему думалось в первые секунды этого похмельного утра. Похоже ночью его всё таки немного стошнило, или внутри него живёт свора слюнявых бульдогов, клининговая служба отеля может даже не заметить. Телефон действительно разрывался, только стационарный, принадлежавший гостинице. Ник с трудом встал, выбравшись из спеленавшего его пледа, хотя он не помнил, чтобы ночью укрывался. Добравшись до стойки, снял трубку.

– Мистер Лазарев? – вежливый голос поинтересовался на французском.

– Продолжим на английском, пожалуйста. – прохрипел Ник, с трудом раскрывая рот, перед глазами всё плыло и темнело от резкого перепада высоты, – Да, это я.

– Доброе…ммм… Добрый день, мистер Лазарев. Вас беспокоит администрация отеля. На стойке ресепшена, ваша невеста оставила, вам письмо, доставить его в номер, или вы заберёте сами? – всё тот же вежливый голос, без малейшего акцента перешёл на классический английский.

Противный холодок отступившей рвоты, и подступающего страха прокатился по спине Ника. Что ещё за письмо, и какого лешего происходит?! Калейдоскопом мыслей пронеслись вчерашние события и видения. Снова стало нехорошо, слова комом поперёк горла не давали даже вдохнуть.

– Она мне не невеста, пока. – Ник кое-как просипел, неуверенный что его поняли, – Лучше в номер, доставьте письмо сюда, я пока не одет.

– Хорошо, наш работник поднимется к вам с минуты на минуты, ожидайте.

В поисках халата, Ник побрёл в свой номер, оказавшийся заведомо пустым, никого не было, хотя кровать разобрана, в ней явно кто-то спал этой ночью. Немного освежившись, умыв лицо и попив воды он накинул гостиничный белый халат, направившись открывать дверь. Услужливый швейцар, чуть ли не кланяясь, вручил ему письмо, которое было реальным письмом. Не записка на листке, или самоклейка, а в настоящем конверте, с карикатурными марками, на плотной тиснёной бумаге с вензелем отеля, и скопированной под восковую – печатью. Ник был удивлён, для двадцать первого века это не просто привет из прошлого, а почти самобытное историческое искусство. Он аккуратно вскрыл конверт, наверняка такой жест стоил не мало денег, и всяко дороже бесплатного Е-мэйла, или любого другого вида электронного сообщения. Внутри, на таком же приятном и дорогом на ощупь листе, ровными чёрными завитками лежали строчки послания. На такой бумаге невозможно писать некрасиво, даже самый корявый почерк, становится каллиграфическим шедевром. Нику даже было интересно, предложили ли Кире перо с чернильницей, для полноты образа, или всё же обошлись классической шариковой ручкой, производства какого-нибудь Паркера или Ватермана.

«Дорогой Никита! Не обращай внимание, просто хотелось начать вычурно, как будто мы давние друзья по переписке (правда написание письма отдаёт духом средневековья, словно я маркиза де Мертей, а ты мой верный Вальмон), я всё равно тебя ещё не простила. Надеюсь ты не замёрз там у себя на полу, плед тебе в помощь. Если захочешь, к обеду, ты всё равно раньше не встанешь, мы будем в том ресторанчике, со смешной вывеской единорога. Твоя Кира. P.S. Тебе лучше придумать что-то посерьёзнее банального «простите, извините», ты сильно обидел ребят, и меня.»

Немного текста, и информации, но Ник был даже рад этому. Не хотелось слишком вдаваться в детали, хотя бы потому, что в романе Шодерло де Лакло упомянутая героиня была ещё той коварной бл… распутницей, и для неё, как и для виконта финал был не самый радужный. В остальном, всё было не так уж и плохо, по крайней мере, знаков на то намекающих в тех коротких строчках было предостаточно. Во-первых, это Кира укрыла его пледом, что в вольном переводе означало – как бы я не была на тебя зла, ты мне по-прежнему дорог, и я не хочу, чтобы ты отморозил себе самые близкие, моему не только сердцу, прелести. Во-вторых она написала «дорогой» и «твоя», что, как минимум, дарит надежду. Ну а в третьих, стала бы она заморачиваться письмом, если бы не хотела сама подарить ему шанс на прощение? Тем более, на сегодня Ник запланировал нечто невообразимо романтичное, что в любом случае не оставит её равнодушной, а может и перевернёт весь её внутренний мир. Только вот он забыл, что девушки легко дарующие своё прощение, почти наверняка уже успели, проштрафиться много больше тебя.

Теперь Ник не особо торопился, всегда считая, что в таких делах нужна обстоятельность и цветы. Ребята всё равно, судя по времени, только сели обедать, или ещё на подходе к ресторанчику, и не уйдут не дождавшись его. Поэтому Ник привёл себя в порядок, нормально помылся, сбрил свою классическую трёхдневную щетину, переоделся, спрятав подарок для Киры, и пустился на поиски соразмерного степени собственного проступка букета. Пару лет назад, навещая родителей летом, он наткнулся на рекламную вывеску одного из цветочных магазинов, которая гласила, что-то на подобии: «Розы – могут уладить любое разногласие с девушкой, всё зависит лишь от их количества! А если и нет, тогда вам в здание напротив». Помещение на противоположной стороне как раз было ювелирной лавкой. В тот раз Ник оценил креативность маркетологов, отложив себе в памяти простую житейскую мудрость. Правда, в конце фразы, те же самые продавцы, предлагали бесплатный кактус, если ваша пассия не купится на великолепие и несравненное благоухание роз, или блеск инкрустированных в золотые касты бриллиантов.

Он шёл мимо череды курортных лавочек, вот чего-чего, а торгующих флористов здесь явно не хватало, оно и понятно, сюда люди приезжают не за горными ромашками или подснежниками у самого подножья. Его выручило всё то же давнее воспоминание. В конце улочки, мощёной всё той же отшлифованной брусчаткой и странным сочетанием пешеходных дорожек и проезжей части, на небольшом Т-образном перекрёстке стоял крупный ювелирный магазин, а напротив него, верно – цветочная лавка.

Продавец не говорил по-английски, зато, наверняка, был чемпионом Европы по индивидуальному «крокодилу». Общаясь только жестами, изображая сильную вину и необходимость принести достойные извинения, Ник указывал на различные приглянувшиеся ему букеты, стараясь объяснить, что ему нужно. Эмоциональный продавец собрал лучшую композицию, которую Ник мог себе вообразить, после того, как добавил к собственной жестикуляции аккуратную бархатную коробочку из ювелирного. Два десятка, если не больше, самых свежих чистейших в своей белизне, жемчужных белых роз, в самом центре которых, тот самый, лелеемый и восхваляемый маленьким принцем со всей любовью и заботой, цветок. Если в чём-то французы и разбирались хорошо, так это в вине, женщинах, любви и всём что её символизировало. Красная роза, как одно из таких воплощений, одновременно была и венцом и изюминкой, этого букета. Рассыпающийся в пояснениях флорист, ещё пытался, что-то объяснить, рьяно жестикулируя, но Ник и без того уже всё понял. Интерпретировать и описать значение данной композиции можно было кучей разных слов, ну суть оставалась неизменной – среди десятков, сотен или тысяч, окружающих тебя прекрасных женщин, всегда есть та, что выделяется больше других, настоящая любовь.

Ник так и стоял ошарашенно глядя на купленный букет, отзываясь рассеянными благодарностями, совсем забыв, что его английский здесь никто не понимает. Он давно знал, что испытывает к Кире, и насколько это чувство глубоко в нём проросло. В конце концов, последние пару месяцев они так или иначе, вскользь, оговаривали планы на совместное будущее, наивно мечтали, заглядывая на десятилетия вперёд. И Ник, собиравшийся сделать этот непростой для себя выбор, только сейчас ощутил всю лёгкость принятого решения. Наверное, это так и происходит, прогуливаясь мимо витрин магазинов и видя ваше совместное отражение, ты вдруг понимаешь, что хочешь провести с этой женщиной бок о бок всю свою жизнь, или когда в баре тебя вдруг угощает выпивкой незнакомка, смотря на которую ты понимаешь, что не дал бы и цента за её страстный поцелуй, готовый продаться с потрохами за примирительный взгляд той, что поругалась с тобой накануне. Иногда, почти как в романтических фильмах, вы неожиданно сталкиваетесь в переходе, и время замедляется, а порой, оно замирает, когда ты смотришь на одну единственную розу, так невообразимо прекрасно отличающуюся от всех остальных.

Придя в себя, рассчитавшись, и прихватив ещё один, символический букет для Виктории, Ник выбежал из магазина, как герой старого мультфильма – «вжик» и испарился, ещё немного и под его обувью загорелась бы дорожка. С одной стороны, это был красивый жест, спешащий на свидания с любимой лихой удалец, с другой, со всеми этими выборами «Того Самого» букета, он изрядно задержался, сейчас ногам предстояло в прямом смысле «навёрстывать упущенное». Всё таки не красиво опаздывать на собственную амнистию.

Ресторанчик со «смешной вывеской единорога», располагался недалеко от ледового катка, на идеальном перепутье, когда ты только что прошерстил огромное количество модных бутиков, и тебе надо где-то перекусить, но ты ещё недостаточно устал, чтобы уронить свои кости в первой попавшейся забегаловке, перед тем как пойти растряхивать набитое брюхо. Ник сказал бы, что отыскать во всём этом хоть какую-то логику, можно только женскую. Ведь, само место нашли именно Кира и Вика, точно так и объяснив свой выбор, хотя он всегда думал, что они просто повелись на вывеску, слишком вычурную и яркую на фоне всех прочих. Наверняка любовь к единорогам, радуге и видео с котятами под валерьянкой, закладывается в них вместе со второй Х – хромосомой. Хотя про котят, это вздор, ролики с ними обожают все, вне зависимости от пола и возраста. Нельзя было не отдать дамам должное, место было, действительно стоящее. Еда подавалась быстро, всегда свежая и вкусная, красиво сервированная. Обстановка самого заведения сама собой располагала к неторопливому и расслабленному общению, мягкие удобные стулья с подлокотниками, достаточно широкие, чтобы самый заядлый ценитель стейков и тортиков не комплексовал по поводу размеров, приятная музыка, и какофония запахов доносящихся из кухни, нагоняющих аппетит.

Нику везло, ребята либо пришли совсем недавно, либо уже ждали свой заказ, что давало ему время на примирительные речи. Он спрятал букеты за спиной, хотя это очень нелегко сделать, учитывая их совместный объём, пробираясь к столику где обустроилась компания. Первым его заметил Артур, в некоторой растерянности и подобии испуга, выскочивший ему на встречу. Вика и Кира, подчёркнуто безразлично, продолжали о чём-то говорить. Ник вытянул свободную руку вперёд, сложив пальцы в классическом вулканском жесте «живи и процветай», искажая суть приёма фразой – отсылкой к другому художественному произведению:

– Я пришёл с миром. – Ник остановился в метре от Артура, протягивая ему руку, – Вчера я вёл себя как полнейший кретин, напился и начал буянить, что не оправдывает моих слов, сказанных в ваш адрес, стоило прислушаться к тебе, успокоиться и отдышаться на свежем воздухе, но сделанного не воротишь, поэтому я лишь надеюсь, что вы не станете держать зла на пьяного идиота, мир?

Кажется у японцев есть отдельное понятие для примирения, когда ты слишком горд, чтобы извиниться перед оппонентом, но из необходимости всё же это сделать, специально подбираешь слова, признающие твою неправоту, но не просящие прощения напрямую. Сам того не понимая, Ник как раз использовал этот приём, и он не питал особой антипатии к Артуру, кроме той, что испытывал во сне, но осадочек-то остался.

– Мужик, в твоей шкуре я не был, но прекрасно тебя понимаю, всё нормально, мир. – он протянул руку, пожав её в ответ, – Только, ты же понимаешь, что перед девчонками тебе, всё же, придётся извиниться.

Ник посмотрел на Артура, после этих слов, испытывая невольное уважение, тот прекрасно понял, что никакого прощения у него не просили, но из мужской солидарности, не стал заострять на этом внимания, позволив своему визави сохранить лицо. Японцам он бы точно понравился.

– Спасибо, прямо сейчас так и сделаю. – они вместе развернулись, направившись к столу. Ник всегда знал, что если путь к сердцу мужчины лежит не только через желудок, то у девушек, он проложен, помимо разнообразных подарков, ещё и через подругу, – Виктория, позволь мне искренне перед тобой извиниться. Мы знакомы не так давно, и я просто не имел никакого морального права делать о тебе, или совместно о вас, какие-либо суждения. Ты не обязана была слушать весь этот бред, как и мне не позволительно было его говорить. Прими этот скромный букет, в качестве моего извинения. Прости, ещё раз, я очень перед вами всеми виноват.

– Спасибо за цветы, не стоило, конечно, но мне правда очень приятно. И я нисколько не сержусь, ты вспылил, наговорил глупостей о которых уже сожалеешь дольше, чем потратил времени выкрикивая их в запале. Такое могло случится с любым из нас, ведь ничто человеческое.., – она поднесла букет к лицу, вдыхая аромат, кажется, даже искренне улыбнувшись, – Ну, ты понял.

Всё это время Кира сидела тихо, задумчивая и слегка отстранённая, может действительно обиженная сильнее, чем Нику показалось из письма, а может её гложет что-то совсем другое, недоступное для простого взгляда. В этот раз он обращался уже только к ней, ещё не зная, но желая подобрать самые искренние слова, что были внутри его сердца.

– Дорогая, Кира! Я не хотел начинать строчкой обращения в приветствии другу по переписке. Просто это правда – ты самое дорогое, что у меня есть. Никаких произнесённых слов, исписанных строчек, или спетых серенад не хватит…

– Ты так и будешь говорить репликами из мыльных опер, говори по существу. – неожиданно для Ника, Кира резко его перебила, хотя обычно ей нравились такие его ванильно – сопливые тирады.

– Прости, ты права. Извини за вчерашнее, ты заслуживаешь самого лучшего, не только подарков, вещей, отдыхов и отношений, но и человека, который будет рядом с тобой. Вчера я таким не был. Но обещаю, что впредь, я буду стараться больше, чтобы стать не просто достойным, а лучшим, для тебя, оберегая и заботясь каждую секунду, если ты позволишь. – он достал букет, протянув его Кире, изумление и восторг написанные на её лице, были лучше любых слов, хоть Ник и не сомневался, что за всю свою жизнь она видела и более экзотические цветы, и, чего уж скрывать, более дорогие. Но иногда время, место и подобранные слова, решают больше, чем Титанический Аморфофаллус или отпечатанный на раритетной купюре Джеймс Мэдисон, – Ведь мы в ответе, за тех, кого любим.

Уютный ресторанчик, как идеальное место для примирения. Красивые цветы, собранные в необычную композицию, вовремя преподнесённые в элегантном жесте. И переделанная под момент, классическая известная реплика, подчёркивающая значимость каждой фразы и искренность произнесённых извинений. Ник сказал всё это на одном дыхании, как бы про «между прочим», не акцентирую внимания на максимально приближённых к прямому признанию в любви словах. Наверняка, у всё тех же японцев, есть определение и для подобного рода ситуаций, тогда он об это не задумывался. Кира и так поняла всё правильно, и для неё это было лучше любых извинений. Ведь, какая разница как, можно тысячу раз кричать о любви к жизни, хорошей погоде или женщине, так её и не испытав, а можно прошептать единожды, лишь для той кто действительно заслуживает это услышать, обуреваемым тысячей страстей, глубоко внутри, куда только Она и сумела заглянуть.

– Если цитируешь классику, надо было сказать «приручили». – Кира сидела обняв букет и смотрела на Ника. В её глазах стояли слёзы, маленькой сентиментальной девочки, так верившей и ждавшей любовь, а на губах играла улыбка. Ему хотелось верить, что в этот момент она всё же счастлива.

– Тебя невозможно приручить, проще переписать историю. – Ник имел ввиду возможность перекроить крылатую фразу на новый лад, но в такой вариации было больше пафоса, так характерного для женских романов.

– Ты не исправим, иди уже скорее сюда.

– Я прощён? – Он снова начинал дурачиться, задавая вопрос для проформы, прекрасно зная ответ.

– Если ты меня сейчас не поцелуешь, то нет!

– А теперь ты заговорила репликами из мыльных опер.

Они дружно рассмеялись, забыв обо всём вокруг. Правду говорят, что мир двоих не понять миллиардам. Ник целовал Киру, снова и снова, не понимая, что изменилось спустя десятки тысяч поцелуев до этого. С ней всё опять стало в новинку, другая палитра ощущений, даже вкус губ, теперь был иной, и он никогда бы не смог подумать, что не высказанные три заветных слова, но наконец осознанные внутри самого себя, могут окрасить привычные действия новыми эмоциями. Ник не хотел задаваться вопросами о других возможных аспектах повлиявших и изменивших, что-то внутри них самих. Он просто закрыл глаза, наслаждаясь скоротечным настоящим, спустя мгновение бесследно превращающемся в минувшее прошлое.

ГЛАВА 6. СЕЙЧАС.

«ОТНОШЕНИЯ В ДОЛГ»

« Когда ты ночью не смыкаешь веки.

В семи потах, ворочаясь без сна,

И кажутся все по колено реки,

В груди, вдруг, просыпается весна.

Разводишь сопли, бродишь, как зануда,

Термометру не доверяя вновь.

Всё это лишь банальная простуда,

А ты, ошибочно, поверил, что любовь. »

Когда лёжа в больничной палате, забываясь нелёгким сном, Ник приходил к выводу, что Надя вызывает в нём некое подобие симпатии, он ошибался сильнее, чем Торин Дубощит недооценивший Бильбо Беггинса. Она была сущим проклятием, упавшим на его голову.

Первое время всё было относительно. На следующий день после операции, Ник позвонил родителям, вкратце описав суть происшествия. Те, естественно, примчались спустя пол часа, как он не пытался их отговорить. Откладываемое знакомство с Надей состоялось в тот же момент, крахом пепла всех ожиданий, сыплющимся на его голову. Мама хотя бы пыталась сдерживаться. Отец, чуть ли не пИсал щенячьим восторгом, впечатлённый Надиной компетенцией, внимательностью и «внутренним обаянием», что в мужском словаре означало отличную грудь и упругую попку. Не смотря на абсурдность происходящего, родители сошлись во мнении, что это лучшая из возможных сиделок для их сына, не только в штате местной больнице, но и во всём регионе, даже не подозревая в какую аферу были втянуты. Они обменялись телефонными контактами, на случай если «Наденьке», что-то понадобится для осуществления ухода за Никитой, или просто поддержки коммуникации, и счастливые, чуть ли не вприпрыжку удалились. Так и не поняв, что именно их воодушевило, уж не новость ли, что с такими темпами к тридцати годам от него останутся «рожки» да и то если не отвалятся раньше, Ник перестал забивать себе голову подобными рассуждениями.

Надя отправилась следом домой, отоспаться, отъесться, что там ещё девушки делают, когда остаются одни – отмокают в ванной? Её и так переполняли эмоции от неожиданного успеха, ещё немного и Ник мог бы лицезреть одну из вариаций победного танца в стиле «выкуси, я же тебе говорила». Но пронесло, он остался в тишине, наедине с обезболивающими препаратами, которые кололи чаще, если состроить страдающую гримасу. Ник не собирался здесь задерживаться, ведь дома он так же мог бы валяться накаченный таблетками, только в уюте собственной квартиры с интернетом и кабельным.

Следующие два дня его постоянно навещала Надя, просиживая с ним не меньше трёх часов. Нику стоило бы озаботиться тревожным колокольчиком, предвестником грядущих перемен, но он так уставал пялиться в стенку или окно за целый день, что был даже рад хоть какому-то общению. Удивительно, но даже родители не задерживались с ним дольше, окончательно доверив уход за больным «квалифицированному специалисту». Ника тошнило от такой театральщины, на которую он собственноручно подписался. После выписки, когда Надя заботливо доставила его домой, ему стал очевиден скрывающийся доселе подвох. Квартира была не та. Точнее адрес и месторасположение совпадали, но в ней больше не царил антураж уютного наркопритона, который Ник всеми силами создавал последние два с половиной года.

В этот момент Надя ликовала. Родители выдали ей ключи накануне, и она вычистила холостяцкое жилище до неузнаваемости. Никаких следов затхлости, захламлённости, или хотя бы пятен рвоты на ковре, с которыми Ник уже успел подружиться и почти выучил по именам: Теодор, Авраам и старина Бенджи, этакое плато Рашмор, слегка отклонённое от оригинала, в его миниатюрном коричнево-зелёном исполнении, с характерным запахом, так ведь и не гора. Вещи перестали быть разбросаны, на журнальном столике пропали пыльные рожицы и отпечатки бутылок, в целом квартира стала выглядеть теперь жизнепригоднее самого хозяина.

– Правда выглядит намного лучше? – Надя прыгала вокруг Ника, помогая устроиться на диване, подушки которого были явно вычищены и взбиты для пущего комфорта, – я читала, что по фэн-шую, дом это внутреннее состояние души его владельца. Твоё оставляло желать лучшего, поэтому я решила помочь тебе навести порядок. Так сказать, разобраться снаружи, прежде чем залезть к тебе внутрь.

Ник не стал заострять внимание на двусмысленности высказанной фразы, Надя и так напоминала свёклу больше обычного, с учётом того, что в обычное время страдала даже излишней бледностью.

Изменения коснулись не только квартиры. Все его установки полетели к чертям. Надя приходила когда хотела, делала, что взбредёт ей в голову, игнорируя угрозы Ника. Однажды он так ей и сказал: