Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

При советах не то, и название стало проще, и столы жиже. Но рабочая аристократия, однако, журналистов от себя не отвадила, ногой не отпихнула. И хотя не раскрыла перед писаками дверей обкомовских дач и спецраспределителей, не поставила рядом в очереди на квартиры, машины и югославские диваны, всё же ручкалась по-старому вежливо, кое-какие подачки бросала и к выступлениям прессы хоть и вполуха, но прислушивалась. А чтобы журналисты помнили, как дороги они обществу, придуман был хитрый ценз…

В эпоху победившего социализма распоследнему троечнику, только что выпрыгнувшему из-за школьной парты, можно было легко поступить в технический, педагогический, сельскохозяйственный и даже в медицинский вуз. Не говоря уже об университетах. Институты страдали хроническими недоборами. А вот на факультеты журналистики принимали лишь тех, кто имел хотя бы двухгодичный стаж, лучше всего – рабочий. Чтобы человек шёл учиться искусству оболванивания чужих умов, понюхав настоящего житейского пороху. Тех, о ком предстояло потом строчить заметки, будущая номенклатура обязана была знать в лицо. И чтобы публикации имелись, и характеристика была бы лучезарнее, чем в партию… Какой такой глубинной мудрости мог набраться зелёный молодой народ, из-под палки стоя у станка или на дойке под матерными поучениями полупьяных работяг – большой вопрос…

Перестройка прошлась своей косой не только по дурацким «трудовым» цензам. Почти дочиста был изничтожен и сам рабочий класс, у которого репортёрам ещё недавно надлежало учиться пролетарским истинам.

Глава 25

В годы перестройки судьбы жителей зауральских городов были похожи на катание по американским горкам: то взлетали на ошеломительную высоту, то ухали вниз с ускорением свободного падения. Кто где окажется в следующее мгновение – Бог весть. Планировать и загадывать было последним делом.

Но даже в такое сумбурное время находились люди, вполне уверенные в своём будущем. Ну, или хотя бы в том, что их личная стезя будет проложена удачно, воплотится хотя бы программа-минимум. Уверенность эта чаще всего питалась безграничным честолюбием, прямо-таки трубившем, что этакую серебряную-золотую личность не может ждать участь простая и заурядная.

Чего хочет от жизни, и к чему неуклонно станет двигаться, железобетонно знал и Виталий Семенович Курилов – Витас. А стремился Курилов к нАбольшей власти, с какой только смогут совладать его загребущие руки.

Образование он получил по одной из тех специальностей, которые юный капитализм на долгие годы задвинул в отстойник. Это его не смущало: ещё при благословенных Светах Витас не помышлял о работе по профилю. Он рано понял, кто в действительности является истинным хозяином текущего момента, от кого зависят все блага той, увы, уже канувшей в историю жизни. А потому к пятому курсу решил, что выбирает для себя будущность коммунистического босса. Едва получив диплом, он сделал попытку запрыгнуть в ряды функционеров.

В то время, когда его однокашники по институту подыскивали интересные или хотя бы денежные места приложения знаний, Курилов надел соответственно случаю костюмишко поскучнее, и направил стопы прямо в партийный комитет по месту своего жительства. Полдня настырно просидел под дверью, добился аудиенции у первого секретаря, и едва ли не с порога брякнулся тому в ноги: хочу, мол, трудиться у вас, а более нигде.

Выбранный ход сработал: закоренелого коммуниста проняла наглость молодого энтузиаста.

Да и как не пронять! На излёте социализма функционеры КПСС так себя дискредитировали, что приток толковых кадров на партийную работу стал заметно иссякать. Приходилось латать бреши посулами внеочередного жилья, быстрой выгодной карьеры, и т. п. А тут молодой специалист сам по собственному хотению пожаловал!

Конечно же, парторг районного масштаба счёл правильным принять участие в трудоустройстве Витаса.

Вакансия, на которую можно было бы пихнуть неожиданного добровольца, намечалась в отделе, курирующем печать и средства массовой информации. Но какой из Витаса руководить СМИ, если учился тот далеко не газетному или телевизионному делу, и даже не филологии?

Выход из положения был найден:

– Поотираешься с полгодика в прессе, журналистского пороху нюхнёшь, а там можно и к нам, местечко как раз будет готово – распорядился секретарь райкома. – За газету не парься, я подберу издание с пониманием ситуации.

Тут же, подняв трубку и сказав кому-то пару слов, смахивающих на приказ, партийный бог велел Курилову завтра же занять позицию в многотиражке «Заводской путь».

Так Виталий Семёнович прошёл университеты медийщика. Работал он усердно, но, как выражались в те времена, без огонька, хотя и задания выполнял от и до, и писать старался как можно красивее. Совсем уж не по нему было это бумагомарание! Хорошо, что редактор и впрямь обходился без излишних придирок – то ли в силу пофигистского характера, то ли после приказа из райкома. Он не то что не докучал Курилову замечаниями и правкой, а вообще старался его тексты своим пером не тревожить, посылал сразу машинистке и на корректуру. Так что в отведённые на обучение месяцы творческий порох Витаса остался нетронутым.

Несмотря на абсолютную свободу, газетная работа показалась ему крайне скучной и даже несерьёзной. Что это за дело – бегать собирать по предприятию какие-то сплетни, выспрашивать, вынюхивать, а потом ещё и описывать всю добытую производственную чепуху? Не про Анну же Каренину, в самом деле, складывались похожие одна на другую заводские новости! В прокопчённых цехах только и можно было нарыть, где какой токарь-слесарь первым осилил план, да какая бригада чего-то там выпустила досрочно …

И никакой реальной личной перспективы. Лет семь-десять побегай в корреспондентах; потом, если повезёт, ещё две пятилетки отмантуль в заместителях редактора. И только потом под пенсию вытанцуется кресло начальника всей этой богадельни, в руках у которого нет ни малейших материально-технических и финансовых ресурсов!

А сотрудники, сотрудники-то в редакции! Пыжатся, выссывають из пальца жалкие сенсации местного пошиба, обсуждают грошовые события, тащатся от интервью с такими же убогими, как сами, работягами да инженеришками. Если бы не приказ из райкома, Курилов ни минуты не оставался бы в этой паршивой газетёнке. Как, впрочем, и ни в какой другой. Двумя словами не с кем перекинуться!

Хотя нет, Виталий всё же завёл в многотиражке двух знакомцев. С Васечкой Толстогановым не дружить, не бражничать то есть, было просто невозможно – душка Васечка благодаря своей потрясающей общительности знакомства водил, казалось, со всем городом. А в Володьке Ниткине Витас нашёл если не родственную, то уж точно похожую душу. После инцидента в «Прибористе» Натаныч, так же, как и Витас, изнывал здесь от скуки, мечтая о карьере знатного политического обозревателя или помощника-советника-наушника больших городских шишек. Когда после гудка недотёпы-коллеги разбегались по домам, Курилов с Ниткиным, разжившись где-нибудь в цехе спиртяшкой, частенько до тумана в голове сиживали за рюмками. На подогреве больше всего любили рассуждать об исканиях завтрашних путей-дорог. Тех самых, что приведут их в тёплые кресла шефов или боссов, ворочающих немеряными деньжищами. Упивались грёзами, замешанными на техническом алкоголе, пока какая-нибудь тётка из военизированной охраны не выгоняла их за проходную.

Коммунистический дядька не обманул: через полгода Витас покинул дебильную многотиражку, коллектив которой он всей душой презирал, и занял скромное (пока!) местечко инструктора в райкоме партии.

За несколько лет райкомовской бытности новый аппаратчик досконально изучил все правила официальной и подковёрной игры на партийных полях, нащупал сильные и слабые стороны почти всего персонала, вплоть до буфетчиц и электриков. Только непосредственно СМИ с их проблемами и нуждами его интересовали меньше всего. Отношения с этой мало почитаемой публикой сводились в основном к отдаче распоряжений и отслеживанию их исполнения – без вникания в суть и обстоятельства. Пусть журналяги крутятся по его указаниям, как знают, это их проблемы.

Со временем представители четвёртой власти, прежде не вылезавшие из кабинета предшественника Витаса, совсем забыли дорогу в райком, предпочитая получать поддержку из других рук. Виталия Семёновича это более чем устраивало. Главными для него были интриги в своём и других городских райкомах, и, конечно же, в горкоме, который в жизненной программе Витаса являлся следующей послужной ступенью. Он усердно заводил разнообразные знакомства, подластивался или подмазывал где надо, чтобы перебраться на этот Олимп местной власти. Наконец, его мечта сбылась. С приходом нового мэра перед Виталием Семёновичем распахнулись двери заветного кабинета. Он сделался главным по СМИ большого зауральского города.

***

После встречи в суде Курилов больше не откладывал встречу с Ларисой Лебедевой, Следуя созревшему намерению, основательно подогретому Ниткиным, он вызвонил к себе корреспондента «Вечернего обозрения». Лариса ни минуты не сомневалась, что высочайше предписанное рандеву особого добра ей не сулит. Как, впрочем, приглашение на ковёр к любому чинуше, облечённому маломальской властью. Но она, за последние недели выдубленная неприятностями, отнесла это зло к числу наименьших. Ну, поговорят за жизнь, ну, загадит мозги ещё один канцелярский паук – что с того? Останутся каждый при своих, да и разбегутся.

Витас ждал её после обеда (это хорошо, сытый мужик добрее!), времени, чтобы к нему добраться, было достаточно. Монументальное здание мэрии, построенное почти сто лет назад акционерами общества «Саламандра», находилось от редакции недалеко, в двух трамвайных остановках. Дребезгу обшарпанных вагончиков Лариса предпочла пешую прогулку по историческим кварталам. И сейчас неторопливо шагала вдоль улиц, заставленных оригинальными произведениями архитектуры. Многие стены были увешаны кислотной зеленью сетей. Подобно московским и петербургским руинам, здесь за обтрёпанной маскировкой скрывались дышащие на ладан причудливые особняки. Лишь дома, отданные под присутственные места, резали глаз новенькой краской.

Только весной в небе бывает столько ультрамарина – думала Лариса, вглядываясь в безоблачную синеву. Вспомнилось, что сегодня День космонавтики. Сама она, понятно, родилась намного позже знаменитого гагаринского «Поехали!». Но мама почти ежегодно рассказывала, какое небывалое счастье подарил людям тот синеглазый апрель. При первых же словах радиодиктора все, кто был дома, стали распахивать окна. Кричали на всю улицу: «Человек в космосе!!!», «Наш в космос полетел!!!». Как в День Победы, смеялись, плакали, обнимались все со всеми…

Сколько она помнит себя, денёк этот всегда выдавался погожим. Будто сама вселенная радовалась смелости землянина, ступившего в её новые пределы. Да и праздник хотя оставался официальным, а о первом полёте в космос многие люди вспоминали как о чем-то личном и очень важном. Знакомые Ларисы – так все поголовно. Сборища не собирались и тосты не произносились, но внутри всё пело от всеобщей гордости.

Улыбаясь своим «космическим» мыслям, Лариса вошла в кабинет Курилова. Тот для приветствия не встал, но с видом радушного хозяина широким жестом указал на кресло возле своего стола. Он был одет во всё серое – костюм, рубашка, даже туфли на мосластых ногах были грязно-мышиной масти. Гостья в своей яркой шотландке рядом с ним казалась случайно залетевшей расписной бабочкой.

Лебедева молча присела в вопросительной позе: мол, зачем звать изволили?

Некоторое время они молчали, будто размышляя, какой из сногсшибательных новостей осчастливить друг друга. Наконец, Витас, не спрашивая о предпочтениях визави, скрипучим фальцетом скомандовал на пульт секретарше:

– Два кофе. Без сахара.

И перешёл в атаку:

– А что, Лариса Петровна, не понравился начальству ваш демарш в суде?

Лариса подачу приняла:

– Вы имеете в виду Владимира Натановича? Ему, действительно, нет. Кстати, он же сообщил, что и вы к этому отнеслись неодобрительно. Так?

Витас подобрался. Володька не врал: эта невысокая ладная женщинка с глазами большой кошки и вправду чересчур дерзка на язык. Впрочем, и не такие острословы выходили из его кабинета, хвост поджавши!

– Я? Что вы! Мне ваш выход показался очень даже любопытным. Наверное, я и сам держал бы речь подобным образом. Особенно, если документально зафиксированы переговоры с этой … как её… в общем, экс-супругой. Было чем перед юристами козырнуть.

Секретарша с внешностью Софи Лорен внесла сверкающие полированным никелем кофейные пары. Витас первым сграбастал крохотную новомодную чашку и, отставив мизинец, принялся втягивать в себя терпкую жидкость. Лариса к угощению не притронулась: она пила кофе сладкий и с молоком.

– Ну да бог с ним, с судом, – опорожнив миниатюрную тару, произнёс Виталий Семёнович со всем доступным ему благодушием. – Я пригласил вас, Лариса Петровна, чтобы получше, так сказать, раззнакомиться. В городе о вас говорят на всех углах. А у меня, видите ли, есть правило: лично встречаться с самыми заметными представителями вашей профессии…

Уж знаем мы эти ваши правила! – думала Лариса, стараясь не встречаться с Витасом взглядами. С подчёркнутым вниманием она оглядывала кабинет, где на одной стене соседствовали портрет Президента, фото самого Курилова в обнимку с мэром, и почему-то полотно известного зауральского живописца с изображением дооктябрьской казацкой станицы. От Сокольского, а также от хозяев кабинет-буфета, не говоря уже о Натаныче, Лариса была наслышана о некоторых заморочках Витаса. Если Курилов обращал на кого-то свой мутный взор – «нечленораздельный», как говаривала Смешляева, то даже при малозначимой беседе надёжнее всего было принять «вид лихой и придурковатый», усердно поддакивая произносимым сентенциям. Тогда начальник быстро терял нить беседы и отпускал жертву с миром.

Но не дай Бог подчинённому даже взглядом выказать несогласие! Это расценивалось Виталием Семёновичем как недопустимая крамола, и приводило в экстатическую ярость. Как смеет перечить стоящий перед ним жалкий репортёришко, всё достоинство которого измеряется нищенским жалованьем! Кто он такой, этот писака, пусть даже трижды названный чёртовым Союзом журналистов лучшим пером города, чтобы тыкать в нос высокому чиновному лицу своё поганое мнение! Всё могло кончиться даже оскорблениями: сдержанностью Витас не грешил.

Собираясь в мэрию, Лариса сто раз упрашивала себя не забывать о принятом здесь стиле общения.

Впрочем, покуда Курилов, хотя и кривовато, но улыбался, слова скрипели учтиво. Только пальцы нервно барабанили по столу. Казалось, этим жестом он вопрошал: «Тэк-тэк-тэк, что скажете в своё оправдание?»

Оправдываться было не в чем, и Лариса принялась изучать чередование цветов на своей щегольской клетчатой юбке, которую надела по случаю «выхода в свет».

Не заподозрив агрессии со стороны гостевого кресла, Витас слащаво продолжил:

– Да-да, не скромничайте! В последнее время вы стали в городе весьма популярной медиа-фигурой. Мне прекрасно известно, что нынче многие наши журналисты желают походить на вас. То и дело слышно: «А вот Лебедева пишет!.. А вот Лебедева сказала!.. А как Лебедева выступила!..»

Нашим журналистам и без меня было с кого брать пример, если бы ты не постарался!

Где молоденький жизнерадостный правдолюб Вадька Попов из «Огней Зауралья»? Моет машины, признанный с твоей подачи профнепригодным для газетного дела.

Где аналитик Стас Громов с «Нового радио»? Вернулся к банковской рутине, не пожелав отстаивать перед чинодралами правоту своих публичных заключений.

Где настырная умница Нинель Гард и знаток спорта Гриша Мансель? После «замечаний» мэрии Ниночку прямо попросили освободить место. Как слышно, она кантует по турциям и эмиратам челночные баулы. А Мансель, не вынеся «поправок» к его репортажам, опять подался в тренеры. Его место радиокомментатора так и пустует, никак не сыщется равноценная замена.

Примерно так же живётся в забвении и многим другим отточенным перьям, способным сделать честь даже столичным СМИ.

А не твоими ли стараниями пошли на дно молодёжные «Степные огоньки» и альтернативное ТВ «Квадро»? Ты бы и популярнейший таблоид «Орбита» перекусил, да не по зубам его хозяева, бывшие особисты!

От этих мыслей Лариса зло вскинулась, но вспомнила о запрете на возражения и зажалась. Сиди, терпи!

Она всё ещё не могла просчитать намерений Витаса, когда вспомнила о давней испытанной уловке. Почему бы не оставить осязаемой памяти о сегодняшней встрече? Сделав вид, что закашлялась и ищет в сумочке платок, Лебедева незаметно включила новенький четырёхдорожечный диктофон. Машинка профессиональная, даже тихий звук берёт хорошо, крутится бесшумно. А дядька верещит будь здоров. Записи не услышит!

В этот момент Курилов замолчал, и в повисшей тишине прорезался тихий механический стрекот. Лариса, каменея, подумала, что пропала. Но, видимо, туда, где восседал Виталий Семёнович, этот шелест не доходил. Хозяин кабинета, не уловив подвоха, подтянул к себе раритетный графин с серебряной оторочкой, налил стакан, жадно хлебнул воду. Как глухарь на току, продолжил расточать елей:

– Поверите ли, Лариса Петровна, хорошо понимаю ваших коллег. Я просмотрел подборку ваших статей – и снимаю шляпу.

Она вдруг представила, как долговязый Витас в домашних брючатах на подтяжках, обнявшись с флаконом виски, ожесточённо листает вырезки, принесённые Ниткиным. Как пискляво изрыгает хулу в адрес выскочки Лариски. Кто бы мог подумать, что под боком у него, Виталия Курилова, с которым советуется и считается даже сам градоначальник, пригрелась настоящая змеища! Пора, пора окоротить этакое жало!

Но сейчас Лебедевой отвешивались лишь комплименты. Что-то дальше будет – думала она, начиная волноваться. Не к добру эта любезность.

***

Она не ошиблась. Не разбавляя сладости, Витас перешёл к тому, ради чего залучил Ларису к себе:

– И всё бы замечательно, многоуважаемая Лариса… Вы не против, если я буду по-дружески называть вас так? – профальцетил он.

Ещё пару таких друзей, и врагов не надо – про себя фыркнула она, неопределённо пожав плечиками: мол, хоть горшком назови, только в печь не ставь!

– Так о чём я… Ах да! Всё бы хорошо, но кажется нам, что такой большой профессионал, как вы, Лариса, должен более чутко относиться к чужим мнениям.

? – Лариса всё же подняла голову и недоуменно уставилась в серый воротничок Курилова.

– А точнее – к мнениям тех, чей кругозор позволяет видеть многие события и дальше, и глубже.

Лариса не выдержала окончательно:

– О ком это вы? Я что-то в толк не возьму…

Этого крохотного выпада было достаточно, чтобы столоначальник мгновенно изменил тон:

– Да бросьте вы! Всё вы прекрасно понимаете!

Лариса, ещё надеясь отыграть назад, включила дурочку:

– Речь о Трише? Или о Ниткине?

– Да к шутам всех этих ваших недоделанных тришей! Вам ведь открытым текстом, и даже официальным письмом было предложено пообождать с раскруткой темы Валерия Кротова. Именно вам, а не кому другому в редакции. Было? Так-то. А как вы поступили? Вместо того, чтобы повременить – слышите, вас просили всего лишь повременить! – вы там всю газету на уши поставили, чтобы первой дать несколько своих ёжистых писулек, совершенно неуместных и несообразных моменту. Другие же СМИ прислушались к доброму совету! И, между прочим, не проиграли. Выступили пусть и несколько позже, но не менее остро, чем ваш «Обоз». А вам уже и прокуратура не указ, и руководство города не авторитет. Что вам стоило попридержать эти статейки и выдать их сейчас, когда уже и судебные органы сказали своё слово?

– Газета живёт один день… Вам, как бывшему газетчику, это хорошо известно… – тихо заговорила набычившаяся Лебедева.

Ох, не стоило ей поминать период биографии своего собеседника, который он желал бы навсегда вычеркнуть из послужного списка. Виталий Семёнович сузил глаза и угрожающе уставился на медноволосую дамочку.

Решив, что терять уже нечего, Лариса пошла ва-банк:

– Если мы будем освещать события с опозданием на две-три недели, как СОВЕТУЕТ (слово советует было произнесено с нажимом) журналистам дальновидное руководство, то кто будет читать такие прокисшие газеты и внимать позавчерашнему эфиру? Кто будет верить прессе, по любому поводу готовой прогибаться перед указаниями сверху и замалчивать самые важные моменты жизни?!

Лариса облизнула пересохшие губы и прямо взглянула в серые зенки:

– Кому-кому, а вам-то, Витай Семёнович, лучше других известен печальный конец изовравшейся совковой периодики! На дворе давно не коммунистическое «одобрям», а демократия и гласность. Мэр у нас, между прочим, вовсе не назначенец, как вы, к слову сказать, а избран демократически. Так почему свободная пресса обязана стоять на цыпочках, следуя чьим-то советам? Тем более советам, дальновидным лишь с точки зрения тех, кто их даёт?

К такому наскоку Курилов готов не был. Пока он сопел в поисках ответа на неожиданный эпатаж, Лариса продолжила садить пулемётной очередью:

– И в чём, по-вашему, многоуважаемый Виталий Семёнович, заключается эта самая дальновидность? Выгородить перед общественностью подонка и душегуба? По команде верхов не дать людям исчерпывающей информации? Угодить депутату Госдумы? Или во всём этом сразу?

Она замолчала: нужно было унять бешено колотившееся сердце.

К её удивлению, молчал и Курилов. Только барабанная дробь, которую машинально продолжали выбивать из столешницы его руки, перешла в канонаду. Ему до колик в подреберье хотелось вскочить и заткнуть разошедшуюся журналюжку, в полный рост отстирать её, забывшую, видать, где и перед кем выступает. Но жизнь хорошо обучила Курилова расчётливости, изворотливый ум шептал: делать этого не следует, по крайней мере сейчас, когда с «Обозом» не всё ясно. Придёт времечко, и тогда уж эта звездень огребёт по полной, Виталик Курилов и меньших залепух никому никогда не спускал. А пока будь добр, засунь подальше своё самолюбие. Делай вид, что внимаешь этому бреду, соглашайся, любезничай. Гаси ненароком запалённый огонь!

Лебедева ждала истеричных воплей и даже приказа удалиться. Вместо этого Курилов ещё угрюмо, но уже сдержанно предложил:

– Лариса Петровна (Петровна? Дружбы не вышло?!), что было, того обратно не переиграть. Видимо, в чём-то вы правы: мы несколько…э…переборщили в старании оградить город от непроверенной информации. Как и наши уважаемые СМИ, которые тоже слегка торопливо взялись муссировать жареную тему. Но делаем-то одно дело, так что давайте не будем обвинять друг друга в несуществующих грехах. Я надеюсь, что в будущем эти недоразумения исчезнут, и мы сумеем лучше понять друг друга. Собственно, о понимании я прежде всего и хотел говорить с вами.

Слыханное ли дело, чтобы Витас двигал на попятную перед подчинёнными?! Что ещё тут за подвох?

Лариса беспокойно прикидывала, куда может клонить начальничек, когда Курилов валдайским колокольчиком зазвенел о том, какие выгоды может сулить дружба волка с овцами. Или овцы с волками?..

…Ему известно, что в медийных кругах он слывёт строгим руководителем… Его даже побаиваются, не без этого… Хотя иные считают, будто он только и делает, что распекает и накладывает взыскания… Но мало кто в курсе, какая огромная помощь СМИ исходит от возглавляемой им, Куриловым, структуры… Наверное, и Лариса Лебедева не догадывается о масштабах этой вполне реальной работы… Впрочем, скромный Виталий Семёнович никогда не выпячивает собственных заслуг…

Опять хлебнув из графина, Витас продолжил петь фистулой, как тетерев:

…А ведь новые редакционные помещения, автомобили для оперативности телевидения, дефицитные компьютеры и многое другое появляется в городе благодаря его непрестанной заботе… О материальной поддержке журналистов и решении их жилищных проблем вовсе говорить нечего: это прямая прерогатива Виталия Курилова…

На последних словах Лариса ехидно кивнула: говорить на эту тему и впрямь было нечего. О «безмерной» помощи Витаса в деле потопления зауральских СМИ ходили легенды. Предназначенные редакциям помещения чаще всего оказывались у неустанно плодящейся управленческой челяди. Даже в самых крупных еженедельниках имелось не более десятка давно устаревших компов. На колёсах, без которых захлёбывались телевизионщики, разъезжали всё те же чиновники, а впереди всех Витас, рассекающий на дорогущем – служебном! – джипе. Детные семьи журналистов, не получив ни копья из закромов городской управы, ради хлеба насущного вынужденно меняли профессию. Ну а жильё… За те несколько лет, что Витас продрался во власть, квартирами обеспечились совсем не корифеи журналистики…

– Однако не все редакции, как и не все сотрудники получают означенные блага по коммунистическому принципу… – Виталий Семёнович начал подбираться к заветному яблочку – Лариса Петровна догадывается, что благосклонность властей нужно заслужить! Взять, к примеру, вас. Известности, хотя в основном и скандальной, такому корреспонденту не занимать. А в зарплатных ведомостях вы стоите на тех же позициях, что и начинающие бытописатели. Или не так?