Знак обратной стороны

– Ты не думаешь развестись со мной?

– Что за глупости?! – Сон, и поддельный, и настоящий мгновенно развеялся. – Почему я должен думать о разводе? Лерик, перестань наедаться на ночь, это явно плохо сказывается на твоей соображалке. Как тебе в голову могла прийти подобная чушь? Даже если ты попросишь развестись, я скажу: «Нет. Нет, и еще раз нет, дорогая Валерия Никитична, вы никуда от меня не денетесь!» Я вцеплюсь в тебя всеми десятью пальцами, вот так, – Доброслав развернулся, хватая жену за плечи, – обниму ногами, а потом заберусь на тебя сверху, чтобы наверняка не сбежала. Развод? Большей глупости ты просто не могла придумать.

– Просто, – в темноте раздалось характерное шмыганье, Лера вытерла набежавшую слезинку, – я не знаю, что думать. Все так переменилось, понимаешь? И, если моя мать что-нибудь ляпнет, если она…

– Она хочет, чтобы ты меня бросила, – догадался Слава.

– Но я не брошу, – резко вскинулась женщина. – Ни за что не брошу.

– И, наверное, так будет правильно.

– Прости, что?

– Твоя мать. Ее можно понять. Ни один нормальный родитель не хочет видеть своего ребенка в роли чьей-либо сиделки. Тебе всего двадцать девять, Лер, а она думает, что со мной ты заживо себя похоронишь.

– Вот теперь ты городишь невесть что! – оттолкнула руки мужа Валерия. – Каждый может заболеть, или с ним может произойти несчастный случай. И что теперь? Тогда, следуя твоей логике, не следует жениться и выходить замуж вообще. Что значит, хоронить заживо? Да, у нас сейчас тяжелый период, но это все – временно.

– Уверена? А если я оглохну? Или, хуже того, меня парализует?

– Я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Сам говоришь, что вцепишься всеми конечностями…

– Вцеплюсь, – подтвердил Доброслав. – И не отпущу. Но прежде дам последний шанс, пока еще не превратился в безмозглую золотую рыбку, у которой памяти на десять секунд. Шанс все хорошенько обдумать. Я не обижусь, честно. Мне будет больно, мое сердце, возможно, разорвется от этой боли, но я не стану обвинять тебя. Не справедливо требовать от такой прекрасной молодой особы, как ты, жертвовать своей жизнью ради кого бы то ни было.

– Почему ты заговорил об этом? – Лера отодвинулась от мужа и села. – Или Алиса Григорьевна что-то тебе рассказала? Давай, выкладывай все начистоту!

– Да ничего она мне не говорила – вздохнул Слава. – Но ведь такое может произойти, не так ли? Нельзя ничего исключать. Дело не в моем упадническом настроение или скептицизме. Но факты говорят сами за себя. Я никогда не отличался крепким здоровьем, так что вряд ли все станет как прежде. Скорее, наоборот, будет только хуже. И мы не знаем, насколько и когда. А потому, Лерик, ты должна взвесить все «за» и «против». И только тогда дать себе, да и мне, ответ. Готова ли ты…

– Готова, – не дала закончить женщина.

– Лер…

– С самого начала была готова. – Снова шмыганье. На этой раз Валерия не стала прятать слезы. После нескольких недель ее впервые прорвало на откровенность. – С того момента, как ты сказал, что не слышишь. Я дико перепугалась тогда, не спала всю ночь, мучилась. Знаешь, это чувство, когда понимаешь – вот она, точка невозврата. Чтобы потом не происходило, к прошлому не вернуться. Это как лавина. Ты либо прячешься в укрытие и ждешь, когда его накроет тоннами снега, либо трусливо бежишь от нее. Я не хочу бежать. Не потому что я такая… смелая или упрямая. И не из-за тебя, не из жалости к тебе, уж точно. Просто, знаю: побегу, и тогда ничего меня не спасет. Так что, милый, цепляйся за меня как можно крепче.

Больше они о разводе не заикались, хотя Доброслав чувствовал, рано или поздно они с Лерой вернуться к этому разговору. И он не ручался, что тогда все пройдет также гладко. А пока приходилось наблюдать за тем, как жена нервозно потирает одну руку другой, как снова и снова перекалывает волосы, поправляет бант на блузке и манжеты рукавов. Они пришли на прием заранее, и вот уже полчаса сидели под дверью кабинета. Хотелось есть, хотелось воды, но ни того, ни другого было нельзя. Только и оставалось, что сглатывать вязкую слюну да заглядывать через каждые пять минут в телефон.

– Проходите, – с правой стороны длинного коридора показалась коренастая фигура врача.

– Подождешь меня? – обратился Доброслав к жене.

– Куда я денусь, клещик ты мой, – притворно скривилась та.

– А за козла ответишь, – хмыкнул мужчина.

В процедурном кабинете стояла готовая каталка. Врач взял у Славы все бумаги, сел за стол, а сам указал на нее:

– Раздевайтесь до пояса и ложитесь на правый бок. Процедура безболезненная, так что бояться нечего. Значит, вас прислала Александрова?

– Да, Алиса Григорьевна, – Доброслав послушно стянул свитер, потом расстегнул рубашку. Врач внушал доверие одним своим видом. Из-под синей шапочки торчали седеющие волосы, руки не совершали ни единого лишнего движения, а в глазах читалось отражение недюжинного ума. И Слава не удержался от вопроса. – Скажите, что вы о ней думаете?

– В каком плане? – Пальцы с зажатой в них ручкой замерли над карточкой пациента.

– Она толковая или так себе?

– Алиса Григорьевна одна из лучших специалистов, которых я знаю. Во всяком случае, в нашем городе. А что, у вас возникли сомнения в ее компетенции?

– Не то, чтобы сомнения, – промямлил Доброслав, залезая на каталку. – Она кажется слишком неуверенной, я бы выразился так.

Врач поднялся, подошел к раковине и начал тщательно мыть руки. Слава не мог видеть его лица, но по голосу понял – тот честно выражает свое мнение.

– Наша профессия не терпит самоуверенности. Если вам выписывают лекарство и при этом говорят, что оно тут же вас исцелит – вот где подвох. Настоящий врач никогда не может быть на все сто процентов уверен в том, что делает. Потому что каждый пациент, как и его недуг, уникальны. Нельзя прописать одни и те же таблетки, скажем, от головной боли и ждать, что на всех они подействуют одинаково. Как и нельзя по двум-трем симптомам из учебника поставить диагноз. Уверяю вас, если Алиса Григорьевна кажется неуверенной, это вовсе не означает, что у нее не хватает квалификации или знаний. Надеюсь, мой ответ вас устроил?

– Более чем, – не стал больше допрашивать врача Слава.

– Согните ноги и как можно сильнее прижмите их к телу. Так, хорошо. И голову, опустите ее… отлично.

Доброслав согнулся на кушетке в позе эмбриона, так что почувствовал, как начинает тянуть мышцы спины. Поза была крайне неудобной, зато позволяла максимально растянуть позвоночник и увеличить пространство между позвонками. К коже прикоснулись чем-то прохладным, запахло спиртом. Слава попробовал максимально расслабиться, что в его положении было довольно сложно.

– Дышите носом и думайте о чем-то приятном, – посоветовал врач. – Я сейчас сделаю укольчик, потерпите немного.

Что-что, а терпеть мужчина давно привык. Только втянул через сжатые зубы воздух, когда длинная игла прошила спину. Неприятно, но не так страшно.

– Не шевелитесь, – попросил доктор.

Пришлось послушаться. Пока позади него колдовал кудесник в синем одеянии, Доброслав пытался мысленно доказать один из геометрических постулатов. Математика всегда приносила ясность в его мысли. Изящество ее формул и постоянство законов восхищала мужчину, давала некую уверенность в том, что в этом мире есть хоть что-то незыблемое, что-то крепкое.

– Вот так. Все, сейчас я выну иглу и заклею место прокола. Старайтесь особенно не двигаться.

После процедуры Доброслава отвезли в палату. Какой бы, на первый взгляд, пустяковой она не выглядела, однако, пару часов после пункции не разрешалось даже садиться. Молоденькая медсестричка померила Славе давление, прощупала пульс и, наверное, раз пять спросила, не кружится ли у него голова.

– Все нормально, – успокоил ее, а заодно и пришедшую следом за ним Леру. – Вы не знаете, когда будут готовы анализы?

– Дня через три. Но это вы еще уточните у своего доктора.

Глаза закрывались сами собой. То ли это была реакция на забор ликвора, то ли он просто не выспался. А еще почему-то резко заболели кончики пальцев на левой руке. Интересно, это нормально? Доброслав попробовал как-то изменить положение, покрутил плечом, но вместо облегчения вдруг ощутил, как его черным непроницаемым мешком накрывает темнота. Рука дернулась сама по себе, вслед за ней нога, и вот уже все тело затряслось в судороге. Он едва слышал тонкий голосок, прорывающийся к нему словно через перьевую подушку:

– Что с вами?

– Слава, Слава! – вскрикнула жена, а потом и звуки, и свет выключили.

В себя Доброслав пришел, лежа уже на другом боку. Каждый мускул болел, на него навалилась неимоверная усталость. Едва разлепив глаза, мужчина увидел заплаканное лицо Леры:

– Господи, Слава, ты как?

– Что произошло? – язык не слушался, во рту ощущался привкус крови.

– Врач сказал, такое иногда бывает. Не надо было нам соглашаться. Ты потерял сознание, я… я… – хлюпнула носом Валерия.

– Я тебя сильно напугал?

– До чертиков!

– Прости.

Свет бил по глазам, так что захотелось прикрыть их ладонью. Но ничего не вышло, руки стали тяжелыми, как две пудовые гири. Правая безвольно свисала вдоль туловища, левую сжимала Лера. Мужчина попытался сжать ее кисть в ответ, но только смог едва охватить пальцами.

– Что такое? – прочитав замешательство на лице мужа, спросила Валерия.

– Кажется, тебе все же придется бежать от лавины, – мрачно пошутил тот. – Я не могу пошевелиться.

Паутина

Символ правой руки. Также называется «Дом паука». Один из связующих знаков, объединяющих пиктограммы с направленностью в прошлое и будущее. Означает проистекание следствия из определенной причины. Как и большинство связующих знаков пишется сдержанными тонами.

Видение четвертое

Все началось с фотографий. Упакованные в светло-коричневый конверт из крафтовой бумаги без обратного адреса и каких-либо пометок, они хранились в ящике его стола вот уже несколько дней. Периодически бизнесмен доставал их оттуда, бережно, с осторожностью, словно ядовитых змей, и принимался разглядывать. Это была настоящая пытка. Фотографии сделал профессионал, с помощью отличного оборудования, но они не представляли никакой художественной ценности. Разве что ценность в суде.

Но нет, он не станет заявлять на нее. Да, эта сучка вымарала его имя в грязи, но упечь ее в тюрьму будет слишком просто. К тому же, какой от этого прок? Сколько сейчас дают за подобные преступления, а? Два года, год? А, может, наказание вовсе будет условным. «Да, ваша честь, – скажет она своим медовым голоском, – я виновата», – и на том все закончится. А дальше его бывшая жена, дьявол ее побери, помчится к своему любовничку.

От одного взгляда на это смазливое личико предпринимателя начинает мутить. Сколько раз он задавался вопросом: чего ей не хватало? Он обеспечил эту деревенщину всем. Купил машину, квартиру, дал должность в своей фирме. Каким же надо быть ослопом, чтобы не понять очевидных вещей. Тоня никогда его не любила. Использовала, слопала все, что он ей преподнес на серебряном блюдечке, а потом уничижительно отрыгнула в лицо: «Ты меня бесишь, Тунгусов!»

Но ничего, он еще ей покажет. Но прежде задаст урок этому наглому мальчишке, посмевшему увести его собственность. Именно так – собственность, потому что сама по себе Антонина Шаталова – никто.

Мужчина наливает себе виски, и, продолжая смотреть на снимки, прокручивает в голове события последних десяти лет. Десяти долгих лет, которые он посвятил этой мрази. Кем она была до него, до Тимофея Николаевича Тунгусова-Майского? Всего лишь обычной продавщицей в захудалом магазинчике. Когда они встретились, Антонина торговала паленой водкой из-под полы и дымила, как паровоз. Он вытащил ее оттуда, сделал настоящей леди, хотя родители были в ужасе, а подчиненные шептались по углам, что их начальник сошел с ума. Тимофей не обращал внимания на первых, а от вторых просто-напросто избавился.

– Я не намерена сидеть дома, – однажды заявила супруга.

– И чем же ты хочешь заняться? – поинтересовался Тимофей.

– Разве у тебя на фирме не найдется для меня места?

– Я руковожу строительной компанией, – напомнил он. – Вряд ли ты что-то понимаешь в строительстве.

– Так придумай то, что мне подойдет, – пожала плечами Тоня. – Ты же, вроде, крутой начальник, или я ошибаюсь?

Влюбленный мужчина – глупый мужчина. А Тунгусов любил свою Антонину настолько, что у него, видимо, совсем мозгов не осталось, раз уже через полтора месяца та стала руководительницей отдела по связям с общественностью. Должность была номинальной, но Тоню это мало волновало.

Ей нравилось ходить из кабинета в кабинет на своих десятисантиметровых брендовых каблуках, нравилось носить бедж на атласной белой ленте; нравилось организовывать так называемые «собрания для СМИ», больше напоминающие бесплатные попойки для пройдох-журналистов. А Тимофею нравилось иногда встречать жену в коридорах, нравилось смотреть, что она здесь, рядом, всегда на расстоянии руки, ну, или звонка из одного отдела в другой.

А что они творили, когда оставались одни! Ни одна молоденькая секретарша не была способна так «готовить кофе». Тунгусову даже пришлось стол в кабинете менять на более крепкий. И поискать другого заместителя, потому что Тоня один раз заявила, что ей нравятся мужчины с родинками на лице, а у Стасенко их было целых две.

Да уж, сколько безумств Тимофей тогда совершил, и продолжал совершать! Даже когда Шаталова подала на развод, он не поверил. Просто стоял, смотрел на копию заявления, которую она ему принесла, и не смог произнести ничего, кроме:

– Чего ты хочешь?

– В смысле? Ты что, не понял? Я развожусь с тобой, Тунгусов.

– Но почему? Разве мы не счастливы? Разве тебе что-то не хватает? Просто скажи, чего тебе не хватает. Я все куплю, все сделаю.

– В этом и проблема, – выплюнула Антонина. – Ты считаешь, что все можно решить с помощью денег. Что любовь – такой же товар, как красивое платье или дорогое украшение. Я не могу так жить, Тунгусов. Мне не хватает воздуха, не хватает простора. Но самое главное, я устала от тебя. Ты мне нравился, правда, но все прошло… ничего нет. И у меня нет больше причин с тобой оставаться. Твоя ревность, твоя мания меня контролировать просто сводят с ума.

– Я люблю тебя, – словно это могло служить оправданием всему, сказал Тимофей.

– Ты жалок, Тунгусов. Разве может нормальный мужик так таскаться за бабой? У тебя, вообще, гордость есть?

Нет. У него нет гордости. Но это вовсе не означает, что эта стерва имеет право так оскорблять его.

– У тебя кто-то есть? – догадался бизнесмен.

– Да при чем здесь это?! Ох, как же с тобой тяжело. Нет, у меня никого нет.

Лгунья. В этом не осталось никаких сомнений. Разве существует иная причина тому, что Антонина его бросила? Только другой мужчина. Хуже того – какой-то малолетний сопляк. И, конечно же, Тоня не может такого любить. Она просто играет с Тимофеем, пытается его разозлить. Ей всегда нравилось его провоцировать. Как тогда, за закрытой дверью кабинета. И эти фотографии доказательства не ее измены, это – вызов ему, Тунгусову. Давай, любимый, предприми что-нибудь, докажи, как сильна твоя любовь!

– И я докажу, – Тимофей сжимает в руках стакан с такой силой, что по стеклу проходит трещина. – Я всем докажу.

Фотографии летят в сторону. Частный детектив, которого мужчина нанял, ободрал его как липку. Но это того стоило. Он был слеп, но прозрел. Был глуп, но теперь все изменится. Сегодня Тимофей незаметно стащил у жены телефон. Только подумайте: эта курица не хотела пускать его в квартиру, в проклятую квартиру, которую Тунгусов ей купил! Но потом одумалась, даже чаю предложила. И пока возилась на кухне, Тимофей потихоньку поковырялся в ее сумочке.

План мужчины предельно прост. Достаточно нажать пару кнопок, и вот он уже набирает сообщение: «Хочу с тобою встретиться, ангелок» Потом добавляет сердечко. Лицо Тунгусова перекашивается от ярости и омерзения. Ему Тоня даже паршивого смайлика ни разу не прислала, а этого пацана буквально облизывает. «Милый мой мальчик», «солнышко», как Тоня только не называет этого мальчишку. Но чаще всего в их переписке мелькает именно это обращение: ангелок. Любовник жены, и правда, похож на подросшего херувима. Светлые волосы, пухлые губки. Молокосос, он и есть молокосос – ничего от настоящего мужика.

«Нет, – еще раз убеждает себя Тимофей, – она не может любить такого»

Ответ приходит спустя несколько минут, и это неимоверно бесит. Всего несколько слов: «Окей, договорились». Ну, хоть пишет этот придурок нормально, как положено парню, а не слащавой девке – коротко и ясно, без лишних сантиментов. Только это его уже не спасет.

– Я ухожу, – бросает Тимофей, на ходу застегивая пиджак. – Предупреди Павла, что поездка на объект откладывается и отмени на сегодня все встречи.

– Что-то случилось, Тимофей Николаевич? – исполнительная Жанна тут же хватает телефонную трубку, одновременно исправляя в компьютере расписание шефа.

– Тебя это не касается, – сегодня Тунгусов не хочет ни перед кем отчитываться. Сегодня он настроен сломать кое-кому пару костей.

Водитель выскакивает из машины, как черт из табакерки, но Тимофей отталкивает его в сторону:

– Сам поведу, можешь отдыхать.

Ему не нужны лишние свидетели, да и в помощниках он не нуждается. Дорога до железнодорожного переезда занимает всего полчаса. Мелкий засранец не удивиться, они с Тоней уже встречались тут. Недалеко лесопарк, в котором эти двое прогуливались, как выразился детектив, держась за руки и беспрестанно целуясь. Тогда Тимофей был готов выбить ищейке пару лишних зубов. Этот сукин сын сидел напротив с таким видом, словно рассказывал занятный анекдот, а не докладывал мужу об измене жены.

Хорошо, что больше Тимофею не придется выслушивать подобное. Фотографии стали последним заданием для детектива. Теперь бизнесмен будет действовать сам. Он заставит их обоих заплатить за свое унижение: и Тоню, и ангелочка. Но, в отличие от парня, свою жену он и пальцем не тронет. Что-что, а бить женщин в семье Тунгусовых-Майских не принято. Если она и будет страдать, то иначе. Уж Тимофей найдет способ, добьется того, что Тоня сама приползет к нему. Она прежде жаловалась на недостаток свободы, так вот: сначала он отберет у Антонины всю свободу. Сделает ее полностью зависимой от него, пока жена не научится уважать Тимофея. Но это все потом… сладкие грезы.

А сейчас предприниматель паркуется у ближайшей к переезду постройке и осматривается. Кажется, это склад, но его давно забросили. В этой стране слишком много пустоты: пустые здания, пустые пространства, пустые люди. А там, где есть пустота, немедленно появляется мусор. Вот он: щебенка, обломки кирпичей, какие-то детали, банки из-под пива и то, что нужно Тимофею – железный прут. Мужчина взвешивает находку в руке. Довольно тяжелый, но не слишком длинный, таким удобно орудовать, выколачивая из самоуверенных детишек дерьмо.

Он мог заплатить деньги и нанять пару мордоворотов. Мог, но не стал. Тимофею нужна была полная сатисфакция, его достали сухие отчеты. Настоящее правосудие вершится своими руками. Этот сопляк переступил черту и должен ответить за это, просто напугать его будет не достаточно.

Тимофей довольно ухмыляется и идет к путям. Телефон в кармане играет одну из слезливых баллад, но мужчина его игнорирует. Он уже приметил около шлагбаума очертания тонкой фигурки подростка. Фотографии не давали реального представления о любовнике жены. Тот оказывается довольно высоким, да и не таким уж щуплым, как думал Тимофей. Но все же со взрослым сорокалетним мужиком, вооруженным прутом, ангелочку явно не тягаться.

Мальчика тоже замечает Тунгусова. О, какие большие глаза! С удивлением они смотрят сначала на предпринимателя, потом на железку в его руках. Значит, догадался.

– Что… что вы делаете? – непонимающе вопрошает щенок.

– Ты спал с моей женой, – не вопрос – простое напоминание о свершившемся.

– Я не понимаю…

– Антонина Шаталова, – улыбается Тимофей, поудобнее перехватывает прут.

Вот теперь удивление сменяется страхом.

Тунгусов ворочал миллионами, он заставлял мелкие компании уходить с рынка, но лишь физическое превосходство над противником, осознание собственной силы приносит Тимофею небывалое удовольствие.

«Да, правильно. Так и надо. Ты должен обделаться от одного моего вида», – проноситься в голове мысль.

– Она сказала, что развелась с мужем.

– Да ну?

– Я видел свидетельство… – продолжает утверждать парень. – Тоня сказала, что ненавидит вас. Что ее муж – тиран, и она не хочет иметь с ним ничего общего.

– И ты поверил? – прут перекочевывает из руки в руку.

Мальчишка начинает пятиться, отступать подальше, но вскоре упирается спиной в угол будки. Раньше в ней сидел железнодорожник, управляющий шлагбаумом, но уже лет семь по этим путям не проезжал ни один товарняк. Как Тимофей и говорил: в этой стране слишком много пустоты.

Первый удар приходится по предплечью ангелочка. Тот пытается как-то защититься, инстинктивно прикрывает голову, и немедленно получает снова, теперь по ребрам. Ангелочек вскрикивает, но это лишь раззадоривает нападающего. Именно такой реакции Тимофей и ожидал. Кричи, кричи, сопляк! Рывок. Схватить за шиворот, хорошенько встряхнуть и бросить на землю. Мальчишка пытается пнуть предпринимателя, но тот отскакивает в сторону, а потом со всей силы ударяет подростка ботинком в живот. Вырывает из его глотки стон, и уж точно не от удовольствия. Перекатившись набок, юнец сжимается в комок.

– А ты, оказывается, слабак! – щерит зубы Тимофей.

– Не надо, пожалуйста…

Надо. Еще как надо. От очередного удара у сопляка что-то ломается. Скулеж переходит в полноценный вой, и это немного приводит Тунгусова в чувство. Он не собирался убивать парня. Но когда ангелочек, снова пытается встать, вместе с ним в мужчине поднимается волна гнева. Перед бизнесменом проносятся все десять лет брака, а в уши ударяют слова: «Ты жалок, Тунгусов».

Он никогда не был жалким.

Прут резко опускается на спину Даниила, и пара позвонков не выдерживает, как до того стакан, покрываясь сетью трещин. Тимофей успокаивается гораздо позже, когда противник перестает корчиться и окончательно затихает. В синее апрельское небо смотрят два карих глаза.

Роман дергается во сне, раскидывает плед, которым его заботливо укрыла Вика. Снова плохой сон. Уже четвертый за эту неделю. Детали сна постоянно меняются, но широко распахнутые застывшие на залитом кровью лице остаются неизменными. Он не знает, что будет дальше. Видение обрывается ровно в тот момент, как светловолосый юноша перестает сопротивляться.

Он мертв или просто не способен двинуть ни одним мускулом? И как дальше поступит тот мужчина? Множество вопросов, но у Романа нет на них ответов. Значит, это окончательно. Значит, такова расплата за выбор.

Только вот чей?

Воспоминание первое

Маленькая комнатка была слишком тесна для двух детей. В ней едва помещались двухъярусная кровать, шкаф и письменный стол, поделенный пополам самодельной границей из синей изоленты. Мать, заметив границу, принялась ругаться, отец по своему обыкновению только нахмурился. Но на этот раз Алиса стояла на своем:

– Он постоянно устраивает бардак, мне негде делать уроки! – жаловалась сестра, пока стоящий рядом Ромка вытирал рукавом красный нос.

Утром они опять повздорили, после чего сестра и прилепила на столешницу темно-синюю полоску, напоминавшую реку между двумя странами. В одной стране царил идеальный порядок. Ровные горы учебников окружали дворец-карандашницу и небольшую шкатулку, исполнявшую роль главной сокровищницы. Но стоило перейти границу, как ты попадал в полную опасностей местность, заваленную обрывками бумаги, погрызенными ручками и похороненными под грудами рисунков остатками жвачки и сладостей.

– Так объясни ему, что так делать не надо, – впервые с тех пор, как оба родителя очутились в комнатке, открыл рот отец.

– А ты думаешь, я не пыталась?! Этот придурок все делает назло! – не выдержала Алиса, но вместо поддержки вызвала гнев старших.

– Дочка! Нельзя так называть брата! – вскричал папа.