Модус Эффектора

– Чтоб тебя вековуха взяла!

Затем перекрестила Зинаида Матвеевна рот, да и пошла, тяжко вздыхая, в дом – первак разливать да гостей ждать. Пасха как-никак. Грех не выпить.

С этого самого дня Мишкиным двоюродным брату и сестре жить стало радостней, теплее и вкуснее. Иларий знал Клавдию Дормидонтовну, а потому был спокоен за детишек и облегченно вздохнул, когда толстоногая почтальонша Дуся, затоптав ему облепленными грязью сапогами только что вымытые полы, поведала эту душераздирающую историю про поганую, избалованную городом Клавдию и вечную мученицу Зинаиду Матвеевну.

Где и когда похоронили погибших на пожаре, все еще оставалось в секрете. Иларий ездил в Тоболенец по этому вопросу, но ответ получил резкий и категоричный: никаких трупов из Кошкино к ним не привозили. Кто забирал – с тех и спрашивайте. В милицейском участке ни товарища Жоржа, ни Сергея Сергеевича не знают и никогда сотрудников с такими именами и описанной внешностью у них не числилось.

Горестно стало Иларию от такого исхода. Ведь не похороненной осталась Мишина мать, какой бы она ни была, и ни в чем неповинные дети. И что теперь он расскажет сыну? Где могила матери? Кого благодарить за то, что на свет появился?

И вспомнилось ему то видение, в ловушке которого оказался он тогда еще, в поезде. Семья погорельцев, пирог с младенцем и их бесконечная поездка. Сопоставил всех членов странной той семьи с погибшими на пожаре и страшно ему сделалось. Ибо как такое возможно? Ведь ехали в тот день в поезде именно те, кто погиб. Он помнил их лица, хотя и не четко. Но в одном теперь уверен – они, несомненно, похожи на всех сгоревших. Сын Варвары Корней с женой Матреной, их дочка Василиса. Дети Варвары: Федя, Ольга, Тимофей, маленький Павлик и помощница по хозяйству Дуня. Вот только самой Варвары с ними не было. Так может, жива Варвара? И Настю он не помнит, а Павлик мертвый. Если те, кто виделся ему живыми, мертвы, то выходит, что те, кого назвали они умершими, наоборот живы. Где же они – Настя, Варвара, Павлик? И возможно ли подобное видение? Ведь происходило все как наяву. Так может то и не видение с ним приключилось, а всего лишь сон?

Миша, тем временем, как-то неожиданно стал разговорчив и слишком сообразителен, что снова подтверждало подозрения Илария о постороннем вмешательстве в его организм. В конце концов, он не удержался и решил проверить его сам. Ну, а чего загадками голову морочить, когда они взяли и снабдили его мощным микроскопом и необходимыми препаратами.

Он нашел Мишины волосы, которые ему состригли в год и очень осторожно взял у него несколько капель крови, объяснив, что так делают все. На всякий случай. О каком случае подумал ребенок, неизвестно, но пальчик отцу протянул мужественно. Правда вот отец все мужество растерял при этом и очень долго собирался с духом, прежде чем причинить боль своему чаду.

Иларий делал все, как научил его когда-то помощник пилота, добавив к знаниям интуицию ученого и опыт. Он часто вспоминал их. Его не навещали уже несколько месяцев. И это настораживало. Именно блондина ему почему-то не хватало. Он по-дружески к нему привязался, привык к интересным беседам и легкому обращению. Возникало чувство, словно они знакомы с детства.

В дневнике Иларий отметил, что сравнить результаты полученных анализов у него долго не получалось. Этот этап процедуры выматывал своей кропотливостью и нудностью. Он его не любил. К тому же ему многое еще не удавалось и, нужно признать, элементарно не хватало знаний.

Но вот именно тогда, когда он увидел, что результаты анализов Миши прежнего и теперешнего немного разнятся, и тут бы ему снова забеспокоиться и возмутиться, но именно тогда в его голове произошло неожиданное озарение. Кто-то может годами смотреть на привычный пейзаж и не замечать в нем ничего примечательного, а кому-то достаточно одного единственного взгляда и прежние представления о мире перевернутся, вывернутся, лопнут.

– Мишка, Мишка, – восклицал Иларий, – мы с тобой такое сотворим из этих твоих, похожих на древний алфавит, черточек! Мы весь мир перевернем. Мы заложим в них информацию, которая понесется по всей вселенной! И все это благодаря моему открытию! Оно будет переносить частицы! Я на правильном пути, Мишка!

Мишка смотрел на Илария так, словно тот рассказывал ему сказку и, ничегошеньки не понимая, умильно и довольно улыбался. В общем, совсем забыл Иларий о результатах сделанного анализа, потому что увидел генетическую информацию похожей на закодированные древние тексты, а раз это тексты, то их можно переписывать, передавать по назначению и с их помощью менять все вокруг по своему желанию и вкусу. Ну, по крайней мере, так ему казалось.

Избороздив вдоль и поперек труды по математике, Иларий засел за теоретическое изложение своей работы. Поначалу ему казалось, что это глупость, и все его домыслы – только потуги возомнившего о себе невесть что шизофреника. Потом он попытался оценить себя со стороны непредвзято и успокоился. Потому что, ну, не станут же к заурядному, эгоцентричному неудачнику являться удивительные гости из грядущего.

И вот через полгода после возвращения из Оптиной Пустыни гости наконец-то явились вновь. Блондин и Загорский. Иларий чрезвычайно обрадовался их появлению. Мишка к этому времени сильно подрос и болтал без умолку. Помимо всего он стал необычайно чувствителен ко всему живому, сам научился читать и считал до ста. Иларий из подручных средств сконструировал аппарат, поражающий своей сложностью и количеством проводов. Но приход друзей, по всей видимости, касался не его научных достижений.

– Завтра будь готов к отправлению в другое время, – огорошил Илария Загорский, внимательно изучая записи его толстых клеенчатых тетрадей.

– Опять? – Иларий был растерян, а точнее сказать потерян. – Надолго?

– Навсегда! – без церемоний ответил Гаврила Павлович и привычным жестом поправил очки. – Мы немного недооценили Регину… Придётся снова заметать следы.

– Что же… Регина… – не то спросил, не то усмехнулся Иларий. – Она оказалась из геотов?

– Хуже, – усмехнулся блондин, – из очень далекого прошлого.

– Она оказалась дочерью одного гнусного правителя, и мы подозреваем, что ты знаешь человека от него, – добавил Загорский. – Знаком ли тебе некто Алиеф?

– О, да! – горячо отреагировал Иларий на имя одного из частых своих гостей. – Он спрашивал о вас, бывал у меня не раз… Ты же сам упоминал его в своей рукописи, как уникальную личность.

– Он хорвус! – перебил его Загорский весьма спокойно. – Но не в этом дело. Мы с ними в союзе, но он из тех, кто следит за твоей семьей и дорожку к тебе, как оказывается, он протоптал давно. Почему не говорил мне о нем?

– Я думал – вы знаете… А хорвус… это…

– Те, кто пригрелись в прошлом, – жестко пояснил блондин, – перебежчики. У них нет родины.

Увидев нешуточную тревогу в глазах Илария, Гаврила улыбнулся и похлопал его по плечу.

– Да ты не переживай, мы все уладили. Хорошо, что мы все время рядом, не правда ли?

– Даже не знаю, – Иларий усмехнулся, представив свою жизнь без Загорского, – без вас мне было бы лучше и спокойней. Все беды в моей жизни появились с вашим приходом, Гавриил Павлович! Простите уж…

– Ну как же! – снова перебил Илария Загорский. – Без моего появление в твою жизнь вошло бы горе. И возможно не одно. И жизни ты мог лишиться. Но… ты просто еще не понимаешь всей ситуации, – Гаврила неожиданно рассмеялся, и на щеках его образовалось больше складок, чем обычно. Постарел он, что ли? – Но об этом после. Сейчас о насущном. Медлить нельзя. Завтра в пять утра сюда прибудет Ст… помощник пилота. Он займется вашим дальнейшим будущим. Имена ваши будут изменены, время, к великому нашему сожалению – прошлое… Самым безопасным для вас сейчас будет 1913 год. Прости уж… Вот такой кульбит…

Иларий скорбно покачал головой. Жизнь только вошла в свое русло… Работа спорилась, как никогда… И прошлое… Он поймал на себе Мишкин, серьезный не по—детски, взгляд. Дрожь пробежала по спине. Ему показалось, что сын теперь все понимает. И что самое страшное – понимает больше, чем он. Мишкины перемены вообще немного пугали Илария. Он боялся, что ребенок начнет вдруг расти не по дням, а по часам или трансформируется в нечто иное и ликом и телом. А то еще хуже – послабеет разумом. Но такой взрослый взгляд он видел впервые. Словно в крошечном теле ребенка находилась старая, все осознающая душа. И, наверное, с детских, перепачканных поздней осенней малиной, его уст должны были сейчас сорваться слова: "Папа, не будь дураком, нам грозит опасность!" Но он лишь молча переглянулся с Загорским, холодно посмотрел на блондина и выбежал на двор – прямо на залитую предвечерним солнышком изумрудную травку.

– Что с ним? – громко сглотнув, бросил вслед сыну Иларий, но гости на его реплику не отреагировали. Будто и не было ее, будто вообще ничего нет. Ни этого теплого вечера, ни голосов гуляющей за калиткой молодежи в сопровождении разноголосой гармоники, ни громкого уханья сыча, примостившегося за двором, на старом, раскидистом дубе.

– Мы сделаем все, от нас зависящее, – тихо завершил беседу Загорский, – чтобы скачков во времени больше не происходило. Дальше все пойдет как по маслу. Можешь быть спокоен.

– А Флоретта?! – вспомнив про еще одну свою гостью, воскликнул Иларий. – Она, надеюсь, не геот?

– Флоретта? – Загорский поднял очки на лоб и посмотрел на него с ужасом в глазах. – Она бывала здесь? Кто приходил с ней? Как она вышла на тебя? Что ей надо?

Загорский засыпал Илария такими вопросами, на которые у него имелись лишь плохие ответы. И судя по его реакции, они ему не понравятся.

– Она приходила два раза. Одна, но… – Иларий поднял на Загорского настороженный взгляд.

– Что но?

– Я уходил с ней в Охру. И там все совсем не так, как у вас, в Оптиной Пустыне. Это что – не Охра?

– Это Охра. Это именно она. Но в своем начале. Это время после катастрофы. Войны с геотами только прекратились. А вот Оптина Пустынь – это не Охра… Ты не совсем правильно понял. Под монастырем несколько наших районов. Они там расположены в силу разных, не совсем простых причин.

– Я понял… Я сделал что-то не так?

– Что она хотела от тебя?

– Они просили меня о том же, о чем и вы – остаться у них.

– Они? Кого ты видел?

– Мэо и Ктаха, кажется. Ну и других сотрудников.

– Мэо? Да, там он жив. И Флоретта жива.

– Они погибли?

– Мы не знаем. Скорее всего, да.

– А почему бы вам…

– То время закрыто.

– А как же я туда попал?

– Не знаю… Возможно они нашли выход… Вернее, кто-то помог им. Странно… Причина ее появления у тебя?! Какая причина?

– Они мне что-то сказали о людях издалека. Очень хороших людях, которые решили отыскать в прошлом своего творца.

Загорский брезгливо поморщился.

– Творца? Что за ахинея? А ты здесь при чем?

– Я не знаю, это все. Они говорили, что новый мир очень уязвим и им нужны такие умы, как я. Предлагали остаться у них. Рассказывали про СИН.

– СИН? Так вот откуда ты об этом узнал!

– Да! – Иларий как-то сразу воодушевился. Словно только этого разговора и ждал. – Они показали мне частицы. Те, о которых я додумался сам. Понимаете?! Но только я не понял… У них в наличии такой источник энергии, а в их глазах такая тоска… Мне показалось, что там никого, кроме них, нет.

– Это было начало завоевания геотами нового мира. И не только нового. СИН – это детище геотов. Но мы вынуждены поддерживать работу их системы, потому что у нас договор о совместном существовании. Они превосходят нас в научном и техническом развитии и войны с ними приносили нам только боль и потери того, что осталось от старого мира. Мы не могли больше бессмысленно терять Охру. Разумнее сотрудничать и позволить врагу делить с нами хлеб и землю. А людей ты видел мало, потому что на тот момент, вероятно, большинство уже переселились в Геотию.

– Те, в лаборатории, они были добродушны.

– Это вынужденная видимость. Поверь мне – добра они Охре не желают. И Мэо, и Ктах потому и в тоске. Они понимают это и они герои. Одни из последних, кто стоял у руля Охры до конца, не подпуская ни одного геота к управлению. Но Охра уже не правила. СИН правил. И правит теперь, как ты понял.

– Так, а кто же эти люди издалека? – будто у самого себя, спросил Иларий.

– Будем разбираться. Спасибо, что сказал.

– А Славик? – словно очнувшись, поинтересовался Иларий. – Он теперь в безопасности?

– Теперь в полной, – согласно кивнул Гавриил Павлович и задумчиво крутанул лежащее на дощатом, гладком столе, вареное яйцо. – Теперь все как надо.

О, всемогущий и многоуважаемый Гавриил Павлович! Как всегда категоричен! И мне пришлось столкнуться с его неоспоримой точкой зрения. Правда вскользь и почти на бегу. Но, слава богу, на меня он не имеет влияния, так как дело Илария закончено печально и для него тоже. Так нам говорят.

А еще говорят, что Регина Ахнаф оказалась боссом Алиефа Мерчи и оба они атлантос19. А еще то, что Регина внебрачная дочь правителя Атлантии20 от какой-то высокопоставленной дамы из далекого прошлого по имени Энхедуанна. Любопытно…

Накануне скандала мне довелось подслушать в научном отделе библиотеки главной управы Охры один настораживающий разговор. Сначала я заметила мужчину за столом неподалеку. Лицо его прикрывал капюшон черной ветровки, а потому рассмотреть черты я не смогла. Пока он сидел один, мне казалось, что его полуприкрытый взгляд периодически устремляется в мою сторону. Когда же компанию ему составил лысый немолодой верзила в голубом термосвитере, которого я определенно видела у Маркса, мое внимание тут же привлекла непростая их беседа. От меня их отделяла часть полки с книгами по истории, что не помешало мне расслышать каждую фразу. Тот, что в капюшоне, как мне показалось, нарочно говорил громко. Словно для меня. Думаю, что он. Ведь второй меня не видел.

– Завтра здесь будет отец, – произнес один из них.

– Ну все, Охре конец! – сокрушительно и громко ответил второй. – Он лично вам сообщил?

– Лично. Но Охре конец – это вы погорячились. Многим не поздоровится, но будет сюрприз. Он принял важное и непростое для него решение.

– А где же мальчик? Вы ведь знаете?

– Я и мои люди.

– А команда Загорского?

– В них все и дело. Если бы не они, он сам никогда не стал бы нас беспокоить. Прошел слух, что одного арса уже пустили в расход. Загорский замешан. Да что говорить? Завтра все решится.

– Если проходы не закроют, то условия станут жестче, я полагаю.

– Алиеф просил передать, что ему нужен хотя бы один арс. Первое человечество закрыло от нас все проходы. Если в течение суток не выполните, Эффектор использует в 1945-м астру. Уж они постараются.

Далее от лысого последовали незнакомые моему слуху реплики. Судя по интонации – брань.

На том они и разошлись, задав моему уму новые загадки. Я ушла за ними почти сразу, долго следуя за черной ветровкой первого. Потеряла я его уже на улице, тут же вспомнив трюк с обратной слежкой, которой меня обучили уже в Охре. Потеряться от преследователя, с целью его обнаружения. Возможно, что и так. И теперь объектом наблюдения стану я. И зачем я влезла? Надо было просто набраться терпения и дождаться завтра.

Но обещанное завтра наступило для них. Меня же в происходящее никто посвящать не собирался. Информацию пришлось добывать собственноручно. И вот какой расклад случился в последующие три дня: Загорский исчез, блондин исчез, помощника пилота арестовали, но мне повезло говорить с ним о Ядвиге, если помните. Тамару переселили в ее время. Куда девался Славик – не ясно. Скорее всего, он с ней. Алиеф и Регина тоже пропали, а про Илария в личном деле все совсем трагично. Там сказано, что он покончил собой. Принял какой-то сильнодействующий яд. Мишеньку вроде бы передали на воспитание бабке. Вот и весь сказ.

А кто приезжал? Так настоящий отец мальчика. И он из очень далекого прошлого. Он император арсов – народа одной из предыдущих цивилизаций. Это родина нашей морали. Для них же это неотъемлемо и нет ничего другого, а потому противопоставлять и сравнивать не с чем. Они имеют железную волю и трезвый ум. Они знают о нас, и они опечалены нашей участью. У них отсутствуют убийства, жадность, ревность, зависть. Это земля чести, совести, любви, благородства и отваги. Это колыбель той чистоты, к которой так стремятся в том времени, где умер Иларий. Стремятся попробовать сделать мир простым и счастливым. Но прибыли с Анибуса другие и, воспользовавшись гостеприимством и пониманием арсов, постепенно с ними скрестились, положив начало их концу.

Но что же такое сделал в Охре этот, почтивший нас своим визитом, чистый помыслами арс, что один ни в чем не повинный, непонятно для чего страдавший человек, свел счеты с жизнью? И как после этого будет уживаться он со своей безупречной совестью?

Буду честной – в смерь Илария я не верю. Потому что тогда, когда мне довелось увидеть его во второй раз – по пути в Оптину Пустынь, у меня была возможность общаться с ним долго и близко, и сомнений у меня нет – именно он мелькнул несколько раз на видеоотчете одного из сотрудников, работавшего в Древнем Египте. Я клянусь – это Иларий. Его невозможно ни с кем спутать. Правда, уже не молодой. А значит, он жив. И я таю надежду узнать подробней об этом эпизоде и о судьбе Илария Бурмистрова. А еще у меня есть мой личный козырь – его дневники, в которых продолжаются записи с нового места жительства. Ну, и ко всему прочему, мне очень хочется увидеть Мишу. Повзрослевшего. Даже не знаю, почему… Жаль, если он сгинул.

Теперь же, я полагаю, пришло время осветить часть дневника Илария Афанасьевича, вырванную кем-то из тетради и помещенную в томик Пушкина, между страницами "Гробовщика". Не думаю, что совесть станет меня мучить. Она скорее зудит нестерпимо от растущего желания правды.

Итак:

"Благодарность моя нескончаема. Не хватает эмоций, чтобы выразить то, что чувствует ученый, доверяя свои опыты такому совершенному, непревзойденному оборудованию. Космос микромира наконец-то в моей власти. Драпп обучил меня более совершенному методу генетической экспертизы посредством крови по установлению родственных связей, и, полный волшебного предчувствия, нестерпимо желая получить обещанный результат, я решился поэкспериментировать. У меня уже имелась кровь Миши, я легко получил свою и погрузился в расшифровку увиденного.

Процесс этот, несмотря на совершенство, быстрее не стал и занял у меня два часа. Мне показалось, что я больше учусь, чем пытаюсь что-то увидеть. Наверное, от отсутствия должного образования и опыта. Я наивно полагал, что все понял, но результат не получался. Каким же профаном я себя чувствовал, каким недоумком. И такому невеже доверили столь совершенную лабораторию? Да еще и нахваливают меня…, работать приглашают. Дилетант. Полный идиот! Не получить результат в такой научной мастерской! Как же так… Я не умею прочесть то, что вижу. Я попробовал еще раз, стараясь ничего не упустить, но результат повторился, показывая лишь одно – Миша – не мой сын.

А вечером пришел блондин. Добрый мой, долгожданный друг! Но тих, бледен, подавлен. Сказал, что кое-кто допустил грубейшую оплошность, за что будет серьезно наказан, а я должен немедленно оставить генетику и заняться непосредственно физическими исследованиями. Я по-дружески пожаловался ему на свой низкий интеллект, на провальный эксперимент по установлению родственной связи между мной и Мишей. Блондин же холодно и с нажимом повторил, что я должен оставить генетику, в противном случае у меня заберут Мишу.

Я пообещал послушать его, но рискнул поинтересоваться, отчего этот переполох? Или Миша мне не сын? Он вскинул на меня такой злобный взгляд, что меня передернуло. Уверенность в этом человеке пропала сию секунду, а нехорошая мысль о Мише занозой засела в моем сердце.

Ну, вот именно после этого разговора остановиться я и не мог. Навязчивая идея завладела моим сознанием, подталкивая перепроверить свой результат с другой стороны. Неужто Миша не мой сын? А если он сын Семена? Быть может оттого Семен и хотел его заполучить? Но, со слов блондина, Мишу проверяли. И вернули! Значит не сын Семена. От сердца у меня отлегло, как камень откатился. Да только все это мои домыслы. Отцом ведь может быть и кто-нибудь неизвестный мне.

Словом, нашел я в Настином сундуке ее гребешок, что носила она прежде, и мне очень повезло обнаружить на нем пару ее волос. По первому эксперименту с Мишиными волосами я знал, что так сложнее, но я воспринял это как знак и через свой компьютер, как обучал меня помощник пилота, отыскал "Генетические эксперименты по методу Ильи Шишки". Без всяких нововведений, проверенным методом. И как только нашел, страх навалился на меня сильнее прежнего. Я рисковал! А ведь еще не поздно остановиться. Не зря меня предупредили. Признаюсь, меня что-то толкало сделать все наперекор, так как очень не понравился разговор с блондином. Он требовал неустанно работать на благо их Охры, а прежде меня лишь берегли и предупреждали об опасности. Ну, может оно и к лучшему. Накажут, значит, с радостью освобожусь от них. Узнать, кто отец Мишки для меня казалось важнее всего сейчас. Если бы мне сказали, что Славик не мой сын – мне было бы легче. Но только не Миша!

Конечно, я понимал, что за мной могут наблюдать из множества неведомых мне точек и все же пошел на повторный, запретный теперь эксперимент. Однако ни в первый день, ни в последующие, меня никто не посетил, и, зная уже реакцию блондина, я решил, что он поверил моему обещанию.

Ну что же, пусть. Так оно и лучше. Я с огромным трепетом и болезненным волнением всматривался в микроскоп, пока не увидел, что хотел. И снова был удивлен. Итог оказался таким же. То, что я видел, несло отрицательный результат. Настя не была матерью Миши! Но ведь это глупость! Она родила его здесь – в этом доме, я находился в соседней комнате, пока местная повитуха Фрея Степановна и Варвара принимали Мишу на свет.

Разочарование мое привело к гневу. Потому что, как я и предполагал с самого начала, проблема крылась во мне. Я болван, профан и недоумок! Я не умею проводить подобные эксперименты, а значит блондин прав – их пора оставить и заняться исключительно частицами!"

Но занятие это Иларий не оставил и даже описал несколько других – насыщенных экспериментами дней.

«Я изучил подробным образом биологический материал Миши, свой и Насти. Именно Мишин вел себя престранно. Я мало кого исследовал, но такого я точно не ожидал! Сами по себе клетки казались невероятно хрупкими. Я воздействовал на них только теми химическими веществами, которые предусмотрены инструкцией. Но и они могли полностью разрушить материал. Навыка мне не хватало. Но клетки Миши при воздействии веществ приобретали сию секунду удивительное свойство – они взлетали. Волнение сбивало меня с толку, зрение уставало от напряжения, руки дрожали, но биоматериал Мишки исчезал в неизвестном направлении.

Подобные странности произошли и с моими клетками. С одной лишь разницей – частично. В каком-то им одним ведомом шахматном порядке, частички моего материала оторвались от бесцветной своей поверхности и тут же потерялись из виду.

Я подумал, что дело в возрасте, но ДНК Насти так себя не вело. Её биоматериал преспокойно лежал под микроскопом, послушно позволяя делать с собой все, что угодно.

Для надежности мне нужен еще один, а то и два, как минимум, человеческих образца. Желательно взрослого и ребенка. От давних экспериментов осталось у меня несколько неприятных, но нужных вещиц. Например, полотенце, которым я вытирал раны того найденного мною, мёртвого калеки. Помню, как что-то подтолкнуло меня не выбрасывать его, что кровь эта еще может мне пригодиться. Так и хранил до сих пор в старом коробе кусок окровавленной желтоватой ткани.

С детским образцом пришлось потрудиться. Через три дома от нас жила большая, в одиннадцать ртов, семья. Самая младшая девочка, Нюрка, годком постарше Миши, часто приходила к нему поиграть. Тот день, когда она снова осчастливила нас своим визитом, выдался на редкость теплым. Детвора вволю нарезвилась в густой траве да на качелях, оба запалились и, как обычно, потребовали пить. В этот раз я вынес им воды не в ковше, а в разных кружках, после чего кружку Нюры, со следами слюны, тут же унес к себе вниз и подверг обработке.

Какая хорошая оказалась девочка. С добротным, целым и послушным материалом. Никаких фокусов – все крепенько, ладненько, понятно.

Паренек инвалид меня, к слову, тоже ничем необычным не удивил, но мне показалось мало и с того дня начались мои многочисленные, увлекательные, затягивающие исследования чужого генного материала. Уж где только я его не добывал и как только не изловчался. Слюна, волосы, ногти. Лучше всего была кровь, но раздобыть ее не просто.

И когда из двадцати шести результатов ни один больше не показал ту самую подвижность, мне бы все понять и остановиться, но остановиться я уже не мог. Множественные исследования дали мне незаменимый опыт, потрясающие выводы и двенадцать толстых тетрадей записей и расчетов.