Рехаб

Дорога была скоростная, с двумя полосами и отбойником, требовала внимания, но Ксюша ездила давно и уверенно – порой слишком раздолбайски. Пока она листала рабочий чат, читая отчёты коллег о мероприятиях и состоянии подопечных, машина на что-то налетела – она даже не успела разглядеть, на что именно.

– Летаю, как на метле! – сама над собой рассмеялась она, и от этого настроение немного улучшилось.

Дома её встретил Боня, с разбегу сбивая с ног. Миша сидел на террасе, закутавшись в плед, с книгой и сигаретой. Ксюша присела на край кресла, обняла его и прошептала:

– Пойдём сразу спать? Я не голодна и не хочу сегодня больше работать.

Миша молча отложил книгу, сбросил плед и последовал за ней на второй этаж.

Глава 7. ДИАГНОЗ ОБАЯНИЕ.

Утро началось с того, что Боня, не дожидаясь команды, ткнулся холодным носом в ладонь Ксюши, требуя прогулки. Она ворчала, натягивая спортивные штаны, но уже через минуту они мчались по промерзлым дорожкам коттеджного поселка, оставляя за собой облачка пара. Возвращались оба довольные – пес с высунутым языком, Ксюша с румянцем во всю щеку.

– Мой хороший, сейчас накормлю, – она потрепала Боню по загривку, а тот уже танцевал у миски, громко клацая когтями по плитке.

Миша спустился с лестницы, заспанный и теплый.

– Кофе без молока, – пробормотал он, целуя ее в макушку. – Сегодня допоздна.

– Значит, Боне скучать, – вздохнула Ксюша, но тут же улыбнулась. – Ладно, беги, денежный мешок.

Они привычно посмеялись, разошлись – он к отчетам, она к тем, кому деньги не помогли.

Влад стоял перед Ростиком, скрестив руки.

– Когда эта бессонница пройдет?

– Когда мозг перестанет тебя ненавидеть, – флегматично ответил тот. – Но можешь попросить у психиатра таблеток. Сегодня как раз прием.

Завтрак был противным. Каша липла к нёбу, яйцо пахло серой. Влад давился чаем, когда к нему подсели.

Сначала – Элла. На вид ей было лет двадцать пять – короткие выкрашенные в рыжий волосы, мужская одежда, но тонкие черты лица и холёные руки выдавали в ней женщину.

– На чем заехал? – спросила она, разглядывая его, как экспонат.

– На "мерседесе". В кювет. – Он осклабился, и что-то в этом оскале – может быть, слишком острые клыки или блеск в глазах – заставило ее резко сменить тон. Ее пальцы вдруг изобразили что-то похожее на кокетливый жест.

– Я… я пишу музыку для наших вечеров. Зайди как-нибудь, послушаешь.

Исчезла так же быстро, как появляется мысль о первой дозе при ломке.

Потом – девчонка с губами, накачанными до нелепости, и взглядом, выученным перед зеркалом.

– Богатый? – без затей поинтересовалась она, играя ложкой в пустой тарелке.

– Достаточно, чтобы знать – такие, как ты, стоят дешево.

Его вывернуло от собственных слов. Не от бутерброда – от воспоминаний. Так с ним говорила Оля. Та самая Оля.

– На тяге? – проходящий парень кивнул на его побелевшие костяшки пальцев, впившихся в стол. – Я тоже Влад. Держись, новичок.

– В консультантскую! – донеслось сверху, и голос звучал так, будто звали на казнь.

Гавриил, психолог, напоминал медведя после спячки – заросший, сонный.

– Садись, будем тестировать.

Пока Влад кликал на вопросы, Гаврюша храпел, уткнувшись в папку. Но стоило зайти речи о ставках, кокаине, ночных клубах – превратился в другого человека.

– О, я тоже прошел через это! – Он вскочил, глаза блестели, как у голодного шакала. – В 2012-м я спустил квартиру на рулетке!

Через час они вышли, оба на взводе. Гавриил тряс ему руку, словно они только что ограбили банк.

– Теперь к Ксении Ниловне! – крикнул Ростик.

Влад провел языком по сухим губам.

Сейчас он проверит, кто кого сломает.

На этот раз Влад сделал всё нарочито правильно: поднялся по лестнице не спеша, постучал в дверь кабинета трижды, выждал паузу, и только услышав чёткое "Войдите", переступил порог. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки – даже это простое соблюдение правил давалось с трудом после лет вседозволенности.

Ксения была готова к нему. Это читалось во всём: в аккуратной стопке документов на столе, в спокойном положении рук на коленях, в чуть приподнятом подбородке. Профессионал до кончиков ногтей.

– Присаживайся, – жестом указала она на кресло напротив. – Начнём с базового: возраст, детство, образование, отношения.

Сперва Влад отвечал с характерным сарказмом, крутя в пальцах бумажную салфетку, но постепенно его плечи начали расслабляться.

– А я только что всё то же самое уже делал с другим психологом, – ударение на слове "другой" прозвучало как вызов. Ксюша не отреагировала, хотя её правая бровь едва заметно дрогнула.

«На хрена диагностику ставят в один день с консультацией. Ещё и психиатр у него сегодня. Атас!» – мысленно ругнулась она, сохраняя невозмутимое выражение лица.

– Получается, ты употребляешь с семнадцати, сейчас тебе тридцать два – это пятнадцать лет. Немало. Сам какие последствия для себя отмечаешь?

– Никаких, – с бравадой парировал Влад, но его взгляд непроизвольно скользнул к окну.

– Ну я вот уже вижу одно значимое последствие: приходить к человеку, который может помочь, и эту помощь от него не получать.

– А кто ты такая, чтобы я хотел твоей помощи? – Влад оскалился, обнажив ровные белые зубы. – У тебя на лбу не написано, что ты профессионал и твой послужной список. Может, ты как те двое: один спит, другой гогочет. – В его голосе звучала обида на весь мир, натянутая, как струна.

Ксюша почувствовала момент – тот самый, когда можно попробовать достучаться.

– Влад, – её голос стал мягче, – я тебе не враг. Ты можешь навести справки обо мне у других моих пациентов, благо эта опция здесь всем доступна. – Она заметила, как его плечи начали понемногу опускаться. – У меня есть, что тебе предложить. Я увидела, какой ты ранимый, когда пресекла твой порыв помочь мне с пальто. Я всё замечаю. Это моя профессия – видеть детали и складывать из них полную картину.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Ксюша продолжила:

– Ты можешь мне доверять, только тогда наша совместная терапия будет по-настоящему исцеляющей. – Она специально сделала акцент на словах "наша совместная".

– Откуда мне знать, что ты меня не обманешь? – его огромные тёмные глаза, полные страха и обид, смотрели прямо в душу. В этом взгляде было столько боли, что Ксюша едва сдержала вздох.

– Мне можно верить, я друг. – Она держала его взгляд, стараясь передать всю свою искренность. В этот момент она видела не наглого, саркастичного Влада, а того мальчишку, который когда-то испугался и спрятался за маской.

Влад резко откинулся на спинку кресла, будто отталкиваясь от этого проникновенного момента.

– У меня есть время подумать? – спросил он, и Ксюша, зная этот тип личности, поняла – давить сейчас было бы ошибкой.

– Я даю тебе сутки. Взамен на доверие обещаю тебе комфортное выздоровление с разрушением всего того, что чужое, не твоё. Я верну тебе тебя. – Она сознательно сделала это звучащим как вызов, зная его азартную натуру.

– Хорошо, я подумаю, – бросил он на прощанье и вышел, оставив за собой лёгкий шлейф дорогого одеколона, смешанного с запахом сигарет.

Когда дверь закрылась, Ксюша устало откинулась на спинку кожаного кресла. Её пальцы непроизвольно постукивали по ручкам. Каждый раз эта борьба за исцеление души напоминала ей разрыв контракта с дьяволом – болезненный, опасный, но необходимый. И этот парень, она чувствовала, будет самым сложным случаем за последние годы.

За окном зашуршали листья под порывом ветра. Ксюша закрыла глаза – впереди была долгая ночь размышлений и подготовки к их следующей встрече.

Влад ворочался на узкой кровати, скрип пружин раздражающе громко звучал в ночной тишине. Он уже в пятый раз приподнялся на локте, украдкой разглядывая соседа. Кирилл – этот "наставник по статусу", который за год так и не научился ничему, кроме как подставлять щёки под удары, – сейчас мирно посапывал, свернувшись калачиком. Чёрт возьми, как же хотелось сейчас разговора, хоть какого-то отвлечения…

– Эй, спишь? – шипение Влада походило на звук разрываемой бумаги.

– М-м?.. Чего тебе? – Кирилл сморщился, будто от внезапной боли, и протёр кулаком слипшиеся глаза.

– Ксения Ниловна… она твой психолог? – Влад впился пальцами в край матраса, чувствуя, как под ногтями застревает крошащаяся обивка.

Сосед зевнул так, что хрустнула челюсть:

– Нет. Чинил у неё телевизор. В её доме.

– Одна живёт? – голос Влада внезапно сдавило, будто кто-то наступил на горло надувному шарику.

Кирилл прищурился в полутьме:

– Вроде мужик есть… То ли муж, то ли так. Тебе-то зачем?

– Надо. – Влад шлёпнулся на подушку, но через секунду перевернулся обратно, и в голосе появилась ядовитая игла: – Телевизор хоть дорогой?

– Нормальный, – буркнул Кирилл и тут же захрипел, будто включили запись.

Влад резко развернулся лицом к стене. Штукатурка под потрескавшимися обоями образовывала узоры – то ли карту неведомых земель, то ли чей-то перекошенный профиль. Он закрыл глаза, но вместо темноты увидел её – Ксению, её странное предложение, её губы, сложенные в вопросительную улыбку. Математический ум, привыкший раскладывать всё по полочкам, сейчас буксовал, словно попав в песок. А где-то глубоко внутри, в тёмном тёплом месте под рёбрами, что-то новое и пугающе живое настойчиво толкалось, шепча: "Скажи ДА!".

"Скажи ДА!" – этот внутренний голос больше походил на голодный рык. Влад стиснул зубы так, что в висках застучало. Что она вообще хочет? В голове всплыло её лицо – не то терапевта, не то сообщницы. А может, просто женщины, которая смотрела на него так, будто видела насквозь… и почему-то не отводила взгляд.

Он резко потянул на себя одеяло, и шов на пододеяльнике с треском лопнул.

– Чёрт… – прошипел Влад сквозь зубы.

Перед глазами всплыла фантазия, как Ксения наливает чай – ему, а не себе, – и её пальцы слегка дрожат. От волнения? Нервозности? Или… почему?

«Нормальный» телевизор.

Если бы дорогой – всё ясно: взятка, манипуляция. Но «нормальный» … Значит, она действительно просто позвала Кирилла к себе домой. Не в кабинет, не на сеанс – домой. И теперь Влад сжимал кулаки, потому что не мог решить, что бесит его больше:

что Кирилл видел её не как врача, а как женщину с маслом на руках,

или что он сам сейчас завидует этому тупому ублюдку, который даже не понимает, какое это предательство – быть в её доме и не заметить… ничего.

– Кирилл! – его шёпот больше походил на царапину ножом по металлу.

– М-м?..

– Она… какая там? – вырвалось прежде, чем он осознал.

Сосед, не открывая глаз, пробормотал:

– Руки… в масле. От антенны.

И захрапел.

Руки в масле.

Влад представил: Ксения, вся такая неприступная в своём бирюзовом халате (а может, она дома носит что-то другое? что-то мягкое, домашнее?), наклоняется над техникой, а потом… вытирает ладони о бёдра.

Вот же сука.

Он пнул одеяло. Значит, правда «просто» звала. Без подтекста? Нет, не верю.

Но если подтекст есть – почему Кирилл, а не он?

Математика молчала. Зато где-то под рёбрами клубилось что-то горячее, обжигающее.

И тогда его мозг выдал новый алгоритм:

«Если нельзя вычислить – надо идти и убедиться самому».

Тем временем Ксения провела ладонью по корешкам книг на тумбочке. "Двойная порция" – так называл её метод Михаил: художественная литература для души, профессиональная – для гибкости ума. Но сегодня ни Стейнбек, ни Фрейд не могли зацепить внимание. Пространство кровати без Миши казалось неестественно огромным.

Боня, почуяв движение, мгновенно оказался у ног, его влажный нос ткнулся в свисающую ладонь. Поводок загремел, и через минуту они уже шагали по хрустящему инею.

Звёзды. Именно под такими Венера – та самая девочка с глазами взрослой женщины – пыталась считать их, смешно щурясь. А потом был тот самый звездопад, когда они с Ксюшей одновременно вскрикнули: "Смотри!" и засмеялись над синхронностью.

Морозный воздух обжёг лёгкие, зато мысли наконец выстроились в чёткую линию. Вернувшись, Ксения заварила ромашку – аромат напомнил детство, бабушкину дачу. Боня, свернувшись калачиком у ног, вздохнул так глубоко, что аж затряслись брыли. Последнее, что она запомнила перед сном – тёплый груз на одеяле и тиканье часов в прихожей.

Глава 8. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ.

Ребята с утра перешептывались – машина Ксении Ниловны стояла у входа уже к девяти, хотя обычно она появлялась не раньше одиннадцати.

Пробравшись по коридору, будто тень, Ксения отыскала Кирилла.

– Как Влад? Спал?

– Да не спал он, – Кирилл лениво потянулся, – ворочался, вздыхал, вопросы задавал…

– Какие вопросы, Кирилл? – Ксения прищурилась. – Почему из тебя всегда нужно вытягивать слова, как занозы? Ты же знаешь, я всё равно узнаю.

– Знаю, – он зевнул. – Ты у нас Шерлок в юбке. Если информации нет – ты её из воздуха достанешь. Спрашивал про тебя. И про твой телевизор.

Ксения замерла на секунду.

– Невозвратный случай… – прошептала она больше для себя, а затем, спохватившись: – Костя у себя?

– Угу, – кивнул Кирилл. – Тебя ждёт.

Ксюша ворвалась в кабинет директора и плюхнулась на диван, будто у неё за спиной горел фитиль.

– Привет. Выкладывай.

– Ксюш, – Костя вздохнул, поднимая кружку, – дай человеку чаю допить.

– Нет времени. Либо он невозвратный, либо через неделю он тут всех «вылечит» – начиная с Гаврюши.

Костя фыркнул:

– Я слышал, как Влад вчера Гаврюшу завёл. Справишься?

– Если не будут мешать. И расхолаживать. – Она пристально посмотрела на него. – Ты в курсе, что Ростик вчера сунул ему чей-то плеер, а потом оставил одного в спортзале? После этого Влад весь центр на уши поднял – такой прилив энергии дал.

– Кретин, – резко сказал Костя. – Я про Ростика. – Он отложил кружку. – Ксюша, ну ты же профессионал. Ты же понимаешь, кто у нас консультанты? Они сами в социуме не жили – закончили ребцентр, поволонтёрили, да так испугались жизни, что обратно приползли.

Ксения нахмурилась, вдруг сникнув.

– И то верно, Кость… Чего это я? – Она провела рукой по волосам. – Но Влада я им не отдам. Слишком он… интересный. Сложный. Поэтому – только по моим схемам. Кстати, что психиатр сказал? Возвратный?

– Александр Романович считает, что сохранён. – Костя потянулся к компьютеру. – Скину тебе протокол, посмотришь. Таблетки выписал.

– Хорошо. Спасибо. – Она встала, и они легко хлопнули друг друга по ладоням, как делали это уже сто раз. – Пойду «раздавать указания».

Ксения ворвалась в групповую, как ураган, заставив ребят инстинктивно вжаться в стулья.

– Расслабьтесь, птенчики, – её губы растянулись в хищной улыбке, – у Ксении Ниловны сегодня прекрасное настроение! Просто я решила: вместо скучного собрания будет терапевтическая группа. С медитацией… и возможностью доспать.

Влад, до этого момента безучастно ковырявший этикетку на бутылке с водой, вдруг замер. В воздухе витало что-то необычное – все ребята напряглись, будто ожидая подвоха.

– Садимся в круг. – Ксения опустилась между ними, и Влад неосознанно юркнул на место ближе, чем нужно. Их плечи почти соприкоснулись, и по спине у обоих пробежал странный трепет – будто кто-то провёл пером по оголённым нервам.

– Закрываем глаза. Чувствуем, как тело соприкасается со стулом, – её голос suddenly стал бархатным, обволакивающим. – Спина прижата к опоре, бёдра расслаблены, ступни чувствуют пол… Руки свободно лежат на коленях – не сжимаем, не скрещиваем.

Влад приоткрыл один глаз, проверяя: всё ещё здесь? Остальные уже погрузились в процесс – они обожали эти сеансы. Только он один всё ещё держался за реальность, как утопающий за соломинку.

– Теперь представьте золотой свет… Он наполняет вас с макушки, – Ксения медленно перечисляла: – Лоб… скулы… шея… – и украдкой наблюдала, как Влад стискивает веки, будто пытаясь не увидеть что-то внутри себя.

– А теперь ваше безопасное место. Где оно? Лес с шепотом листьев? Пляж с тёплым песком? Или… может, чьи-то руки, обнимающие вас?

Влад резко дёрнул бровью.

Через 20 минут ребята, потягиваясь, делились образами: океан, родной двор, даже шумный мегаполис.

– Я был здесь, в групповой, – буркнул Влад.

Ксения едва заметно улыбнулась – она видела, как его дыхание замедлялось. Он соврал.

– Круг чувств! – объявила она. – Три эмоции, которые сейчас ярче всего.

Результаты были предсказуемы: у кого-то тревога, у кого-то злость. Влад скрестил руки:

– Ничего не чувствую.

– Идеально, – Ксения прищурилась. – Значит, у нас с тобой сегодня будет очень интересная сессия. После обеда.

У него предательски ёкнуло под рёбрами. Он лишь кивнул, боясь, что голос выдаст слишком много.

Ребята обнимали Ксюшу, смеялись, благодарили – а Влад стоял в стороне, изучая её.

Где здесь психолог, а где – просто женщина? Где профессиональная улыбка, а где – настоящее тепло? Он ловил каждое движение, каждый взгляд, но граница казалась размытой.

А надо ли это ему?

Он ведь приехал сюда лечиться. Но понемногу, будто сквозь густой туман, к нему возвращалось ощущение жизни.

Не той жизни, где весь мир измеряется нулями на купюрах и граммами в пакетиках. А той, где когда-то было небо.

Настоящее небо.

Он вдруг вспомнил: у него же была собака! Огромный, лохматый пёс, который встречал его, виляя хвостом, после школы. И пауков он боялся – до дрожи в коленках. Теперь же сделал из них культ, как будто нарочно пытался заменить один страх другим.

А ещё…

Он ведь когда-то умел смешить людей. Участвовал в КВНах, шутил так, что весь класс хохотал. Мечтал о небе – и даже поступил в лётное. Отучился семестр, вернулся домой на каникулы – а там…

– Эй, Влад, подъезжай, есть разговор!

Сосед Колька, с которым они ещё в садике в одной песочнице копались. Влад сел в машину – кожаный салон, резкий запах новизны.

– Нравится? – Колька похлопал по рулю. – Ворованная!

Влад почувствовал, как кровь отливает от лица.

– Расслабься, — сосед усмехнулся и высыпал на торпеду дорожку белого порошка.

У Влада уже был опыт.

Первый раз – с Олей, подругой мамы. Она смеялась, когда он чихнул от щипавшего ноздри порошка, потом провела пальцем по его губам: «Ну что, малыш, теперь ты совсем взрослый».

Первый секс с ней же – липкий, торопливый, в ванной, пока мама спала за стенкой. Оля прикусила его плечо, чтобы он не застонал слишком громко. Потом смотрела, как он дрожит, и говорила: «Ты мне нравишься… но ты слабый».

Вседозволенность кружила голову. Деньги, тачки, девчонки – всё было легко, слишком легко. Но потом Оля отбирала у него дозу, швыряла в лицо купюры: «На, сопляк, купи себе достоинство».

Он пытался сбежать. Лётное училище – мечта, чистый небосвод, свобода. Но приехал на пару недель домой… и снова вляпался.

А теперь – Колька, усмешка, белая дорожка и возвращение в ад, откуда на этот раз выхода не было.

Влад медленно открыл глаза. Перед ним, опустившись на корточки, сидела Ксения Ниловна. Её лицо было так близко, что он различал золотистые искорки в зрачках.

– Ну как ты? – её голос звучал мягко, как тёплое одеяло. – Гипноз получается не у всех с первого раза.

Он вспомнил: только что зашёл в кабинет, кивнул на её вопрос «Хочешь попробовать?» – и вот уже лежал на кушетке, тонул в бархатном тембре её голоса. На групповых медитациях ещё можно было сопротивляться – там она работала со всеми. Но здесь… Здесь не было спасения.

И самое страшное – он вспомнил. Всё. Даже то, что годами хоронил в самых тёмных уголках памяти.

– Как ты, Влад? – её пальцы осторожно коснулись его запястья. – Всё в порядке? Не тошнит?

Он молчал, сжимая подлокотники кушетки. Вопрос, который действительно хотел задать, жёг изнутри.

– Ксения Ниловна… – голос внезапно сорвался. – Если я скажу «да» … Вы ведь меня не бросите?

Он поднял глаза – прямо в её зрачки, тёмные и глубокие, как колодцы. Смотрел так, будто пытался разглядеть на дне хоть крупицу надежды.

Ксюша не отвела взгляд. Медленно, словно давая ему время передумать, обхватила его ладонь обеими руками.

– Своих не бросаем, – прошептала она. – Добро пожаловать… домой.

Глава 9. ПРОЗРАЧНОСТЬ.

Ксенино «домой» означало железное правило: её методы – или никаких. Когда консультанты, в её отсутствие, позволяли Владу даже тень поблажки – воздух в центре становился густым, как сироп, а её каблуки цокали по коридорам с такой яростью, что даже старые наркоманы из "опытной группы" вздрагивали в своих креслах.

– Костя, ну скажи ты им! – её голос звенел, как лезвие, падающее на кафель. Пальцы впились в край его стола, отполированного до зеркального блеска. – Они его упустят. У нас один шанс – давить на то, что в нём ещё живет. На детские фотографии в его карточке, на эту… её губы дрогнули, мамину вышивку на его рваной рубашке. У него, в отличие от остальных, есть совесть.

Директор отложил ручку, металлический щелчок прозвучал, как предупредительный выстрел.

– Совесть? – он пересёк кабинет, притворив жалюзи. Полоски света полосовали его лицо. – Ксень, ты в курсе, что он вытворил вчера, в твой выходной?

Она фыркнула, сморщив нос – морщинка между бровями, та самая, что появлялась только в моменты настоящей злости.

– Что, не съел кашу на завтрак? – сахарная интонация, но глаза ледяные.

– Вовсе нет. – Костя провёл пальцем по экрану планшета, вызвал файл. – Помнишь пациентку Катерины? Ту, с синяками под глазами и розовыми шнурками?

Ксения замерла. Голова склонилась вбок – медленно, как будто проверяя: не галлюцинация ли это.

– Ну? – её ноготь щёлкнул по ободу чашки с остывшим кофе.

– Так вот, их вчера видели в старом корпусе. Он прижал её к стене, Ксюш. Тридцать два года против шестнадцати.

Последние слова пробили тишину, но Ксения уже рванула к двери, распахнув её так, что стекло задрожало в переплёте.

– Влада ко мне! Сейчас же!

Её голос разорвал коридор, отскочил от выцветших стен, ударил в спину дежурного, который уже летел выполнять приказ.

По пути она врезалась в кабинет Гавриила, не стуча. Он сидел, разбирая цветные тесты Роршаха, но, увидев её лицо, отшвырнул карточки.

– В чём дело?

– Этот кретин… – её дыхание спёрло, ключицы резко выступили под тонкой тканью блузки.

Гавриил встал – медленно, как всегда, но глаза уже горели.

В её кабинете Влад стоял, прислонившись к косяку – мальчишка, если бы не взгляд.

– Ты понимаешь, что творишь?! – Ксения врезала вопросом, швырнув папку на стол. Бумаги взметнулись, как испуганные птицы.

Гавриил перехватил, шагнув между ними:

– Влад. Говори сам.

Тот пожал плечами:

– Не понимаю, о чём вы.

– Ах, не понимает! – Ксения вскинула ладони, кольца блеснули при свете лампы. – У нас запрещены любые контакты! Даже если "она сама начала"!

– О, вы об этом? – он усмехнулся, клыки блеснули. – Ну, она прилипла, как банный лист. Я что, должен был её отшвырнуть?

Гавриил ударил кулаком по столу – стакан с карандашами подпрыгнул.

– Р-е-б-ё-н-о-к, – он прошипел, раздирая воздух между словами. – Ты в СИЗО сидел. Там за такое…

– За что, блять?! – Влад рванулся вперёд, жилы на шее напряглись, как тросы. – Это был просто поцелуй!

Ксения побледнела. Даже помада не могла скрыть дрожь губ.

– Бесполезно, Гавриил. – её голос упал до шёпота. – Прозрачность. Пусть встретит Новый год в изоляции.

Влад сжал челюсть – щёлканье зубов.

– И что это за хуйня – "прозрачность"?

Они ответили хором, будто отрепетировали:

– Узнаешь.

Пауза. Искра в его взгляде – ненависть, испуг, вызов.

– Свободен. И 500 штук «Мат – не мой формат» до вечера, иначе плюс ещё 500.

Дверь захлопнулась так, что дрогнули стены.

– Спасибо, коллега, мне надо переварить, – Ксения устало опустилась в кресло.

– Не на того ты ставишь, дорогая, – уже в дверях кинул довольный Гаврюша.

Прозрачность означала для Влада, что никто из ребят не может с ним разговаривать – даже невербально. Обращаться он может только к сотрудникам.