Златая цепь

Слава богу, его старые стёртые ботинки не выдавали шагов, хотя здесь наверняка установлены камеры наблюдения и его уже, конечно же, заметили. Он еще раз обернулся. Руфь так и не появилась. "Скверная женщина! Бросила-таки!"– в сердцах выругался Иларий, и Мишка зашевелился, а пробуждение его сейчас было ни к чему.

Насчет выхода Иларий оказался прав. Интуиция привела его к металлической, почти зеркальной двери с обычной деревянной ручкой в форме цветка. От волнения стало тошно, но он собрался и потянул ее на себя. Ручка отпружинила и повернулась. Дверь была не заперта, и Иларию открылся темный коридор со светом вдали.

А вот и источник света – плафон в форме бронзовой руки, держащей светящуюся пирамидку. Зеленоватое свечение обрисовало еще одну зеркальную дверь, которой коридор и заканчивался. Мишка захныкал и Иларий несмело постучал. Ответа не последовало. Он стукнул сильнее. Тишина. Он повернул ручку двери, и она отворилась так же легко, как и предыдущая. Апартаменты открылись изумрудные, почти как предыдущий зал. Зеленым здесь было все: тяжелые бархатные шторы, непонятно что закрывающие так глубоко под землей, зеленая скатерть на квадратном столе, зеленый ковер на полу. Даже книги на полках все были в изумрудно-зеленых переплетах. Иларий огляделся и посадил Мишу в зеленое кресло. Тот долго тер глазки, силясь понять, что происходит и где они. Послышались голоса. Появилось совершенно бредовое ощущение, что обсуждают его. Голоса доносились из-за одной из шторок, и Иларий предположил, что за ней комната. Мишка заплакал и шторки раздвинулись.

– Гаврила? – тихо произнес опешивший Иларий. – А я думал, мне послышался знакомый голос.

– Ну, здравствуй, дорогой мой! – с улыбкой поприветствовал Илария Гавриил Загорский и представил сопровождавшего его солидного вида мужчину. – Ждали, ждали тебя! Гадали, придёшь ли? Познакомься, пожалуйста! Профессор Бергольц! Лучший в области нейрохирургии!

Иларий растерянно протянул руку бородатому мужчине лет пятидесяти пяти, в очках и его снова посетило дежавю. Мужчина кого-то напоминал, но назвавшись Владимиром Михайловичем, сразу же заинтересовался брошенным всеми плачущим ребенком.

– Со мной была женщина и кажется, я ее потерял, – рассеянно признался Иларий, не решаясь начать разговор о сыне.

– С тобой не было никакой женщины, – тут же пояснил Загорский. – Тебе так казалось. Это наше новое изобретение – проводник во времени. Здорово придумано, не правда ли?

– То есть как?! – Иларий совершенно не поверил сказанному, так как видел ее так близко, что различал морщинки у глаз и синие крапинки в зрачках.

– А вот так! – рассмеялся Гавриил Павлович.

– Но она пообещала мне встречу с сыном. Выходит, это не правда?

– Нет! Это правда! Да ты присядь! – Гаврила указал на деревянный, с мягким сиденьем, диван. – Его сейчас приведут.

Иларий забеспокоился и протянул руки к Мише.

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь! – С улыбкой успокоил его Владимир Михайлович. – Я хорошо лажу с детьми.

У Илария в голове все смешалось. Сын…, Руфь… Как же так? Не может быть. Это видно подвох какой-то. Он чувствовал даже запах, который исходил от нее. Духи наверняка, с такой легкой шоколадной ноткой.

В комнату вошла женщина, чем-то похожая на Руфь. Иларий даже вздрогнул. Но это ему почудилось. Женщина была в белом халате и сильно хромала. И при этом все время раздавался какой-то хруст. За руку она держала мальчика лет четырех, похожего на Елену разве что волосами. Светлый мальчик, не в Илария. Хрупкий, но в то же время с очень строгим взглядом. Он прижимал к себе темную стеклянную дощечку и одет был некрасиво: в тоненькую серую кофту с открытым горлом и черные штанишки по колено. Невзрачная одежда неудачно оттеняла и без того бледный его лик.

– Не говори, что ты отец, – тихо предупредил Илария Загорский, вызвав в его сердце сопротивление. Оно теперь колотилось так, что казалось, слышат все.

– Здравствуй! – ласково поприветствовал малыша Иларий, не веря своим глазам. Он никак не мог взять в толк, что это тот самый ребенок, из-за которого уже несколько лет длиться весь этот кошмарный сон. Ребенок как ребенок. И что в нем не так?

Мальчик испуганно посмотрел на Илария и смущенно уткнулся лицом в халат своей спутницы.

– Тина, заберите Мишу! – неожиданно приказал Загорский и женщина взяла у Владимира Михайловича ребёнка.

– Как Мишу?! – воскликнул Иларий и грудь его чуть не разорвало от ужаса при одной мысли о разлуке с сыном.

"Готовься к потрясению!"– пронеслись в голове слова блондина и Иларий мертвой хваткой вцепился в ребенка.

– Но ты же хотел увидеть сына? – философски заметил Загорский. – Даже жизнь стала тебе не в радость, так сильно ты страдал о прошлом. Твоя мечта сбылась.

– Ничего мне не надо! – грозно воскликнул Иларий, вырвав из пальцев хромой Тины плачущего ребенка. – Только Мишку не забирайте у меня! Все можете забрать! Дом, мою работу, лабораторию, которую дали, прошлое, только не сына!

– Твой сын перед тобой! – цинично продолжал Загорский, словно издеваясь. – А ты опять мечешься!

– Оставьте его… Если так, то оставьте его здесь. Но не Мишу!

– Ну я так и думал! – Загорский улыбнулся своей обаятельной улыбкой и поправил очки. – Глупо пошутил, извини… Нам нужно на время забрать обоих детей. Но Мишу тебе потом вернут. К этому-то ты готов?

– Я не доверяю вам!

– Просто поверь и все. Ты пока останешься здесь. Поживешь у нас, осмотришься. Нам нужно провести кое-какие анализы. Это долго. Но Миша временно видеть тебя не должен. Ну извини, я грубо и неудачно пошутил, виновато забубнил Гаврила и похлопал Илария по плечу. – Ты так напуган и скован. Как ребенок, ей богу. Здесь никто не намерен вредить тебе и твоему сынишке.

– Но он станет искать меня. Он будет страдать один.

– Мы берем это на себя, не волнуйся! – сухо заметил Загорский и вопросительно посмотрел на Илария. Пауза затянулась.

– Дети в хороших руках, – мягко добавил профессор Бергольц, поглаживая свою длинную бороду. – Вы зря так паникуете. К тому же скучать вам не придётся. Вы нужны мне в моих апартаментах. Ведь я полностью осведомлен о вашей работе и, признаюсь честно, восхищен!

– Насколько вы хотите его оставить? – словно не слыша дифирамбов в свой адрес, взволнованно продолжал Иларий.

– Дней пять, не более! – бесстрастно ответил Загорский. – У тебя будет прекрасная комната и все необходимое для отдыха и работы.

– И как знать, – улыбнулся в усы профессор, – может вам понравится у нас и вы здесь все таки останетесь.

– Здесь?! – Иларий сердито обрисовал взглядом комнату. – Да ни за что! Чего я под землей не видел?!

– Ну, мы не всегда под землей. Лишь по важным рабочим вопросам, – сухо уточнил Загорский и протянул мальчику руку. – Идем, Славик, тебя ждет мама.

– Мама? – удивился Иларий и присел возле ребенка. Он внимательно изучил его милое личико и крепко-крепко обнял. – Откуда же у него мать?

Сердце его непростительно и неустанно затрепетало.

– Ну не оставлять же его сиротой, – ответил Гавриил Павлович. – У него здесь прекрасный дом. При монастыре. Хорошая мать. Она художник. В монастыре реставрирует иконы по совместительству.

– Ах, вот как… – От сердца тут же отлегло, но тоска осталась. – Как же он в миру ходит с такими игрушками?

– В его миру таких игрушек уже полно…

– Это… другое время? Так вот почему монастырь… А я все думаю – как? Музей же должен быть… Оптина Пустынь теперь ведь музей.

– Вы правы – мы в другом времени, – с каким-то сочувствием кивнул Бергольц.

– Ты не переживай так! – чересчур заботливо успокоил Илария Загорский. – Мальчик счастлив, сыт, здоров и под нашей бдительной ежесекундной охраной. Но отдать его тебе мы не можем. Иначе на него сразу выйдут.

– Но я смогу в эти дни видеться с ним?

– К сожалению нет! Они оба будут на карантине. Простите, но так надо, – пояснил профессор.

– Значит я больше никогда его не увижу?

– Сейчас я отведу его в игровую, – с неожиданным сочувствием в голосе пояснил Загорский. – Там еще несколько ребят. Около часа он пробудет с ними. Можешь поприсутствовать. Даже пообщаться.

– Спасибо! Большое спасибо! – В глазах Илария горел неистовый свет благодарности. Впервые за столько лет он ощутил одновременно радость и облегчение. Даже неловко стало от этой радости. Но это ничего. Главное, что бы Мишку не забрали.

В так называемой игровой Иларий долго и терпеливо наблюдал за Славиком. Его воображение оказалось весьма скудным по сравнению с теми, кто создавал этот мир. Даже игры здешних детей приводили в ступор.

Сама игровая оказалась размером с концертный зал. И чего здесь только не было. Внимание Илария сразу же привлек светящийся мяч, в который играли мальчишки. Он подкатился к его ногам, медленно повернулся, и Иларий похолодел: мяч улыбнулся черной, как уголь, чертой рта. Это было жутко. У мяча было подобие лица, состоящее всего из трех черных штрихов – рот и брови, которые шевелились, изображая всевозможные гримасы необыкновенно эмоционально, точно передавая всю гамму чувств – от изумления до тревоги. Мячик реагировал на всех игроков по-разному, выражал бурные эмоции в процессе игры и даже издавал звук, похожий на приглушенный свист. Немного раскатистый, но тонкий и высокий. Это так увлекало, что Иларий забыл, зачем вообще пришел сюда. Он конечно догадывался, что эта игрушка скорее всего электронная, но идея гонять по полу лицо казалась ему не совсем нормальной.

Постепенно любопытство его переключилось на рисующих детей. Они рисовали прямо в воздухе и их рисунки тут же оживали, обретая объем и движение. Иларий не удержался и тоже решил попробовать. Как он понял, все дело было в краске, ведь дети рисовали, где придется. Он макнул обычную, мягкую кисть в баночку с красной краской и нарисовал в воздухе цветок. Краска цеплялась за воздух, как за бумагу, оставляя рисунок, который оживал моментально, поворачиваясь вокруг своей оси и словно вырываясь из сдерживающего его пространства. Нелепый, гротескный, но исполненный детской непосредственности, он долго еще парил в воздухе. Комната, словно волшебная страна, была полна каких-то козявок, кривых цветов и уродливых человечков, воплощенных в жизнь детьми. Сколько времени они оставались в полете – сказать было сложно, но по-видимому не бесконечно, иначе в игровой не осталось бы пустого места. Иларий тронул нарисованный им цветок и тут же отдернул руку. Потрясающе— цветок казался живым.

Конечно же он пытался объяснить себе все это, пользуясь скромным арсеналом своих знаний и отчаянно жалел о неведомых этим детям обычных, незамысловатых, но таких увлекательных играх из тех времен, когда человеческое было важнее искусственного.

Наигравшись вдоволь с живым мячом, Славик неуверенно подошел к Иларию.

– Это ваш сын? – неожиданно спросил он, впервые посмотрев на Илария искренне-распахнутыми глазами. По всей вероятности, появление нового мальчика в этом заведении до сих пор занимало его мысли. – Он останется?

– Не надолго, – оживился Иларий, борясь с желанием взять сына за руку.

– А у меня есть кошка! – гордо похвалился Славик и неожиданно стал очень похож на свою маму – Елену, а еще почему-то на покойную Настю. В сердце у Илария болезненно шевельнулась печаль и сокровенная любовь к этому родному и чужому одновременно ребенку.

– Ты счастлив? – непонятно зачем спросил он.

– Как это? – не понял Славик, испугавшись чуждого для него понятия.

– Тебе все нравится?

– Наверно, – мальчик пожал плечами и смущенно улыбнулся. – В лаболатории не нравится.

Славик изо всех сил поморщился и его вздернутый носик стал от этого еще более вздернутым. Как клювик у утенка.

– А что там? – тихо спросил Иларий.

– Там больно.

– У тебя берут кровь?

– Да! – Слава уверенно кивнул и заговорщицки посмотрел на Илария. – И это очень больно!

– Всего лишь как пчелка ужалит, – ласково погладив мальчика по голове, попытался успокоить его Иларий. – Что же поделать, малыш, ты какой-то необычный.

– Да нет! – рассердился ребенок и топнул ногой. – Я еле терплю!

Иларий с тревогой изучил его взгляд. Он пытался понять, что Славик имеет в виду, но так и не смог. Ему стало жаль, что пришлось вызвать у мальчика неприятные эмоции.

– Ничего, это пройдет! – максимально радостно подбодрил он сынишку, взъерошив ему волосы.

– Очень больно, – не унимался тот и Иларию показалось, что Славику просто нравится его пугать, а потому в ответ он рискнул рассмеяться.

Славик внимательно, почти по-взрослому, изучил лицо Илария и тоже засмеялся, открыв совершенно ровный ряд белоснежных, крепких и абсолютно взрослых зубов. Илария неприятно обдало холодом от увиденного и он провел по лицу рукой, стараясь отвязаться от нахлынувших навязчивых идей, подумав тут же, что лучше было бы забрать ребенка отсюда.

Не прошло и часа, как пришел Гаврила и увел Илария в обещанные апартаменты, где тот и поселился на несколько дней.

– Как Миша? – с затаенным в сердце беспокойством спросил он у Загорского. – Не плачет?

– Ничего страшного, – с обыкновенной невозмутимостью ответил тот, – мы хорошо его занимаем. Сейчас он не один, а с другими детьми примерно его возраста. Ему нужно успокоиться перед процедурами. Попривыкнуть к другой обстановке. Потому, сам понимаешь, лучше не тревожить ребенка.

– Не делайте ему только больно, Христом богом вас молю! – сердито обратился к прадеду Иларий.

– Не упоминай всуе, – надменно продемонстрировал доминирование Гавриил Павлович. – Мы с тобой уже говорили об этом или забыл? И с чего ты взял, что Мише здесь обязательно причинят боль?

– Ну вот Славик говорит, что ему часто причиняют боль…, – Иларий с вызовом посмотрел на Загорского, присев на широкий, пружинистый диван.

– Мальчик чрезмерно чувствителен. Это его особенность.

– Что значит чрезмерно? Во всем?

– Нет-нет…, – Загорский жестом остановил его реакцию и энергично потер руки. – Не во всем! Как бы это сказать… В отношении микромира, что ли… В том, в чем остальные просто не осведомлены, он исключительно просвещен и чувствителен.

– Микромира? Он всего лишь про кровь из пальца говорил. Странно как-то… Возможно он излишне впечатлителен.

– Ну наверное! – охотно согласился Загорский. – Ты располагайся, уже поздно по твоим внутренним часам. Отдыхай. А когда проснешься, я отведу тебя к Бергольцу. Будет он тебя искушать! – Гаврила Павлович рассмеялся. – Тебе понравится.

– А имею я, в конце концов, право знать, почему забрали моего сына? Что это за великая тайна такая и на каком вообще основании?

– Можешь! – охотно согласился Загорский. – Но погоди еще немного. Ты поймешь это сам.

– Сам… А от вас услышать?

– Такая ситуация, – Загорский поджал губы и задумался. – Дело не в секретности. Только не от тебя! – Он улыбнулся. – Дело в необычности происходящего. Но… я все время прошу тебя только об одном. Верить нам.

– Я потерял сына… непонятно по какой причине! Надеюсь, второго вы у меня не заберете.

– Скоро ты сам с нами согласишься. Дай нам пять этих дней.

– Но Миша вам зачем? Он-то здесь при чем?

– Сейчас нам необходимо сбить геотов с толку. Это все, что я могу тебе сказать.

Иларий удивленно дернул головой и сердито поднял глаза на Загорского.

– Вы подставляете Мишку?!

– Поверь мне – с ним все будет в порядке. – Загорский судорожно вздохнул и вышел за дверь. – Ты задаешь слишком много вопросов. Отдыхай!

Да, Иларий, не справедлива к тебе судьба. Нагло лишили семьи, отправили в чужое время и еще упрекают в излишнем любопытстве. Ужасные вещи происходят в твоей жизни. Куда же бог смотрит? Или он заодно? Как все просто объясняется, оказывается. Все они – одна шайка и он во главе.

А ведь весь сыр-бор из-за Славика начался. Избранный ребенок… Кем избранный? На что? Однако и я подтверждаю, что охота на него имеет место быть и мне самой приходится ощущать это на собственной шкуре. Каждый второй геот, поверьте моему слову, болен идеей о ребенке Илария Бурмистрова. Как будто кто-то тайно предложил за него огромное вознаграждение. Кто найдет первым – получит приз. Странно я рассуждаю, занимаясь тем же самым – поисками сына Илария за наследство. Хотя, повторюсь – мне просто интересно. И вот я здесь и ребенок где-то рядом. На тот момент он был совсем рядом. Но хорошо, что я этого не знала.

Признаться, официальная версия Охры касаемо Славика звучит весьма интригующе и правдоподобно: на основе биоматериала мальчика в будущем будет создан новый мир, последует сильное изменение генетики геотов и их полное подчинение Охре. Так же, как сейчас они подчинили своему замыслу весь мир, включая прошлое и настоящее. Ну вот, кажется, все понятно. И сын Илария рядом, долго искать не пришлось, и Маркс наверное об этом знал, отправляя меня сюда. Один охринец дает мне задание найти мальчишку, другой охринец наводит на него. Они не согласовывают действия или тайно работают на разные структуры? Абсурд… Ловушка… Ложный путь… И вопросы отныне задавать надлежит иные. Не где мальчик, а кто враг.

Но даже если бы подлог не был так откровенен, многое в этой истории не тянет на правду. Почему, например, именно Славик – не ясно. Случайность изобретения Илария или особенность генетики ребенка, о которой информации ноль? Есть в дневнике упоминание о некой странности, но другого мальчика. Посмотрим же, что они – эти тайные профессора и подземные ученые – скажут на этот счет замученному бесконечной конспирацией отцу. Ведь нельзя не заметить очевидного. Сына его скрывают весьма забавно, а точнее не скрывают вовсе. Это только Иларий продолжает ничего не замечать и ему все твердят и твердят о невероятной секретности событий. О матери же и подавно говорить запретили. И чтобы не случилось, ответ один: заметаем следы, прокололись, надо бежать.

Беги, Иларий! Прячься! Снова хвост! Снова мальчик в опасности! Повсюду геоты!

Да уж, геоты неистово разыскивают ребенка, и странно это хотя бы потому, что многие из них открыто сталкиваются с ним чуть ли не ежедневно, а свидетельство о рождении Славика – это просто шедевр хитрости! Мне посчастливилось его узреть, если только мои глаза не попытались провести таким образом. В графе "мать"нет имени Елена Кольцова-Мосальская, в замужестве Бурмистрова. Указана другая женщина и это мне понятно. Но! Отцом прописан ни кто иной, как Бурмистров Иларий Афанасьевич!

В голове моей победно и многократно прозвучал туш, когда это сокрытое от всего мира имя с легкостью нарисовалось в столь многократно тайном документе. Остается выяснить, настолько ли дураки геоты.

И что же теперь делать мне? Ведь любому простачку ясно, как день, что меня направили на фальшивку. Мне не остается ничего, кроме как кротко преподнести Марксу имя и место нахождения мальчика, что ему, конечно же, давно известно. Возможно, он искренне хочет помочь мне, разыграв перед Центром весь этот договор со мной, новое задание и мое заслуженное помилование.

А что, если таким образом он говорит со мной, дав подсказку, что версия по имени "Славик"давно не работает? Господи, помоги мне не наделать глупостей и не застрять в Охре навсегда! Мне очень надо домой, где меня ждут и где жизнь без меня замрет.

Глава 20.

Оставшись один, Иларий изучил свои апартаменты и, обнаружив прекрасную, сверкающую ванную комнату, с удовольствием помылся и побрился. Таким комфортом он не пользовался с прошлой жизни. Приятно было соприкоснуться с мягким, теплым полотенцем и ароматным мылом, которое оказалось жидким и он с трудом отыскал его в красивом, стеклянном флаконе.

Немного успокоившись и расслабившись, он только прилег на диван, как вдруг рядом, на столике, пропищал округлый прибор и мужской голос сообщил, что у входной двери его ждет ужин.

Растерявшись от такого гостеприимства, Иларий теперь только обратил внимание на выступающий из стены металлический шкафчик, в котором его ожидали тарелки с горячей едой. Пахло невероятно вкусно. Он жадно сглотнул и утащил еду на стол. Потчевали гостя в подземном царстве весьма не дурным оранжевым супом-пюре, тушеными овощами и маленькими вареничками квадратной формы с не опознаваемой, но ароматной и нежной начинкой. Полить варенечки придумали зеленовато-сливочным соусом, а украсить дольками сочных, темно-красных помидоров. Свежие булочки с маслом, виноград и хрустящий, ароматный хлеб насытили его до безобразия.

Заснул Иларий на удивление быстро и крепко. Усталость его свалила. Он давно не видел во сне ничего, кроме грядущих серых будней. Хотя сны, они ведь никогда не ошибаются.

Сегодня же ему пригрезился незнакомый поселок, весь утопающий в цветущей сирени, нарядные люди, белоснежные памятники и статуи пионеров. Сюда телеграммой пригласил его Мэо. Весь сон он говорил с крупным, широкобровым мужчиной в форме, похожим на красивого кавказца, улыбка которого располагала и умиротворяла. Мир определенно вращался вокруг него и казался он таким теплым и надежным, что хотелось говорить с ним бесконечно. Сам разговор Иларий не помнил, потому что все время был занят изобретением большой машины, похожей на экранчик Славика, с которым тот не расставался. С обратной стороны экранчика обнаружилась микросхема, к ней он непрестанно припаивал очень мелкие серебристые частички. Их было так много, что в них утопали пальцы. И это все казалось важной и невыполнимой работой, причем красивой и страшной одновременно, потому что частицы эти были человеческими. Очень скоро машина стала подобна богу и миллиарды серебристых паутинок протянулись от нее по всему миру, а мужчина с широкими бровями пил чай и, улыбаясь, увлеченно что-то рассказывал. Повсюду цвели деревья, жена этого человека время от времени ставила на стол столовые приборы, на одном из которых ярким золотом было написано "Руфь", а напротив сидела молодая девушка, похожая на его жену. Но не дочь. Волосы ее медным блеском лились по плечам и спине, белое платье подчеркивало тоненькую, девичью талию. Рядом с Иларием стояла другая женщина и она тоже, по странному совпадению была похожа на этих двоих, но было в ней нечто иное – она была великой личностью, властной и давала Иларию указания, что и куда паять. И объединяло этих женщин одно имя, но он не помнил – какое. А потом пришла Елена и принесла варенье из ревеня и сказала, что Настя уехала и теперь вместо Насти будут она и Эмилия. Незнакомое имя прогремело пугающе, Иларий встрепенулся, подул ветер, набежали тучи и, любуясь красотой надвигающейся над поселком грозы, он проснулся.

Яркость сна делала его вещим и значительным. Казалось, что он предвещает нечто прекрасное в его судьбе. А то, что сны содержат в себе информацию, Иларий знал теперь наверняка, правда не все пока в этом механизме понимал.

Он умылся, привел одежду в порядок и расчесал свою темную, густую шевелюру, редеющую уже у лба, что делало его еще более высоким. Матушка всегда говорила, что у умных людей бывает высокий лоб. Ему же казалось, что это от интеллектуальной работы. Чем больше думаешь, тем меньше волос и лоб кажется выше.

В шкафчике что-то звякнуло уже без голосового предупреждения и Иларий обнаружил чайный сервиз. А вот стол, за которым он вчера ужинал, оказался пуст. Значит, пока он спал, здесь кто-то был. Этот факт не очень его порадовал.

– Надо же…, – задумчиво произнес Иларий. – А я и не заметил. Ну что ж – чай так чай. И бутерброды тоже не помешают. Планы у меня революционные!

Ему все время хотелось выглянуть в окно. Но окна здесь, к сожалению, не было. Это раздражало и угнетало. Ощущалась неполноценность жизни, стиралась мотивация дальнейших действий, не было стимула и проще говоря – жизнь становилась бессмысленной. Если бы Иларий здесь жил… Но, слава богу, он жил на поверхности, а потому стремился наполнить свое существование наблюдениями и впечатлениями.

Нечаянно он поймал себя на идее, что все это создано искусственно, как и ощущение времени, чтобы людям было за что уцепиться. Не у всех же такое понимание происходящего, как у него и далеко не у каждого здоровое принятие правды. У большинства все то, что узнал он за последние четыре года своей жизни, вызвало бы скорее нежелание жить дальше или протест, у некоторых возможно даже помешательство. Да уж… ему с адекватностью повезло.

Иларий бросил в карман горсть очищенных лесных орехов из вазочки и направился по извилистым коридорам тридевятого царства, прямиком в кабинет господина Бергольца. Как и обещал.

Он очень боялся заблудиться в этом малознакомом помещении и это произошло – Иларий заблудился. А спросить, как и куда пройти, было не у кого. В который раз пройдя по одному и тому же маршруту, он снова и снова выходил не туда. И ничего, напоминающего кабинет профессора, поблизости не обнаруживал. Пустое дерганье дверей за ручки приводило к еще большему замешательству – все двери оказались заперты. Это раздражало. Не от него ли они запирают свои секреты?