Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

– Понимаешь, Лоло, на наших «чёсах» эти вроде старомодные песни публика прямо со струн рвёт. «Каким ты был» знаешь? Ну, там про орла степного? Или вот «На побывку едет молодой моряк»? А уж без огней золотых, что на улицах Саратова, ни один вечер не обходится. Как запоём, так аж со слезой подпевают, будто все тут поголовно из этого города. Про «Раскинулось море широко» я уже не говорю. Если где-нибудь за столиком отдыхает мариман, невесть как попавший в наши степи, то по нескольку раз просят петь на бис, деньгу как угорелые швыряют.

В подтверждение этих слов Колька сделал звонкое глиссандо, и снова заговорил:

– Мы ведь к старым песням не сразу пришли. Чтобы шли не просто в кабачок, а на нашу группу, надо было понять, чего народ желает. Мы какие только жанры не перепробовали. Пели романсы, военные песни, комсомол с его весной, даже бардов. Публика вроде всё принимала, но за душу брало и берёт то, что слышали от мамушек с бабками. Не успеем взять пару аккордов, как уже в ладоши бьют и подпевают. Правда, мы мелодии слегка осовремениваем, ритма даём, обработочки нарядной. Хавают лучше всяких нынешних шлягеров. Хорошая музыка, она во все времена хорошая! Вот поправишься – на праздники придёшь к нам, сама всё услышишь.

Колька снова прошёлся по струнам и принялся одну за другой напевать старые мелодии. Но дослушать лекцию о современных кабацких вкусах хворой Лоло не дал навалившийся горячечный сон…

Благодаря Колькиному врачеванию температура спала на второй день, а к вечеру Лариса смогла самостоятельно добрести до прихожей, где заливался дверной звонок.

– Ну-с, давай-ка, голубушка, посмотрим, как тут тебя твой домашний эскулап пользовал? – с порога потребовал Станислав Янович. За его спиной светилась белозубая улыбка Ниловой.

– Зачем вы?.. Могли и по телефону… Я же дефективная… – мямлила хозяйка, глубже запахивая халатик. Дома она была одна, Колька опять попал в концертную полосу и ожидался заполночь.

– Стас мне уже два дня плешку проедает: мол, Лора там при смерти, надо ехать спасать. А по телефону ты сама друзей навещай! – скалилась Аллочка. На заразу она плевала: чему-чему, а защите от инфекций профессор Нагорнов её обучил.

Лариса смущённо залезла в постель. Ей было неловко за свой жалкий вид, и за то, что её банальным недугом занимается такое значительное медицинское светило. Дружба дружбой, а приём Нагорнова дорогого стоит, люди месяцами дожидаются очереди к нему.

Не обращая внимания на отнекивания, профессор залез Лоре в пасть и нашёл течение ангины удовлетворительным. Ещё денёк, и возвратится голос. Но попить назначенные лекарства и полежать с недельку необходимо.

Когда Алла ушла на кухню инспектировать хозяйские съестные запасы, Стас как бы между прочим заметил:

– Видимо, у вас с Колькой дела идут на лад. Но Аллочка говорит, что на службе у тебя в последнее время не всё гладко. Может быть, не стоит категорически отпихивать от себя Сашу Депова? Подумай, дорогуша, Саша человек полезный, да и стоящий.

Ты не профессор, ты целый домашний иезуит! Вот уж истинно: зло во благо! Так оно и читается на твоём высоком лбу. Не мытьём, так катаньем надобно тебе нас с парнем растащить! Тогда угодишь всей своей свите – и Никнику, и господину адвокату. Кроме нас с Колькой, конечно,– мысленно костерила гостя Лариса. Но вслух развивать тему не стала.

Под принесённое гостями спиртное Нилова, наконец, соорудила у одра умирающей вполне сносную закуску. Привычная пирушка пошла своим чередом.

– А ты знаешь, что нынче у нас творится? – после пары рюмок подруга выкладывала редакционные новости.

Слетела денежная реклама: директор Зауральсого банка ни с того, ни с сего передумал публиковаться в «Обозе». Зато сегодня отметился в «Вечернем Зауралье». Пространная статья вышла за подписью Жоры Вензеля. Видимо, та самая, которой начинала заниматься Лариса? Триш по обыкновению рвёт и мечет, обвиняет во всех смертных грехах Лебедеву и обещает ей голову снести. Даже Гришина не может его утихомирить. Никто ничего не понимает, а Ниткин вообще куда-то исчез, к шефу совсем глаз не кажет.

Услыхав про Ниткина и вспомнив встречу в банке с «лужёными горлАми», Лариса быстро провела параллели. Вот теперь Депов действительно нужен.

– Я, конечно, в экономике Пномпень. Но всё же глянула на Жоржиковы труды, – продолжала щебетать Аллочка. Её синие с поволокой очи со спиртяшки блестели весело и загадочно. – Знаешь, Лорик, мне показалось, что Зауральский банк выставил себя так, будто лишь он крутой и перспективный, а все остальные городские банки – полный отстой. Только с ним можно и нужно дела ворочать, а прочих ретроградов обходить за три версты. И всё так заумно подано, и везде только «я» да «я» директора … Янселевича, кажется. Будь я банкиром, я бы на него обиделась. Так ведь, Станислав Янович?

Стас рассеяно поддакнул, а Лариса невесело подумала, что уж если далёкая от серьёзных тем Нилова распознала опасные посылы, то о столпах местных финансов и говорить нечего. Стало быть, Янселевич всё же закусил удила. Теперь отстоя пива ждать недолго, мигом сотрут мальчишку в порошок. Вслух же сказала:

– Денег, конечно, жаль. Но посмотрим, чем вся эта заварушка кончится. Сдаётся мне, нынче ещё не финал пьесы.

Она и не предполагала, что развязка грянет гораздо раньше, чем можно было ожидать. Нарыв давно созрел, и проплаченного выпада «Вечёрки» хватило, чтобы молниеносно поднять на дыбы весь финансовый сектор городской экономики.

Глава 29

Отмерянную профессором Нагорновым неделю Лариса вылежать не смогла. Как только спала температура и отпустил истошный кашель, она засобиралась на работу. Ни мамины, ни Колькины увещевания успеха не имели – бодро отшучиваясь, она готовила себя к труду. Чистила пёрышки, как называл кавалерчик манипуляции по созданию «божеского вида». Ну как объяснить им, что весной совершенно немыслимо хиреть в душной постели? Что лучше всяких пилюль поставят на ноги солнечные ванны и фитотерапия зелено дымящихся скверов?! Да и вообще формально она не хворает, а гуляет в законном отпуске…

По пути в редакцию Лебедева навестила любимую скамейку – посмотреть, цветёт ли ещё розовый пришелец из Японии. Куст почти облетел, но рядом оделось золотистыми цветами другое растительное чудо. Несмотря на скудость пореформенной жизни, в Зауралье всё же появлялись оазисы ландшафтной роскоши. И апрель неугомонно расцвечивал их радужными нарядами. Сорвав небольшую веточку форзиции и вдохнув экзотический аромат, Лариса шагнула навстречу круговерти рабочего дня.

Надо бы переговорить с Деповым – напомнила она себе. Во время болезни Саша дважды пытался напроситься в гости, но Ларисе под приличными предлогами удалось отклонить знаки сочувствия. Теперь же, когда она в сносной форме, можно и адвоката принять. Обнаружив его по домашнему номеру, Лебедева попросила экс-бойфренда прибыть в «Обоз».

Ольга Ивановна на выезде гоношила какие-то договоры, с молоденькими рекламными нимфами пока общих интересов не образовалось, и Лариса отправилась по знакомому народу. Лизетта, Смешляева, верстали – привычный порядок визитов.

– Неужто Лора мне работёнки несёт? – ехидно, но радостно приветствовала Лебедеву ответсек.

– А что, вам без моих писулек и в номер ставить нечего? Не верится, что у вас, Елизавета Григорьевна, да иссякла заначка! – Лариса охотно поддержала тон Вешкиной. Всё же у старой грымзы Лизетты человеческого больше, чем начальственного. – Кстати: кто нынче наши оригиналы читает? Неужто удалось Ниткина запрячь?

– Триш посадил на читку Веру Ильиничну, – ответсек констатировала факт, будто стесняясь. – Ни сам, ни зам с неруководящей-то работой не справляются…

– Корректора?!

Вера Скок была усерднейшим из корректоров «Обоза», со скоростью света выметавшая из текстов фактические, синтаксические, и даже стилистические ошибки. Но для редактуры этого мало. Нужно ещё расставить смысловые акценты, сделать материал выразительным, композицию поправить… Много чего требуется от редактора, чтобы из бесформенных глыб фактов, которые чаще всего вываливают на его голову корреспонденты, проступила и заиграла, цепляя читателя, прекрасная газетная Галатея. Чтобы обыкновенная заметка превратилась в достойное литературное произведение, политически и идеологически выдержанное притом… Лариса сомневалась, что добросовестная Верочка имела полное представление об этих сторонах редакционной работы. Как же она потянет этакий воз?..

– Что ты, Лебедева, крыльями тут размахалась? Таких редакторов, как Сокольский, штучно делают в ювелирном цеху. Жаль, что не в нашем. А ты изволь работать с тем, что дают…

В кабинет-буфете Смешляева была трезва и в печали: накануне её умная крыса всё-таки чем-то обожралась и отдала Богу душу. Стоя у опустевшей клеточки, Танька вглядывалась в тот угол, где стоял домик Нюрки. Она безнадёжно ждала, а вдруг из него покажется умильная мордочка с глазами-бусинками. Танька чувствовала себя осиротевшей, и охоты к разговорам не выказывала. Скорбно помалкивал и попугай. Лариса осторожно обняла коллегу и погладила по вздрагивающим плечам. Какими словами унять боль одинокой души?

– Тань, как там у Лёни дела? Мы что-то давненько к нему не ездили…

– А все его дела сейчас на четвёртом этаже. Хочешь узнать – сходи.

– Так Лёнька на работу вышел?

– Уже неделю как выпнули. Наверное, чтобы больнице показателей по жмурикам не портить. Сама-то как?

– Прорвёмся. Ладно, я пошла.

Увидев Лёню, она закусила губу. Малорослый и без того щуплый мужичок стал совсем прозрачным, на щеках не осталось ни кровинки, а в глазах засела тихая обречённость. С Ларисой поздоровался безмолвным кивком и снова уткнулся в экран – делать макет очередной полосы.

– Лёнь, тебе бы после больницы ещё дома посидеть, на свежем воздухе погулять. Чего отпуск-то не взял? Этих отпусков, поди, не за один год накопилось…

– Взял бы, да кто бы ему дал! – подала сердитую реплику вторая верстальщица Ира Агеева, обычно не раскрывавшая рта. – Лёня приползти не успел, а Ниткин тут как тут, и давай начальничать. Работы, говорит, невпроворот, вся редакция над выпусками днюет и ночует, и вам в две смены пахать придётся. Знаем мы, как сам-то он у Толстоганова беспробудно ночует! А с Ивонина требует полную отдачу, без конца в вечернюю смену ставит! Верстальня отдыхать-де потом будет.

Лёня наш и заткнулся…

Видя, что верстальщиков тяготит этот разговор, Лариса поспешила убраться. Ниткин Ниткиным, а про Ивонина надо с Тришем поговорить. Наш Ильич хоть и зануда, но ещё не совсем потерял сочувствие к боли человеческой. Кажется…

У Ниловой, как водится, дверь была на замке, в других кабинетах тоже не наблюдалось привычной газетной суматохи. А чего стараться, зачем из кожи лезть, таская новости, если потом они по неделе валяются в бесконечной очереди на читку. Что-то «Обоз» нынче катит совсем не в гору…

Лариса вернулась в рекламу. Возле кабинета прохаживался господин Депов.

– Ну как ты? Не рановато на работу вышла? – зачастил адвокат, сунув ей белоснежную розу и порываясь приложиться к пальчикам.

– Дома тоже не мёд, от соболезнований деваться некуда! – Лариса дала понять, что тема её хвори исчерпана. – Поговорить я с тобой хотела, только не здесь. Теперь мне отдельный будуар не положен, а лишние уши и глаза нам ни к чему.

Александр Павлович намёк истолковал по-своему. Он подхватил девушку под локоток и на стоящем у крыльца лимузине, таком же надраенном, как его владелец, домчал до ближайшего кафе. Чистенькие уютные ресторанчики и кофейни с некоторых пор стали появляться и в российской глубинке.

Но рассыпался мОлодец зря: Лариса и не помышляла касаться темы, которая больше всего интересовала Депова. Потягивая из крохотной чашечки крепчайший эспрессо, она подступилась к адвокату с расспросами о Зауральском банке. Выходило, что чутьё и на самом деле её не подвело, но почему-то было противно слышать, что да, к публикации Вензеля приложилась прокуренная лапка Ниткина. Александр Павлович поведал, что в день разафишированного на весь город брифинга ему позвонил до чёртиков пьяный Янселевич. Он нёс полную несусветицу относительно протеже Депова – тебя, Лариса! – и требовал какой-то неустойки за нанесённый ею моральный вред. Из этой бредятины адвокат понял, что девица предложила Игорьку отказаться от заказанной «Обозу» статьи, и держала себя оскорбительно. Слава Богу, что не перевелись ещё у юного банкира друзья: уже во время брифинга ему представили другого журналиста, и статья о Зауральском вскоре увидит свет. А так как нахалку рекомендовал Депов, то теперь-де за нанесённую обиду должен ответить адвокат. В общем, выразился вполне в духе братвы.

– Говорил я тебе, что ничего из твоего альтруизма не выйдет!

Плаксивый упрёк Лариса пропустила мимо ушей. Небрежно, чтобы не выдать палящего интереса, спросила:

– Саша, а ты не узнал, с кем теперь обнялся Янселевич?

– Не будь я знаком с тобой, то и рта бы не раскрыл! Но на этот раз поинтересовался. Писать должен какой-то Жора, а свёл с ним замредактора вашего «Обоза» Натаныч – так, кажется? В тот момент Игорь физически не мог сказать большего. Правда, назавтра, протрезвев, перезвонил с извинениями. Сообщил, что решил поменять газету, заказал статью «Вечёрке». Такой у нас вышел с ним контакт…

Получается, что заместитель Триша собственноручно перекинул конкурентам жирный банковский заказ?.. Впрочем, на этот раз Володька службу «Обозу» сослужил, так уж сослужил!

Прощаясь у редакции с раздосадованным Деповым, Лариса не удержалась от сарказма:

– Какой счёт, позволь узнать, выставил тебе господин директор? Рассчитываться, надо думать, придётся мне?

В глазах Александра Павловича заплясали алчные чёртики:

– Не переживай, с тобой-то мы как-нибудь да сочтёмся…

***

Ещё никто не озадачил Лебедеву ближайшими планами, ещё Борис Ильич не успел всыпать ей по первое число за уплывшую к злейшему конкуренту рекламу, ещё сама она не нанесла визит Верочке Скок, а по городу уже гуляла-плясала жаркая молва. Радио с телевидением, а следом и ежедневные газеты злорадно заверещали об экстренной продаже Зауральского банка. Цена выставленной на торги финансовой структуры называлась до того мизерная, что даже дилетанты сомневались в её достоверности. Догадки и предположения, касающиеся причин краха конторы Янселевича, реяли косяками жирных уток. И под разными соусами жевалось, что одной из причин явилось выступление «Вечёрки». Георгий Вензель, лихо взявший перед Янселевичем под козырёк, сам того не разумея, вызвал эхо, спустившее на голову Игоря Соломоновича погребальную лавину.

К концу дня сенсация достигла и «Вечернего обозрения» – на невесомых крылышках вездесущей Гришиной. Залетевшая в кабинет Ольга Ивановна вскричала на всю рекламу:

– «Зауральский» лопнул!

После чего послала Ларисе воздушный поцелуй и ринулась ошарашивать руководящий состав родного еженедельника.

Опальная копирайтерша осталась изнывать от желания узнать подробности. Ради горячей новости Лариса даже набрала служебный номер Депова – второй раз за день, чего прежде с ней не случалось. Александр Павлович ответил как-то неохотно – то ли дулся на Ларису за её молчанку, то ли у него были люди. Но и двух его коротких фраз было достаточно, чтобы понять: Ларисины предостережения, принятые Янселевичем за пустые страшилки, сбывались одно за другим. Сразу несколько самых солидных контрагентов его банка разорвали с ним договоры и потребовали немедленного вывода собственных – огромных! – активов. Вспомнили и о денежках по проигранным судебным искам. Депов тихой скороговоркой озвучил также, что против самого сыночка Старого Мони возбуждаются ещё и уголовные дела, которые прежде притормаживались. Одним из этих дел адвокат как раз сейчас занимается.

Узнав краткую историю падения Янселевича, Лариса незаметно осенила себя крестным знамением. Внял Господь молитвам, подальше отведя от неё беду! Она перед «Обозом» чиста. Теперь можно шагать к Тришу!

Решив, что для разговора о Лёне сейчас самое удобное время, она распахнула дверь кабинета главреда.

– А, Лора! Проходи-проходи! – в голосе Бориса Ильича гудело ликование. – Мы тут как раз о тебе говорим! Ольга Ивановна только что поведала, как ты от Зауральского этого отделалась!

…Положим, не только что, и не Ольга Ивановна, а Ниткин сразу после брифинга – подумала Лариса, но сбивать радостного Бориного настроя не стала.

По обыкновению важные вещи главред обмозговывал коллегиально. Вот и сейчас кроме Гришиной он ещё притащил к себе Вешкину. Вознесённую в начальство вчерашнюю корректоршу Верочку Скок звать, видимо, постеснялся. Натаныча тоже нигде не наблюдалось.

Лариса стояла у дверей, не торопясь входить. Ей совсем не хотелось участвовать в этих пустых прениях.

– Вообще-то я по делу. Может, позже зайти? – прокладывала она дорожку к отступлению. Но Триш так отчаянно тряс головой, так просительно указывал на ближнее к его столу кресло, что Лебедевой ничего не оставалось, как недовольно плюхнуться в него.

– Нет, ты расскажи, расскажи товарищам, как так ловко просчитала Зауральский! Я ничегошеньки не заподозрил, Ольга Ивановна и бровью в сторону этого заказчика не повела, даже наш всезнающий Ниткин ни сном, ни духом. А ты, Ларочка, каким-то седьмым чувством почуяла неладное.

– А где он, Ниткин-то? – пропустив вопрос Триша, Лариса перевела тему.

– Доложился, что важные для газеты дела обделывает. Где-то по мэрии мотается.

– Ну да, ну да…Жаль, а то не меня, а его стоило бы кое о чём расспросить… – от Ларисиных слов веяло угрозой, но благодушный Триш ничего не замечал. – Значит, как просчитала?

Она глянула на хитрый прищур Гришиной, потом – в насторожённые глаза Вешкиной:

– Просто стала готовить заказную публикацию так, как прежние свои материалы. То есть собрала мнения сведущих людей. Эксперты в один голос и посоветовали отговорить Янселевича от публичного выступления. Как-то так.

– Это всё ясненько, – егозил на своём троне Борис Ильич. – Я другое не пойму: с чего Игорь к «Вечорке» метнулся?

– Это вам лучше знать. Ниткин, небось, о спектакле в Зауральском вам подробно доложил?

– Да-да, что-то такое он мне, кажется, говорил – морща лоб, промямлил главный. Вал повседневных забот начисто смыл из его перегруженной памяти этот разговор.

Это «что-то такое» едва не стоило ей бесславного увольнения! – зло подумала Лариса. Ну да кто старое помянет… Триш не цепляет её за опасные инициативы, и на том спасибо.

Борис Ильич между тем выдал коленце, от которого у Ларисы округлились миндалины глаз:

– Мы, Лебедева, тут посовещались, и решили, что правильно ты поступила. Теперь не мы, а «Вечернее Зауралье» на ушах стоит. А ты на премию наработала. Завтра можешь получить в бухгалтерии!

Гришина с Вешкиной часто заморгали – Триша, видимо, понесло. Ни с кем он не советовался, экспромт родился только что на волне бурной радости: в кои веки «Обоз» не вляпался ни в какой скандал. Но возражать начальственные дамы и не помышляли: поощрение строптивая Лорка заслужила!

Совещание закончилось, а Лариса не уходила, пережидая череду звонков, одолевших главного. Городской бомонд спешил обсудить с Борисом Ильичом последние сводки с финансовых фронтов. Наконец, телефонная канонада поутихла, можно было поговорить про Лёню.

Сегодня явно был её день: Триш расслабленно и покладисто, без обычного дёрганья выслушал просьбу и согласился, что Ивонину нужна передышка после болезни. Велел Лёне зайти завтра поутру с заявлением на отпуск. Лариса через ступеньку поскакала наверх – обрадовать друга-верстальщика. Ивонин слабым кивком поблагодарил Лебедеву, устало улыбнулся и положил на руки отяжелевшую голову.

***

Поутру в кабинет-буфете оживлённо обсуждалось, как Ивонину с наибольшей пользой провести обещанные две отпускные недели. Сам Леонид участия в общем кипише не принимал, до подписания заявления он обязан был закончить несколько срочных полос. Верстальщик нервничал – не ушёл бы куда Триш, а работа, как назло, подавалась медленно. Он без конца с жадностью прикладывался к стакану с водой и, как заневоленный зверь, тоскливо поглядывал в окно, где после дождичков набирала пышное цветение весна.

Когда Лебедева заскочила узнать, что с заявлением, в верстальной никого не было. Лёню она застала в знакомой вчерашней позе – голова покоилась на руках. Тяжело нынче даётся парню его ремесло!

– Лёнечка, поднапрягись ещё чуток, и всё, ты свободен, как ветер – ободряюще заговорила она, дотрагиваясь до худенького плечика. Лёня не ответил. Лариса подёргала сильнее. Ивонин вдруг стал клониться набок и оседать. Подхватив и повернув его к себе, она увидела белые губы и стекленеющие искажённые болью глаза.

Врачи примчавшейся неотложки только руками развели – их вмешательство никому уже не требовалось, разве что громко истерившей Смешляевой, да бледной, как полотно, Лебедевой. Второй инфаркт, как и первый, накрыл Леонида прямо на рабочем месте, за пять минут до обещанного отпуска. Ушёл он также тихо и одиноко, как жил…

Несмотря на то, что Лёня давно страдал сердечной недостаточностью и только-только выписался из стационара, весть о его смерти снегом упала на головы большинства коллег. Все привыкли, что Лёня есть всегда, товарищи Ивонина готовились к предстоящему весёлому новоселью, но никак не к такой скорой ранней развязке. Об этом в основном тихо переговаривались во время гражданской панихиды, которая проходила в конференц-зале «Вечернего обозрения».

Оказалось, что в медийном муравейнике у Леонида имелось множество друзей, приятелей, знакомых и выучеников. Попрощаться со скромным версталём пришли десятки журналистов, почитавшие его большим мастером своего дела. Во время нелёгкого перехода СМИ на компьютерное производство Лёня одним из первых в городе глубоко разобрался в новых принципах вёрстки, уловил такие тонкости, о которых в Зауралье знали лишь самые продвинутые айтишники. Вместе с Вешкиной он добился перевода «Обоза» в формат таблоида, доказав, насколько технологичнее станет сборка номеров, если применять удобные типоразмеры листов, жёсткое макетирование и постоянный рубрикатор. Мягкий и застенчивый Лёня в интересах совершенствования газетного дела бесконечно и терпеливо склонял редакторов к обзаведению мощной оргтехникой и современными версиями программ. Даже самые прижимистые главреды прислушивались к этим настоятельным советам, мечтая залучить Ивонина в свои кадры. В сущности, именно он по-новому поставил работу отделов вёрстки в большинстве городских редакций, безвозмездно стажируя новичков. К тому же Ивонин обладал тем особым вкусом, тем эстетическим чутьём, благодаря которому его макеты получались на удивление изящными и выдержанными. Сразу можно было отличить полосы, вышедшие из-под компьютерного «пера» этого верстальщика. Он задал ту планку, до которой и годы спустя дотягивал не всякий дизайнер. Он всегда готов был и спорить с мэтрами, отстаивая свои профессиональные взгляды, и делиться огромными знаниями с молодняком. Ивонин, не имевший в жизни другой отдушины, кроме работы, был укушен своим делом. Он мог бы найти для себя куда более престижное и денежное местечко – в приглашениях недостатка не было. Но, на счастье Триша и Вешкиной, вынужденно сидел тут, в «Обозе», который год дожидаясь обещанную городом собственную жилплощадь. Не дождался…

На кладбище Лариса не поехала. Кладбища она возненавидела с отцовских похорон – не могла смириться с варварским обычаем опускать под землю людей, которые в сознании провожающих ещё оставались живыми. Только ради мамы через силу навещала по родительским дням могилку – не находила она душевного умиротворения среди пыльных холмиков, заросших сорными будыльями. Да и недавняя хворь не отпустила до конца, чтобы мёрзнуть на пронзительном степном ветру. Вместе с девочками из рекламы она осталась накрывать столы для поминок, роняя неуёмные слёзы на бумажные скатерти. Голова вязко ныла, крутя рефрен рыданья:

– Лёня, как же ты это, Лёня…

Поминки вышли многолюдными и шумными, всем разом мест не хватило, и «обозники», как терпеливые хозяева, сели за блины с кутьёй последними. Среди коллег Лариса увидела и Ниткина. Отсидевшись где-то в самые опасные дни – знает кошка, чьё мясо съела! – теперь он как ни в чём не бывало восседал рядом с Тришем и даже порывался произнести траурную речь. Мешала оказавшаяся рядом Лизетта: она яростно на него зыркала, отбивая охоту к суесловию.

Лариса чувствовала физическое отвращение к этому персонажу, напрямую причастному к уходу Ивонина. Ведь видел же, подлюка, что творил, перегружая работой еле живого Лёньку!

Неожиданно торкнула совсем уж поганая мысль: а ведь теперь хорьку этому и впрямь может отойти Лёнькина квартира, других-то претендентов больше нет! Неужто он специально ТАК расчищал себе дорогу? Ей захотелось вцепиться в горло соловому от водочки первому заму, размазать среди неуместно нарядных блюд и салатов, вылить на голову горячительное, втягиваемое им со скабрёзным кабацким смаком.