Златая цепь

Прежде чем отправиться в ОГБИЧ, я решила встретиться еще с одним помеченным галочкой в списке человеком – тем самым Анатолием Кондрашовым, который был лично знаком с Нинту-Ядвигой. Уж и не знаю, как еще её величать. Я долго мешкала. На удивление, Маркс намекнул, что такие приемы разрешены и даже пообещал уговорить его на встречу со мной. Вот это оказывается было не просто.

Про человека с нелепой фамилией Кондрашкин информация в базе нашлась сразу. Он отбывал наказание в прошлом и, к сожалению, не в Охре. Ну раз уж информация открыта, попробую с ним встретиться. Оказывается в Охро-Геотии имелось учреждение, занимающееся межчастотными коммуникациями. Вот туда-то я и позвонила. К сожалению, говорить пришлось с автоответчиком. Я озвучила ему свою просьбу и отправилась в парк – отдохнуть и поразмышлять. Но ждать пришлось недолго. Мне перезвонили ровно через сорок минут и назначили свидание с заключенным Кондрашкиным через два часа.

Веселый молодой человек чересчур радостно объяснил, что согласился на встречу Кондрашкин с трудом, поставив одно странное, на мой взгляд, условие: принести ему молодой картошки с маслом. Тогда я в этом ничего не понимала. В моём времени так не питались. Наш рацион состоял в основном из синтетических и минеральных продуктов. Еда походила на всевозможные брикеты и муссы. Поэтому в такой неординарной прихоти я лично узрела некий хитрый трюк. Но я ошиблась. Он просто истосковался по домашней пище. Слава богу, мне пообещали помочь с приготовлением и даже позволили совершить переход, чего я не ожидала и не очень-то хотела.

Внешний вид помещения, где нам устроили так называемое свидание, нагнетал мрачное настроение. Все было грязно, серо, облезло. Повсюду решетки, старые кафельные полы, стойкий запах затхлости, плесени и мочи.

Ёмкость с картошкой мне дали уже здесь. Не очень чистая, странного вида кастрюля с кривой, коричневой надписью «соус». Такие я уже видела в прошлом. Но пахло из неё не плохо. Я поставила кастрюлю на почерневший от времени, рассохшийся местами стол и стала ждать.

О будущем моём собеседнике я нашла много противоречивых фактов и конечно же волновалась. Когда-то он нарушил запрет управляющих и был наказан временем. Есть у них такой вид наказания. Человека запирают в прошлом, в какой-нибудь тюрьме или тяжелой жизни. Чаще всего это пожизненно. Заперли его в России восьмидесятых годов. Ради спасения своей страны он совершил восемнадцать прыжков в прошлое именно тогда, когда управляющие наложили на подобные путешествия строжайший запрет. Страну он спас. Благодаря ему не случилась страшная, возможно последняя в истории мира, война. Но наказание понес. Закон есть закон. Ему лишь разрешили выбрать время. Он выбрал то, в котором был когда-то счастлив – восьмидесятые годы двадцатого века.

У меня имелись сведения, что с Ядвигой у него были очень близкие отношения. А что, если она была от него беременна? Это ведь ключевой момент. Являлась ли беременность настоящей или то был маскарад с целью появления чужого, возможно похищенного, ребёнка?

Встречу этуя выпросила под предлогом сбора информации о личностях первых охринцев. И всё равно не мало рисковала, так как, по словам того же Кондрашкина, скорее всего, за мной давно уже следят. Поэтому я пошла напропалую, оттого манера нашей беседы может показаться довольно странной. Я придумала вбрасывать в разговор некоторые ключевые слова, чтобы собеседник мой понял, зачем я здесь.

Наручников на нем не было. Взгляд больших, зелёных глаз абсолютно спокоен. Холодный, открытый, как будто скользящий поверх всего. Красивое, аристократическое лицо, черные волосы, высокий лоб, тюремная, неопределенного цвета, одежда.

Он молча взглянул на кастрюлю и удивленно повел изогнутой бровью.

– Это картошка, – пояснила я, – вы просили.

В ответ он лишь согласно кивнул и снова ни слова.

– Да, – я наигранно оглядела помещение, – тюрьмы наши требуют ремонта. Надеюсь, лет через сто это случиться. – Я улыбнулась и повторила первую ключевую фразу. – Лет через сто. – Так я хотела дать ему понять, что пришла из будущего. Но он оставался невозмутим. Анатолий считался опытным сотрудником и я надеялась, что он понял меня. – Я пишу учебник по истории. Меня сейчас интересует деятельность ваших коллег. В архивах немного информации о женщинах. О некоторых совсем мало. – Он смотрел на меня не мигая. – Я лишь знаю, что были женщины из Индии, России, Италии, Египта, Польши. Из Польши, – пришлось повторить мне и Анатолий наконец-то моргнул. – Есть информация о рожденных в непростое время детях. Неужели это правда? В Пушкинской библиотеке я отыскала статью об этом. В Пушкинской библиотеке, – повторила я. – Представляете, там работает человек, очень сильно похожий на Пушкина. Удивительное совпадение! – Сказав это, я дала ему намёк на своё тесное сотрудничество с моим другом и учителем Александром Бехдетским, который на самом деле имеет большое сходство с великим русским поэтом. Он должен начать говорить, а для этого он должен доверять мне, но ничто не могло отогреть его взгляд. – Я знаю лишь, что у вас были длительные отношения с одной из сотрудниц. Кстати, один ваш знакомый просил спросить, не помните ли вы адрес жены милиционера?

– Нинту, – неожиданно заговорил Анатолий, но тон его мне не понравился. Казалось, что мой приход ему совсем не по душе. – Другое ее имя Нинту. Лаборатория ее имени вам должна быть известна. Куда подевалась эта женщина, я не помню. А вообще, зачем вам писать о женщинах? Там нет интересных тем. Пишите лучше о великих изобретателях того времени и их потомках, например.

– Но я…

Анатолий придвинулся ко мне через стол и заговорщицки произнес:

– Вы слишком много сказали. Теперь я советую вам спрятаться. Немедленно. Вас будут преследовать.

– Я…

– А вы портрет её видели?

– Чей?

– Два, – он хитровато рассмеялся, – вам надо увидеть два портрета. Вы начинающая, что ли?

– Я же сказала, я пишу…

– Мне не интересна тема ваших учебников. Ложь сплошная. Вы ищете двух женщин. А портретов их не видели.

Он снова рассмеялся. Мягко, но это меня и задело. Походило на дискриминацию в отношении меня.

– Я… да… я начинающая.

– А вам вообще это надо?

Он как в воду смотрел. Я иной раз и сама не понимала, что ищу и зачем? Вернее, кого.

– Я разберусь, – как можно холоднее ответила я и брови его недовольно поползли вверх.

– Почему я должен с вами говорить? – он явно был рассержен. – Может вы врёте похлеще гороскопов и Зодиака. Нарисуйте круг зеленой краской, поставьте в него козу и возможно она расскажет вам больше, чем я. А я умываю руки. – Он взял кастрюлю и встал. – Соня, Сергей, Семен, Руслан… Эти мои коллеги возможно более разговорчивы, чем я. Поговорите с ними или с козой! Но главное – бегите! Прячьтесь! Теперь вас не оставят! Надо же быть такой дурой! Пятьдесят пять раз готов вам это повторить! Лучше бы я в Ростов попросился, а еще лучше в Красный Сулин – у меня там бабушка родилась. Или с товарищем Чичериным сотрудничать согласился! Но уже поздно! Не приходите больше! Ну а если будете все же в лаборатории Нинту, передайте Алексею, что адрес жены милиционера у меня есть.

– Почему Алексею?! – успела я крикнуть, но ответа не последовало.

Его тут же вывели, а я осталась не у дел. Картошка мне не помогла. Я ничего не узнала. Да еще меня унизили. Неужто я и в правду сделала глупость? О-хо-хо, меня теперь возможно дисквалифицируют. Вот тебе и прошла проверку. Главное, беды не натворить этим приходом. Но я не имею права опускать руки. Теперь уже не важно – надо мне это или нет. Он, черт побери, прав – пора завершить начатое. Но прежде тщательно разобраться во всем, что я уже накопала и понять, что мне вообще делать дальше.

И что за бред он мне тут наговорил? Коллеги. Ну что же… Пойду к коллегам. Как их там? Соня, Сергей, Семён, Руслан? Не забыть бы. Соня, Сергей, Семён, Руслан, Соня, Сергей, Семён, Руслан. Я повторяла их имена раз за разом и это походило на считалку или скороговорку, которая в моей голове сократилась до начальных букв. С, С, С, Р. С, С, С, Р. СССР? Я правильно поняла? Или я снова брежу? А если это кодовое слово? А ну-ка, что он там еще говорил? Что-то про козу, про зелёную краску. Пятьдесят пять раз он мне готов повторить. Это я запомнила хорошо. Может не зря мне показалось, что он приводит неуместные сравнения? Может это и не сравнения вовсе?

Намек на СССР. Это определенно. Но на какой конкретно год? Пятьдесят пять произнес. На пятьдесят пятый, что ли? Что же там такого особого? Я достала свой тоненький, почти прозрачный ксен и встряхнула его.

– Клео слушает! – ответил ксен голосом царицы Клеопатры. Год назад это стало модным. После путешествий в прошлое были записаны голоса исторических личностей. Можно было выбрать один и сделать его голосом своего ксена. Я уже использовала несколько, они мне быстро надоели. Клео весьма приятна на слух и говорит, как живой человек.

– Клео, что ты знаешь про одна тысяча девятьсот пятьдесят пятый год нашей эры?

– Одна тысяча девятьсот пятьдесят пятый год новой эры, – тут же ответила Клео, – это двадцатый век, год зеленой козы.

– Что? Год козы?

– Продолжать? – уловив мои интонации, остановила рассказ умная Клео.

– Ты права – не стоит. Этого достаточно. – Значит, все же год. А куда именно я должна отправиться? Он вспомнил про Ростов, а потом про Чичерина. Улица имени Чичерина? Нет, раньше он назвал некий Красный Сулин. Голову сломать можно с этими названиями! – Клео, Красный Сулин, – снова обратилась я к помощнице.

– Красный Сулин – город в Ростовской области.

– Стоп! – радости моей не было предела. – А есть ли в Красном Сулине улица Чичерина?

– Улицы Чичерина в Красном Сулине нет, но неподалеку есть поселок Чичерина. Относящийся к Красносулинскому району.

Значит поселок. Поселок Чичерина. Тысяча девятьсот пятьдесят пятый год. Но когда? Я вспомнила еще раз все слова Анатолия, но на конкретную дату намеков не увидела. Значит войду в самое начало года. Какой ужас! Как же не хочется снова лезть в эту чужую эпоху. Страшно, тревожно, но есть ли у меня выбор?

После каких же моих слов он начал отправлять меня в этот год? Когда я передала ему просьбу о жене милиционера. И что же я увижу в этом поселке? Ядвигу или ее ребенка? А может я заблуждаюсь? Может просто стоит что-то в архивах поискать об этом времени и этом поселке? Нет, он сказал «прячьтесь». Прятаться? В смысле – отправиться туда или действительно придется прятаться? А еще про два портрета. Да уж… Внешность Ядвиги мне не известна. Ну и кто же второй неизвестный?

Я в полной растерянности. Тоже мне – сотрудница Охры. Попробую еще раз поискать изображения этой беременной полячки.

Молодой человек, сидящий на входе в лабораторию Нинту, предложил подождать и вызвал ко мне высокого, крупного мужчину в очках, с густой шапкой светло-русых, седеющих волос. Это и был Алексей и на мой прямой вопрос о хозяйке лаборатории он не дернул ни одним мускулом на лице. Его стальной взгляд казался неподвижным. Таким странным образом он сканировал меня довольно долго. Пауза затянулась настолько, что мне стало неловко и захотелось просто извиниться и уйти.

– Да, и еще Анатолий Кондрашкин попросил меня сказать вам, что у него есть адрес жены милиционера.

И тут, словно желая меня рассмешить, Алексей неожиданно громко икнул и как-то внутренне, одним тугим, высоким, как он сам, животом, засмеялся.

– О, это… это не к нам. Насчет хозяйки это вам в ОГБИЧ надо. И конкретно к господину Безухову. Он о ней знает все. Он с ней работал.

– Куда мне надо? К кому? Вы не могли бы повторить. Я запишу. Что это? И как туда попасть?

– Боюсь, что вам туда не попасть. – Алексей снова от души рассмеялся животом. – Очень закрытое заведение. Но только там вам могут поведать все и обо всех.

– И что же – совсем никак?

– Ну… только через центр. Через их разрешение…

– А через вас значит нет?

Алексей задумался, оглянулся на дежурного и, тронув меня за руку, вывел на улицу.

– У меня к Безухову давно уже одно дельце имеется. Но лишний раз туда лучше не соваться. Опасно. Если… возьметесь передать ему и мою просьбу, то я помогу вам выбить разрешение на проход в ОГБИЧ.

– Конечно! Можете даже не сомневаться!

Мое воодушевление и радость маленькой победы были следствием полной неосведомленности об ОГБИЧе. Но может оно и лучше. Будь я в курсе чрезвычайной секретности и закрытости этой базы, а также того, что многих, туда попавших, просто ликвидируют – ответ мой был бы иным, иной была бы дальнейшая моя жизнь, а дневники Илария Бурмистрова так и остались бы просто коллекцией чужих записей.

Глава 10.

Прошло два года с момента переселения Илария в Кошкино и в его скромной, монашеской жизни появилась статная женщина Анастасия. С серыми, озорными глазами и гладкой, блестящей косой. И не до нее-то Иларию было, но с его вечной занятостью в доме нужна была хозяйка. Через год у пары родился мальчик. Назвали Михаилом. Вылитый Иларий, и ликом, и умом. Очень уж сообразительный.

Иларий был человек добродушный и смиренный. Бороться со штурмующей его жизнью стало некогда, да и лень, а потому Настины щи и каши он принял, ничтожно помаявшись, но быстро привыкнув к роскоши освободившегося времени. Оно ему было необходимо. И жизнь незаметно вошла в новое русло. Лишь глаза и лепет маленького Миши могли заставить забыть его и собственные интересы, и мир, но только не прошлое.

Опыты с мертвым телом Иларий проводить больше не смел, дабы не спугнуть живущую теперь в его доме женщину и не смутить, как ему думалось, ее религиозную по старинке душу. Да и гости стали вхожи в их посветлевший теперь дом со слоями половиков и часто бубнящим черным колпаком радио.

Жена спала за ширмой, рядом с люлькой ребенка, а Иларий, с радостью от возможности уединиться хоть изредка, по ночам выкраивал себе местечко в углу, у шкафа. Он сам сколотил небольшой, добротный стол и провел лампочку, сделав для нее абажур из старого, медного ковша. Стол стал его личным, неприкосновенным пространством, его настоящей жизнью и маленьким домом. Лишь у невежд созерцание подобного угла может вызвать мысли о скуке и нездоровой замкнутости его владельца. На самом деле место это является источником нескончаемых потоков информации и средоточием вечного, невидимого огня, продуктом горения которого становится мощный, выдающий под час шедевры идей, мыслительный процесс.

Собственной, совершенно неожиданной осведомленности в вопросах физики и генетики, Иларий был откровенно поражен и радовался, как ребенок, ежедневным, новым идеям в своей теоретической теперь работе. Ах, если бы все это применить уже на практике. Ах, если бы хоть попробовать. Желание поработать было так сильно, что ему постепенно стало наплевать на присутствие занятой ребенком и новыми партийными собраниями жены, он опасался огласки и посторонних любопытствующих.

С появлением семьи навязчивые его гости стали приходить реже и преимущественно по ночам. Они просили делать это при свечах, но говорили совершенно спокойно. Ни жена, ни ребенок при этом никогда не просыпались. Визиты были короткие, беседы тоже и об одном и том же – о чрезмерной осторожности. Но каждый раз они по-прежнему смотрели его записи. Чаще всего лишь улыбались, читая их, но улыбались одобрительно, словно поражаясь написанному. Приходили все те же. Алиеф, Гаврила и красивый блондин. Блондин был чаще один и никогда не представлялся. Отчего у Илария возникали мысли, что он приходит откуда-то из другого места и времени. Он словно и не был связан ни с Флореттой, ни с Алиефом. И говорил он иначе, и вел себя по-другому. И одежда его отличалась простотой. Но именно ему он отчего-то доверял больше, чем остальным. И именно он показал Иларию то, о чем тот и не подозревал никогда.

Однажды он пришел, как всегда, словно к себе домой, бегло заглянул в записи Илария и присел на старый, треногий табурет.

– Скоро будет возможность увидеть сына, – заявил он, жадно смотря в глаза своего подопечного.

– А Елена?! – Тут же вырвалось из уст Илария и он не пожалел об этом ни разу.

– Нет! – сурово ответил блондин. Он пытливо обвел взглядом полутемную комнату и, словно приняв неожиданное решение, хлопнул по столу ладонью. – Идем! У нас есть для тебя небольшой подарок.

Они вышли из дома и прошли в древний, чудом уцелевший сад. Там, между ветвистыми яблонями криво доживал свой век старый, истлевший сарай. У Илария все руки не доходили разобрать его на дрова. Они с трудом открыли осевшую дверь и, нагнувшись, вошли в увешанное паутиной, пугающе темное помещение. Блондин чем-то тихо щелкнул и от руки его рассеялся мягкий, белый свет. Источником света оказался маленький, плоский предмет. От неожиданности Иларий зажмурился.

– Завтра начни уже его ремонтировать! – с видом мастера в этом деле заявил блондин. – Ни мне тебя учить, что можно здесь хранить. Обустрой его под свои хозяйственные нужды.

– Так я его разобрать хотел…, – растерянно оправдался Иларий. – Зачем он мне?

– Ну хозяин ты или как? – блондин недовольно повел бровью и нагнулся. На полу лежала драная, вперемешку с землей и соломой, мешковина. Он откинул ее в сторону, явив взору Илария квадратный железный люк неизвестного происхождения и, причем абсолютно новый. Петли были смазаны, а металл не тронут временем. Блондин потянул крышку за ручку и, открыв, посветил в образовавшийся лаз. – Ты первый, – спокойно приказал он, чему-то загадочно ухмыльнувшись.

– Откуда это?! – не поверил своим глазам Иларий. – Погреба здесь я не помню…

– Ну я же говорю – это наш подарок. Будешь удивляться дальше или посмотришь?

Блондин сильно отличался от остальных манерой общения. Он всегда был прямолинеен и прост в словах. Никаких условностей и этикета. Только факты и действия. Иларий сначала сильно опешил и растерялся, но веря ему как никому другому, опустил ногу во тьму. Блондин посветил, обнаружив лучом новую, крепкую лестницу и Иларий неуверенно спустился.

Попав в серую, бетонированную блоками комнату Иларий был и удивлен, и растерян, не понимая ее назначения.

– Вы хотите, что бы я здесь работал? – несмело предположил он. – Ну так мне и там не плохо. Зачем мне для этого землянка…

– Ну, во-первых, здесь ты сможешь погрузиться в работу полностью. А во-вторых, это еще не все. – Блондин отодвинул от стены один из многочисленных мешков и осторожно пошевелил блок в самом низу.

– А что в мешках? – спросил Иларий.

– Известь, – прозвучал ответ и блок медленно пошел наружу.

Когда блондин вынул его окончательно, оказалось, что это полкирпича.

– Зачем же мне известь? – удивленно бросил Иларий, не ожидая ответа. Да его и не последовало.

Блондин сунул руку в образовавшееся отверстие и соседняя стена быстро и бесшумно ушла в сторону. Иларий смотрел на открывшуюся картину, разинув рот.

– Куда же мы без кнопочек? – пояснив свои действия, произнес блондин и, увидев реакцию Илария, рассмеялся. – Без кнопочек мы никуда! Входите, милорд, не стесняйтесь! Отныне это ваше рабочее помещение!

– Ну наконец-то! – прозвучало навстречу входящим и с длинного металлического стола спрыгнул русоволосый, улыбчивый мужчина средних лет в серебристо-голубом, с ремнями и карманами по всей длине, костюме. На груди была эмблема. Профиль головы сокола с кругом на макушке, в центре которого единственная буква h.

Костюм и эмблема так захватили внимание Илария, что незнакомец рассмеялся и протянул ему руку.

– Мне имя называть не приказано, но я помощник пилота, – отрапортовал он и Иларий растерянно пожал его теплую, крепкую ладонь.

– Вот здесь ты будешь работать в свое удовольствие! – разбив вдребезги неожиданное замешательство подопечного, громко произнес блондин. – Как видишь, лаборатория оснащена всем, о чем ты мечтал! Мой помощник будет с тобой в первое время, дабы объяснить назначение и принцип работы всего находящегося в этом исследовательском царстве. Так как полагаю, что ты этого не знаешь!

Иларий медленно двинулся вдоль стен просторного помещения, сияющего блеском новенького оборудования и лабораторной посуды, не веря в происходящее. И не столько подарок изумлял его, сколько странность обращения с ним. Зачем это все? Ведь они сами сказали, что ничего ценного он не делает. Это Флоретта считала его нужным Охре. Флоретта и Мэо. Но Иларий все больше убеждался в том, что блондин из другой иерархии. Тогда чего они хотят? Неужто покупают его молчание? Но не проще было бы его убить? К чему все эти сложности? Да и что он знает?

– Чем же это так опасен мой сын?! – неожиданно обернувшись, без предисловий обратился он к блондину.

Тот замер на время и они с товарищем красноречиво переглянулись.

– Я смогу быть здесь через три дня, в шестнадцать ноль-ноль по вашему времени! – вместо ответа четко проговорил помощник и улыбка Илария отразила сарказм.

– По нашему? – только и спросил он. – А что же по вашему?

– У нас нет такого понятия, – пояснил вместо него блондин. – Он поучит тебя около часа и скажет, когда придет в следующий раз. Не опаздывай. Не болтай! И не забывай закрывать дверь. Здесь ты в полной безопасности. С этой стороны такая же кнопка. – Блондин указал взглядом на синюю, квадратную кнопку внизу. – В этом помещении станут возможными для тебя любые опыты. Если чего-то нет – говори. Мы достанем. Раз уж ты не хочешь работать в Охре – работай здесь.

– Работай…, – задумчиво повторил Иларий, но взгляд его неожиданно помрачнел. – А про сына ответ я значит так и не получу?

– Скоро все поймешь сам! – понимающе заверил его помощник. – Не торопи события.

– Думай сейчас о своей работе, – добавил блондин. – И помни: скоро все очень сильно изменится! И я считаю долгом дружбы и моего доброго к тебе отношения предупредить тебя о надвигающейся трагедии. А пока займись ремонтом сарая и обучением.

– Трагедии?! – испуганно воскликнул Иларий. – Надеюсь, вы не отнимите у меня и второго сына?!

– Нет, ну что ты…, – успокоил его блондин. – Михаил как раз-таки останется с тобой. И у него прекрасная судьба.

Иларий нахмурился, пытаясь понять, о чем идет речь, но друзья его тут же заторопились, оставив без дальнейших объяснений. А он опять забыл спросить их об Алиефе и Флоретте. Он даже подумал, что эту забывчивость они ему внушают сами. Это пугало больше, чем гнет происходящего. И, словно настроенный кем-то на определенную волну, Бурмистров стал остро и повсюду ощущать опасность.

Весна входила в свои права, что благоприятствовало работе в саду. Чем и занялся на другой же день Иларий, поправляя старый сарай и маскируя под досками лаз.

Настя с утра покормила Мишеньку, прибралась в доме и, поставив в печь кашу, нарядная собралась на очередное собрание комсомольской организации, оставив ребенка с мужем.

– Чёй-то ты сегодня работать надумал? – серьезно спросила она, приведя в сарай закутанного в свой цветастый платок сынишку. – Прям не похоже на тебя.

– Отчего же не похоже, Настя? – кротко поинтересовался Иларий, добродушно улыбнувшись.

– Да потому что лодырь ты, Петя! – резко бросила она, повязывая на голову новую, красную косынку. – Два года живем, а толку с тебя по дому никакого. Земля не паханная, все ветшает, в дому починок не сосчитать, а ты все за книжками, да за бумажками.

Иларий побледнел от такого неожиданного разговора.

– Ну, ты прости, – постарался оправдаться он. – Работа моя серьезная. Времени забирает много.

– Книжки читать – не работа! – подбоченившись, заключила жена и критическим взглядом владелицы оглядела сарай. – На развод подавать буду! Мне хозяин в семью нужен, а не ребенок сорокалетний! Я тебя кормить и обстирывать больше не намерена! На днях съеду от тебя.

– Куда же ты съедешь?

– Так к сестре покамест. А там посмотрим.

– Где ж ты там, у Варвары, разместишься? Там же кроме мужа еще детей семеро, невестка, да помощница.

– В тесноте, да не в обиде! – резко бросила Настя, вытирая Мише нос краем платка.

– Да разве же я обижал тебя когда? – Иларий подошел к жене и взял ее за руку. Сердце сжалось в комок от нехорошего предчувствия. Он понимал, что ее уже не вернуть. Потому как решения она принимала лишь единожды.

– Не тронь… – Она недовольно высвободила руку и вышла на улицу. – Не мил ты мне больше… За Мишкой присматривай и покормить не забудь. Буду поздно.

Вот так новость! Неужто именно об этом предупреждали накануне его друзья? Ну, так то трагедия небольшая. Тяжело, конечно. Но Настя – не Елена… Что греха таить? Сердцем он был к ней всегда глух. Не его поля ягода. Ни душой, ни разумом, ни телом. Он просто принял ее как данность… Но вот сын…

Иларий посмотрел на ковыряющегося в железках сынишку и сердце защемило. Как ей его отдать? Ведь хоть и обвинила она его в непутевости сейчас, но сама ведь мать неважная. Мальчик сыт, ухожен, но любовью материнской обделен сильно. Нет в ней ни ласки, ни тепла. Кричит на него часто, а на кого там кричать-то? Младенец ведь несмышленый. А то и стукнет его хорошенько. И слова Илария для нее – звук пустой. Она всегда и во всем права. А чуть от груди отняла сына, так и стала его оставлять с отцом. И нет ей дела, что у него работа, за которую он получает пусть небольшие, но деньги, и что ребенку тепло материнское нужно, так как мал еще очень. Вот и приходится Иларию таскать Мишеньку с собой и на работу, и в сельпо, и с рук не спускать целый день. Так умудрялся и труды свои писать – с сыном на руках. Когда уж тут еще что делать? Словно врозь живут. Она в чистоте все держит и себе еду готовит. Будто и не на двоих, а для себя только. Он когда понял это – стал готовить сам. Она же только Мише кашу сварит иной раз и на собрание свое!