Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

Натаныч всё-таки взял слово. Он низал косноязычные фразы, и по его словам выходило, что покойный Ивонин как бы сам был виноват в своём несчастье: не умел быстро справляться с заданиями, а оттого и пахал сверх сил. Слушать эту ложь было невмоготу, люди за столами прятали багровеющие лица и сжимали кулаки. Но – молчали. Против начальства известно как плевать-то…

Когда Ниткин, наконец, заткнулся, поднялась Лебедева. Долгое нервное напряжение и недолеченная ангина вдруг дали бешеный всплеск эмоций, но начала она тихо и почти спокойно:

– Мы тут всё о Лёне да о Лёне, земля ему пухом. А я хочу отдать должное тому, кто стал истиной причиной сегодняшней тризны…

Десятки глаз недоумённо уставились на Лебедеву. Но Лариса глядела только на Триша, словно за столом никого другого больше не было, Она яростно, почти крича, стала вываливать перед опешившим начальником то, что знала о Ниткине, и что давно не давало ей покоя. Она безжалостно раскрывала подноготную человека, которого тот приблизил к себе и которому доверился.

Все узнали, как Ниткин через Курилова втиснулся в очередь на квартиры, выдавив из неё Ивонина. Тогда Лёня и загремел с первым инфарктом. А чтобы наверняка убрать верстальщика с пути, милейший Владимир Натанович после больницы организовал Лёне трудовой Освенцим. Это издевательство было у всех на глазах.

– Недавно у нас слетела денежная реклама, то есть и наши премиальные. Но если кто не знает – она всё же вышла, в «Вечёрке». Кто её туда перекинул? Собственноручно Ниткин. Так он радеет за свою газету.

За столами пошёл сдержанный гул, но Лариса не останавливалась:

– Вы думаете, безответный Лёня – единственный, кто в редакции мешает Ниткину?

Теперь рассказ пошёл о том, как первый зам подсиживает Бориса Ильича, как шпионит за ним и за сотрудниками, как доносит на них в мэрию. И о «проекте» Курилова касательно круговой поруки Лебедева тоже не умолчала. Всех он касается!

До этого момента Триш только опрокинуто таращился, не веря свои ушам. Но теперь вставил слово:

– Ты чего это, Лора! С чего так не любишь моего зама? Всё тебе какие-то его происки мерещатся, даже из поминок митинг устроила. Чего ты так предвзято на вещи смотришь?

– Это я-то предвзято? А вы спросите у Курилова, не Натаныч ли ныл, что нужно туже натянуть вожжи в газете, а то у Триша не выходит! Поинтересуйтесь у банкира Янселевича, кто ему сосватал Жору Вензеля. Заодно уж наведите справки и у майора Васильева из ОБЭП, что за великий специалист ваш заместитель. Майор до сих пор забыть не может, как Ниткин – ещё в «Вечёрке» – опубликовал технику производства фальшивых купюр. А как Сокольского из редакции выдавили, забыли? Это уже не просто слова, это факты. У меня даже кое-какие записи имеются!

Лариса обвела горячечным взглядом аудиторию, остановив его на мокрой бородёнке Натаныча:

– Сейчас самое время спросить господина Ниткина – не найдёт ли он нужным здесь, на поминках по угробленному им Лёне, написать заявление об уходе? Володька, хотя бы раз в жизни поступи по-человечески! Или мы…

Договорить ей Триш не дал. Поднялся, уронив тарелку с недоеденной котлетой:

– Довольно сводить здесь ваши личные счёты! Революционеры хреновы! Вишь, не по нутру им мною назначенный заместитель! Я вам покажу дворцовые перевороты! Ясненько?!

И вышел из зала, едва не прихлопнув массивной дверью затрусившего следом Ниткина.

***

«Обозники» притихли. Вот сейчас возьмутся ребятушки за шапки и разойдутся, а завтра как ни в чём не бывало опять подставят горбы тришам да ниткиным – горько думала Лариса, опрокидывая кем-то заботливо подставленную стопку. – Прости, Лёня, кричала ради тебя…

В это время Ларису сзади обхватила мягкая рука:

– Лорик, а у тебя – что, и вправду записи есть?.. – голос Ниловой звучал вкрадчиво. Лариса утвердительно кивнула.

– И можешь нам их прокрутить?.. Ребята, пуская Лебедева докажет, что не клепает на Натаныча, а?

Столы выразили интерес.

И пусть слушают! Лариса уже доставала диктофон. Хотя записи не были обработаны, все всё разобрали и поняли.

– Что делать-то теперь будем? Тут ведь или Натаныч с Витасом нас, или мы – Натаныча, так? – продолжала удерживать инициативу Аллочка. – Что, Лорик, скажешь?

– Скажу, что пишу заявление об уходе. Тошно работать под одной крышей с этим Иудушкой!

– Я тоже не останусь! – со слезой выкрикнула Смешляева. – Лёньку жалко!

– И я не хочу вместо него мантулить! Пусть сам оригиналы читает! – неожиданно взвилась Верочка Скок. – Нина, неси бумагу, сейчас заявы и напишем!

К концу дня у секретаря Ниночки в папке «На подпись» образовалась пухлая стопка «собственных желаний». К общему волеизъявлению примкнул и трусоватый Толя Косицын, и благополучный Васечка Толстоганов, решивший, что сейчас выгоднее откреститься от товарища по рюмке. Лыжи навострил даже пенсионер Губарев, испугавшийся, что в отсутствие Ларисы не потянет порученное ему криминальное чтиво. Уходили опытные и уважаемые в городе газетчики. Более двадцати сотрудников «Обоза» собрались перед майскими праздниками влиться в ряды зауральских безработных.

На следующее утро Триш припозднился – ввиду «после вчерашнего», сильно добавленного в компании Ниткина. Володька убаюкал шефа, заверяя, что Лебедевское выступление – не более чем пустой эпатаж. Завтра все забудут о глупом инциденте, и жизнь в «Обозе» покатится по привычным рельсам. Теша себя этой мыслью, Борис Ильич входил в редакторский кабинет.

Принесённые Ниночкой заявления заставили главного схватиться за графин с водой. Но вскоре в ход пошли напитки покрепче. Незнакомый голос, спокойный и пугающий, как клинок, велел Тришу после обеда собрать у себя весь редакционный коллектив и ожидать прибытия новых учредителей «Вечернего обозрения».

Что газету недавно перекупили какие-то люди из центра, главред, разумеется, знал. Помнил и ничего ему не говорящие имена новых владельцев. Но и только. Личная встреча и знакомство с документами были обещаны, но сроки не назначались. Предложили пока работать, как работали.

Видать, подошли они, эти сроки. Как некстати, как не вовремя! В самый разгар скандального междусобойчика! И сам он не в форме…

Ниночка кошкой угорелой металась по кабинетам, висла на телефоне, но приказ неизвестного начальства был выполнен: зал, где вчера провожали Ивонина, заполнился всем списочным составом редакции. Лариса пристроилась в дальнем углу рядом с Аллой. Подруги тихонько шушукались. Визит новых хозяев – простое совпадение, или кто-то настучал о беспорядке в редакции? Знакомиться едут, или оплеухи газетчикам раздавать?

– Алла, что Нагорнов думает про увольнение?

– Не знаю, я ему не говорила. Сперва пусть уволят…

– И я своим тоже ни гу-гу…А если выгонят, куда пойдёшь?

– Стас что-нибудь придумает.

– А я, наверное, совсем уйду из журналистики. Нечем стало дышать в свободной-то прессе…

Наконец, вожди вышли к народу. Место в президиуме кроме Триша, Лизетты и, Ольги Ивановны (а Ниткин-то где?) занял невысокий ладно скроенный мужчина. Его осанка и безукоризненная посадка пиджачной пары наводили на мысль о кадровых военных. Рядом с ним пристроилась невзрачная молодая особа с папочкой наперевес, одетая в белый верх и темный низ.

Растерянный и помятый Борис Ильич отрекомендовал гостя как Егорова Василия Лукича, представителя фирмы-учредителя. Военный Василий Лукич назвался куратором зауральского отделения фирмы. Не давая главреду растечься по древу, он и начал собрание. Тремя фразами были обозначены задачи и интересы новых хозяев. Верхи ждут от газеты активной наступательной позиции, подкреплённой весомыми финансовыми результатами. Они надеются видеть «Обоз» в числе самых влиятельных СМИ Зауралья, и ожидают активного его участия в приближающихся выборах. Такова генеральная стратегия на ближайшее будущее. Тактика пока остается прерогативой непосредственного руководства издания.

Коротко и неясно – размышляла Лебедева. – Как выполнить столь амбициозные планы с нынешним руководством, которое, будто пуганая ворона, шарахается от любого куста? Как наполнить пустую газетную казну, когда под ногами у Гришиной путаются помошнички вроде Ниткина? Где взять новые компьютеры и оргтехнику, без которых давно уже тормозится работа редакции? Тут не лозунги – тут новая организация труда нужна, и денежные вливания. А об этом «представитель» центра что-то помалкивает.

Хотя чего она опять раздухарилась? Сегодня подпишет заявление, и пусть потом от этих проблем у дятла голова болит.

Тут господин Егоров, будто спохватившись, добавил о предстоящих денежных вливаниях от учредителей, а также о намерении его, куратора, вникнуть в кадровые вопросы «Обоза».

– Кстати, нам стало известно о некотором недопонимании, возникшем между руководством и коллективом. Поэтому прошу сейчас остаться тех, кто подал вчера заявления на увольнение. Остальных не смею задерживать.

Глава 30

Город купается в солнечном тепле. Ещё не облетели пасхальные пушкИ на вербах, а берёзы уже выпустили крохотные резные сердечки листьев. Ароматы воздуха, травы, цветов можно смаковать, как вино. Свет играет в парках и рощах, расписывает землю то темными, то ослепительными полосами, кругами и пятнами. В них высвечиваются доверчивые головки жёлтых прострелов, именуемых здесь подснежниками. На всех углах бабульки торгуют букетами нарциссов и тюльпанов, раскрывших свои цветные бутоны. Шалая степная весна наполнят души весельем, будоражит, зовёт, обещает…

Первомайские демонстрации трудящихся давно отменены, но в длинные выходные горожан всё равно выдувает из надоевших за зиму углов на вольный воздух. Ларису тоже потянуло на природу. Ещё перед праздниками Депов пообещал пикник. После знакомства с матушкой он счёл семейную вылазку вполне уместной. Пускай пожилой человек вдохнёт весенней свежести, а парень оценит ремонт велика. Поразмыслив, Лариса возражать не стала: друг семьи ещё не жених, стесняться родных не с чего. Да и мелкий Саша прекрасно ладит с большим. А с мамиными вопросительными взглядами она как-нибудь разберётся!

Александр Павлович, как всегда, оказался на высоте. Были учтены все стороны походного быта, от костровых приспособлений до изысканных столовых приборов. Он окружил дам неустанным вниманием, чем очаровал родительницу и подал весьма полезный пример мальчишке: Сашка непроизвольно стал копировать интонации и жесты Депова.

После семейных увеселений пришло время заняться и собой. Среди богатых праздничных халтурок Колька всё же выкроил свободный день, и они с Ларисой оккупировали загородную дачу подруги. Нежились у ласковой, хотя ещё холодной речушки, удили чебаков на самодельные «пионерские» удочки, жарили на костре курицу, пекли в углях картошку. Вечером Колька взялся за гитару, и его глубокий баритон выстелил над водой эхо, смущая покой старых прибрежных ив:

За дальней реко-ою

В берёзовой ро-още

Распустится пе-ервый

Весенний цветок…

И я загада-аю

Желанье попро-още,

И перекрести-ившись,

Взгляну на восток.

Разговаривали они мало,– настолько были переполнены прелестью пробуждающейся жизни, щедро разлитой вокруг. Да Лариса и не хотела нарушать эту редкую гармонию рутинными темами. Колька, замечавший любые изменения в её настрое, конечно же уловил какую-то затаённую недосказанность. Но предпочёл отложить расспросы до возвращения к обыденному.

И только дома, до дыр намывшись под горячими струями и укутавшись в халат, Лебедева выложила другу сердца новости.

По команде Егорова в зале остались лишь «революционеры». Они нехотя пересели на первые ряды. Василий Лукич строго оглядел набычившихся газетчиков. Ответом были такие же неласковые взгляды. Помедлив немного, столичный варяг начал:

– Так что, господа, прикажете с вами делать? Должны бы понимать: коллективный уход из газеты есть не что иное, как несанкционированная протестная акция! 23 заявления при списочном составе в 52 единицы и есть она самая! Если бы на такое массовое неповиновение пошли какие-нибудь работяги, его хоть можно было бы расценить как отстаивание экономических прав. С вами совсем другой коленкор, здесь уже примешана политика. Вы у нас кто? Вы – работники идеологического фронта, по- старому – номенклатура. То-то и оно!

Лебедева с Ниловой переглянулись и прыснули в ладошку: видать, залёточка-то «идеолух», из бывших. Но слово «идеология», как и само понятие, им обозначаемое, с падением коммунистов оказалось напрочь изъятым из употребления. Идеология была партийной, компартии больше нет, стало быть, и идеологии тоже.

От хмурого Лукича этот смешок не укрылся:

– Хихикать тут нечего, дело совсем не смешное. Наоборот – очень даже печальное! Мало того, что вы проявили политическую недалёкость, – эта ваша буча затронула интересы и законных владельцев издания. Да-да! В чужой карман вы едва не залезли!

Из рядов провинившихся сдавленные смешки послышались кучнее. Кто-то громко сказал:

– Еще нужно посмотреть, кто в чей карман лезет!..

Бело-чёрная дамочка раскрыла папочку и начала скорописью что-то строчить в ней. Егоров, не смутившись, продолжал своё:

– Разве нет? Допустим, заявления вам подпишут, и вы уйдете. Надо набирать новый штат, обучать его, натаскивать, авторитет поддерживать. Это время, снижение качества выпусков, потерянная реклама. Вот они, недополученные деньги! А главное – скандалище, урон репутации. В общем, ту ещё волну может поднять эта ваша забастовка. Шапки полетят по всему городу, а может и выше, в том числе и с нужных в данный момент голов. Дорого обойдутся газете ваши дурацкие амбиции!

Здесь куратор прервал словесный поток и внимательно обвёл взглядом присмиревших бузотёров. Но резюмировал в неожиданном ключе:

– А новые учредители не для того пришли в «Обоз», чтобы редакционные сопли развешивать по городским фонарям. Допустить такой глупости никак не можно. Словом, так: ваши обстоятельства и требования мне известны, данными мне полномочиями принимаю решение их удовлетворить. С этой минуты господин Ниткин уволен. Хотя лично я считаю, что и остальные участники инцидента заслуживают наказания, правильно было бы ваши прошения подписать. Ну да на первый раз… Сейчас всем забрать свои бумаги и разойтись по рабочим местам. Серьёзных дел впереди полно, а они – куролесить!..

Идя на собрание, борцы за справедливость приготовились опять митинговать, требовать, стоять на своём, пока не будет изгнан никчемный вредоносный Володька. Но такого поворота не ожидал никто. Они пришибленно разбрелись по кабинетам переваривать случившееся.

А варяг Лукич погнал верхушку «Обоза» в кабинет главреда. На следующий день Гришина, довольная, как именинница, по секрету выболтала Ларисе, что Наш Ильич попал под грандиозный разнос. Не всё ему с бессловесных подчинённых стружку снимать! Вася Егоров, её давний знакомец по горисполкому, перебравшийся в столицу, оказался более чем осведомлённым о редакционных порядках, а в особенности о беспорядках. Боре досталось не только за покровительство гнусным проделкам Ниткина, из-за которых умер человек, а сам рулевой чуть не потерял управление вверенным ему изданием. Припомнили Тришу и заячий мандраж перед городскими чинушами, и палки, вставляемые в колёса толковым корреспондентам, и даже попойки кабинет-буфета.

– Ниткин – свой человек в мэрии, его так просто не объехать, я вынужден был с этим считаться! – блеял Триш в оправдание.

– А тебе кто зарплату платит, кто деньги на издание даёт – мы или мэрия? Раз пошла такая пьянка, мог бы позвонить, мнение учредителей спросить!

– Так куда звонить, где вас искать? – редактор вёл себя как нашкодивший третьеклассник.

– Не врать! Все реквизиты у тебя есть. И вообще – в своём ли уме ты был, когда гнал Сокольского и сажал себе на шею этого скунса? Ждал, когда заместитель пинком выставит тебя из редакторского кресла? Так я и без твоего Ниткина могу это обеспечить! – по-военному орал Василий Лукич, а его деваха всё пунктуально конспектировала.

Позеленевший Триш разве что в ногах у «представителя» не валялся, вымаливая прощение и возможность пересмотреть, искупить, доказать.

Разборки завершились строгим выговором и приличным штрафом, тут же снятым с жалованья Бориса Ильича.

Егоров, видимо, имел особое влияние в верхах Зауралья: он моментом притушил занимавшиеся аппаратные страсти. Курилов был нейтрализован первым. Друг Володька в одночасье оказался отлучённым от Витаса. Главный по СМИ даже оставил мысль подыскать бывшему наушнику какое-нибудь тёплое местечко, как упорно прочили злые языки. Ниткин, вечно под шафэ, неприкаянно шлялся по редакциям, разнося всяческие небылицы про Лебедеву и не оценившего его Триша.

– Посмотрим ещё, Лариспетровна, кто кого! Ниткин последнего слова пока не сказал! – злобно хорохорился Натаныч за очередным возлиянием.

Его слова никто всерьёз не принимал, зная, что Ниткинские россказни нужно делить на три. Однако угрозы многим казались совсем не пустой болтовней, о них со всех сторон сигналили Ларисе. От этакой подлой личности всего можно ожидать!

Душонка оскорблённого бывшего замредактора успокоилась тем, что тот пристроился к новообразованной партии, ратующей якобы за народные интересы и свободы. Теперь он, опустошая партийные закрома, встал на сторону горластых лево-либеральных демократов.

***

Тем временем даже маловеры Зауралья уразумели, что демократические выборы – совсем не прежний добродушный междусобойчик, с которым они сроднились при Советах. Недоедающие от безденежья семьи за головы хватались при виде миллионов и миллиардов, спускаемых на агитацию – на огромные придорожные щиты, на горы листовок в почтовых ящиках, на забитые агитпропом газетные полосы и нескончаемые «головы в телевизоре». Кампания нового образца разворачивалась невиданно широко и денежно, заливала избирателей ушатами вранья, а политических противников – грязью и кровью. В ход шли приёмы, о существовании которых регион прежде даже не слыхивал…

Вот в чудный предмайский вечер вышел прогуляться у реки Герман Иванович Златковский. Вдали от шума городского захотелось внять плеску волн, запечатлеть в душе розовый закат. Потянуло и на большее: пройтись у кромки воды, даже забрести в неё – черт с ними, со стодолларовыми новыми туфлями. И так возжелал человек приблизиться к тишине и естеству природы, что шагнул в реку по колено, а потом и вовсе с головой…

Охрана, караулившая за ближними кустиками, дабы не мешать высокому созерцанию, хватилась, когда Герман Иванович уже утоп. Совсем. Навсегда. Директор крупнейшего химического предприятия, выдвинутый в наивысшие депутаты, лежал ниц в водице при пиджаке и портфеле, а грудь его и голова были прошиты пулями. Вокруг ни души, в эфире ни звука, на речке ни плеска, на камешках ни следа, а человека нет, как нет. Большого человека!

Оперативники вцепились в дело, будто ошпаренные коты. Вцепишься тут, если со всех сторон пошла накрутка, какой отродясь не бывало. На пульс происшествия разом водрузили руки прокурор города, начальник ГУВД и даже сам мэр. И все в один голос требовали немедленного раскрытия заказного убийства. При этом начальство талдычило о заказе, как о факте, не подлежащем сомнению.

По горячим следам сыщики обшарили заброшенный пляж и обнаружили заметную вещицу. Поодаль от тела, на пригорке, лезла в глаза какая-то сине-белая безделица. Да и не безделица – брелок к ключам от автомобиля. От БМВ приметный брелок.

Улика? Кто мог оставить на берегу такую?

В те годы по пальцам можно было сосчитать персон, что раскатывали на «бэхах» по улицам Зауралья. Из составленного списочка сразу выпал сынок мэра, а также тройка «уважаемых людей» из блатных, которых в момент происшествия не было в городе. Вне подозрений остался бывший директор центрального универмага – ввиду безупречной репутации и железного алиби из госпиталя. Вычеркнули медицинское светило международного масштаба: его подержанный седан был куплен на премию за какое-то научное открытие, и во время онО стоял в гараже.

Оставались военный комиссар, поднявшийся на отмазке щеглов от службы, новый русский из тех, кто ухайдакивал город самопальной водкой, да первый зам покойного Златковского, ещё при советах отсидевший по «экономической» статье.

За этих и взялись.

Следователей только что не пинками подгоняли к экстренным действиям. Поэтому уже через сутки из тройки подозреваемых железно остался один Григорий Охрипенко, тот самый побывавший в тюрьме заместитель. Его задержали в аэропорту при отбытии с семьёй на трёхдневный отдых.

Взятые в оборот глухослепые охранники разговорились быстро. Хотя их глаза и уши отвёл от шефа, видимо, нечистый, кое-что они всё же заметили. Подъезжала к пляжу какая-то иномарка, темная и, по-всему, дорогая. Толклась поодаль и недолго. Музыка в ней гремела на всю ивановскую. Служивые дурного не заподозрили, веселятся отпрыски богатеев – решили.

Проверили машину Охрипенко. Следов выстрелов нет, брелок присутствует. Да и отпечатки протекторов у пляжа совсем другие. Отпускать пришлось человека. А начальство не унимается: чуем, говорят, что тип этот имеет к Златковскому прямое касательство. Ройте и ищете. И найдёте. Чуем – найдёте.

– Что я тебе говорил? Вот оно, началось! Сезон охоты на депутатов открыт! -невесело пошутил Сокольский, когда Лебедева заскочила к нему с последними новостями. Лариса втайне надеялась, что теперь, когда Ниткина ушли, Андрей Романович согласится вернуться в газету.

Зря мечтала. Романыч проявил полное равнодушие к буче в «Обозе», о возвращении и слышать не желал. Его искренне задевала только смерть Ивонина. Во время прощания с Лёней был до того сумрачен, что Лариса не решилась даже приблизиться. А на поминки и вовсе не пошёл – не свадьба, чтобы жрать-пить!

– Почему на депутатов? Златковский ведь директор завода, да ещё какого!

Сокольский опять усмехнулся:

– Значит, попутно и на директоров. Кого назначили в душегубы – не знаешь?

Лариса знала. В обед она отпотчевала чаями Лёху Вершкова. Прокурор зазвал в гости сам – видимо, «секретутка» Горланов снял с него свой прессинг. Он и рассказал о деле Златковского. Следователи – вершковские выученики – доложили, что им дана установка свалить вину на Охрипенко. Кровь из носу. Носы уже измочалены, а толку пока мало, не за что уцепить заместителя убитого директора. Может, бывший шеф что присоветует?

А что шеф? Будь он на прежней своей должности, первым делом прошерстил бы связи покойных и здравствующих фигурантов с криминалитетом. Без этой почётной ныне прослойки каша такого масштаба не заваривается. Ещё потихоньку проверил бы подноготную городской верхушки – что-то больно подозрительно она возбудилась. Глядишь, какая-нибудь золотая рыбка и попалась бы.

Но так сделал бы корифей сыска Алексей Вершков. А как поступят молодые?..

Лариса же ему понадобилась вот для чего. Григорий Охрипенко – калач тёртый, тюремной баланды выхлебал вдосталь. После вызова в прокуратуру он быстро обложился адвокатами и настроил должным образом подчинённых. В частности, велел присным из «Пластик»-холдинга немедленно разворачивать в СМИ кампанию по освещению хода следствия. Читай – по защите доброго имени Златковского, а в особенности его, Григория Николаевича. Нанятые защитники попросили Вершкова отрекомендовать зауральские ТВ-каналы и газеты, а тот вспомнил о своей давней знакомой Ларе Петровне.

И Ларису без неё женили на очередном громком расследовании. Как ни втолковывала она адвокатессе «Пластика», что трудится нынче в рекламе, та осталась непробиваемой. Всё решим, в долгу не останемся – успокаивала, только знай пишите!

Выслушав это, Романыч изрёк:

– Сколько волка ни корми… Знаешь такую пословицу? Не про тебя ли она, подруга? Опять норовишь сунуть башку в чью-то пасть? Только на этот раз волки не в пример крупнее и свирепее, клыки у них куда острее. Чтобы не попасть к ним на обед, научись по крайней мере не нарываться. Теперь в «Обозе» за тебя вступиться некому!

Заладили опять да снова! Того гляди Депов с предостережениями прибежит, Колька начнёт страдальчески взывать к внутреннему голосу! Что мне теперь – и не жить?! Писать статьи, в том числе и заказные, – моя работа, за неё мне деньги платят. А о чём писать, нынче выбирать не приходится, хотя про балет, как Аллочка, было бы спокойнее!

Лариса настраивала себя на новую встречу с ужасным.

***

– Иди-иди сюда, Лебедева! – затренькал цветочный закуток, как только Лариса переступила порог рекламы. Сбросив на стул курточку, она заглянула к начальнице. – Чем жива прокуратура?

– Тем же, что и другие: судят-рядят убийство директора «Пластика».

– Неужели тем же? Или ещё что-то принесла на своём симпатичном хвостике? Не томи уже, рассказывай!

Лариса ни секунды не сомневалась, что Ольга Ивановна по гланды напичкана такими сведениями, которые до времени не выносятся за официальные скобки. А всё же посмотрим, чья добыча лучше?