Модус Эффектора

Из Тоболенца и прибыла серьезная комиссия из трех человек для расследования этого дела. Иларий был удивлен такому повороту, объясняя его личностью погибшего Семена. И подозрения его оправдались, так как вскоре его вызвали в дом помещика Емельянова для дачи показаний.

Бритый наголо черноглазый мужчина лет пятидесяти громким, резким голосом задавал ему престранные вопросы.

– Какого вы года рождения? – с недоверием поинтересовался он и Иларий побледнел. Неужто трагедия еще не закончилась?

– Одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого… – растерянно произнес он паспортную дату рождения и отметил, что лицо этого милиционера кажется ему мучительно знакомым.

– А кем вам приходился Семен Рубинчик?

– Кто? – Иларий прищурился и удивленно приподнял бровь. – Простите, я, наверное, не расслышал.

– Семен Рубинчик, я спросил! – звонко повторил мужчина и, словно принюхиваясь, дернул ноздрями своего маленького аккуратного носа. Казалось, что ему не нравится запах допрашиваемого.

– Я не знаю такого, – спокойно ответил Иларий, прижавшись к спинке стула – подальше от лица своего собеседника. Теперь он был уверен совершенно, что где-то его встречал. Не так давно – в этой, новой жизни.

– Как же… – мужчина сипло рассмеялся и покачал головой. – Как же не знаете… А Терентий Брагин утверждает, что знаете и именно вы послали к ним в дом некоего приезжего гражданина, дабы свести счеты с бывшим вашим приятелем, товарищем Рубинчиком, который имел непростые отношения с вашей женой, и которая пряталась там от ваших побоев.

– Моих побоев? – Иларий удивленно заморгал и снова приблизился к собеседнику. – Вы точно ничего не путаете?

– Так рассказал Брагин. – Мужчина пожал плечами и озабоченно пошарил в своих карманах. – Жорж, мне покурить надо! – крикнул он через открытое окно стоявшему на улице молодому помощнику.

Изба-читальня, Охра, сельпо… А может еще в Москве, после перехода, в доме Щербатова? Иларий никак не мог вспомнить, где сталкивался с этим жгучим немолодым брюнетом. И даже голос, голос его знаком…

– У меня только мои, Сергей Сергеич! – Жорж криво усмехнулся и протянул в окно серебряный портсигар с живописным портретом полуобнажившей грудь девушки.

– Твои сгодятся! – шутливо ответил мужчина, вытаскивая из бархатного нутра портсигара пухлую, чуть кривую папиросу. – От Болонского?

– От него родимого! – блаженно растянулся в улыбке Жорж и вернулся к беседе с рыжей курносой девушкой в мужском пиджаке.

– Ну вот, сейчас марафет наведу, – прикуривая, заявил Сергей Сергеевич. – И, может быть пойму причину вашего обмана.

– Почему же вы верите ему, а не мне? – Иларий настолько искренне расстроился, что Сергей Сергеевич довольно улыбнулся. Видимо Болонский пришелся ему по вкусу.

– Ну, поведайте мне свою версию…

– А в чем вы меня, собственно, обвиняете? – неожиданно догадался спросить Иларий.

– Да собственно ни в чем… – Сергей Сергеевич стал как-то отрешен и добродушен. Глаза его покраснели, а в помещении запахло коноплей. – Выясняю обстоятельства происшествия.

– Какие же обстоятельства? – сердито полюбопытствовал Иларий. – Меня в доме не было.

– Но погиб наш сотрудник, – Сергей Сергеевич укоризненно покачал головой. – И Брагин обвиняет вас…

– Ваш сотрудник?! – Не выдержал Иларий и вспылил. – Вот так поворот! Что же это ваш сотрудник делал всю ночь в пьянствующей компании? И врет ваш Брагин! Врет! Только вот не пойму – зачем?!

– Идите, допрос окончен! – неожиданно заявил Сергей Сергеевич, медленно моргнув и пожевав что-то во рту. – Идите, идите…

– Что – уже разобрались? – испуганно отреагировал Иларий на такой неожиданный поворот.

– Разберемся. Мы вызовем вас еще, если возникнут вопросы. Только уже в Тоболенец. Ждите-с! – Громко предупредил он и протянул Иларию его паспорт.

Радуясь в душе окончанию этой тяготящей его беседы, Иларий поспешил к сыну, минуя дом матери Насти и Варвары, в котором теперь находились ее с Терентием дети. Больше с этой семьей он не хотел иметь ничего общего. У него есть любимое дело и маленький Мишка. И уж как-нибудь он переживет эту трагедию. Вот только голос Сергея Сергеевича все время звучал в голове. Знакомый-знакомый голос, знакомое-знакомое лицо…

И уже ночью, как от толчка, проснулся он от озарившего его воспоминания. За день до пожара, в тот вечер, когда открыли для него новый подвал, перед ужином, словно потянуло его на крыльцо выйти, воздуха свежего вдохнуть – весеннего, чуть сыроватого. Ну и до сарая решил заодно дойти – прикрыть его, а то мало ли… Взял свечу и на улицу, а тут шорох за домом странный. Иларий затаился, распознав в вечерней тишине осторожные шаги и тяжелое дыхание. Как будто бежал кто долго и отдышаться не мог, а потом как-то сразу взял и предстал перед ним чёрной, тревожной тенью.

– Вы кто?! – воскликнул Иларий, осветив темноту, и увидел невысокого лысеющего брюнета в непривычной на вид, тёмной одежде.

"Да!" – облегченно вздохнул Иларий. – "Это он. Сергей Сергеевич! Как же я мог забыть? Ведь недавно было… И что же это он в моем огороде делал? И почему сказал, что из Охры? И шел он от сарая. А что, если знает о подвале? А что, если он действительно оттуда? Сколько же погани вокруг развелось! Шакала от волка не отличить!"

Глава 16. То самое Чичерино

Слухи, воспоминания, домыслы, допросы… Дневниковые записи Илария теперь не со мной, а потому писать приходится по памяти. Но делать нечего…

Одно лишь бесконечно радует меня – мое новое имя и новый дом! Вот уже год, как судьба толкнула меня в чужое время, спасая от смерти, а быть может коварно уводя от поисков, в которых конкурентов легион и лишь один из них движется по верному пути. Отложенное задание отчего-то не даёт мне покоя, но помочь выбраться в Охру теперь может только Безухов. Нет, у меня конечно был сосуд с акашей14, но ее использовать можно настолько в крайней ситуации, что назад возврата точно не будет. А потому, вопреки обстоятельствам, пришлось обратиться к своим спасителям, так как лишь они в состоянии связаться с этим генетиком из ОГБИЧа.

Но либо мне что-то не до конца объяснили, либо с обратной связью проблемы, так как реакцией на мою просьбу стало вялое пожевывание неразборчивых фраз, нервное курение и сомнительное обещание "покумекать".

Кумекали ровно три месяца, и в итоге в доме стариков, поздно вечером мне устроили встречу с господином Безуховым – не на шутку сердитым, скупым на улыбку и в белом свитере. Мы сдержанно пили чай с ватрушками и долго настраивались друг на друга. Я – не торопя, он – не торопясь, дабы не растерять силу субординации в глазах стариков. Ему дана роскошная возможность сомневаться, мяться, капризничать, потому что от него сейчас зависело мое дальнейшее спокойствие, мой статус и репутация.

– Ну что же, – спустя примерно час отвлеченных разговоров ни о чем, начал Сергей, – есть конечно способ выбраться в Охру. У вас там остались близкие? Понимаю… – Он посмотрел на меня небесно-честно, но врал однозначно. Наверняка навел обо мне справки. Ну, если только ради любезности. Что ж, ради любезности я и отвечу.

– Нет у меня никого. Но есть одно незавершенное дело.

– Что же не сказали сразу? Мы бы не хлопотали так, обустраивая вам новую жизнь.

– Я вернусь. – Мой уверенный и спешный ответ заставил брови Сергея одобряюще изогнуться и суровость тут же слетела с его лица.

Но тут в дверь постучали. Всех присутствующих словно выдернули из забытья. Стук ворвался громко и неожиданно.

– Божички, кто так поздно? – нервно пролепетала хозяйка и, растерянно пожав плечами, уставилась на Сергея.

– Ну, глянь. Чего тень наводить? – небрежно приказал тот и его лежащие на белой скатерти руки тут же сжались в кулаки.

Старушка вышла на порог, где с минуту с кем-то переговаривалась. Очень тихо, но второй голос слышался женский.

– Кого принесло? – настороженно поинтересовался старик, как только она вернулась.

– Да Лилька Садовая. Нитки ей голубые надо. А у меня нету.

– Фу ты ну ты! – с облегчением выругался хозяин. – Носит ее в такое время.

Сергей же как-то напрягся после ее слов и весь превратился во внимание. Не заметить это было нельзя.

– Кто приходил? – переспросил он хозяйку, чем очень ее удивил.

– Лиля Типунова. Соседка.

– Нет-нет, вы сказали как-то иначе!

Слишком живая реакция Сергея насторожила в этот раз не только меня.

– Садовая, она сказала, – сурово ответил вместо супруги хозяин. – Что-то знакомое?

– Да. Наверное… – Сергей быстро понял свою ошибку и немедленно ушел в себя. – Что-то вспомнилось.

– Да это девичья ее фамилия. Садовая-то. Мне так привычней. Голова у нее ведь и вправду садовая. – Старушка мягко рассмеялась, залилась довольным малиновым румянцем и краем цветастого фартука открыла духовку, где шкворчал уже полчаса как, царствующий по всем комнатам грибной пирог. Ватрушки ватрушками, а от такого аромата чувство голода не проходило. – За такого бирюка замуж вышла!

"Доставай уже его", – читалось во взглядах всех присутствующих и мне вдруг показалось, что и сидим мы здесь все исключительно из-за этого пирога.

От взгляда моего, однако, несмотря на мысли о пироге, не ускользнуло внимание господина Безухова к объяснению хозяйки о Лилькином бирюке и девичьей фамилии. Что-то поглотило его. Что-то было в этом имени не так.

К теме моего временного возвращения в Охру вернулись, когда на тарелках у нас дымились золотые ломти пирога с нагло торчащими во все стороны грибами. И было их там видимо-невидимо, с луком, рыжими кусочками морковки и почти не потерявшей свой цвет, ароматной петрушкой.

Итак, все было проще, чем казалось. Существовало еще несколько порталов на поверхности. Главное – выбрать нужное время и спокойно идти. Опасен для меня только ОГБИЧ, так как там хранятся мои данные, но это данные покойника, а потому появляться там мне не безопасно.

И никаких тайн и запретов. Ну тогда какого рожна мне морочили голову, ни разу даже не предложив вернуться домой?! Вроде не дураки… Но теперь уже все равно. И теперь я вернусь туда лишь на время. Главное, чтобы обратно войти в тот же самый день, из которого выйду, несмотря на то, сколько мне придётся там пробыть.

Нагнетать теплую домашнюю атмосферу и портить настрой нашему дорогому гостю лишними вопросами о том, почему, да как, мне не хотелось, а посему, скрепя сердце, пришлось оставить свое любопытство неудовлетворенным. Ничего, пусть пройдет время… когда-нибудь я обязательно спрошу их, по какой причине меня удерживали в поселке под грифом "совершенно секретно". когда-нибудь, но не теперь.

– Вот такие пироги! – словно прочтя мои мысли, выдал старик и кажется, он даже подмигнул. Не то мне, не то пирогу. – Их едят – они глядят!

Мы с Сергеем тут же внимательно посмотрели на порезанный пирог и старик рассмеялся. О, сила слова! Два образованных человека, один из которых монстр науки до мозга костей, купились на старую русскую прибаутку. Купились всего на несколько секунд, но это много… Почему мы так всё усложняем? Ведь вот этот седой, с впалыми щеками, знаток жизни, просто говорит. Без сокрытого смысла. Смысл этот постоянно ищут другие. А ведь его там нет, как нет никаких определений. Бытие определений не признает. Что есть, то и есть. Оттого этот старик понимает истину вернее, чем мы – мастера тяжелых иллюзий, пленники собственных игр. Не глядят пироги! Не гля-дят! А может… глядят?

О моем переходе условились на послезавтра и это не столько радостно и волнительно, сколько волнительно и страшно. А если снова произойдет что-то непредвиденное и я не смогу вернуться? О, боже, я опять иду на риск! Так может, оставить все как есть? Может не искать больше Иларьевского ребенка, ведь об обещанном мифическом особняке я уже даже и не вспоминаю. Да и нужно ли мне когда—либо было это нежданное наследство? Отвечу "нет" даже не задумываясь. А теперь и подавно. Только данное слово и собственный интерес. Но разве они стоят того, чтобы ради них потерять обретенное ныне? Никакой своей частью они не стоят такой потери. А если я преувеличиваю? Ну что может произойти? Вернуться я смогу всегда. Порталов, как теперь оказалось, больше, чем думалось. В лучшем случае меня не выпустят, в худшем – убьют. Лучше второе. Жить с мучительными мыслями об оставленном где-то доме и человеке я не смогу. Мне бы рассказать все тому, с кем так болезненно расстаться, мне бы посоветоваться, мне бы стало легче.

Я нуждалась в добром совете. Храбрости же хватило только на беседу со стариком, который развеял мои сомнения сразу, предупредив, что шутить так не стоит. Мельница раскручена, некоторые рычаги уже опущены, и мое отступление может обернуться новой угрозой. Раз дело начато, значит так должно быть. И не важно – какой последует итог.

При этих его словах в сердце у меня что-то горько шевельнулось, но решение было принято. И страх пропитал своим духом все, что с этой минуты происходило в моей жизни. В связи с чем и вспоминать об этом мне неприятно. Но не стану забегать вперед. Все по порядку.

Глава 17. Остаться в прошлом

Как бы не мучили меня сомнения, но в своих решениях я не сдавалась. И настал день икс, когда старик проводил меня к порталу глубокой ночью под низко опустившиеся звезды и тоскливое уханье сыча. Правило есть правило и я не исключение. Вернуться в Охру в день моего исчезновения нельзя. Это незаслуженная привилегия. В Охре в курсе моего смертельного кульбита в ОГБИЧ, а потому воскресение из мертвых вызовет массу неприятных вопросов. И, как минимум, меня ждет строжайший выговор. Что и произошло.

Господин Маркс встретил меня в ступоре, рассеянно улыбнулся и, пригласив присесть, отключил всю внешнюю и внутреннюю связь. За что ему большое спасибо. С какой целью он демонстрирует мне доверительную, якобы, обстановку? Какой правды ждет? И что вообще знает о моем отсутствии?

– Ну, я рад! – тепло произнес Маркс и улыбнулся одними глазами. – Не волнуйтесь. Вы новичок, и подобные проверки устроены именно для таких, как вы.

– Проверки?! – Вот уж что—что, но это было неожиданно. Он сбил меня с толку в одну секунду. – ОГБИЧ – это проверка?

– Все проверка. И ОГБИЧ и ваша нынешняя жизнь.

– То есть, вы хотите сказать, что в свою новую жизнь я больше не вернусь?

Кровь прилила к вискам от такого ужасного предположения. Неужели это конец? Нет, только не теперь!

– Конечно, нет. Все, что с вами произошло – это часть обучающей программы.

– И как удачно далось мне это обучение?

– На троечку, – Маркс иронично повел уголком рта и пробарабанил по столу пальцами. – Вы не серьезны. Такое чувство, что свою работу вы выполняете как нечто должное, не концентрируясь на происходящем. Вы о чем все время думаете?

Ну и стоит ли ему отвечать? Если они каким-то образом в курсе всего, вплоть до моего поведения, то им наверняка и мои истинные намерения известны.

– Но вы же знаете. Зачем спрашиваете?

Маркс снова рассеянно улыбнулся и одарил меня долгим непонятным взглядом. Как будто хотел мне сказать о чем, но никак не решался.

– Вы будете наказаны!

Это прозвучало с достоинством, все такой же легкой улыбкой и вызовом. Насмехался он, что ли?

– Я хочу выйти из Охры! – выдал мой язык, и это выглядело ужасно, но слово не воробей, а потому мне оставалось последовать примеру главного и изобразить на лице уверенность и насмешку.

– Что? – брови Маркса сердито сдвинулись, а бравада и достоинство обернулись растерянностью. – Каким образом?!

– А что – это запрещено?

– Нет, но вы же только начали и… у вас неплохо получается!

– Я хочу вернуться в обычный мир. Не мое это, простите!

– Не ваше? – Маркс приблизился ко мне так, словно хотел шепнуть что-то по секрету. – Архивы Охры будут для вас закрыты.

– А зачем мне архивы Охры?

Между нами повисла пауза. Он буравил меня глазами с минуту, наверное. Мне стало неловко, но выдержать его взгляд удалось. Наконец он оторвал от меня свои красивые темные глаза и направился к своему столу.

– Вы из какого года?

– Какая разница?

– То есть?! – главный сердито метнул в меня молнии. – Я должен оформить вам пропуск домой.

– Так быстро?

– А вы планировали решить здесь какие-то свои дела?!

Ах ты, боже мой! Вот это поворот! Вот это он мне мстит!

– Да господь с вами! Никаких дел у меня здесь нет! Но у меня кое-что изменилось! Я хочу жить в другом времени.

– Да-а-а-а? А больше вы ничего не хотите? Вас за все ваши проколы, неуместное любопытство и длительное, не одобренное никем проживание в другом времени, намеревались сурово наказать! А вы нам тут систему ломать собрались! Мало того, что это просто аховая безграмотность, это еще и грубейшее нарушение всех внешних и внутренних законов, принципов и морали, в конце концов! Вы что себе позволяете?!

– Значит, лучше было погибнуть?! И почему вы вообще повышаете на меня голос?!

Маркс замер на несколько секунд, словно размышлял, говорить ли мне остальное или хватит уже.

– Вам известно о существовании пожизненного заключения?!

– Конечно, да. Но я узнала об этом недавно.

– Как же вы устав изучали?! – Он снова подошел ко мне, и глаза его забегали по моему лицу, как сумасшедшие. – Я вас отправлю, куда хотите, – произнес он неожиданно тихо и мягко. Казалось, что шевелились только губы. – Я вас реабилитирую. Но при одном условии. – Он вернулся к столу и заглянул в монитор. Пару минут он что-то скачивал на карту памяти, как мне показалось, затем подошел и протянул мне крошечный позолоченный носитель. – Здесь весь устав! – Ну это он уже произнес громко. – Идите домой и ознакомьтесь. Завтра поговорим. Я же еще выясню кое-что на ваш счет и окончательное решение мы примем завтра! Но я буду не один. Придется собрать консилиум. Ваше положение слишком серьезно.

Как консилиум? Неужели мне показалось, что он намекал на реабилитацию? Или передумал?

– Благодарю за то, что тратите на меня свое время!

– Идите! Завтра в девять утра я жду вас здесь!

– Но как же…

– Завтра поговорим! Устав изучите!

Мне показалось, что у Маркса дрожали руки. И что, на самом деле, он ничего не знает или знает частично и то по слухам. как-то не уверен он в своих решениях. Но, в таком случае, он меня прощупывает. А значит и раньше прощупывал. Значит, ему нужен кто-то, с кем связана я или информация, которой я владею. Кажется, что и о моей новой жизни он ничего не знает. Возможно, только кажется.

Ну что же – устав так устав. Ноги домой не несли. Тем более что этот служебный деревянный домик уже почти стерся из моей памяти, но преданно меня ждал. Здесь можно оставить свое жилище на долгие годы и оттуда ни винтика не пропадет. В Охре ни у кого нет мыслей о наживе, а о наживе за счет кого-то, о мародерстве и воровстве речи вообще быть не может. Я знаю, что прежде в мире было иначе. Там, где мне придётся жить теперь, все это в силе, а вот в моем времени не только в Охре, но в любом обществе давно отсутствуют подобные пороки.

Ах, Охра, Охра, как жаль, что мы так некрасиво с тобой расстаемся! Мир грез, снов сбывшихся, причал иных, кто болезнь миру. Ты стала для меня источником самых прекрасных душевных движений, и именно ты привела меня домой. Твои искусственные прежде закаты мне созерцать не пришлось, но настоящие теперь волшебны. Твой народ – герои сказок и былин, твои совершенные технологии родом из лаборатории чудес. И пусть мне не удалось стать твоим отважным защитником, твоим истинным гражданином, но вся жизнь моя теперь навсегда под знаменем Охры.

Дом меня встретил обиженной тишиной, последние солнечные лучи ласково пробирались сквозь тонкие шторы на окне и каким-то ярким счастьем ложились на пол. Пахло старыми книгами, коих у меня накопилось очень много. Но только теперь, вследствие долгого отсутствия контакта с домом, этот сладковато—древесный запах снова незаметно овладел моим сознанием, опьянив одним единственным желанием – знания. Хотелось только одного – много читать, искать ответы на свои накопившиеся вопросы и погрузиться в манящий внутренний мир иной реальности, дабы раскрыть измучившую меня, замкнутую на бесконечность тайну о сыне Илария.

Но – в начале дело. Тем более что в Охре оно у меня последнее. Открываю золотую карту памяти от господина Марка Маркса, и в воздухе зависают светящиеся имена файлов. Они плавают прямо перед моим лицом, меняясь местами и зазывно мерцая. Я уже вижу "Устав сотрудника секретного управления" и собираюсь его коснуться, но мне под руку подплывает и мягко подталкивает другой файл – по логике тот, который создавался последним. И особенно смущает меня его название: "Вероника". Сердце аж подпрыгнуло от такого поворота. Вот так Маркс! На кого же он работает, если учесть, что при моем появлении выключил всю обязательную прослушку? Вероника, значит? Вот это да! Неужели ему действительно известно о моей новой жизни? Неужели я у него на крючке?

Осторожно трогаю настырно мигающий файл, и передо мной разворачивается краткий документ всего в пару абзацев. Я до сих пор не решаюсь описывать его дословное содержание. Пусть мне лучше не поверят, но если вкратце, то это взаимовыгодное предложение, которое в моей непростой ситуации вполне тянет на ультиматум. Маркс обещал отправить меня на постоянное место жительства туда, куда только я пожелаю при одном условии. Необходимо кое-что сделать. Для него. В абсолютной секретности. Содержание же самой просьбы вызвало во мне теплое и ожидаемое чувство дежавю, а затем смех. О, да, Маркс! Конечно же, я пойду на это! Потому что все остальное уже просто не имеет смысла. Слишком сильно хотелось домой – в свои теперь пятидесятые годы двадцатого века. И гори все синим пламенем. Какая разница – кто заказчик? Просьба их из века в век неизменна! И это действительно смешно!

Однако у меня есть еще несколько дней, великодушно выделенных завтрашним консилиумом во главе с Марксом, который ясно дал понять, что о моей новой жизни ему известно все, вплоть до имен, и мое сопротивление может сильно навредить не только мне. А значит он в курсе моей тайной миссии, что меня совсем не радует.

Весь консилиум был сплошной показухой и формальностью, потому что другого ответа от меня он видимо и не ждал. Зато даровал пропуск во все архивы, лаборатории, библиотеки, ко всем самым засекреченным базам данных Охры и Геотии. Даже и не знаю, как удалось ему последнее. Силюсь лишь предполагать. Но меня это уже не остановит. Разгадки хотелось жадно, ключ у меня в руках, а значит… понеслось!

Однако приношу свои извинения за столь длинную прелюдию к совершенно краткому, но изумительному результату поиска информации о человеке, истинное лицо которого давно уже просится к разоблачению. Ну, хотя бы к попыткам.

Я уже несколько дней пытаюсь разузнать хоть что-то о Семене Рубинчике, находя массу интересного. Он популярен под любым псевдонимом. И все его имена и легенды привели меня к выводу о том, что операция вокруг семейства Илария Бурмистрова носила секретное название "Миша". Не "Иларий", не "мальчик", не какой-нибудь бред типа "святое семейство" или "наследник", а именно "Миша". Позвольте, а как же ребенок из Охры?

Читаю архив дальше и воровливо озираюсь по сторонам – не может быть в разделе по геотам столько откровенной информации. Уж не ошиблись ли архивисты, подсунув мне запрещенное досье? Пытаюсь поверить своим глазам и жадно запоминаю последние данные об изучаемом субъекте. И, исходя из этих данных, ныне Семен Рубинчик имеет другое имя – Александр Никитич Заворотнюк. И больше он не еврей, он донской казак, введенный в новую операцию, которая на этот раз имеет совершенно тупиковое название – "Лилия садовая". А еще большую странность придает ей то, что она напрямую связана с предыдущим "Мишей".

Итак, лик Загорских-Бурмистровых меняется и становится все более туманным, если не сказать пугающим. Чем дальше в лес, тем больше дров. И как же в дремучей этой чаще мне отыскать ребенка?

Глава 18. Как прожить до ста пятидесяти лет

Дневники Илария Бурмистрова, тетрадь 3 (paraphrasis)

Это могло показаться странным, но Иларий очень скоро оправился от потери жены. Погибших детей золовки ему куда как жальче. И не давало успокоиться то, что останки их увезли в Псков за какой-то надобностью, да так и не возвратили. Через неделю он переступил через свой характер и отправился-таки к теще с целью выяснить, почему не вернули тела. В ответ получил столько обвинений в свой адрес, что о визите пожалел. Мишу, по крайней мере, забирать у него не собирались и это уже радовало.

Косая на один глаз теща, Зинаида Матвеевна, что-то непрерывно жевала, объясняя Иларию всю соль его дурного характера, и ото рта ее сильно пахло лавровым листом. Мысли об этом не давали Иларию внимательно слушать тяжкие ее обвинения и, в конце концов, махнув в душе на все рукой, тещу он оставил.